Geum.ru

Андрей Караулов. Русский ад-2 избранные главы

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11
хочет слышать правду и, что называется, ловил момент. — Катастрофическим образом, хочу продолжить, обозначилась ситуация в Ярцево, куда вывели литье...

— Это мы еще в горкоме...

— ...пробивали... да-да, Борис Николаевич, — кивнул Лужков, — пробивали! Нам очень хотелось получить тогда что-нибудь такое симпатичное. И ведь сделали! В течение короткого времени мы выходим на нормальный европейский уровень. Современнейший завод, самая серьезная, уникальная часть ЗИЛа, четыреста тысяч тонн фасонного, тонкостенного литья, рационально организованная работа, — они уже блоки лили, Борис Николаевич, блоки!

Там же мы строим дизельный завод. Это громадные дополнительные расходы. Он почти сразу выходит на 140 дизелей в сутки. 30%, всего 30% оставалось довести до ума, ведь «Бычок» за счет себестоимости подготовили, между прочим! Но Егор Тимурович и Анатолий Борисович дружно предлагают следующее рассуждение: соцлагерь — рухнул, Варшавский договор — рухнул, деревня — рухнула, армия — вот-вот рухнет, значит, «Бычок» есть вчерашний день!

А это не так. Не вчерашний. Скоропалительное суждение, не основанное на фактах. Вообще мы, имея хорошую оценку «Бычка», можем получить с этим «Бычком» катастрофические проблемы. Ефанов уже высказался — против. Сразу!.. Наш министр промышленности, московский, пытался спорить, так этот деятель, Ефанов, ничего не слышит и на все отвечает отрицательно.

Но разберемся, Борис Николаевич: у ЗИЛа только потому не было сбыта за границей (кроме соцлагеря), что его мощностей, двести тысяч, даже для соцлагеря было недостаточно. Китай, например, вообще ничего не получал, хотя и хотел. Но им элементарно не хватало. Гришин предлагал увеличить производство «зилов» до 230 тысяч, но здесь уже Сайкин намертво встал: рекорд — 209, точка, уже опасно, уже проблема, экология ломалась и не выдерживала, литье же было тогда в Москве!

Сегодня завод в Ярцево потихоньку идет под снос. ЗИЛ тает на глазах, лежит на боку... разворованный...

— Как под снос? — поднял голову Ельцин.

— А так, Борис Николаевич. Под снос. На металлолом. Вот — правда. Но Чубайс решил эту правду спрятать. Идут какие-то всполохи обсуждений...

— А дизель?

— Дизель пустили туда же!

— Куда пустили?

— Под нож... У них, Борис Николаевич, нет других навыков, — вздохнул Лужков. — Если что непонятно — сразу под нож. У них понимания нет!

— Вы шта?.. грохнул Ельцин. — Смеетесь? Они шта...— а? Уже режут, где я строил?..

— Режут. Почти вырезали. ЗИЛ лежит на боку...

— З забирайте завод, Юрий Михайлович, — Ельцин пришел в движение и почти крикнул, — забирайте, точка. Я сказал. Все. Вертайте взад Потанину деньги, пусть проваливает. Будет этот Потанин недоволен, я ему лично... покажу такое неудовольствие...

Ельцин не договорил. Его было просто жаль, этого человека, Лужков был уверен, грехи Ельцина — это отражение зла, затаившегося в людях. Ельцина «завели» на рыночную экономику, но он действительно плохо представляет себе что это такое на самом деле. Но Ельцин позвал его не ради ЗИЛа, это же ясно, а Лужков по-крестьянски во всем искал практическую выгоду.

— Вы, Юр-рий Михайлыч, — Ельцин медленно приходил в себя, — в Москве, значит, как условились: забираете все в свои твердые руки. Я вам — полностью доверяю. Сорок миллионов людей в России ведут нищенское существование. Понятно? Хватит уже нищих. Какие еще сто тысяч? Не надо мне сто тысяч. — Правда... — Ельцин помедлил, — правительство обеш-шает рост. Коней меняют на переправах? Нет. Нельзя. А тут — Гайдар. Теперь у него имя. С... большой и красивой, понимашь, командой, — Ельцин начертил в воздухе какой-то круг. — Про увольнение правительства скажу так: пусть это будет естественный отбор, но ускоренно и заботливо направляемый... Зато по Бурбулису я... решение уже принял. Хватит. Не нужен мне Бурбулис. Умный, но надоел. Куда ни приду, везде Бурбулис. В туалет боюсь заходить, вдруг он там? Пятнадцать костюмов заказал в ателье. И ни за один не заплатил, говорит Коржаков. Это шта...а? Да он меня позорит! Я за... такие вес ши... Коржаков все время докладывает: с бизнеса берет деньги за каждую встречу со мной. С Президентом. Пятьдесят тысяч долларов. Вот ведь как я стою, оказывается. А не мало? Президент России! Не продешевили, понимашь?..

