Валерий Демин. Тайны русского народа

Вид материалаДокументы
Елпидифор Васильевич Барсов
Подобный материал:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   38
Виноградьем, которое входит

в припев колядок. И это там-то, где никакого винограда и в

помине нет! Но, может быть, он раньше здесь произрастал? Когда

климат был совсем иной? А нерасчлененная гиперборейская

культура сформировала культ [Пра]Диониса!

Культ растительности, деревьев и "священных рощ"

сохранялся в России вплоть до ХХ века, повсеместно -- на

Севере, частично -- в других областях, например, в Тверском

крае. Этнографами задокументировано: "священные рощи" и

отдельные почитаемые деревья "не шевелили", то есть их

запрещалось рубить. Другими словами, на них как память о

древних тотемах распространялось "табу". Считалось, что

нарушение запрета чревато многими несчастиями.

В конце прошлого века близ Череповца Вологодской губернии

был отмечен следующий случай. Крестьянин, который вопреки

запрету начал пережигать уголь в священной роще, внезапно

ослеп, что немедленно посчитали местью деревьев человеку110.

Неискоренимое двоеверие русских людей выражалось также и в

том, что, как правило, в "священных рощах" ставился крест, а то

и часовня, где непременно развешивались полотенца с магическим

орнаментом. Сюда же приносили дары: шерсть, масло, лоскутки

ткани. И здесь же резали кур -- явный рудимент языческих

верований и отголосок древних жертвоприношений. Впрочем, обычай

этот сохранялся на протяжении всего христианского периода

истории России. Еще в XIII веке анонимный автор жаловался, что

"даже попове и книжницы" веруют в Перуна и Хорса, "подкладывают

им требы [жертвы. -- В.Д.] и куры им режут"111.

Первобытно-языческая вера в природно-жизненную силу

растительности как высшее Божественное Начало по сей день

сохранилась в традиционном марийском культе деревьев и

празднествах, отмечаемых в священных рощах. Так, во время

праздника поля по окончании посевной в дубовую рощу близ

Йошкар-Олы верующие приносят жертвенные блины, творог, мед,

крашеные яйца и т.п., устраивают коллективную трапезу и

моления, обращенные к Солнцу. Сходные обычаи существуют и у

других коренных народов России.

В древности же они были распространены повсеместно.

Древние германцы верили, что в каждом дереве, кусте, цветке

живет особый дух растительности -- покровитель всего живого.

Ритуалы и жертвоприношения, связанные с растительным миром,

призваны были содействовать увеличению урожая, повышению

производительности и плодоношения. М.Элиаде так суммировал

некоторые общие моменты, выработанные индоевропейскими и

неиндоевропейскими народами на протяжении многих тысячелетий:

вера в дух деревьев выражалась в: 1) мифологической тенденции

сравнивать Космос и человека с Мировым древом, 2) традиции

связывать судьбу человека с жизнью дерева, 3) населении

деревьев добрыми и злыми духами, 4) обычае наказывать

преступников возле дерева.

В процессе дальнейшей эволюции религиозных верований

наблюдение за растительностью, "засыпающей" зимой и

пробуждающейся весной, привело к возникновению представлений об

умирающем и воскресающем Боге. Непрерывность и повторяемость

жизненного процесса, неотвратимость жизни и смерти и

преодоление смерти через жизнь -- все это обобщено и в

символе-коде Древа жизни. Обретя его и впитав -- сознательно

или бессознательно -- его содержание, человек сам как бы

растворялся в данном символе, а вернее -- самом вселенском

течении жизни, которое отображено в образе Мирового древа.


Культ коровы и сопряженный с ним культ быка характеризует

ту стадию в развитии человеческих цивилизаций, когда она

перешла к высокопродуктивному (мясо и молоко) животноводству,

связанному в конечном счете с оседлым образом жизни. Культ

быка, возможно, предшествует культу коровы и относится к

переходному периоду от промысловой стадии охоты на дикого быка

(тура и зубра -- в Евразии, бизона -- в Северной Америке) к

одомашниванию (при этом приручен был только строго определенный

вид -- зубр и бизон так и остались дикими животными). Кроме

того, Эпоха быка (коровы) непосредственно сопрягается с Эпохой

колеса, так как одомашненный бык был основной тягловой силой в

растянувшейся на века и тысячелетия миграции индоарийских,

семито-хамитских и других народов. А впоследствии он стал

(наряду с конем) одной из главных тягловых сил при пахоте (что

относится уже к более поздней стадии развитого земледелия).

