Виктор Нидерхоффер

Вид материалаДокументы
Сьюзен и трейдер
Долгие две минуты
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   21

Сьюзен и трейдер

Я слежу за ценами едва ли не двадцать четыре часа в сутки. Я знаю, что если у меня открыты позиции, то, сто­ит оторваться от монитора хотя бы на несколько минут, цены тут же выпрыгнут за отметку, на которой я должен был выйти из игры. Кроме того, в движении цен есть свой определенный ритм. Если я выбьюсь из этого ритма — пиши пропало. Одним словом, как я уже не раз говорил, спеку­ляция чертовски похожа на покер. Стратегия на будущее в каждый момент определяется всеми событиями, которые произошли вплоть до этого момента.

И вот однажды я зашел слишком далеко. Я притащил портативный монитор в роддом, где моя жена рожала чет­вертого ребенка. Роды продолжались 40 часов. В перерывах между схватками я то и дело украдкой поглядывал на эк­ран и время от времени даже пытался закрыть свои пози­ции по сотовому телефону. Когда сиделка похвалила меня за то, что я держу своих родных в курсе происходящего, я едва сдержал желание рассеять ее иллюзии. Но наконец Сьюзен (впервые за 18 лет) заорала на меня: «Убирайся отсюда со своей торговлей! Ступай торговать свининой куда-нибудь в другое место!»

Доктор Бо

После всего, что было сказано и сделано, приходит на ум старая поговорка: «Врачу, исцелися сам!» Ведь несмотря на то, что я обожаю развенчивать рыночных гуру и высме­ивать тех, кто обращается к ним за советом, бывают време­на, когда я и сам вынужден прибегать к помощи оракулов.

Успешная спекуляция — это не что иное, как науч­ный, систематизированный и экономный способ ускорить неизбежное. Это — ни для кого не секрет. Потому-то я и не выдаю никому своих особых приемов: ведь как только вы попытались бы пустить их в ход, они тотчас бы устарели. Список ошибок, которые может допустить спекулянт, воз­главляет слепая вера в примитивные торговые стратегии, которые предлагают гуру.

Но при этом я сам почти всецело доверяю словам сво­его «домашнего гуру». Домашнего в прямом смысле слова. Ибо сей оракул обитает не на вершине Парнаса. Он ютит­ся в комнатушке, расположенной в полуподвале моего дома. Со Стивом Кили (доктором Бо), заядлым путешественни­ком, ветеринаром и неоднократным чемпионом США по теннису, я встретился на теннисном турнире в Сан-Диего. Там нас связали деловое партнерство и дружба, которые длятся вот уже тридцать лет.

Те шесть месяцев в году, которые Бо не проводит в скитаниях по белу свету, он живет у меня. Он поддержива­ет связи с железнодорожниками и доставляет мне разно­образные слухи, которые приносят немалую пользу в спе­куляциях. У Бо сохранилась привычка к борьбе за выжива­ние, из которой я тоже извлекаю выгоду. По вечерам доктор Бо всегда начеку: он опасается, что в любую минуту мо­жет нагрянуть полиция и арестовать его за бродяжниче­ство. Я пытаюсь успокоить его, объясняя, что всех поли­цейских связывает неписаный закон братства, поэтому никто не придет с обыском в дом сына полицейского. Но от привычек трудно избавляться, и Стив переносит свою страсть к борьбе с полицией в другие области жизни. По­этому стоит мне крикнуть ему, что центральный банк ра­зошелся не на шутку и пора уносить ноги, доктор Бо мчится мне на помощь и помогает обзвонить японских дилеров и отразить атаку.

Открою несколько ключевых индикаторов, которые мы разработали совместно с доктором Бо. а

В начале XX века одним из основных источников све-\ дений об обороте того или иного товара были железно­дорожные перевозки. Биржевые спекулянты внимали ста-' тистическим данным с таким же доверием, с каким сей­час они выслушивают куда более эфемерные и далекие

от жизни цифры (например, сведения о количестве ра­бочих мест). Но затем возросла популярность других транспортных средств — автомобилей, самолетов, фур­гонов, — и железнодорожная статистика перестала ко­тироваться на рынке. Однако мы с доктором Бо нашли ей применение.