— Опасный человек, — жестко сказал Лужков.

— Поэтому... — Ельцин подвел черту, — о Бурбулисе на днях всенародно объявим. Тут точка. Но с Егором Тимуровичем... вы меня... не убедили совершенно. Хоть мы с вами заодно, я это вижу. И — все понимаем...

Сложнее другая ситуация: Чубайс. На волне демократической эйфории было впечатление и у меня тоже, что мы довольно быстро пройдем отрицательный период и — уйдем к периоду, который даст положительный результат. Чубайс... не так рассчитал. Обманул, значит... Но ситуация сложнее. По-чему, значит, сложнее? Объясняю... — Ельцин сделал паузу и вдруг как-то очень просто, не по-ельцински посмотрел на Лужкова. — М-может, мы пообедаем?

— С удовольствием, — кивнул Лужков.

— А... перед обедом, — в глазах у Ельцина мелькнуло что-то похожее на мольбу, — может, понимашь... перед обедом... по-русски... а? как, Юрий Михайлович?

— Я ведь не пью... — извинился Лужков.

— Даже Президенту откажете?

— Отпил свое, Борис Николаевич...

— Вам шта? По грамму — тру-удно?

— Нетрудно, конечно. Но, отвечая на ваш вопрос, хочу сказать вот о чем. Здесь — другие категории, не трудно, но — невозможно — я слово дал.

«Все-таки он... чужой...» — вздохнул Ельцин.

«Ему даже выпить не с кем...» — понял Лужков.

— Ну как знаете...

— Спасибо за предложение, Борис Николаевич, но...

— Биллиард, значит, на ЗИЛе поставили?..

— Так что биллиард! Им там еще и пиллинг делают.

— Шта-а делают?.. — Ельцин поднял брови.

— Я бы ответил так: женщины медленно раздевают тебя догола и кладут в ванну, в водоросли. А ты — болтаешься в них, в водорослях, для эффекта лежишь в целлофане... в виде покойника (это когда на гроб не хватает). И — доклады слушаешь...

— Правда... что ли? — оторопел Ельцин.

— Омоложение организма, Борис Николаевич. Эффект такой, будто женьшень проглотил.

— Вот шта... с ЗИЛом сделали... — подвел итог Президент.

— Так остановим сейчас, если Борис Николаевич нас поддержит...

— Уже поддержал, понимашь. И не тяните!.. — грохнул Ельцин. — Сегодня же. Прямо с-час!

— Слушаюсь, — сказал Лужков.

— Как... называется, что на ЗИЛе... в ванной?

— Пиллинг, Борис Николаевич.

— Сволочи...

Ельцин помолчал.

— И прямо... женщины?

— Они же в каких-то элементах... как врачи, Борис Николаевич. Прогрессивная методика.

— То есть мы им — рынок, мы им — свободу, понимашь, а они там этим самым... занимаются? Этим на свободу ответили? И все равно, я убежден, что создана новая Россия и поворота назад не будет! — Ельцин чуть было не грохнул кулаком по столу. — Тем более — отката назад... Все, власть коммунистов закончилась. Жен продавали! Даже Молотов! Но ошибки — есть. Даже, наверное, много ошибок. Я только что сам чуть было не ошибся. И что меня ударило? Сам не пойму. Принял, понимашь, решение Немцова — в Москву. Вижу: молодой, грамотный... правда — в джинсах ходит. Но соображает. Главное — справляется. Пригласил его на обед, делаю, значит, кадровое предложение. Он — довольный. И вдруг, — Ельцин развел руками, — глаза опустил, мнется и — молчит. «Чего? — спрашиваю. — Чего мнешься?».