В эпоху первобытного переселения протоэтносов колесо как

средство передвижения соперничало с полозьями. В условиях

северных и средних широт Евразии это соперничество сменилось

устойчивым балансом: летом использовался воз (телега) с

колесами, зимой -- сани с полозьями. (В раннюю историческую

эпоху сани использовались и зимой, и летом, а приоритет саней

перед колесными средствами передвижения зафиксирован в

некоторых древних похоронных обрядах.) Что касается

индоевропейской миграции, то своими успехами она обязана

главным образом колесу. Мобильные орды индоариев, погруженные

со всем скарбом на возы с впряженными быками, представляли

несокрушимую силу для слабо защищенных аборигенов. Возы

выстраивались в линию, быки опаивались возбуждающим напитком

(предположительно из мухоморов), и эта лавина, сметая все на

своем пути, устремлялась вперед. По крайней мере так арии

завоевывали Индостан, сокрушив предшествующую оседлую

цивилизацию.

Случалось в критические минуты, что к бычьим хвостам

привязывали паклю, поджигали и выпускали обезумевших и

разъяренных животных на врага. Эта древнеарийская тактика,

основанная на использовании быков в наступлении и обороне

(когда защитная линия по окружности составлялась из возов),

практиковалась очень долгое время: ее использовали табориты во

время Гуситских войн, запорожские и другие казаки.

Культ быка и его атрибута в виде черепов, масок и

изображений уходит в самую глубину веков. Глиняная модель

храма, украшенная бычьими рогами, найдена при раскопках

поселения Трипольской культуры на реке Рось (IV тысячелетие до

н.э.). В Туве на скалах Вижиктич-Хая близ поселка Кызыл-Мажалык

обнаружены петроглифы Солнечных быков, все тело которых

испещрено солярными знаками112. Среди многих солярных

петроглифов, обнаруженных в урочище Тамгалы близ Алма-Аты, есть

изображение Солнцебога, стоящего на быке113 (рис. 147).

Аналогичная атрибутика известна и в других культурах (рис.

148).

Обожествление быка и коровы, обращение их в культ

неизбежно означало и наделение их космическими функциями. В

Древнем Двуречии, Средней Азии, Индии и Иране бык олицетворял

Лунное Божество. В древнегреческой мифологии Луна также

символизировала быка или корову. В первую очередь это

объясняется тем, что лунный серп по своей естественной форме

более всего напоминает коровьи (или бычьи) рога. Именно поэтому

эллинская Богиня Луны -- Селена представлялась передвигающейся

по небу в колеснице, запряженной коровами. Известно также

изображение Селены с коровьими рогами (храм в Элиде).

Этимологически русские слова "луна" и "месяц" восходят к

праиндоевропейскому прошлому. Особый интерес представляет

практически полное сходство этрусско-латинской номинации и

символики со славянской традицией. Так, из древнеримской

мифологии известна Богиня Ночного света, которая именовалась

точно так же, как и в русском языке, -- Луна (по ее имени был

назван также этрусский город в Лигурии). Впоследствии это

архаичное Божество было вытеснено культом Дианы (римский

коррелят греческой Артемиды), и к ней перешли все лунные

функции прежних Богов. Однако, одержав очередную идеологическую

победу, новая религия оказалась не в состоянии, как это обычно

и случается, вытравить из памяти народа древнюю космическую

кодировку, сохранившуюся в языке и обычаях. Практически до

падения Римской империи римская знать (и, в частности,

сенаторы) носила на башмаках пряжки в виде полумесяца, которые

так и назывались -- lunula. Эти "лунулы" в точности

соответствовали древнерусским амулетам-лунницам,

просуществовавшим до первых веков христианства (рис. 149).

Идентичные по внешнему виду и сходные этимологически, "лунулы"

и "лунницы" различались лишь своим предназначением: первые

служили пряжками, вторые -- подвесками.

Но и это еще не все. Некоторые виды русских праздничных

женских головных уборов -- кокошников также имеют форму лунного

серпа, обращенного "рогами" вниз. "Лунарные" кокошники и по сей

день продолжают жить в торжественном убранстве

женщин-костромичек и владимирок -- хотя бы в

ритуально-свадебных или танцевальных обрядах. Корнями же своими

они уходят в праиндоевропейскую древность. Неспроста ведь

силуэт уже другого -- высокого кокошника один к одному

повторяет контур классических индуистских головных уборов с той

лишь разницей, что в Индии, Индокитае и Индонезии ими обрамляют

голову не только женщин, но и мужчин.

