Виктор Нидерхоффер

Вид материалаДокументы
Вкусная жвачка
Трудные времена
В поисках удачи
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   21

Вкусная жвачка


Продав свои первые акции, я стал обладателем ста дол­ларов и был готов к инвестиции номер два

Мартин удостоил меня особой чести/- взял с собой в зал, где находился биржевой телеграф. Такие залы в Соединенных Штатах сейчас редкость, но они встреча­ются в некоторых азиатских странах. В слабоосвещенном помещении стояло около двадцати пяти стульев, на ко­торых сидели плохо одетые женщины и мужчины. Они не отрывали взгляда от извивающейся телеграфной лен­ты. То и дело некоторые выкрикивали: «Сталь! Они го­товы принять ее». Мартин объяснил мне, что сталь, цена на которую в Соединенных Штатах доходила тогда до 100 долларов, была одним из лучших вложений, кото­рые можно было продать в любой момент. Стоимость акций в 150 долларов была сильно занижена. Даже если предположить, что компания продаст все свои активы по сниженной цене, стоимость ее акций все равно была бы на 50% выше рыночной. Ведь только одна акция угольных резервов стоила 200 долларов. И все же с того дня сталь никогда не поднималась выше 100 долларов. Она постепенно упала приблизительно до 10 долларов в 1988 году, затем стабилизировалась, стала поднимать­ся и остановилась на 40 долларах.

«Мартин, как насчет крупных акций? Какие из них стоит копить, пока я не окончу колледж?»

«Если судить по качеству товара, известности фабрич­ной марки, четкости управления, я предпочитаю «Запад­ный Союз». Они имеют широко разветвленную курьерс­кую связь, развитую телеграфную сеть. Приобретать акции этой компании — все равно что печатать деньги. Они вне конкуренции».

Когда-то стоимость акций «Западного Союза» доходи­ла до 60 долларов, а сейчас она упала до 2 долларов, и тенденции к повышению не наблюдается.

«А что касается потребительских товаров, можешь выб­рать акции «Таккер Тэффи». Американцам нравятся две вещи — вкусные конфеты и хорошие жвачки». Мартин добавил, что Таккер ежегодно сообщает о своем многомиллионном бюджете и является агентом валютного рынка, на котором

размещает более 100 миллионов долларов — что значитель­но больше, чем в свое время было у «Херши».

Прошли годы, и я стал свидетелем конца бизнеса Так-кера. Ветхий барак на Хэмптон-Бич в Нью-Хэмпшире, в котором две девушки вручную заворачивали леденцы и укладывали их в старые банки из-под майонеза, — это все, что у Таккера осталось после того, как он объявил о своем банкротстве.

Трудные времена

Финансовые потрясения тех Дней не миновали и дом Артура Нидерхоффера. Когда я достиг подросткового воз­раста, родители решили посвятить меня в экономическое положение семьи. Они часто объясняли мне, что надеются поправить свое материальное положение к тому времени, когда отцу исполнится шестьдесят. Наш общий долг тогда в пять раз превышал годовой доход и составлял 25 тысяч долларов. Расходы росли, и ожидать улучшения ситуации не приходилось. Необходимо было оплачивать уроки му­зыки для меня и моей сестры, а в ближайшем будущем предстояло еще вносить ежегодную оплату в 3000 долла­ров за обучение в колледже. К счастью, моя мама получи­ла работу преподавателя в нью-йоркской государственной средней школе.

В семье деда дела обстояли не лучше. Все ценные бумаги Мартина превратились в ничто. Его спекуляции на фондо­вом рынке закончились. Остались лишь воспоминания о «сильных мира сего», с которыми он был знаком еще до краха 29-го года. Место деда на рынке занял я.

В поисках удачи

«До свидания, парни, мы идем на прогулку». Однажды, после долгого утреннего сидения за телеграфом, Мартин взял меня с собой на большую прогулку по Уолл-стрит, и я смог увидеть всех ее обитателей в то время, когда они покидали свои дома и разбредались по кварталам, чтобы наскоро перекусить.

Мы шли мимо окованных бронзой дверей Нью-Йорке -кой фондовой биржи на 11-й Уолл-стрит, мимо много­численных-брокерских фирм с помпезными названиями, большинство которых сейчас забыто. Они или обанкроти­лись, или объединились. На 23-й Уолл-стрит Мартин по­казал мне «священный храм» — банк Моргана, настолько величественный, что на его фасаде не требовалось ника­кой надписи. На стеклянных дверях был виден только по­золоченный номер — «23».