Во-первых, разница между бродягой, который посто­янно меняет работу, переезжая с место на место в то­варных поездах, и бродягой, который вообще нигде не работает, состоит в том, что бродяга номер один прочи­тывает «Уолл-стрит Джорнал», прежде чем пустить его на подтирку, а бродяга номер два пускает его на под­тирку сразу. Количественное соотношение между этими двумя типами бродяг — хороший индикатор занятости населения: чем больше рабочих мест, тем больше чита­ющих бродяг. Бродяги первого типа — едва ли не самые верные читатели «Уолл-стрит Джорнал», поскольку им всегда нужно как-нибудь убить время, дожидаясь товар­ного поезда на обочине. Таким образом, первый хоро­ший индикатор занятости — это количество номеров «Уолл-стрит Джорнал», остающихся валяться под же­лезнодорожными мостами, где обычно собираются бро­дяги. Количество же товарных поездов, проезжающих за определенный отрезок времени через ту или иную точ­ку, — это непосредственный индикатор экономической активности. Вот, например, 15 февраля 1996 года бир­жевой спекулянт Вик Нидерхоффер получил от доктора Бо сводку, в которой утверждалось, что товарные поез­да вдвое чаще проходят через ключевые пункты в Джек-сонвилле, Денвере и Солт-Лейк-Сити. Количество ваго­нов в каждом составе тоже возросло. Я сделал вывод, что число рабочих мест явно возросло, и не стал закры­вать свою короткую позицию по казначейским обяза­тельствам. Разумеется, февральская статистика занятос­ти населения показала беспрецедентный скачок числа рабочих мест (на 800 000), и казначейские обязательства упали на три пункта.

Сойдя с поезда, доктор Бо обычно отправляется в один из круглосуточных кинотеатров. Цена билета впол-ие оправдывает его цель — переночевать в тепле и отно­сительном уюте. Количество проданного за вечер поп-

корна (которое можно оценить по количеству мусора на полу) и поведение зрителей в фойе служат показателя­ми уровня жизни малообеспеченной публики, посеща­ющей такие сеансы. Бо подсчитывает, сколько человек улыбается, а сколько — хмурится. Бедняки обычно ста­новятся веселее в периоды, когда распределение дохо­дов бывает более равномерным. А если слишком многие в фойе кинотеатра хмурятся и ворчат, это означает рост безработицы.

Затем доктор Бо заглядывает в ветеринарную клини­ку. Он сам — ветеринар по образованию, но когда-то он бросил практику, чтобы играть в теннис. Правда, он до сих пор любит пообщаться с бывшими коллегами. Вете­ринары рассказывают доктору Бо, как у них идут дела, и это тоже — важный индикатор уровня экономики. Ра­боту ветеринара принято оплачивать наличными (счета присылают только врачи, лечащие людей). Самый, по­жалуй, чувствительный индикатор надежд и благосос­тояния потребителя — это количество клиентов у соба­чьего дантиста. Когда владельцы собак живут хорошо и рассчитывают на рост своих доходов, они кормят своего питомца жирной пищей, от которой у собаки появляет­ся кариес и начинают болеть десны. В результате ветери­нары загружены работой больше, чем в плохие времена. Весной 1996 года доктор Бо сообщил мне, что у ветери­наров дела идут как по маслу. Сообразив, что к чему, я сыграл на понижение с казначейскими обязательства­ми.

Посетив ветеринаров, доктор Бо в компании других бродяг отправляется полюбоваться на работников Ар­мии Спасения. Подсчитав соотношение мяса и картош­ки в бесплатных обедах, а также количество благотво­рительных костюмов и рубашек, доктор Бо делает выво­ды об объеме товаропроизводства в рабочем секторе экономики. Еще один хороший индикатор — длина оче­редей за бесплатным супом. Чем длиннее очередь, тем хуже времена.