В шумерийской интерпретации бык отождествлялся со всем

небом. Аналогичную смысловую нагрузку несет египетский

образ-символ Небесной коровы, олицетворявшей Вселенную (рис.

150). В древнеегипетской мифологии ее супруг -- Небесный бык

Апис оказывается на втором месте, но также активно участвует в

мироустройстве. Апис оплодотворяет Небесную корову, и у них

рождается Золотой теленок -- Солнце. Поэтому Апис, поклонение

которому было возведено в ранг государственной религии, чаще

всего изображался с солнечным диском между рогов (рис. 151).

Атрибутика Небесной коровы (рога) и ее сына Солнца (диск)

впоследствии были перенесены в качестве непременных символов и

на одну из самых популярных и почитаемых богинь древнего мира

-- Исиду, которая, как правило, изображалась с коровьими рогами

и солнечным диском между ними.

Как уже подробно говорилось в 1-й части, мифологическим

коррелятом Исиды является другая коровьерогая дева -- Ио,

скитавшаяся по всей Земле от Крайнего Севера до берегов Нила,

где она и нашла свое последнее прибежище и стала

родоначальницей всех египтян.

Небесно-космические корни обнаруживаются и в знаменитых

скульптурных изображениях крылатых быков во дворцах

ассирийского царя Саргона II в Дур-Шаррукине и персидского царя

Ксеркса в Персеполе. В древнейших цивилизациях долины Инда

культ быка был широко распространен до вторжения туда арийцев

(известны изображения рогатого Бога -- так называемый

Прото-Шива). Но с появлением индоарийцев в Индостане культ быка

еще более усилился -- с ним связаны образы многих Богов

ведийского пантеона.

Античная культура -- крито-микенская, древнегреческая,

древнеримская -- неотделимы от мифов и обрядов, связанных с

быком. В быка превращается Зевс. В качестве жертвы быка

приносили Юпитеру. У древних славян существовал точно такой же

обычай: согласно Прокопию Кессарийскому (VI в. н.э.), славяне

жертвовали быков Богу -- "творцу молний". Впоследствии обряд

заклания приурочивался ко дню Ильи-пророка, который, как

известно, просто заменил вытесненного Бога-громовержца Перуна.

Архетипы космических быка и коровы закодированы и в

образах русского фольклора. Архаичные верования отложились и

сохранились в известной русской сказке об Иване Быковиче (No

137 по сборнику А.Н.Афанасьева) -- волшебном герое, обладавшем

даром оборотничества и контактировавшем с традиционными

персонажами русской мифологии (Чудо-юдо многоглавое, Баба-яга,

безымянное чудовище, наподобие Вия, которому веки вилами

поднимают). Космическая символика закодирована в некоторых

солярно-астральных образах этой сказки. Во-первых, герой

сказки, хотя и Быкович по отчеству, но родила его корова-мать

от златоперого ерша, поев остатки от царского обеда. Золотая же

рыбка -- всего лишь трансформированный образ Солнца -- но не

того, что на небе, а того, что отражается в воде (море, реке,

озере) и кажется золотой рыбкой в глубине (нашим предкам

оптические законы физики известны не были). Во-вторых, Иван

Быкович занят поиском Царицы Золотые Кудри и женится на ней.

Царица эта звездно-небесного происхождения: под конец сказки

она обращается звездой и прячется на небе среди своих сестер.

При помощи друга-звездочета Иван Быкович возвращает ее назад:

"Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу,

упала на корабль и обернулась Царицею Золотые Кудри".

В ряде сказочных вариантов Иван Быкович именуется Иваном

Коровьим Сыном, что не только соответствует действительной

сюжетной канве, но и отражает определенную стадию

социально-экономического быта русского народа, когда

корова-кормилица сравнивается по своему значению с тягловым

быком, а при замене последнего конем вообще выдвигается на

передний план. Как и во многих мифологических и архаических

религиозных системах, корова у славян -- символ плодородия,

изобилия и благоденствия, а бык -- символ могущества и

богатства. Традиция возвеличивания образа коровы, восходящая и

к древнеегипетской мифологии, и к ведийской, а затем и

индуистской религии, где корова до сих пор священное животное,

-- эта традиция закрепилась и в русском народном миросозерцании

и сохранилась вплоть до нынешних времен, оказав, в частности,

воздействие на творчество новокрестьянских поэтов -- С.Есенина

и Н.Клюева.

Происхождение слова "корова" не имеет среди филологов

общеприемлемого объяснения и признается всеми этимологами как

исключительно трудное. Представляется, что ключ к его

объяснению содержится в некоторых несомненных русских

параллелях, имеющих к тому же явную космическую направленность.