Молчит. — А я настаиваю. Говори прямо... говорю. — Есть проблема, Борис Николаевич. Очень деликатная. Я вот как мужчина — мужчине скажу. Я, говорит, так устроен... мне женщину все время надо... Три раза в день. Объемы такие у Немцова. И желательно ему молодых! Три раза в день, Юрий Михайлович, Немцову нужно женщину. А то он не работает. Не может. Все, говорит, мысли — только о женщине. Это, мол, у меня от природы так. Вот так его Бог отметил. Наградил, значит, в... таком количестве. А я вот думаю: когда он на выезде в районах, он их что... за собой возит? А? В Нижнем, говорит, у меня все схвачено. Процесс налажен и идет. А здесь на страже Коржаков. Доложит, значит, куда нужно, то есть Президенту.

— Паноптикум какой-то, — пожал плечами Лужков. — Кому пиллинг, кому бабу к завтраку... — и что же, Борис Николаевич?..

— А шта я? Нехорошо, говорю. Нижний — Нижним, но в правительстве ты мне комнату отдыха не погань! Это мы не позволим. Но, — Ельцин подобрел, — я ему тут же хороший совет дал. Ты, говорю, сними квартиру рядом с Совмином. Небольшую. Лишние деньги не трать. Чувствуешь, подперло тебя — сразу отскакивай. Сделал там... свое дело, вертайся взад, на работу... если до вечера дожить не умеешь...

Черт его знает, как он там устроен, этот Немцов, разные же случаи есть. Смотрю, парень растрогался, благодарит! Руку жмет. Чуть не плачет. А я-то указ не подписал. Я и-ш-ще думаю! Погодим пока. Руки у него потные. Если у человека потные руки — значит, сука, — Ельцин опять выкатил губу. — Твердо знаю! Во-от, Шаймиев. Ничего не скажу! Вот с кого, понимашь, будем брать пример. Настоящий политик в регионах. Тр рудных регионах, Юрий Михайлович! Шта-а... только ни говорили Президенту: сепаратисты, враги... вот-вот отделятся, орда будет в России... — Какая еще орда? Шахрай все подбивал меня войска ввести. И Грачев подбивал: тычет указкой в карту, показывает, как он на Казань блиц-кригом пойдет. А там пороховые заводы!

Грачев говорит: надо выкинуть десант. Но все планеры — на Украине остались. Ни одного планера у нас нету. А в Татарии — огромное производство, много опасностей... ну и порох. Бо ольшие такие... — Ельцин развел руками, — заводы. И — склады. Везде склады, понимашь...

Полторанин правильно говорит: Волгу отравим полностью. А зачем? Почему, значит, каждую свою республику мы должны брать сейчас штурмом?

Шахрай этот... такой воинственный стал: русские, русские, все о русских... нагоняет страх, будто Президенту России русские, значит, уже недороги...

А они мне дороги! — Ельцин рубанул ладонью воздух. — Я тогда Шахрая и Филатова прямо в Казань послал. Так Филатов рассказывал, Шахрай раздобыл где-то пистолет и с пистолетом поехал. В шта-аны засунул, по нимашь, — Ельцин тут же продемонстрировал, как Шахрай прятал пистолет, — ну не дурак? Хорошо шта-а... Филатов заметил. Его б там за пистолет в песок превратили! Зачем провоцировать?..

И — бурлит все, люди в районах, как звери, орут, будто если... отойдут они от России, Шаймиев их сразу свободой обеспечит...

Я тогда многое понял. И ведь настроение — общее, не специально же подбирали районы. Я, значит, вызываю Шаймиева в Москву. Вечер, сидим на даче, кусок в горло ну... совершенно не идет...

Шаймиев раздавлен, понимает, значит, что не будет жалости по привлечению к ответственности. На героев их, на Мамая там... совершенно непохож.

Он молчит, я молчу, мужчина у него... премьер... тоже молчит, Коржаков молчит, все молчат...

Шта-а делать будем, Минтимер Шарипович, — Ельцин в лицах показывал, как все это было, — настроения мне понятны. Я их почувствовал. Какое тогда... решение? Вы ведь не уйдете из России, — верно?

Тяжелый вечер. Война может получиться, я на него смотрю — понимает он или не понимает? А Грачев уже танки приготовил. С Урала пойдут! И все на волоске, понимашь. Армия готова, Шахрай в комиссары просится, как... парень этот у Чапаева был... — так вот, понимает Шаймиев или не понимает?

