Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Вид материалаДокументы
В распутицу
С грустью и с нежностью
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   ...   155

* * *




Твой локон не свивается в кольцо,

и пальца для него не подобрать

в стремлении очерчивать лицо,

как ранее очерчивала прядь,

в надежде, что нарвался на растяп,

чьим помыслам стараясь угодить,

хрусталик на уменьшенный масштаб

вниманья не успеет обратить.


Со всей неумолимостью тоски,

с действительностью грустной на ножах,

подобье подбородка и виски

большим и указательным зажав,

я быстро погружаюсь в глубину,

особенно устами, как фрегат,

идущий неожиданно ко дну

в наперстке, чтоб не плавать наугад.


По горло или все-таки по грудь,

хрусталик погружается во тьму.

Но дальше переносицы нырнуть

еще не удавалось никому.

Какой бы не почувствовал рывок

надежды, но (подальше от беды)

всегда серо-зеленый поплавок

выскакивает к небу из воды.


Ведь каждый, кто в изгнаньи тосковал,

рад муку, чем придется, утолить

и первый подвернувшийся овал

любимыми чертами заселить.

И то уже удваивает пыл,

что в локонах покинутых слились

то место, где их Бог остановил,

с тем краешком, где ножницы прошлись.


Ирония на почве естества,

надежда в ироническом ключе,

колеблема разлукой, как листва,

как бабочка (не так ли?) на плече:

живое или мертвое, оно,

хоть собственными пальцами творим, --

связующее легкое звено

меж образом и призраком твоим.


май 1964


--------

В распутицу




Дорогу развезло

как реку.

Я погрузил весло

в телегу,

спасательный овал

намаслив

на всякий случай. Стал

запаслив.


Дорога как река,

зараза.

Мережей рыбака --

тень вяза.

Коню не до ухи

под носом.

Тем более, хи-хи,

колесам.


Не то, чтобы весна,

но вроде.

Разброд и кривизна.

В разброде

деревни -- все подряд

хромая.

Лишь полный скуки взгляд --

прямая.


Кустарники скребут

по борту.

Спасательный хомут --

на морду.

Над яблоней моей,

над серой,

восьмерка журавлей --

на Север.


Воззри сюда, о друг --

потомок:

во всеоружьи дуг,

постромок,

и двадцати пяти

от роду,

пою на полпути

в природу.


весна 1964


--------

* * *




К семейному альбому прикоснись

движением, похищенным (беда!)

у ласточки, нырнувшей за карниз,

похитившей твой локон для гнезда.


А здесь еще, смотри, заметены

метелью придорожные холмы.

Дом тучами придавлен до земли,

березы без ума от бахромы.


Ни ласточек, ни галок, ни сорок.

И тут кому-то явно не до них.

Мальчишка, атакующий сугроб,

беснуется -- в отсутствие родных.


16 июня 1964


--------

С грустью и с нежностью




А. Горбунову


На ужин вновь была лапша, и ты,

Мицкевич, отодвинув миску,

сказал, что обойдешься без еды.

Поэтому и я, без риску

медбрату показаться бунтарем,

последовал чуть позже за тобою

в уборную, где пробыл до отбоя.

"Февраль всегда идет за январем,

а дальше -- март". -- Обрывки разговора,

сверканье кафеля, фарфора;

вода звенела хрусталем.


Мицкевич лег, в оранжевый волчок

уставив свой невидящий зрачок.

А может, там судьба ему видна...

Бабанов в коридор медбрата вызвал.

Я замер возле темного окна,

и за спиною грохал телевизор.

"Смотри-ка, Горбунов, какой там хвост!"

"А глаз какой!" -- "А видишь тот нарост

над плавником?" -- "Похоже на нарыв".


Так в феврале мы, рты раскрыв,

таращились в окно на звездных Рыб,

сдвигая лысоватые затылки,

в том месте, где мокрота на полу.

Где рыбу подают порой к столу,

но к рыбе не дают ножа и вилки.


16 июня 1964


--------

* * *




Дни бегут надо мной,

словно тучи над лесом,

у него за спиной

сбившись стадом белесым.

И, застыв над ручьем,

без мычанья и звона,

налегают плечом

на ограду загона.


Горизонт на бугре

не проронит о бегстве ни слова.

И порой на заре --

ни клочка от былого.

Предъявляя транзит,

только вечер вчерашний

торопливо скользит

над скворешней, над пашней.


июнь 1964


--------