Пообедав за счет филантропов и как следует выспав­шись, доктор Бо пускается в поход по дешевым кафе и забегаловкам. Здесь его интересует количество еды, ос­тающейся на подносах. Правда, этот индикатор нельзя

назвать однозначным. С одной стороны, чем хуже време­на, тем старательнее люди доедают все до крошки. Но с другой стороны, если времена совсем плохи, то публи­ка вовсе перестает ходить в кафе. Как отличить один слу­чай от другого, я вам не открою. Это — страшная тайна, которую знаем только мы с доктором Бо. Намекну толь­ко, что здесь полезно заглядывать в стаканчики из-под кока-колы.

Возвращаясь к железной дороге, замечу, что особое внимание мы с доктором Бо уделяем тому, какие имен­но вагоны включены в состав товарных поездов. Если слишком много угольных вагонов, это предвещает на­ступление холодов, что отчетливо скажется на бирже. Если становится больше нефтяных цистерн, значит, возрос спрос на топливо.

Но главный индикатор — это платформы для пере­возки автомобилей. Мало того, что они указывают, в какую сторону сдвинутся цены на акции автомобильных компаний, за неделю до того, как будут опубликованы данные о еженедельных продажах автомобилей. Изучая эти сведения, вдобавок можно еще выяснить кое-что насчет инфляции.

Правда, понять, что означают те или иные индика­торы, не всегда так легко. «Сойдя с поезда, я частенько заглядываю в квартал проституток, — рассказывал док­тор Бо. — Оказывается, цены на услуги уличных прин­цесс напрямую зависят от экономической ситуации. Эти колебания просто бросаются в глаза! Но как я ни ста­рался, мне так и не удалось определить, в какой именно момент меняются цены».

И вот наконец настала пора открыть главный инди­катор бродяги Бо. Величина сигаретных окурков, валя­ющихся на мостовых, прямо пропорциональна здоро­вью экономики. Бродяга всегда ищет бычки. И если ему неизменно попадаются такие крошечные окурки, что он обжигает губы при первой же затяжке, то значит, на­ступили трудные времена. Курильщики экономят и ста­раются докурить каждую сигарету до конца, чтобы не потерять ни цента. Честь первооткрывателя в вопросе международных различий в длине выброшенных окур­ков, несомненно, принадлежит автору «Открытия сво-

боды», Роуз Уайлдер Лэйн. Однако мы с доктором Бо, очевидно, первыми проследили систематические изме­нения длины окурков в пределах одной страны.

Не так давно я разбогател на несколько миллионов, применив эту теорию к бразильской экономике. Мои агенты в Бразилии отметили, что местные жители стали выбрасывать невероятно длинные окурки. И я бросился скупать бразильские акции.

Долгие две минуты

Нью-Йорк, 8.30 утра. Ночью была дикая гонка; гро­зовые тучи сгустились за те часы, когда американские биржи были закрыты. Бундесбанк назначил пресс-кон­ференцию в своей штаб-квартире на время между 8.30 и 9.30 утра. На повестке дня — судьба Европы. Европа — это сочетание разрозненных государств и единого обще­го рынка, свободной экономики и жестких курсов об­мена, замкнутости и стремления к мировой экспансии. Все эти проблемы внезапно стали очень актуальны. По­чти все крупные воротилы заранее знают результаты пресс-конференции. Ходят слухи, что Бундесбанк по­высит дисконтную ставку. За одну ночь рухнул доллар. Мировые рынки казначейских обязательств пошли ко дну. Гонконгская фондовая биржа, где цены упали на 4%, возглавила траурное шествие азиатских рынков, катящихся в пропасть. Если так будет продолжаться, то начнется паника, сопоставимая с теми, что творились в 1907, 1929 или 1987 годах. По крайней мере, так говорят числа на мониторе.