Смотрю на него очень внимательно. А Шаймиев, оказывается, уже все знал! Уже продали. Ушла информация. Во-от прям... сразу!

Так и возник договор, Москва — Казань. Вы — с нами, понимашь, так и мы с вами! Автономия с совершенно ши-и-рокими... — Ельцин опять развел руками, — полномочиями. Кому плохо? У них право на деньги. Право на прокуратуру... — ш-шоб не тряслись! Так ради бога, мы переживем, пусть сами с собой разбираются.. Сейчас Шаймиев сам все решает... так и Лужков... раз есть опыт... — Ельцин встал, подтянул брюки и заправил рубашку потуже. Он не смущался Лужкова, он же у себя в кабинете, — так шта-а... Юрий Михайлович, мы тогда войны избежали и война Москвы с Чубайсом сейчас... нам то-оже не нужна! Противоречия неизбежны, я шта-а?.. не вижу? Вижу. Еш-ще как вижу! Президент всегда все видит, понимашь... Президент в России пока не слепой, — Ельцин поднял указательный палец. — Только, Юрий Михайлович, надо знать, шта-а... я сейчас скажу.

Ельцин снова сел за рабочий стол.

— Почему я о Шаймиеве? Потому шта — Шаймиев действительно умный. Шта а нет?! Да! Вы поез-жайте в Казань. Приедете — и не узнаете. Город строится! Все изменилось. Живут добросовестно. Пешеходную улицу провели. Деньги идут в дело, я ж вижу!

Потому шта а Шаймиев от суверенитета хорошо выиграл. И я хорошо выиграл. Но я выиграл больше, понимашь, потому шта... я — Президент всей России! А он — локально, — Ельцин опять закусил нижнюю губу. — Где сейчас те центробежные силы, о которых криком орали наши умники, — ну? Куда они делись? Пуганули... слухом и сразу — договор. Как выход. Шта-а, не так? Выход! Мы ж их хитростью взяли... они нас хитростью, но и мы их — хитростью, им права нужны, а России — единство!

Первый раз Казань Иван Грозный взял, второй раз — я. Понятно?

Результат есть? Иш-шо какой. Ушли от войны? Это во-первых... Ельцин поднял указательный палец. — Сразу! Страна в стране получилась? Глупость полнейшая, нет такого ощущения... ни у кого... нет, понимашь!.. Я — не чувствую. А кто чувствует? Лужков чувствует? Чубайс чувствует? Коржаков чувствует? Вот шта а та-к-кое политика!

А Лужков хотел... вы, вы, Юрий Михайлович... Лужков хотел меня сегодня с политики сдвинуть. Там был враг — национализм. У вас враг — Чубайс. Как кие они враги, слушайте, — скривился Ельцин, — куда там... до врагов, понимашь... он долго подыскивал подходящее слово, но так и не сумел его найти; пауза затягивалась, поэтому Ельцин вдруг начал как бы с новой строки. — Жизнь сейчас... Юрий Михайлович... подсылает нам новых... серьезных хо-зяев... вот шта!.. Новых. Сейчас круто повернулась жизнь. И с этим мне... — Ельцин сделал паузу и выразительно посмотрел на Лужкова, — мне... предложено считаться. А я считаюсь с теми, кто предлагает считаться. Так? Так. А... шта а мне делать?..

И опять бьют куранты, и опять слышно только Спасскую башню, а площадь, людей, совершенно не слышно.

— Я вот уверен, Юрий Михайлович... я в рай не попаду. Все-таки у меня есть грехи. Сказал я... но эту тему — закрываем. Только вы должны понимать, кто теперь в мире хо-зяевб?.. — у Ельцина ударение было на последнем слове. — Но и американцы нам не хо-зяевб, вот так!

Лужков сразу все понял. Ельцин мог бы больше ничего не говорить: ему казалось, сейчас Ельцин выговорится, пустит слезу (Ельцин хорошо плакал, если хотел), после чего с маузером наперевес в кабинет войдет Коржаков, тронет Лужкова за рукав, выведет его во внутренний дворик Кремля и расстреляет на глазах всей кремлевской охраны. Так, говорят, делал Сталин: открывал своим гостям душу и тут же их уничтожал — спокойно и равнодушно.

