Geum.ru

Августин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13


Подводя итог сказанному о попытках заключения унии между Римом и Православными Церквями в XIII в., следует отметить, что в этот период разрабатываемая Римом модель присоединения православных к Папскому престолу получила свое дальнейшее развитие. Речь шла уже не о подчинении отдельных групп православных клириков и мирян власти епископов латинского обряда при условии сохранения восточного обряда (как в более ранее время), но о присоединении к Римской Церкви целых Поместных Православных Церквей, сохраняющий при этом свой обряд. Условием соединения в данном случае являлось, прежде всего, признание иерархией данных Церквей главенства Римского папы. То есть Рим делал акцент на канонической стороне вопроса, тогда как собственно богословский аспект (прежде всего — проблема Filioque) оказывался на втором плане: об этом либо вообще не шло речи, либо же решение откладывалось на последующее время. Вообще в данный период времени мы не видим каких-либо богословских дискуссий, которые предваряли бы заключение унии. Еще одной характерной особенностью всех уний XIII в. является решающая роль в их заключении монархов тех стран, на территории которых находились приводимые к единству с Римом Поместные Православные Церкви. При этом во всех случаях присутствовал ярко выраженный политический интерес этих государей к вопросу об унии с Римом, которая приносила им на определенном этапе выгоду внешнеполитического порядка или позволяла решать внутренние проблемы. Духовенство в заключении этих уний практически не играло никакой самостоятельной роли. Отдельные его представители оказывались причастными к достижению единства с Римом, подчиняясь воле своего монарха. Но подавляющее большинство иерархов, клира и мирян оставалось настроенным негативно по отношению к унии. В результате, как только менялась политическая конъюнктура, во всех рассмотренных случаях уния с Римом отвергалась, и Церкви возвращались к единству с Православным миром. Таким образом, уже к концу XIII в. в Риме могли убедиться в крайне слабой эффективности применяемой в то время униатской модели. Это с неизбежностью подводило к выводу о необходимости привлечения к новым униатским проектам не только (и не столько) монархов, но, прежде всего, православного духовенства и, как следствие, к широкому соборному обсуждению самого вопроса об унии, причем не только в каноническом, но и богословском аспекте.


§ 3. Флорентийская уния и ее особенности

Уже к середине XIV в. Византийская империя потеряла все свои владения в Малой Азии, и турки-османы, тесня греков, начали завоевание балканских территорий Империи Ромеев. Некогда великая и могущественная Византия оказалась в тяжелейшем положении. Силы страны неуклонно таяли, и в борьбе со все более усиливающимися турками греки могли надеяться только на поддержку извне. В то же время было очевидно, что обращение за помощью к Западу вновь неизбежно актуализирует вопрос об унии, на которую вновь может реагировать негативно не только иерархия Константинопольской Церкви, но и значительная часть населения империи. И тем не менее, уже император Иоанн V Палеолог в 1369 г. прибыл в Рим, где выразил повиновение Папе и произнес Римское исповедание веры. Монарха поддержала часть знати и некоторые византийские интеллектуалы, близкие по духу к зарождающемуся итальянскому ренессансному гуманизму и проявлявшие латинофильские настроения. Однако православное духовенство Византии оказалось в стороне от этой акции императора, которая, таким образом, не вышла за пределы его личной инициативы и не имела серьезных политических и религиозных последствий162.

В то же время Православная Церковь отнюдь не была настроена враждебно по отношению к идее восстановления церковного единства, но священноначалие Константинопольского Патриархата при подходе к этому вопросу закономерно исходило из православного понимания проблемы. Не простое подчинение папской власти, но восстановление общения с Римской Церковью после всестороннего обсуждения всех имеющихся разногласий и препятствий на пути к единству на Вселенском соборе с участием всех Восточных Патриархом и папы Римского — вот проект, альтернативный унии, который был выдвинут бывшим императором Иоанном Кантакузеном (монахом Иоасафом) в ходе переговоров с папским легатом Павлом в 1367 г. Именно такой точки зрения на проблему восстановления церковного единства придерживалось большинство иерархов Константинопольской Церкви во главе с Патриархом Филофеем. При этом греческие епископы были уверены в том, что богословски сумеют победить латинян и, доказав им неправомерность введенных Западной Церковью новшеств, убедить от них отказаться ради восстановления общения с Восточной Церковью. Как и следовало ожидать, подобное предложение не встретило понимания в Риме: согласие Папы на подобный собор было бы равнозначно отказу от учения о высшей папской власти в Церкви, уже к тому времени вполне сформировавшегося в католицизме163.