Когда мы повернули вниз на Нью-стрит, где Мартин начинал свою деятельность в «баккет-шоп»*, он, опира­ясь на трость из черного дерева с серебряным набалдаш­ником и ковыляя по булыжной мостовой, кивнул в сторо­ну старинных часов. (Трость не помогла Мартину в бирже­вых спекуляциях, опыт 1930-х научил его осторожности.)

«Не позволяй модной трости одурачить тебя. Старый Фитци потерял все в 30-е, и сейчас он преследует банк Моргана, где его шарахнуло при взрыве бомбы в 1920-м. Кто-то оставил бомбу возле здания банка в ручной те­лежке, и его чуть не убило. В каменной стене до сих пор осталась выбоина. Фитци никогда не везло после этого, и он, кажется, до сих пор охотится за удачей, которую потерял в тот день вместе с куском своей ноги. Сейчас таких, как он, называют «дохлыми утками». Но в те вре­мена... Старый Фитц был знаменитостью улицы. У него был блестящий черный кабриолет, роскошный особняк напротив Юнион-сквер, искусно отделанный позолотой и мрамором, и конный завод в Нью-Джерси. Он бороз­дил залив Лонг-Айленда на яхте, которую держал в Ньюпорте. Но он переиграл сам себя — подозреваю, что это удел всякого, кто торгует в долг. Фитци торговал вдесятеро больше своих возможностей, он мошенничал с акциями. Но затычку вытащили прежде, чем Фитци смог выбраться, и он пошел ко дну. Он даже был вы­нужден продать свое место на Бирже, чтобы расплатиться с долгами. Ему бы следовало знать, что он находится в руках беспринципных дельцов. Они всегда выплевывают игроков, которые действуют через их головы, и давят

* Баккет-шоп (англ. bucket-shop) — биржевая контора, в которой нелегально ведется спекулятивная игра. — Прим. ред.


их, как тараканов. Ты должен быть уверен, что с тобои такого не произойдет».

«Но кто же эти «они»?» — удивился я.

«Они»... я скажу тебе, «они» — это те, кого Юнг отно­сит к «коллективному бессознательному» рынка. И зна­ешь, Викки, они манипулируют не только акциями. Они проделывают то же самое с кукурузой, пшеницей и ско­том. Остерегайся скупать товар со спекулятивными целя­ми, когда бы ты ни торговал».

Я вспомнил эти слова, когда в конце 1979 года я дер­жал короткие позиции по серебру, которое стоило 5—50 долларов за унцию. Серебро безостановочно поползло выше 10 долларов, ежедневно превышая лимит, прежде чем я успел выскочить, и меня спасла только длинная позиция по золоту, которым я вовремя захеджировался.

«Магнумы» и «иеровоамы»

Когда мы завернули за угол Нью-йоркской фондовой биржи, Мартин указал мне на особняк на крыше соседне­го небоскреба: «Вот здесь жил пакостник Ричард Уитни. Он был президентом фондовой биржи и столпом Уолл-стрит в конце 1920-х — начале 30-х. Его старший брат Джордж был партнером Моргана, а сам Ричард — «бро­кером Моргана». Он был известен тем, что поддерживал интересы Стрит на протяжении первого срока Рузвельта, когда была сформирована Комиссия по ценным бумагам и биржам и старый Джо Кеннеди был назначен ее первым председателем. Немногие могли сравниться со старым бут-легером Джо — одним из самых безжалостных манипуля­торов с акциями, какие только появлялись на свете. Но Ричард смог. Он вел роскошную жизнь и занимал видное место в лучших клубах — таких, как «Послин» в Гарварде и «Никкербоккер» и «Линкс» е Сити.

Помимо особняка в Нью-Йорке у Ричарда было име­ние в 495 акров в Фар-Хиллз, в Нью-Джерси, где он со­стоял членом местного комитета и разводил фоксхаундов в Эссекс-Хант. Рассказывали, что только на оплату управ­ляющего, пастухов, конюхов, жокея, садовника и погон­щиков у него уходило 1500 долларов ежемесячно. Он дер-

жал лошадей, прекрасных эрширских кур и породистых беркширских свиней. Никто не сомневался в том, что он был образцом честности и неподкупности и делал все, чтобы способствовать процветанию Америки.