— Клинтон позволил себе надавить на Россию... — Ельцин говорил медленно, тяжело, — ...Клинтон, видимо, на секунду, на минуту, на... полминуты, понимашь... забыл что такое... Россия... Шта-а мы владеем полным арсеналом... — Ельцин театрально округлил глаза, — ядерного оружия! Но он об этом за а был, решил поиграть мускулами, как говорят... Ничего, я напомню! Я хачу... сказать Клинтону: пусть он не забывается!.. Не было... и не будет, чтобы он один, понимашь, диктовал всему миру, как нам жить, как трудиться и... отдыхать. Нет и еще раз нет... — громко выговорил Ельцин; он вдруг поднялся и встал перед Лужковым. — А кто, значит, виноват? Кто развязал Клинтону... руки? И язык! Я-то знаю, кто развязал! И все знают! Зовут его — Горбачев. Но мы договорились с Цзян Цзэ-минем — мы будем диктовать миру, а не они!..

Ельцин взвешивал: продолжать этот разговор или нет, потом встал с трудом, отодвинул кресло, сел за столик напротив Лужкова и закрыл глаза.

Нет, нет на свете ничего страшнее этой тишины — в кабинете Президента.

— А вы... значит... правду... ищ-щите? — вдруг спросил он, не открывая глаз.

Лужков сидел на краешке стула.

— Правду?.. — повторил Ельцин.

Он тяжело дышал. Прямо Лужкову в лицо.

«Вот и загогулина...» — понял Лужков.

— А как же, Борис Николаевич... — медленно начал он — представить себе... эту ситуацию, ненормальную совершенно: рабочие ЗИЛа перекрывают улицу, лозунги — только политические... Я ясно вижу эту картину. Точнее — предвижу. Так может быть. Современная революция... вот он, ЗИЛ... сто тысяч голодных рабочих с детьми на руках у стен Кремля. И что нам... — он подчеркнул: нам... — с ними делать? Танки пускать?..

— Танки. Танки пускать, — Ельцин тут же открыл глаза... — Танки, конечно! Шта-... — не так?.. Не та-ак... Юрий... Михайлович? А что остается?!

Лужков не верил сам себе: иногда еще Президент не был так откровенен с ним, как сейчас.

— А Клинтон чем ответит? Значит, опять мускулы...

— Договоримся... — Ельцин махнул рукой, — Клинтон закроет глаза, я... я его знаю... — он опять многозначительно поднял палец. — Другое дело, американцы нас прессингуют. Но мы — будем бороться! И Цзянь Цзэ-минь борется. Сейчас у нас в доме... есть серьезный хозяин. Появился! Вот шта устроил, этот сукин сын, Горбачев! Ноб-бе-левский негодяй! И — спокойно, понимашь, бродит по Москве, пицц-цу и сосиски рекламирует!

Я н-не удивлюсь совершенно, Юрий Михайлович, если американцы где-нибудь... в сквере там... из Горбачева вторую статую Свободы сделают. Со светильником! Из чистого золота!

А вы... на этом фоне... Чубайса топчете. Эт-то значит, что вы, Юрий Михайлович, ни и чего не понимаете! Вот ни и че гошень ки! — Ельцин опять поднял указательный палец. — Чубайс — это производная. Это же машина, Чубайс! А бензин в такие агрегаты заливают там, за морем-океаном! Где же еще?.. Ясно? Это всем ясно. Ну и шта-а? Я-то еще есть! Да, они не упустят такой ш шанс, тут вы правы. Но я пока что... жив-здоров! И я его поправлю, понимашь: Бурбулис, потом — Егор Тимурович... умник, потом — этот... Я всех сдвину. Не сразу. Я сразу — не могу. Ка-тегорически! Но сдвину, вот увидите. Я — жив, понимашь... — я вам нужен... всем... живой?..

— Естественно, Борис Николаевич...

— Нужен! Я жив, пока они... не против, — Ельцин кивнул в сторону окна, так будто он смотрел за океан.

— Согласен... Понимаю.

— А вы... заводы, заводы... Цена моей жизни, эти... заводы. Вот так, Юрий Михайлович. Такое теперь... в мире... положение.

Ельцин опять закрыл глаза.

«Он уже сдался...» — вдруг понял Лужков.