Есть два исконно русских слова, позволяющих расшифровать смысл,

закодированный в слове "корова". Во-первых, это однокоренное

ныне выходящее из употребления слово "корочун", означавшее в

прошлом зимнее солнцестояние, после чего зима поворачивала к

лету. Видимо, в этом смысле "корочун" означал смерть зимы, что

и дало второе значение самого слова -- "внезапная смерть",

сохранившееся по сей день -- при утрате первоначального смысла.

Итак, в связке однокоренных слов "корова -- корочун" значение

Солнца присутствует, хотя и в закодированном, но в прямом

смысле.

В другом слове -- "каравай" (ранее писалось и

произносилось -- "коровай") солярный смысл присутствует в

снятом виде. Генетическая связь между словами "корова" и

"коровай" сомнений не вызывает, более опосредована и скрыта

связь между караваем и Солнцем, но и ее установить не так

сложно. Каравай -- первоначально непременный элемент свадебного

обряда (известны красные караваи, прямо олицетворявшие Солнце).

В некоторых русских диалектах невеста называлась коровой,

отсюда коровай -- невестин хлеб, ибо призван был магически

обеспечить плодовитость невесты и благополучие семьи. При этом

бык олицетворял жениха. Популярная детская игровая песенка

(несомненно древнего происхождения) с припевом "каравай,

каравай, кого хочешь выбирай" также предполагает перемещение по

кругу.

Все вышесказанное наводит на единственно возможное

предположение, что корневая основа "кор" в однокоренных словах

"корова", "корочун" и "коровай" связана по смыслу и

происхождению с корневой основой "хор", где "к" и "х" --

трансформирующиеся согласные звуки. Это доказывают и варианты

русского слова "хоровод" -- "коровод" (В.Даль) и "корогод"

(М.Фасмер), означающий круговой танец (ср. "корона" --

кольцеобразный головной венец, от латинского слова, означающего

"венок"). Ну, а как уже говорилось выше, в древнеславянских

обрядах хороводы были связаны с культом Солнца; и один из

Солнцебогов именовался Хорсом.

Допустимо также провести параллель между русским понятием

"корова" во всех его мифологических и обрядовых смыслах, с

одной стороны, и, с другой стороны, одним из имен греческой

Персефоны -- Богини царства мертвых, дочери Зевса и Деметры,

супругой Аида. Второе, не менее известное имя Персефоны --

Кора, что дословно означает "девушка", "дева", "девственница".

Здесь напрашивается прямая аналогия с нарицательным именем

русской невесты -- "корова" и первоначальным смыслом имени

греческой Коры -- "дева-девственница". Оба слова оказываются

близкими по смыслу и этимологически родственными.

Рудименты древнего поклонения (космическому) Быку

сохранялись в народе вплоть до ХХ века. Исследователи русского

фольклора Б.М. и Ю.М.Соколовы сообщили в Предисловии к своему

сборнику "Сказки и песни Белозерского края" (Пгр., 1915) о

бытующем среди новгородских крестьян языческих обычаях. В

храмовый праздник 8 сентября и церкви села Пречистого крестьяне

приводят "обещанный" скот. На паперти, в особо для этого

устроенном месте, одного быка торжественно закалывают; мясо

варят и тут же угощают им нищую братию. С поправками на время

здесь несомненный отголосок того самого древнейшего обряда, о

котором упоминается в известной присказке: "На Море-океане, на

острове Буяне -- стоит дуб зеленый, под ним бык печеный, в нем

нож точеный..."

Корни же данного обряда уходят в доиндоевропейскую и

индоевропейскую древность, когда Бог-громовержец (Индра, Зевс,

Юпитер, Перун) или отождествлялся в какой-либо своей ипостаси с

быком, или же очень тесно привязывался к корове-бычьим

мифологическим сюжетам, а ритуал во многом сводился к

принесению соответствующей жертвы.

Одним из первых и великих -- по ведийским канонам --

подвигов древнеиндийского громовержца Индры было возвращение

коров, похищенных таинственным племенем паниев, обитавших на

краю света (Крайнем Севере?) за рекою Раса. (Здесь "пан" и

"рос" ("рас") -- общеиндоевропейские корневые основы,

сохранившиеся по сей день в русском языке, в том числе и в

наименовании "Россия").