Мы, как обычно, движемся против тенденции, за­дыхаясь от встречного ветра.

И вот наконец через весь экран вспыхивает заголо­вок: «БУНДЕСБАНК ОСТАВИЛ СТАВКИ НА ПРЕ­ЖНЕМ УРОВНЕ». Доллар тут же подскакивает вверх на 2%, казначейские обязательства — на 3%. На лондонс­ких биржах индекс Доу поднимается на 50 пунктов. «Пу­щены в ход защитные приостановки». Звонит телефон. Брокер сообщает нам, что некий крупный фонд, всегда следующий в русле тенденций, изо всех сил покупает.

«Давайте и мы начнем покупать! Опередим другие фон­ды! — говорю я. Но тут же хватаюсь за голову. — Стойте! Что это такое?»

На экране вспыхивает: «ПОПРАВКА». Выясняется, что Бундесбанк все-таки поднял ставки на 50 пунктов.

Доллар возвращается на прежнее место и вдобавок падает еще на 2%. Мы в ловушке. Крупные хеджевые фонды наращивают короткие позиции по доллару. Ми­ровые рынки бьют хвостом, как разъяренный динозавр.

Прошел почти год после октябрьской паники 1987 года. Именно на этот момент Ганн и Эллиот, корифеи вол­новой теории, предрекали Армагеддон на фондовых бир­жах. Звонит мой первый клиент: «Надеюсь, вы не от­крывали для меня длинных позиций?»

Еще один звонок. На проводе — наш хронический «медведь» с берегов Средиземного моря. «Купите мне сотню контрактов «С&П 500».

«Они упадут за месяц на 15%! Только на покрытие спрэда и на комиссионные уйдет 30%!» — кричу я в от­вет.

«Плевать! Надо покупать! Мы уйдем в свободное па­дение», — отвечает «медведь».

Но вот, наконец, забрезжил свет в конце туннеля. Индекс PPI упал на 0,1%. Это отлично. Может быть, мы еще спасемся: ведь все ожидали повышения. Казначейс­кие обязательства тут же поднимаются на 1,5%. «Отдай­те лимитированный заказ на покупку. Что? Очередь? Все равно покупайте», — кричу я. Все телефоны раскали­лись. Сегодня не хватает рук, и приходится созвать всех, кто только есть в офисе. Даже уборщице велели набирать телефон городского банка. «Эй, кто-нибудь! Вытащите Бо из его каморки! Пусть сядет на телефон!» Но тут на­чинаются помехи на линии, и мы даже не знаем, слы­шат ли брокеры, что мы отвечаем на их предложения.

«Может, подождать, пока объявят число рабочих мест? Всего пару секунд. Или вот что... запусти какую-нибудь компьютерную симуляцию. Посмотрим, что обычно бы­вает в таких ситуациях. Нет, уже не надо! Безработица уменьшилась. Опять будет понижение».

Что за чертова карусель! Из грязи в князи и наобо­рот, не успеешь и глазом моргнуть. Но именно в такие моменты и можно ухватить удачу за хвост.

«Сверься с компьютером. Как отреагировали казна­чейские обязательства, доллар и акции на четверговое объявление PPI? Так, сырая нефть упала. Значит, каз­начейские обязательства должны пойти вверх, а золото

— вниз. А индекс Никкей — тоже вверх».

«Уиттер на линии. Мы вляпались. Нам только что под­няли маржу с 5 до 20%. Если через тридцать минут вы не будете здесь с двадцатью миллионами долларов, вас вышибут с рынка и отрежут телефонную связь», — орет в трубку мой партнер.

«Сколько долларов вложено в длинную позицию Ло-песа? Закрой ее. Мы выдержим эту маржу», — уверяю я в ответ.

В эту секунду мой помощник рявкает в другую труб­ку: «Поговорите об этом с Виктором! Он контролирует степень риска! Да, и сделки заключает тоже он!» На проводе — очередной наш клиент. Он заметил, что мы потеряли 25% его денег. «Виктор, на какой отметке вы собираетесь остановиться?» — интересуется он с делан­ной небрежностью, словно речь идет не о его деньгах.