— Но мы — хитрые... — Ельцин снова закусил нижнюю губу...

Он глотал губу, как ребенок конфету, — это значит, Ельцин доволен собой, это был знак особого расположения к своему собеседнику.

— Мы хитрые... — повторил Ельцин.

Губа Президента шлепнулась обратно на место.

— Американцы прислали нам... советников. Пожалуйста. Жалко, что ли? И мы советников приняли. Чубайс, значит, поселил их у себя, делает все, что они говорят. Волчком крутится — вижу! Заводы не любит, — понимаю! Где-то... кого-то... под нож... — тяжело. И мне тяжело. Но уступки нужны. Они с сей час нужны! То есть плохо, конечно, что такой процесс идет. Но мы же — хитрые, я так скажу!

Ельцин опять закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла.

— Борис Николаевич, опоздаем! Ей-богу, опоздаем, — развел руками Лужков. — Докладываю: американцы, частично Мейджор, Англия, уже забрали контрольные пакеты в МАПО «МиГ», ОКБ «Сухой», ОКБ им. Яковлева, четверть акций Иркутского авиационного завода, — да и у нас, в Москве, идет процесс...

— Знаю, — отрезал Ельцин. — Вы меня шта-а... за дурака тут держите? Думаете, этот Ельцин обосрал свое лицо? На старости лет? Не дождес-си! Вот — никак! Шта... вы молчите?

— Я вижу, что ситуация совершенно непростая, когда «Сименс» покупает... за копейки... пятую часть всех акций Калужского турбинного завода с его уникальной, Борис Николаевич, работой для атомных подводных...

— Знаю! И это знаю! Президент все знает, понимашь...

— Сегодня, Борис Николаевич, мы закладываем базу для американского триумфа на сто лет вперед. Полностью уничтожен завод, делавший резину для атомных подводных лодок. Единственный в стране.

— Где еш-ще? — поднял голову Ельцин.

— В Самаре. На Волге. Значит, одно из двух, — либо мы, Россия, отказываемся от атомного подводного проекта, либо — будем покупать резину в Китае. Но китайцы быстро прознают, для чего нам эта резина нужна. И такое качество нам предложат — лодки одна за другой на дно пойдут, я уверен. Кроме того, резина, Борис Николаевич, нужна для «Булавы». Это — уже мы, Москва, конструктор Соломонов, «НИИ теплотехники». «Булава» — это есть «Тополь», переделанный для подлодки. Под «Булаву» заложен «Юрий Долгорукий», другие ракетоносцы. Только с такой резиной «Булава», Борис Николаевич, не поднимется выше подмосковных берез, я это ответственно заявляю. Китаю нецелесообразно вооружать Россию... Это ж мы им — все! Даже военные самолеты. А они о нас думать не собираются!

— Согласен, — резко перебил Ельцин. — А вот поэтому, Юрий Михайлович, я вас и пригласил.

Ельцин пристально смотрел на Лужкова.

— Слушаю, — сказал Лужков.

— Они давят на меня с НАТО. Вы обязаны это понимать. Со всех сторон давят. Идея, может, и неплохая... это НАТО, только куда будем безработных девать?

Зато если какая-то у нас заварушка... Шаймиев, Рахимов, евреи, Дудаев... неважно, понимашь... с НАТО — будет отсрочка. По уставу. Такой в НАТО устав: стабильность в стране, в любой стране, и — никакой, значит, борьбы с регионами. Или — в НАТО не возьмем. Тем более, если война! Не проситесь даже! Эт-то понятно, шта я сейчас говорю?

— Я хорошо знаком с уставом НАТО, Борис Николаевич.

— Интересные люди... — вздохнул Ельцин, — ...шта-а ООН, шта-а НАТО, — сколько, значит, сейчас производств... вы говорите — под ноль?

— 261 завод, Борис Николаевич. За 92-й. Еще 440 — на грани. Включая Дальзавод во Владивостоке, где чинится весь Тихоокеанский флот...

— Вот! — кивнул Ельцин. — Вот и я говорю: тыл заложен. Два-три года... можно жить уверенно. Н-ничего не произойдет! Они же и защитят. Американцы.

Лужков молчал.