Критский Зевс и вся крито-минойская и микенская культура

неотделимы от образа священного быка. Эта традиция, хотя и в

сильно трансформированном виде, долго сохранялась и в русской

культуре и верованиях, где дохристианский громовержец Перун был

аккуратно замещен библейским громовержцем Ильей-пророком, чей

образ, в свою очередь, восходит к древнесемитскому верховному

Богу Илу -- властителю молнии и грома.

В честь Бога-громовержца (неважно, как прозывался он у

разных народов на протяжении тысячелетий) и приносились в

жертву быки на Русском Севере еще в конце прошлого века. Вот

как описывает обряд жертвоприношения быка среди крестьян

Олонецкого края один из замечательных русских этнографов и

фольклористов Елпидифор Васильевич Барсов (1836 --

1917), особо подчеркивая, что весь ритуал, несмотря на участие

в нем православного священника, калькирует обряд в честь

языческого громовержца Перуна, замененного Ильей-пророком.

Испокон веков бытовал среди олонецких крестьян обычай

убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Более того, именно

с этого момента велся отсчет всех времен года (что лишний раз

свидетельствует о глубочайшей древности самого обряда). В

урочный час приводили к церкви одного или нескольких

"завиченных" (заветных) быков. Если жертвенных животных было

несколько, то бросали жребий, кому из них быть первым. Хозяин

избранного быка, получив благословение священника, отрезал у

жертвы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем быка

отводили на поварню, убивали, разрубали и варили большими

кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо прикрепляли к краям

котла ивовыми прутьями. Голову и бульон отдавали нищим, а

правую заднюю ногу на причет церковный. По окончании вечерни

или обедни священник с причетниками освящал жертву, и народ

тотчас же бросался делить Ильинскую жертву. Поделив Ильинское

мясо, все отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза.

Кости сохранялись -- они считались приносящими счастье и

увеличивающими (утраивающими) богатство114. В описанном обряде

причудливо переплелись и ужились языческие и православные

обычаи.

Е.В.Барсов обнаружил и описал (правда, не столь подробно)

также и следы почитания древнеславянского Божества Велеса

(Волоса). Волос (в конечном счете от слова "вол") -- скотий (и

в первую очередь -- бычий и коровий) Бог. После введения

христианства был, по сходству имен, отождествлен со св.

Власием, считавшимся покровителем скота, а в Олонецком крае так

и именовавшимся Богом коров.

Подобные жертвоприношения -- и не одних только быков -- в

прошлом многократно описывались в русской литературе,

локализовываясь в основном в северных областях. Совсем не

случайно, что жертвенный обряд с быком перемежевывался при этом

с жертвоприношением оленя115. Это наверняка объясняется

особенностями тотемных предпочтений на разных стадиях развития

протославянских и индоевропейских этносов. Вполне естественно

предположить, что культ дикого оленя предшествовал культу

одомашненного быка (коровы). Логика же тотемной памяти

иррациональна: в преемственном коллективном сознании сменявших

друг друга поколений два древних тотемных символа -- олень и

бык -- слились в единый образ тура-оленя: еще совсем недавно в

южнорусском фольклоре жива была песня про "дивное зверье

тура-оленя"116.

Любопытно также, что в древнерусском языке долгое время

сохранялась архаичная вокализация слова "олень" -- "елень", в

котором явственно просматривается его происхождение от слова

"ель", "елка" (получается: "елень" -- это ельниковый зверь, то

есть тот, что живет среди елей). Но еще более знаменательно,

что в то же самое лексическое гнездо входит и слово "елин", что

в древнерусском языке означало "эллин". Точно так же оно

звучало и в древнегреческом языке и, вероятнее всего, в том же

самом смысле -- с учетом того, как об этом подробно говорилось

в 1-й части, что прапредки эллинов пришли на Балканы с Крайнего

Севера, постепенно мигрировав через лесные массивы Европы. Из

этого же лексического гнезда вышли исконно русские слова

"елань" ("лесная прогалина" или "луговая равнина") и

образованное от первого -- "лань" ("дикая коза").

Память о тотемном праиндоевропейском и постиндоевропейском

прошлом явственно просвечивается в былине "Два тура и турица".

Удивительно также, что сохранилась она и была записана в конце

прошлого века среди терских казаков. Содержание этой редкой

былины на первый взгляд самое что ни на есть приземленное:

подгулявшие накануне казаки вышли поутру опохмелиться за

городскую стену и вдруг увидели двух золоторогих туров. Здесь в

бытовую часть повествования вклинивается архаично-сказочная

вставка, в которой рассказывается, как два тотемно-ритуальных

быка (откуда их златорогость) плывут к гиперборейскому Острову

Буяну: