Geum.ru

Т. Н. Закаблукова кгпу им. В. П. Астафьева, г. Красноярск метафорически-мистический образ природы в сибирских рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:

Т.Н. ЗАКАБЛУКОВА

КГПУ им. В.П. Астафьева, г. Красноярск


МЕТАФОРИЧЕСКИ-МИСТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ПРИРОДЫ В СИБИРСКИХ РАССКАЗАХ В.Я.ШИШКОВА


С самого начала литературной деятельности для В.Я.Шишкова становится близким и понятным язык метафор, символов, аллегорий. Уже первое произведение сказка «Кедр» (1908), с которым он вступил на литературное поприще, свидетельствует об этом. Сначала в произведениях сибирского периода творчества писателя, а затем и в романе «Угрюм-река» (1933), проявляется своеобразное авторское видение образа сибирской природы, который при всей своей суровости расцвечен яркими красками. В «Очерках русской литературы Сибири» особенности творчества В.Я. Шишкова объясняются таким образом: «сказовая манера позволяла ему с максимальной степенью приближения к психологии своих героев из народа преломлять через призму народных представлений явления современной действительности»[Очерки русской литературы... 1982 : 527–528].

На наш взгляд, появление мистических и сказочных мотивов, обилие метафор и аллегорий связано большей частью с авторским представлением о Сибири, характерным для несибиряка, покоренного величием сибирской природы. В нашей статье мы акцентируем внимание лишь на некоторых основных составляющих образа сибирской природы. Как справедливо отмечает Л.Р. Коган, с самого начала литературной деятельности для В.Я. Шишкова на первом месте была «экзотика, таежная поэзия, местами превращавшие повествование в сказ и даже сказку» [Воспоминания... 1979 : 139]. Метафорически-мистическое представление писателя кроется даже, казалось бы, в незначительных моментах повествования. Продвигаясь по тайге, В.Я. Шишков так пишет о растоптанных им ягодах брусники: «Иду по мшистой шубе тайги. Оглядываюсь назад. По моим следам расцветают в снегу розы: то безглазая пята топчет подснежную бруснику, из брусники алая брызжет кровь» [Шишков 1982 : 25].

Природа одушевляется писателем и участвует в повествовании в качестве героя: живет, чувствует, соотносится с настроением людей, внося особый колорит в произведение. Ей присущи и человеческие качества, и звериный инстинкт, и безумствование стихии. Это «буйство непочатой энергии, силы, природа сразу же начинает «играть» с человеком, захватывать его, «задирать», подталкивать или отступать перед ним» [ Чалмаев 1969 : 53].

Особой мистической силой, могуществом и своенравностью отличается образ тайги: «Тайга разинула колючую пасть и поглотила их» [Шишков 1982 : 177], «А тайга брюзжит, вершинами машет, спорит о чем-то с ветром» [Шишков 1982 : 91]. Отмечая особый характер тайги, автор восхищается ее необыкновенной сказочной красотой. Даже суровая сибирская зима в тайге «красоты небывалой»: «Вся опушенная белым снегом, густая и непролазная, она кажется какой-то завороженной сказкой, каким-то волшебным полусном» [Шишков 1982 : 94].

Большое значение в рассказах В.Я. Шишкова имеет образ реки, который в авторском метафорически-мистическом обобщении неразрывен с образом тайги: «Тайга спит. Река дремотно катит свои воды, шурша стеклом новорожденных льдин» [Шишков 1982 : 23]. Река и тайга Шишкова практически всегда находятся вместе в особой природной гармонии.

Помимо тайги и реки значимым в сибирских рассказах В.Я. Шишкова является образ пурги, который олицетворяет не только стихию, но и в какой-то мере нечистую силу, и несколько дисгармонирует с тайгой и рекой. В рассказе «Колдовской цветок» с пургой у автора связаны мистически-эмоциональные переживания: «Ворвалось, ввалилось что-то безликое, все в белом, крутануло, плюхнуло, разметало весь костер, холодом глаза залепило, заухало…» [Шишков 1982 : 101]. Герой рассказа дед Изот с негодованием отвергает объяснения автора о том, что дверь зимовья распахнула не нечистая таежная сила, а ураган: «Ураган?! Как не ураган!..Много ты смыслишь…». И в доказательство открывает дверь, демонстрируя тишину зимней ночи: «Тайга не шелохнется. <…> Снег на полянке переливался алмазами, и кругом была холодная тишина.» [Шишков 1982 : 101].