В итоге папство оказалось перед трудным выбором. С одной стороны, Рим не мог допустить реализации плана Кантакузена: пойти на созыв собора, на котором бы на равных встретились латинские и греческие богословы - значило бы не только поставить под сомнение авторитет Папы, но и подвергнуться риску проиграть в богословском споре с византийцами. В Римской курии соглашались на проведение собора, но мыслили его совсем в ином ключе, чем греки: с точки зрения латинян, собор следовало созвать лишь для совершения акта присоединения «схизматиков»-греков к Римской Церкви – и не более того. Но, с другой стороны, печальный опыт Лионской унии уже убедительно доказал, что принуждаемые не только обстоятельствами, но даже своей государственной властью греки не приемлют церковного единства, достигаемого одним лишь путем подчинения Риму. Получался замкнутый круг…

Разрешить эту проблему в XIV в. так и не удалось: внутри Католической Церкви началась «великая схизма», и в условия отсутствия единства в самом католическом мире поднимать вопрос об объединении с восточными христианами оказалось бессмысленно. К теме восстановления общения между восточными и западными христианами удалось вернуться лишь в начале XV в., когда в Западной Церкви значительно активизировалось соборное начало и ставился вопрос о признании Вселенского собора высшей инстанцией в вопросах вероучения. При таких обстоятельствах папа Мартин V дал согласие на созыв собора по той схеме, которую предлагала православная сторона. В то же время, в продолжение 1420-х – 1430-х гг. греки и латиняне не могли достигнуть согласия по вопросу о месте проведения собора: каждая из сторон стремилась провести собор на своей территории. Между тем, положение Византии к этому времени стало критическим. К началу XV в от империи оставались лишь крохотные территории: город Константинополь с округой, несколько островов в Эгейском и Мраморном морях и небольшие области на полуострове Пелопоннес. Империя Ромеев, теснимая турками-османами находилась на краю гибели. В такой тяжелейшей ситуации император Иоанн VIII Палеолог, сломив сопротивление епископата Константинопольской Церкви, к середине 1430-х гг. настоял на том, чтобы начать переговоры с Римом об унии на западной территории. Выражая готовность заключить унию с Римским папой, греки имели перед собой ярко выраженную политическую цель — получение военной и финансовой помощи со стороны Римо-католической Церкви и стран Запада для противодействия османскому завоеванию. В октябре 1433 г. для определения места и условий проведений будущего собора от имени императора Иоанна VIII и Патриарха Константинопольского Иосифа в Базель, на собор Католической Церкви, была отправлена греческая делегация164.

Показательно, что в ее составе находились преимущественно близкие к императору лица, заведомо склонные к подчинению папской власти ради политической выгоды. В их числе был и настоятель придворного монастыря св. Димитрия в Константинополе Исидор, будущий митрополит Киевский и всея Руси. Важно также отметить, что участником ожидаемого собора Исидор был назначен как один из представителей Восточных Патриархов, которым османские власти запретили принимать непосредственное участие в соборе. Причем, это назначение Исидор получил без согласования данного вопроса с Патриархом Константинопольским, что вызвало неудовольствие последнего. Данный факт также подтверждает, что Исидор был одним из главных инициаторов и организаторов дела унии, с самого начала настроенным капитулянтски по отношению к Риму и готовым на значительные религиозные уступки ради получения политического выигрыша. Именно такая проуниатская позиция впоследствии предопределила назначение Исидора главой Русской Церкви, на чем настоял император ради повышения статуса ведущего устроителя унии и обеспечения контроля за Киевской митрополией – наиболее крупной и влиятельной церковной структурой Константинопольского Патриархата165.

24 ноября 1437 г. Иоанн VIII лично отбыл в Италию для встречи с папой Евгением IV и тем самым положил начало переговорам о новой унии с Римом. Вместе с императором на собор, который первоначально планировали провести в Базеле, но затем решили открыть в Ферраре, отправилась представительная официальная делегация. В ее составе был Патриарх Константинопольский Иосиф, 22 архиерея, многочисленные клирики, императорские чиновники и проч. С латинской стороны в соборе принимали участие папа Римский, 11 кардиналов и 150 епископов, Соборные заседания открылись 9 апреля 1438 г. в Ферраре, позже, в феврале 1439 г., они были перенесены во Флоренцию166.

Безусловно, что кроме Исидора среди греческих иерархов были и другие, которые еще до Ферраро-Флорентийского собора проявляли симпатию к католицизму и вообще к западной культуре, как, например, митрополит Виссарион Никейский или духовник императора Иоанна VIII – Григорий Мама, впоследствии ставший униатским патриархом Константинопольским. Но все же подавляющее большинство епископата Константинопольской Церкви пошло на заключение унии отнюдь не по своему искреннему, основанному на религиозном моменте устремлению, рассматривая соединение с Римской Церковью только как политически вынужденный компромисс. Наиболее красноречиво об этом свидетельствуют два факта: отказ подписавших унию греков причащаться вместе с латинянами на торжественной мессе по случаю заключения унии и последующее отвержение заключенной во Флоренции унии как самим Иоанном VIII, так и большинством ранее ставших униатами греческих архиереев.

Обращает на себя внимание следующая деталь: первые трудности, возникшие на Ферраро-Флорентийском соборе, были вызваны протокольным вопросом. Патриарх Иосиф и все прибывшие в Италию восточные иерархи отказались целовать туфлю папы Евгения IV, как это было принято у католиков. Чтобы снять возникшее напряжение, было решено, что Патриарх поцелует Папу в щеку, епископы — в щеку и в руку, а остальные участники греческой делегации — поклонятся понтифику. Как видно, греки, прибывшие на собор, вовсе не считали себя уже соединившимися узами унии с Римом, даже несмотря на свою готовность принять участие в заключении этого политически обусловленного компромисса. Многие из них ожидали, что это может произойти лишь в случае благоприятного исхода богословской дискуссии с латинянами и нахождения той общей позиции, которая позволит восстановить церковное единство, нарушенное со времени Великого раскола 1054 г. Католики же, напротив, уже в самом намерении восточных принять участие в соборе видели подчинение папе Римскому. По этой причине и требовали от греков внешнего выражения признания папского главенства в Церкви.

О настроениях обеих сторон накануне собора св. Марк Эфесский писал:

«По повелению и нужде Христовой Церкви восприяв архиерейское служение, которое выше и моего достоинства и силы, я последовал за Вселенским Патриархом и за Богоданным Царем и Самодержцем на Собор в Италии, не взирая ни на мою немощь, ни на трудность и огромность дела, но надеясь на Бога и на общих тех Предстателей, я верил, что все у нас будет хорошо, и мы совершим нечто великое и достойное нашего труда и надежд. Но поелику, прибыв туда, мы немедленно на опыте узнали отношение к нам латинян, иное, нежели надеялись, и немедленно нам пришлось отчаяться в (благополучном) конце; так что некто из нас, видя это, сказал другому, близ находящемуся: "Едва ли будут готовы изменить что-либо из их обрядов и учения эти мужи, которые до такой степени возвещают нам об их превосходства (над нашими обрядами и учением)»167.

Показательно, что, даже имея острую политическую нужду в заключении унии, греки не приняли ее безоговорочно и сразу, но начали с латинской стороной обширную богословскую дискуссию по всем важнейшим вопросам, разделявшим православных и католиков.

Начало прениям было положено обсуждением вопроса о чистилище — то есть месте, где, согласно учению Католической Церкви, души людей, умерших в мире с Церковью и не совершивших при жизни смертных грехов, испытывают временные муки, по окончании которых попадают в Царство Небесное. В то же время православному богословию подобное учение было абсолютно чуждо. Основным оппонентом латинян по вопросу о чистилище выступил св. Марк, митрополит Эфесский, который убедительно доказал, что святоотеческая традиция Древней Церкви никакого учения о чистилище не знала и оно возникло на Западе сравнительно недавно. Однако несмотря на убедительность аргументации св. Марка западные участники собора отказались ее признать, и согласие между греками и латинянами по вопросу о чистилище так и не было достигнуто.

Вторым важнейшим пунктом богословской дискуссии, развернувшейся на соборе, стал вопрос о допустимости внесения Filioque в Символ веры. Вновь в качестве основного оппонента латинян выступил св. Марк Эфесский. Интересно отметить, что когда католические богословы предложили считать эту добавку лишь необходимым пояснением, заявив, что учение об исхождении Духа Святого от Бога-Сына имманентно содержалось уже в первоначальном Символе веры, даже горячий сторонник унии митрополит Никейский Виссарион с этим не согласился.

После продолжения соборных заседаний в начале 1439 г. во Флоренции вопрос об исхождении Святого Духа вновь оказался в центре внимания участников богословской дискуссии. Было решено отказаться от обсуждения вопроса о возможности включения Filioque в Символ веры. Вместо этого участники собора договорились ограничиться обсуждением общего учения об исхождении Святого Духа. В итоге по проблеме Filioque между восточными и латинскими участниками собора произошло некоторое сближение. Католики признали, что Римская Церковь знает лишь одну причину исхождения Святого Духа, а Сын получает от Отца бытие и власть изводить Святого Духа и изводит Его не от Себя, а от Того, от Кого и Сам получает бытие.

В то же время св. Марк Эфесский представил на соборе богословский трактат «Свидетельства об исхождении Святого Духа только от Отеческой ипостаси», в котором содержалась строгая критика Filioque. Представители Католической Церкви утверждали, что предлагаемая ими формулировка об исхождении Святого Духа «от Отца и Сына» (они обосновывали ее ссылкой на св. Максима Исповедника) равноценно восточному пониманию этого вопроса: «от Отца через Сына». Но св. Марк решительно возражал против отождествления этих двух формул.

Тем не менее, даже незначительная уступка, сделанная латинскими участниками собора в пользу восточной богословской традиции, вызвала резкое недовольство папы Евгения IV. Понтифик увидел в компромиссе по вопросу об исхождении Святого Духа умаление авторитета Католической Церкви и ее учения. Это стало причиной того, что латиняне вновь вернулись к прежней жесткой позиции по вопросу о Filioque и потребовали от восточных признания этого прибавления к Символу веры.

Лишь грубейший нажим, оказанный на греческих иерархов, от которых в ультимативной форме потребовали принять латинское учение, стал причиной того, что они 4 июня 1439 подписали формулу, признававшую Filioque. В документе греческих иерархов отмечалось:

«Мы соглашаемся с вашим учением и с вашим прибавлением в Символе, сделанным на основании святых Отцов; мы заключаем с вами унию и признаем, что Святой Дух исходит от Отца и Сына как от одного единого Начала и Причины».168

Однако св. Марк Эфесский так и не подписал эту капитуляцию греков перед латинским богословием, оставшись верным своей православной позиции.

Откровенное давление на восточных представителей, оказанное папой Евгением IV, привело к тому, что в католическом духе были быстро решены и другие вопросы, являвшиеся предметом богословской дискуссии. В частности, их принудили принять учение о чистилище, которое на Ферраро-Флорентийском соборе вообще было провозглашено новым католическим догматом, несмотря на решительные возражения со стороны св. Марка Эфесского. Греческие представители были также вынуждены признать правомерность латинской практики служения литургии на опресноках и принять католическое учение о времени пресуществления Святых Даров на литургии (не после завершения молитвы Эпиклезы словами «Преложив Духом Твоим Святым», а после произнесения слов Спасителя на Тайной вечери: «Примите, ядите, сие есть Тело мое…» и «Пийте он нея вси, сия есть Кровь Моя…»). Наконец, греческие представители должны были признать католическое учение о примате Римского папы в Церкви. Соответственно все Восточные Патриархи должны были юрисдикционно подчиниться понтифику, допустив его вмешательство в дела своих Поместных Церквей. Это решение было подписано всеми официальными членами делегации за исключением св. Марка Эфесского (Патриарх Константинопольский Иосиф к этому моменту скончался).

5 июля 1439 г. Флорентийская уния была подписана. В Акте Флорентийской унии («Булла Laetentur coeli» папы Евгения IV) провозглашалось:

«После того, как были приведены свидетельства из Св. Писания и множество авторитетных мнений из свв. Учителей Восточных и Западных, из которых одни говорят, что Дух Святый происходит от Отца и Сына, а другие — что Он происходит от Отца чрез Сына; между тем, как все эти свидетельства выражают ту же саму мысль в разных выражениях, греки удостоверили, что говоря, что Святый Дух происходит от Отца, они не намерены исключать Сына, но им казалось, как они говорили, что латиняне утверждали, что Святый Дух происходит от Отца и Сына, как от двух Начал и двух Изводителей (eх duabus spirationibus); по этой-то причине они уклонялись от того, чтобы говорить, что Св. Дух происходит от Отца и Сына. Латиняне же, (напротив) заявили, что говоря, что Св. Дух происходит от Отца и Сына, они не намеревались: ни исключать Отца, как бы не признавая, что Он — Источник и Начало всего Божества, именно — Св. Духа; ни утверждать, что то (свойство), что Дух Святый происходит от Сына, Сын не от Отца имеет; ни, наконец, принимать два Начала или два Изводителя; но они утверждают, что имеется только одно Начало и один Изводитель, как они всегда так и утверждали. И поскольку из всего этого проистекает одна и та же истина, все они пришли к тому же согласию и заключили с общего согласия последующую святую и богоугодную Унию.

Итак, во имя Святыя Троицы, Отца и Сына и Святого Духа, с одобрения сего святого Вселенского Собора во Флоренции, мы определяем, что всем христианам надлежит веровать, принять и исповедывать следующую истину веры: что Святый Дух соприсносущен Отцу и Сыну и имеет Свое бытие и Свое существо вместе от Отца и Сына, и что Он происходит вечно от Обоих, как от одного Начала и от одного Изводителя. Мы объявляем, что выражения Учителей и Отцев, утверждающих, что Дух Святый происходит от Отца чрез Сына, надлежит понимать в том смысле, что Сын также является Виновником, — как говорят греки, и что Он — Начало существования (principium subsistentiae) Духа Святого, именно в том же смысле, как и Отец, — как говорят латиняне. И поскольку все, что имеет Отец, Сам Отец дал Своему Единородному и рожденному Сыну, кроме свойства быть Отцем, то и самое то (свойство), что Дух Святый происходит от Сына, Сын присносущно имеет от Отца, от Которого также присносущно (aeternaliter) рожден. Мы определяем, к тому же, что "Filioque" является объяснением тех слов, и было прибавлено в Символе законно и разумно ради разъяснения истины и по той причине, что тогда этого требовала необходимость.

Мы также заявляем, что Тело Христово истинно совершается в пшеничном хлебе, будь то безквасный или квасный хлеб, и священники должны совершать самое Тело Господне на алтаре, хотя каждый согласно обычаю своей Церкви — Западной или Восточной.

Затем (мы определяем), что души истинно покаявшихся умерших с любовию к Богу, прежде чем удовлетворили достойными плодами покаяния за свои проступки, должны подвергнуться очищению после смерти очистительными страданиями (или "наказаниями" — poenis); и для того, чтобы они получили облегчение в своих страданиях, им приносит пользу помощь со стороны живущих, именно — литургическая Жертва, молитва, милостыня и иные дела благочестия, которые верные имеют обыкновение приносить за других верных, следуя постановлениям Церкви.

(Далее мы определяем), что души тех, которые после крещения отнюдь не запятнали себя грехами, а также те, которые после совершения греха очистили его или в сей жизни, или после того, как вышли из тела, как об этом было сказано выше, сразу же воспринимаются на небо и ясно созерцают Бога в Трех Лицах; созерцают таким, каким Он есть, тем не менее, одни — более совершенно, чем другие, в зависимости от степени заслуг.

(Затем мы определяем), что души тех, которые умирают в смертном грехе или только с первородным грехом, немедленно спускаются в ад, чтобы страдать там, хотя и различными друг от друга мучениями.

Затем мы определяем, что Святой Апостольский Престол и Римский Понтифик имеет примат на всем земном шаре, и что этот Римский Понтифик является Наследником блаженного Петра, Князя Апостолов, и истинным Викарием Христа, Главой всей Церкви, Пастырем и Учителем всех христиан, и что Господь наш Иисус Христос в лице святого Петра дал ему полную власть пасти, направлять и управлять всей Церковью, — как это также содержится в деяниях Вселенских Соборах и в святых канонах.

К тому же, мы возобновляем порядок, переданный в канонах, прочих достопочтенных Патриархов: чтобы Константинопольский Патриарх был вторым после Святейшего Римского Понтифика, Александрийский — третьим, Антиохийский — четвертым и Иерусалимский — пятым, при сохранении всех их прав и привилегий»169.

По сути, это была полная капитуляция греков и вынужденное признание ими всех догматических новшеств Католической Церкви. Правда, такое положение вещей сохранялось очень недолго.

Прежде всего, Флорентийская уния была осуждена в Москве, куда в марте 1441 г. прибыл митрополит Исидор, за усердие в деле заключения унии возведенный папой Евгением IV в достоинство кардинала. Митрополит Исидор за богослужением в Успенском соборе Кремля поминал не Патриарха Константинопольского, а папу Римского, а затем с амвона зачитал акт о заключении унии. Митрополит передал великому князю Московскому Василию II Васильевичу послание папы Евгения IV, в котором понтифик призывал государя помогать Исидору в деле утверждения унии в Русской Церкви. Папе, а не Патриарху, как бывало прежде, пропели многолетие. Но Русская Церковь не последовала за своим предстоятелем-отступником. Первым Исидора обличил великий князь Василий, назвавший его «еретиком и латинским прелестником». Отказавшись принять от митрополита благословение, великий князь Василий повелел заключить его под стражу в Чудов монастырь. Василий Васильевич не случайно ведет себя столь решительно в деле отвержения унии: в условиях, когда Император Ромеев отступил от Православия, великий князь Московский впервые ощутил себя в качестве преемника православных царей и «епископа внешних дел Церкви». Так что именно в акте отвержения Флорентийской унии в Москве следует видеть истоки формирующейся идеи «Москвы – Третьего Рима»170.

В Москву на Поместный Собор Русской Церкви для рассмотрения дела митрополита Исидора прибыли 6 епископов: Ефрем Ростовский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Иов Сарайский, Герасим Пермский и Авраамий Суздальский, представители черного и белого духовенства. Собор рассмотрел флорентийское определение об унии и признал его «ересью, противной Божественным правилам и Преданию». Удивительно, но для Православной Церкви именно этот крохотный Соборик стал по своему значению подлинным Вселенским Собором, сохранившим Истину Православия, тогда как его грандиозный антипод – Ферраро-Флорентийский собор, изначально организованный как Вселенский, пополнил собой список отвергнутых народом церковным лжесоборов, подобных «Разбойничьему», «Безглавому» и проч.171

Греки также довольно скоро поняли, что дали увлечь себя в мероприятие, столь же постыдное, сколь и бесполезное для Отечества – гибнущей Византийской империи (в этом они окончательно убедились в дни штурма Константинополя турками, когда никакой реальной помощи от Запада так и не дождались). Уже возвращаясь с собора на родину, многие греческие иерархи, подписавшие унию, высаживались на родной берег со словами горького раскаяния:

«Мы продали нашу веру, мы променяли Православие... Да отсечется рука, подписавшая беззаконное определение! Да исторгнется язык, изрекший согласие с латинянами!»

Народ в большинстве своем не принимал унию и проклинал ее172.

Через год после Московского Собора, в 1442 г., состоялся Собор в Иерусалиме, на котором Патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, чьи представители принимали участие в Ферраро-Флорентийском соборе и подписали его деяния, теперь вослед русским архиереям отвергли унию, назвав принявший ее собор «грязным, антиканоничным и тираническим». Восточные Патриархи объявили о разрыве общения с униатом Митрофаном II Кизическим, который в 1440 г. стал Патриархом Константинопольским. Наконец, в 1450 г. деяния Ферраро-Флорентийского собора были отвергнуты и в Константинополе. Сменивший Митрофана на Патриаршестве Григорий III Мама был низложен и предан анафеме. Император Иоанн VIII незадолго до своей кончины отрекся от унии и умер православным. И хотя перед самым падением Константинополя последний византийский император Константин XI вновь пытался навязать гибнущей империи Флорентийскую унию, из этого также ничего не вышло. Взятие византийской столицы турками-османами в 1453 г. поставило точу в вопросе об унии, которая была окончательно отвергнута греками173.

Однако даже не отвержение Флорентийской унии греками, последовавшее вскоре после ее заключения, явилось подлинным провалом этой новой попытки Рима подчинить себе Православную Церковь. Парадоксальным образом уже сам факт принятия унии после соборного обсуждения (каким бы далеким от подлинной соборной свободы оно ни было) и продолжительной богословской дискуссии, а не простое подчинение Восточных Церквей папской власти свидетельствовал, что греки остаются на принципах православной экклесиологии и даже вынуждают и Рим следовать этим же путем. Именно это обстоятельство делало унию на основе решений Ферраро-Флорентийского собора невозможной a priori.

Спустя полтора столетия после Ферраро-Флорентийского собора этот момент будет осознан католической стороной, и когда в конце XVI в. будет поднят вопрос о заключении новой унии, посттридентский католицизм, сделавший в борьбе с Реформацией своим знаменем полную бескомпромиссность, подготовит новый униатский проект исключительно на основе католического понимания Церкви и папского примата в ней.