Geum.ru

Роман Москва «Детская литература»

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   44

7


Ну, а теперь самая большая трудность: контрольная ра­бота!

«Примеры и задачи по алгебре дома я решаю хорошо. Но на контрольных по алгебре я не могу быстро и правильно решить», — пишет Галя Ушакова из Гуся-Хрустального. Та­ких писем много: не хватает самообладания. Страх совсем забивает способности — это доказано многими, очень многи­ми экспериментами. Страх слегка помогает, если задача про­ста; но чуть она сложнее, чуть требуется что-то новое, какое-то творчество — и страх становится губительным.

Значит, правдами и неправдами избавиться от страха во время контрольной!

Может быть, уговорить себя, что отметка не имеет ника­кого значения?

Нет, это было бы неправильно. Это неминуемо приведет к провалу.

Наоборот, представим себе, что мы решаем задачу, уже решили, вспомним все случаи, когда удалось решить задачу дома, будем держать в голове успех, а не провал, и это пред­ставление об успехе почти наверняка приведет к реальному успеху.

В одном опыте оставили в классе отличников, дали им за­дачу и сказали, что средние ученики из другого класса ре­шили ее за пять минут. Прошло три минуты, прозвучал гонг (раньше времени), и было объявлено, что все средние учени­ки уже решили бы задачу.

Что стало с бедными отличниками! Они так нервничали, пу­тались, что и в пятнадцать минут еле-еле справились с ра­ботой!

Что бы ни происходило вокруг нас на контрольной, не бу­дем обращать внимание. Пусть хоть весь класс решил, а я еще нет — какое мне дело? Разве идет соревнование на ско­рость мышления? Спринтерский бег? Знаменитый Пеле рас­сказывает, что, когда ему надо было бить одиннадцатиметро­вый штрафной удар, от которого зависел исход матча, он ставил мяч перед собой и заставлял себя на мгновение... за­быть о футболе! Смотрел на солнце, на травку и — бил. И всегда забивал мяч в ворота.

Так и на контрольной: забудем о строгом учителе, о себе («Пропал! Не решу!»), о времени — будем думать о прекрас­ных вещах: о математике, о задаче. Если слишком волнуемся, отложим задачу, почеркаем что-нибудь на бумаге, словно у нас в запасе не сорок пять минут, а вечность. Отнесемся к за­дачею любовью, оглядим ее со всех сторон, как некое забавное чудище, секрет которого интересно разгадать. И вдруг ход решения всплывет сам собой — если, конечно, мы дома решали много задач!

8


...Однажды мы, несколько старшеклассников, членов ком­сомольского комитета, пришли к заведующей учебной частью нашей школы Елизавете Алексеевне Редькиной с вопросом* Нет, не вопрос это был, а скорее вопль душевный.

— Елизавета Алексеевна, — со страстью говорили мы, — ну что нам делать? Вот мы вызываем двоечников на комитет, оставляем их после уроков, ругаем их, берем с них слово исправиться, но ничего не помогает! Что делать?

Елизавету Алексеевну уважали не только в нашей школе, но и во всем районе и, наверно, во всей Москве. Она была заслуженная учительница, орденоносец и депутат Моссовета. Ее уроки о Некрасове я хорошо помню до сих пор, хотя преподавала она в нашем классе всего один год, в седь­мом. Маленькая, немолодая женщина с острым живым взгля­дом, она всех видела насквозь.

Так нам казалось.

Елизавета Алексеевна не сразу ответила нам, а прежде по своей привычке быстро и зорко посмотрела на каждого, и в глазах ее мелькнула легкая насмешка.

— Друзья, — сказала она,—да если бы кто-нибудь знал, что же делать, неужели потребовалась бы ваша помощь? И без вас бы управились!

Что было ответить? «И пошли они, солнцем палимы...» — такой итог подвел один из наших комитетчиков, известный на всю школу балагур, — пошли опять вызывать, да ругать, да стыдить, да призывать к совести...

Теперь я понимаю ход мысли Елизаветы Алексеевны. Она была завуч, она отвечала за работу учителей в школе и счи­тала, естественно, что все зависит от учителей: это учителя в первую очередь должны сделать так, чтобы все хорошо учи­лись и не было бы никаких двоечников, никто не отставал бы и не запускал материала. Это был ход мысли честного чело­века, который отвечает за свое дело и не собирается пере­кладывать ответственность ни на кого — ни на комитет, ни тем более на самих неуспевающих. Каждый человек должен счи­тать, что это именно он виноват, если дело, которое ему по­ручено, идет недостаточно хорошо. И я знаю, что сама Ели­завета Алексеевна работала с утра до ночи, старалась, чтобы ребят серьезно учили. В нашей школе действительно учили хорошо даже в трудные годы войны, а именно тогда произо­шел этот разговор, тридцать с лишним лет назад.

Вот истинно благородный взгляд на вещи! Учитель вправе считать, что это он виноват, если кто-то плохо учится. Но и я, ученик, тоже должен считать, что это я виноват, и нечего мне валить на учителя, как не стала Елизавета Алексеевна ва­лить вину на комитет и учеников.