Но оказалось, что у Ричарда напрочь отсутствовало де­ловое чутье. Он назанимал миллионы у своего брата, в банке Моргана, и у всех, кто имел глупость дать ему взай­мы. Эти деньги он потратил на такие бесполезные акции, как «Американ Коллоид Корпорейшн» и «Дистиллед Ли­кере Корпорейшн» — производителей «Джерси Лайтнинг». Он поставил свою карьеру в зависимость от надежды на отмену «сухого закона», уповая на то, что страна начнет потреблять исключительно яблочную водку «Нью-Джер-си». На Стрит все понимали, что Джордж Уитни, партнер Моргана, всегда готов выручить своего брата из затрудни­тельного положения. К 1936 году Ричард практически был единственным покупателем акций «Дистиллед Ликере», и, так как цена на них продолжала падать, Ричард про­должал занимать деньги и тратил их все больше и больше на выплату процентов. В дикой надежде, что сам сможет удержать рынок, он продолжал скупать акции.

В конце концов пирамида рухнула. Ричард растратил средства Фонда пособий Нью-Иоркской фондовой бир­жи, управление которым ему было доверено. Фонд посо­бий был создан, чтобы заботиться о сиротах и вдовах чле­нов биржи. Когда это преступление раскрылось, терпение лопнуло. Друзья, печально покачав головами, сказали, что ничем не могут помочь бедному старине Дику. Он даже не побрезговал средствами нью-йоркского яхт-клуба, казна­чеем которого являлся.

Когда пришла полиция, Ричард был вынужден объяс­нять ей стандарты бутылок из-под шампанского. «Джен­тльмены, — изрекал он снисходительно, будто делая одол­жение, — это не двухквартовые и шестиквартовые бутыл­ки. Это — «магнумы»* и «иеровоамы»**». Помимо шампанского, полиция описала сорок семь костюмов, две­надцать тростей и четыре красных камзола для охоты на

* «Магнум» (фр. magnum) — бутыль объемом 1,6 л. — Прим. ред.

** «Иеровоам» (фр. Jeroboam) — трехлитровая бутылка шампанско­го. — Прим. ред.


лис. Судья отправил Дика Уитни в Синг-Синг на пять лет, и когда он вышел оттуда, его брат Джордж постарался лично удостовериться, что Ричарда выпроводили в Ман­честер, где он стал руководить молочной фермой, а затем работал на фабрике взрывчатых веществ».

«Худу»

«Виктор, ты знаешь, что в одном конце Уолл-стрит I находится кладбище, а в другом — река?» — сказал мне | Мартин, когда мы приблизились к перекрестку Бродвея и | Уолл. Перед нами проступали неясные очертания велико-( лепной, построенной в неоготическом стиле церкви Святой | Троицы рядом со столетним кладбищем, где покоились | кости Александра Гамильтона. Когда в 1846 году эта цер-[ ковь была построена, она возвышалась над всем Манхэт-

теном. В 1697 году приходу была дарована привилегия как ; части Англиканской церкви, и до сих пор ей принадлежит лучший кусок Уолл-стрит. Это настоящее поместье, пода­ренное колониям королевой Анной в 1705 году. Пока дед продолжал свой урок, из дверей церкви вышли священ­ники в великолепных облачениях, окруженные своей па-: ствой. Посетив дневную службу и получив отпущение гре­хов, толпа биржевиков, распахнув массивные, украшен-f ные бронзовым литьем двери, ринулась вперед к ; солнечному свету, сопровождаемая величественными зву-. ками церковного органа, возвещающего славу Божью.

В этот момент, как часто бывает в подобных случаях, — к моему вящему спасению! — появилась странная незабы­ваемая личность.

Среди роскошно одетой толпы, дефилировавшей мимо нас, около черных железных кладбищенских ворот вне­запно возникло настоящее привидение — жуткое, с на­литыми кровью глазами, грязное существо в оборванном пальто. Я почувствовал, как Мартин весь напрягся, когда сказал: «Убирайся, Поли, сегодня у меня для тебя ниче->to нет». Он быстро схватил меня за локоть и направил в ' сторону от этого страшилища. Тем временем Поли про-; должал тащиться за нами, сиплым голосом бормоча, что 'у него есть сведения о предстоящем слиянии компаний.