«Пока не знаю».

«Тогда будьте так любезны, сократите наши пози­ции вдвое, — отзывается он. — Нас захеджировал дру­гой трейдер. Он играет против вас. Вы, к сожалению, не укладываетесь в наши параметры допустимого рис­ка».

«Если хотите, я с удовольствием закрою все ваши позиции. Но тогда больше не обращайтесь ко мне!» — отвечаю я.

«Этот чертов Нидерхоффер говорит, что больше не станет работать с нами, если мы будем вмешиваться! — слышу я, как он кричит кому-то, недостаточно крепко зажав рукой микрофон. Секунду спустя он снова мур­лычет в трубку: — Прошу прощения, у нас сейчас по расписанию встреча с крупным клиентом из Японии. Мы свяжемся с вами и известим вас о его решении».

«Вообще-то не стоит звонить мне в торговые часы»,

— замечаю я.

Так, что у нас еще может испортиться? Ну вот, вы­рубились компьютеры. «Подсчитайте наши потери вруч­ную!» Само собой, беда не приходит одна. Наш давний

помощник и сторонник Рефко только что выпустил зап­рос на новую маржу. Сам Диттмер лично одобрил его. «Поскольку цены на сырую нефть упали ниже 18 дол­ларов за баррель, ваша старая маржа, подкрепленная вложениями в нефть, уже неадекватна». Значит, что-то нужно срочно продать. Но что?.. На проводе наш казна­чей. Ему только что звонили из Харрис-Бэнк. Выплаты по казначейским обязательствам задерживаются, и эта отсрочка обойдется нам в 20 000 долларов в день.

Звонок из «Квантума». «Продайте 1000 казначейских обязательств по 23. Это на пять пунктов ниже рыноч­ной цены». Этого еще не хватало! «Квантум» пытается подать рынкам сигнал, что мы идем на понижение, как раз в тот момент, когда это равносильно самоубийству! Еще секунда, и снова звонок: «Вы уже заполнили за­каз? Вот и хорошо. Продайте еще 1000 по 18».

Опять звонок: «У меня заказ: продать 200 казначейс­ких обязательств по текущей цене. Отличная сделка. Вы уже выиграли полпункта. Ох, прошу прощения, это — Рой?»

«Нет».

«Прошу прощения! Этот заказ был для фирмы Р. Дж. Нидерхоффера, а не для вас. Простите, я нажал не на ту кнопку».

«Виктор, ваш адвокат на пятой линии! Какой-то ваш сосед возбудил против вас дело! Адвокат спрашивает, сколько вы выручите, если продать ваш дом!» — шеп­чет мой ассистент.

Компьютер опять включается.

«Виктор, все кончено». Мой партнер ставит на CD «Похоронный марш». Эту музыку я уже слышал. И это ужасно.

«Лучше поставь «Регтайм Уолл-стрит»! Скоро нам улыбнется удача. И купи сто миллионов дойчмарок!» — отвечаю я.

Правда, есть кое-какие проблемы. Мы стоим в оче­реди, и наш заказ будет выполнен не сразу. Тьюдор Джонс уже скупает дойчмарки, потому что он успел отдать заказ раньше нас. А все наши брокеры заняты переговорами с другими крупными клиентами и нас не слышат.

«Тогда поставь защитную приостановку на 100 пун­ктов ниже рыночной цены. Тенденция наверняка изме­нится, как только нас попытаются вышибить с рын­ка».

Входит Сьюзен.

«Ты сможешь проследить, чтобы дети не играли на пианино, когда придет дезинсектор и я буду показывать ему, где завелись термиты? О Боже! Ты ужасно выгля­дишь! Ты уверен, что все в порядке?»

«Нет, конечно! Все как обычно. Бизнес».

Нью-Йорк, 8.32 утра.