И все же: что может сделать комитет комсомола, совет отряда, вся комсомольская и пионерская организация, чтобы ребята лучше учились?

Заниматься с отстающими? Прикреплять к ним отличников? Вызывать неуспевающих на собрания, мучить их: «Скажи, Пе­тя, ты почему плохо учишься? Дай слово, что исправишься к концу недели!»

Да ведь не только бедный Петя, но и вся Академия педа­гогических наук не смогла бы ответить на вопрос, отчего он плохо учится и как «к концу недели» исправить его двойки.

Попытаемся выработать более правильную, более эффек­тивную стратегию.

Да, действительно, есть такие ребята, которые вдруг слое­но выпускают вожжи из рук, и понесло их, понесло неведомо куда: перестают заниматься, ходить в школу и все им трын-трава. Но если с таким человеком вовремя и строго погово­рить, если он увидит, что товарищи осуждают его, это пойдет ему только на пользу.

Есть ребята, которые не хотят прилагать никаких усилий для тоге, чтобы справиться с учением. У них совершенно не развита воля, или они потеряли веру в себя. Они нуждаются в опеке, в напоминаниях, в шефстве, хотя вытаскивать такого человека из беды очень трудно. Но если за дело берется кол­лектив, если отставшего не просто бранят, стыдят и корят, то иногда удается и помочь.

Наконец, есть ребята, которые хотят учиться, но не пони­мают материала, им трудно даются сложные предметы. С та­ким человеком надо регулярно заниматься, делать вместе с ним уроки. У него улучшается настроение, он добивается пер­вого успеха, и дело идет получше.

Как видим, помощь товарищей, помощь класса нужна мно­гим, но это должна быть помощь разного вида: одного пору­гать, с другим повозиться, с третьим позаниматься. Только нельзя думать, будто за каждую двойку тут же надо «тащить на комитет», будто это принесет пользу. Нет, это лишь ви­димость заботы, видимость работы; это, по сути, лишь для того делается, чтобы комитет или совет дружины мог при случае сказать: «У нас двоечники? А мы не виноваты! Мы реагировали! Мы вызывали! Мы проводили беседы!»

Но ведь пионеры и комсомольцы не «реагировать» долж­ны, а добиваться результата. Иначе они будут не пионеры и комсомольцы, а юные бюрократы, то есть люди, которых вол­нует видимость дела, а не само дело. Только форма, а не существо.

Однако у пионеров и комсомольцев есть и другой путь по­мощи ребятам в учении. Это организация всевозможных дел, которые расширяют кругозор ребят, усиливают интеллек­туальный фон класса. Вот работа, которая всегда приносит плоды, хотя они и не сразу заметны. Организовали кружок — и несколько ребят нашли свое увлечение. Хорошо! Провели школьную олимпиаду, вечер науки и техники, литературный вечер, встречу с интересными людьми — все хорошо, все на пользу, если делали с толком, а не для отчета, не для «га­лочки» в списке намеченных мероприятий.

В 308-й ленинградской школе придумали вот что: там вре­мя от времени проводят День истории, День географии и так далее. Это вроде праздника: вся школа в этот день, от старших и до младших классов, проводит нечто «историче­ское» или «географическое». У старших — серьезные научные конференции, у младших — игры, викторины, «путешествия». Каждый такой день торжественно открывается и торжествен­но, с вручением подарков победителям, закрывается. Ребята запоминают праздник надолго.

А еще в этой же школе несколько раз в году проводят занятия университета. Известно: когда устраивают лекции, то ребята идут слушать их неохотно. А здесь не одна, а сразу пять или шесть лекций в разных помещениях: по истории, по математике, по психологии, по теории кино, о событиях за рубежом и так далее. Перед каждым комсомольцем вы­бор: ступай слушать то, что интереснее. И ребята действи­тельно с охотой идут на лекции, которые прежде некоторым казались скучными. Пионеры тоже захотели, чтобы и у них был свой университет. Что ж, устроили лекции и для них, только «профессорами» выступали не взрослые, а старше­классники: ведь у многих есть за душой что-то интересное, о чем он может прочитать лекцию.

Ежегодно в декабре в этой школе проводят традиционные комсомольские собрания на тему «Школа, комсомол, ты». На одном таком собрании ребята обсуждали вопрос: что делает комсомольская организация для повышения интеллектуально­го фона класса? Что она может делать? Комсомольцы решили создать кружки по развитию внимания, по развитию памяти, по развитию воли; желающих записаться нашлось немало! Решили, что дело чести каждого комсомольца не просто от­вечать у доски, когда вызовут, а отвечать интересно, по-новому, так отвечать, чтобы весь класс с охотой слушал. Когда идет такое собрание, на сцене вывешивают плакат, на кото­ром большими буквами написаны уже известные нам слова Василия Александровича Сухомлинского: «Человек должен учиться потому, что он человек».

Много работы у пионеров и комсомольцев. Только не на­до, никогда не надо ждать сиюминутных результатов, подсчи­тывать, на сколько двоек меньше стало после собрания. Уче­ние — долгое, долгое, долгое дело...