Человек и природа у Шишкова тесно связаны между собой и одновременно самостоятельны во внутреннем мире, который при их взаимодействии усиливается в своей одухотворенности. Поэтому не только сам автор, но и герои его рассказов относятся к природе, как к живому существу, способному творить чудеса и волшебство. Так, Леонтий Моисеевич Бакланов из рассказа «Таежный волк» говорит автору: «околдовала меня мать-природа, угрела, осветила солнцем, обвеяла белыми туманами: здесь родилась новая душа моя, некуда отсель идти и незачем.».[Шишков 1982 : 210].

В дальнейшем своем творчестве постепенно отходя от восприятия Сибири как экзотики, Шишков, тем не менее, так и не смог отказаться от метафорического (а порой и мистического) восприятия региона. Писатель пояснял по этому поводу: «Я люблю оживлять природу, сливать ее в одно с описываемым действием» [Кочетов 1981 : 43]. При этом слуху В.Я. Шишкову доступен голос тайги, ее речь:«Слышу тайным слухом: шепчут мне хвои, весь воздух: «Не бойся смерти, человек. Смерть – сон. Уснешь, чтобы проснуться, как эта тайга весной. Не будешь верить – умрешь, человек, и не проснешься. Верь» [Шишков 1982 : 25].

Восхищение Шишкова природой сибирского края отнюдь не означает, что от его внимания ускользают реалии жизни. Наоборот, величественные пейзажи и лирические зарисовки лишь оттеняют противоестественность человеческих отношений в сравнении с гармоничностью природы. Однако реальная жизнь, способствующая проявлению у людей темных инстинктов здесь, по мнению В.А. Чалмаева, «как бы отступает перед врачующим простором лесов, величием рек, мудрой жизнью зверей» [Чалмаев 1982 : 11].

Силы природы властно вмешиваются и в судьбы героев, испытывая их на прочность как физическую, так и духовную. Это акцентируется в рассказе «Алые сугробы», где автор описывает тяготы двух товарищей в их путешествии к заветному Беловодью. При этом победителем остается тот, кто сохранил в себе духовную силу, чистоту своих помыслов. И неслучайно Степан, физически сильный, («Угрюмый, черный, присадистый, голосом груб, взором грозен», «черту брат») [Шишков 1982 : 161], но скудный духовно, погибает. А Афоня, «тихий, задумчивый, весь в мечте, весь в сказке» [Шишков 1982 : 161], сохранив свою душевную чистоту несмотря на тяготы путешествия, остается в живых.

Образ сибирской природы, созданный В.Я. Шишковым в произведениях сибирского периода, можно рассматривать, как своеобразную подготовку к созданию обобщенного метафорически-мистического образа сибирской природы в романе «Угрюм-река», являющего, по мнению самого писателя, основным произведением в его творчестве: «Угрюм-река – это та вещь, ради которой я родился [Шишков 1979 : 85].


Список литературы

1. Воспоминания о В. Шишкове: сборник. Сост. Н.Н. Яновский. – М., 1979.
304 с.

2. Кочетов В.Н. В.Я. Шишков и устное народное поэтическое творчество. – М., 1981. 65 с.

3. Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. Т. 1. – Новосибирск, 1982. 606 с.

4. Чалмаев В.А. Вячеслав Шишков (критико-биографический очерк). -– М., 1969. 120 с.

5. Чалмаев В.А. Достоинство рассказа // Шишков В.Я. Рассказы. – Москва, 1982. С. 5–20.

6. Шишков В.Я. Рассказы. – М., 1982. 320 с.

7. Шишков В.Я. Мой творческий опыт. Сост. и предисл. Н.Н. Яновский. – М., 1979. 96 с.