Отстав от нас, он пытался привязаться к кому-нибудь из прихожан, но так же безуспешно. Прежде чем я успел задать Мартину вопрос, он обернулся ко мне: «Это был Поли, он — «худу»*. Никогда не принимай советов от «худу», Вик, над ними тяготеет проклятие. Поли был пре­успевающим брокером. Он работал для лучших фирм, но однажды удача отвернулась от него. Пока Федеральный резервный банк не поднял учетные ставки, делать деньги было полегче. Как только это произошло, Поли разом

пошел ко дну.

Тогда он попытался заняться акциями и связался с но­вой компьютерной компанией. Расточительность Поли, которой он прославился в 50-х годах на Фондовой бирже, не знала границ. О вечеринках, которые он устраивал в своих апартаментах на Парк-авеню, ходили легенды. Но вскоре ему опять не повезло. Я слышал, что он приобрел для своих клиентов акции «Барроуз» по 90 и удерживал их, пока они не рухнули и ему не пришлось отдавать их по 8. Когда он купил «Техас инструменте» более чем по 200, последний клиент покинул его после того, как акции упали ниже 25. Так Поли перебирался из фирмы в фирму, и в каждой прогорал. Теперь он не у дел и все дни проводит на ступеньках Федерал-Холл, пытаясь выпросить на жизнь у старых знакомых, давая им «сверхценные» советы по бир­жевым операциям. Запомни мои слова, Вик, если встре­тишь «худу», то не развешивай уши и не задавай вопросов. Неудача «худу» заразительна».

В одной из моих любимых книг об Уолл-стрит Гарет Гаррет дал классическое определение «худу»:

«Его окутывает аура былого благосостояния. Почти все знают его. Когда-то он был членом Нью-йоркской фон­довой биржи, или сыном этого члена, или — лет двад­цать назад — «брокером самого великого Гульда». Он очень шустрый, весьма осведомлен и легко одурачит вас, если вы не остережетесь. Он великолепно разбирается во всем, что касается прошлого, но для настоящего и будущего он — источник убийственных советов, за которые пыта­ется выклянчить деньги».

* «Худу» («hoodoo») счастье. —Прим. ред.

амер.: человек или вещь, приносящие не-


Легендарные Ротшильды никогда бы не имели дела с «худу» — даже если у тех безупречная репутация и в жилах течет голубая кровь. Они осознавали, что такое отношение к подобным людям сродни суеверию, но все же знали, что доверять им нельзя. Ротшильды прекрасно понимали, что неудача может настигнуть их и без помощи «худу»:

подобное явление, которое обычно называют «дурной глаз», скорее всего порождается слишком большой жад­ностью, торопливостью, трусостью, дурным характером или просто нравственной низостью. Поэтому, как и все наиболее удачливые биржевики, Ротшильды предпочита­ют добиваться всего самостоятельно.

Я обнаружил, что действительно существуют опреде­ленные личности, за которыми тянется шлейф несчас­тий. У нас на все есть готовые объяснения, однако факты свидетельствуют, что кто бы ни связался с ними, он те­рял деньги и положение. Один из моих главных деловых талантов — это способность вовремя распознавать «худу» и держаться от них подальше в делах и в личной жизни. Мои партнеры приобрели в этом такую же сноровку. Не­редко, когда мы находимся в ожидании выгодного пред­ложения после череды неудач, один из моих партнеров предупреждает меня запиской: «ХУ...»

С тех пор как я усвоил урок деда о значении «худу», я предупреждаю об этом многих своих друзей. При это.м я обычно добавляю что-нибудь наподобие: «Худуизм» имеет много разновидностей. Мне встречались «худу» не только с напористостью железнодорожного локомотива». Или: «В начале моей карьеры мне повстречался «худу» — крупный мужчина, такой же скучный и бесконечный, как желез­нодорожный состав».

Мои друзья на мгновение задумываются и говорят: «А ты знаешь, в моем министерстве тоже есть «худу», или: «Я знаю одного такого скупщика акций. Я даже боюсь гово­рить ему, что покупаю... Просто, на всякий случай». Когда друзья умолкают, я добавляю: «Трудно съесть пирог и не подавиться «худу». За всю свою жизнь я встречал огромное количество «худу» — и находясь на гребне успеха, и когда фортуна отворачивалась от меня. Они попадались мне, когда я совершал рискованные сделки, и в совершенно надеж­ных предприятиях.