— Но мы сдаем только параллельные системы, — продолжал Ельцин. — Я предупреждаю, понимашь: уступки только там, где-е у нас дубли: Челомей — и, параллельно, Янгель — эт-то ж трагедия страны, что Сталин практиковал дубли. Ясно? Параллельные разработки. Так мы и разорились... в конце концов. Берия — никому не верил. А если сроки сорваны? У кого-то там... что-то взрывалось, еще шта... Берия боялся упустить время. Вот и... строили дубли. Мы шта? подымем сейчас три проекта сразу? Три ракеты? Похожих, как капли в воде? Какая необходимость? Плюс — огромные деньги, я где их возьму?...

Ельцин устал, это было видно.

— Разве Чубайс по уму делает?

— Вот. Правильно стоит вопрос...

— Делегация Москвы, Борис Николаевич, только что была в Сиднее — оживился Лужков. — Торговые связи. Там наш Толкачев... Олег... встретил веселую компанию: представители КБ из Реутова. Предлагали свою продукцию. Реутов — это СС-19, РС-54, РС-56, — очень серьезные ракеты, короче говоря. Там, в Австралии, есть парки развлечений. По всему городу. Можно забраться в бункер, переждать, скажем, советскую угрозу, поднять ракету, заглянуть в нее — все в таком вот духе. Этот парк что-то в Реутове уже приобрел. Ракеты без головных частей. Ушли по цене гвоздей. Вот и шныряют там люди из КБ: не нужны ли австралийцам другие ракеты, они ж в цехах стоят, космос нынче заморожен, а им надо завод удержать...

Лужков тяжело вздохнул. Как это противно, черт возьми, произносить такие тексты...

— Чубайс одинаково лаконичен: это, говорит, никому теперь не нужно! Как же не нужно, не могу понять, если Реутов, Хруничев, Калининград под Москвой, Воткинск — это лучшие в мире мозги! Это значит, что? Рынок у нас не получился? Не вышел? Если ненужно!?

— Вы... не слышите меня, — Ельцин покачал головой. — Реутов сохраним. Тогда Хруничева или еще кого-то — устраним. Уступим. А мозги што-б не уехали — будем соединять производство. Ко-оперировать. Воткинский завод я знаю хорошо. Там директор — Жасминов.

— Он покончил с собой, Борис Николаевич. Осенью.

— Зачем? — Ельцин удивленно вскинул брови.

— Позора не выдержал, — твердо сказал Лужков, — завод стоит, люди бегут. Исход — как в 17-м. И все — в Штаты.

— Жаль, — тяжело вздохнул Ельцин.

— Жаль, конечно...

— Вам... моя мысль ясна, Юрий Михайлович?

— Более чем...

— Так и помогайте Президенту. А то у меня, понимашь, одни чубайсы вокруг. Выиграем три... четыре года, значит — все изменится. Нам удержаться сейчас надо. Эт то как... Б брестский мир, понимашь! Сохраним власть — значит, сохраним демократию. И сохраним Россию... в конце концов, — Ельцин ударил кулаком по столу. — Составляйте список, короче: Реутов, Воткинск... шта... еще? Остальное, что не так уж и нужно в хозяйстве — кинем им... в физиономию. Вам... вам понятно к-кому? Мы что, не обманем, что ли? Еще как! а у нас есть шта.. а кидать, страна большая, — вот вы и определите! Я вам, — Ельцин дрогнул... — я вам верю, Юрий Михайлович... Да и некому с-час больше…

— Спасибо, — Лужков встал. — Спасибо за откровенность, Борис Николаевич... У меня в четыре... мэр Лондона, протокол...

— А мэр тут? — удивился Ельцин.

— Официальный визит, — Лужков развел руками. — Телевидение, пресс-конференция... все сегодня...

— Эт-то хорошо, шта... к нам едут... — Ельцин встал.

— Очень хорошо... — кивнул Лужков.

Каждый из них поймал себя на мысли, что разговор по большому счету все-таки не получился. Они — и Лужков, и Ельцин — были к нему не готовы.

— Тогда идите... — согласился Ельцин. — Раз надо.

— Еще раз спасибо за откровенность, за доверие, Борис Николаевич. За все!

Они пожали друг другу руки.

Да уж, не просто так мэр Москвы ненавидел этот кабинет.


16


— Доброе утро, уважаемые народные депутаты... — чуть наклонив голову, председатель Верховного Совета Руслан Имранович Хасбулатов внимательно