Деятельность территориальных органов государственной безопасности СССР в сфере военной экономики. 1941-1945 гг. (на архивных материалах)

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Глава пятая содержит анализ материалов, отражающих участие органов госбезопасности в преодолении военно-экономического кризиса в СССР.

В первом параграфе рассмотрены роль и место органов государственной госбезопасности в реализации карательной политики государства в сфере военной экономики.

Первые же недели войны показали, что внешнеполитические, военные, экономические и иные меры повышения обороноспособности СССР ожидаемого результата не дали – безопасность страны на должном уровне не была обеспечена. Красная Армия понесла значительные потери личного состава и материальных ресурсов, была вынуждена оставить обширные индустриально развитые территории. Система многочисленных производственных связей оказалась разрушенной, в ряде случаев работа важнейших объектов оборонных отраслей промышленности оказалась почти полностью парализованной. Всё это поставило страну на грань военной и политической катастрофы, вызвало глубокий кризис военной экономики. Из простейших расчётов, проведённых соискателем, следует, что при довоенных темпах производства только для восполнения боевых потерь в самолётах, понесённых СССР в первые три недели войны, понадобилось бы не менее пяти месяцев, в артиллерийских орудиях – свыше девяти месяцев, в танках и миномётах – более 21 месяца. Такие сроки были совершенно неприемлемы. На мобилизацию всех резервов тыла была направлена деятельность центральных и местных чрезвычайных, партийных и государственных органов, в том числе органов государственной безопасности.

30 июня 1941 г. решением Президиума Верховного Совета СССР, ЦК ВКП (б) и СНК СССР был создан Государственный комитет обороны (ГКО) с наделением его всей полнотой власти в стране с целью объединения усилий фронта и тыла для победы над агрессором. За время своего существования (по 3-е сентября 1945 г.) ГКО принял 9 971 постановление и решение. Из них около двух третей – по вопросам экономики и организации военного производства. В прифронтовых городах создавались городские комитеты обороны (ГОКО) – местные чрезвычайные органы, объединявшие под партийным руководством гражданскую и военную власть. В состав ГОКО в обязательном порядке входили начальники территориальных органов государственной безопасности. Реализация постановлений ГКО возлагалась на аппарат СНК СССР и уполномоченных ГКО на местах, которыми в большинстве случаев являлись секретари ЦК компартий союзных и автономных республик, областных или краевых комитетов ВКП (б). На заседаниях бюро этих комитетов ставились задачи местным государственным и хозяйственным органам, партийным и общественным организациям.

В решении поставленных ГКО задач большую роль сыграл СНК СССР. Представители ГКО и правительства, наделенные широкими полномочиями, проводили на местах организаторскую деятельность. На прокуратуру был возложен надзор за точным выполнением постановлений ГКО, в том числе касающихся выполнения планов поставок продукции для Красной Армии, восстановления эвакуированных заводов, соблюдения графиков перевозок всеми видами транспорта. Значительные изменения произошли в работе органов суда. Приказом Наркомата юстиции (НКЮ) СССР «О перестройке работы судебных органов и органов юстиции на военный лад» (№ 106 от 29 июня 1941 г.) выдерживался курс на преемственность в борьбе с врагами народа, и ставились задачи быстро, без волокиты и бюрократизма беспощадно карать преступников за любое нарушение закона и неисполнение распоряжений органов власти. Эти же подходы применялись в организации работы военных трибуналов, которым по подсудности передавались дела о преступлениях против обороны страны, общественного порядка, государственной безопасности. С введением в действие законов военного времени значительно расширились обязанности органов милиции, которые принимали участие в эвакуации промышленности и населения прифронтовых областей, в восстановлении производства на новом месте, оказывали помощь в охране объектов экономики, в борьбе с дезертирством, в пресечении ложных и панических слухов, выполняли ключевые функции в реализации чрезвычайных мер по охране общественного порядка, укреплению паспортного режима.

Результаты проведённого автором анализа архивных документов показывают, что во исполнение постановлений высших органов власти на местах принимались партийные постановления, которые стали носить общеобязательный характер, их исполнение обеспечивалось принудительной силой государства. Именно поэтому, по мнению соискателя, многие документы партийных комитетов обладали основными признаками норм права и играли существенную роль в правовом регулировании деятельности всех государственных органов. Как считает автор, в данном явлении сказалась инерция мышления 30-х гг., поскольку некоторые руководители центральных и местных партийно-государственных органов недостатки в экономической и социальной практике, упущения в идеологической работе старались прикрыть ссылками на действия враждебных элементов и переключали внимание органов государственной безопасности на их поиск. Репрессивные методы были присущи деятельности широкого круга высокопоставленных должностных лиц. В условиях, когда над страной нависла смертельная угроза, административно-командная система управления закономерно приняла ещё более жёсткие и централизованные формы.

В общем процессе централизации управления Наркомат государственной безопасности и Наркомат внутренних дел 20 июля 1941 г. были слиты в единый НКВД СССР с восстановлением экономических и транспортных подразделений. Компетенция территориальных органов госбезопасности при этом существенно дополнилась. В частности, оперативному составу вменялось в обязанность своевременно выявлять производственные недостатки и через партийные органы ВКП (б) принимать меры к устранению причин срыва выполнения государственных заданий по выпуску оборонной продукции. Структурно-функциональные изменения НКГБ-НКВД сказались незамедлительно, в результате значительно увеличилось количество уголовных дел, возбуждённых по статьям о государственных преступлениях. С августа 1941 г. «продукция» следственных органов единого НКВД СССР мощным потоком пошла в судебные инстанции, объём работы которых возрос в несколько раз, и перед наркоматом юстиции СССР встала проблема своевременного рассмотрения потока уголовных дел. В связи с перегрузкой судебных органов обнаружилось, что не все народные судьи способны справиться с поставленными задачами. Это побудило Наркомат юстиции СССР оперативно освободиться от неразворотливых «отдельных судей». Таким образом, приходит к выводу автор, слияние НКГБ с НКВД в совокупности с обновленной на правовой основе военного времени деятельностью прокуратуры, Наркомата юстиции, военных трибуналов, милиции и народных судов дало качественно иную по своим возросшим репрессивным возможностям систему карательных органов, которая наряду с другими государственными органами была нацелена на преодоление военно-экономического кризиса. Одним из важных элементов этой системы являлись территориальные органы государственной безопасности.

Во втором параграфе рассматривается использование территориальных органов государственной безопасности для преодоления кризиса военно-промышленного производства. Их деятельность была во многом подчинена важнейшей задаче – контролю за выполнением производственных заданий ГКО и СНК СССР и обеспечению бесперебойных поставок фронту военной продукции. К августу 1941 г. положение в промышленности было настолько сложным, что оперативный состав вновь созданных экономических отделов НКВД-УНКВД немедленно включался в обеспечение промышленного производства. Задача оперативных подразделений территориальных Управлений НКВД заключалась в контроле за расширением производства военной продукции и за транспортировкой остродефицитных материалов, сырья, комплектующих изделий и других особо важных грузов. Вводилась личная ответственность оперативных работников за нормальную работу оперативно обслуживаемых ими промышленных объектов, за успешную реализацию правительственных заказов. Практиковалось прикрепление оперативных работников к заводам и промышленным объектам, закрепление ответственных за производство отдельных видов продукции, а также создание специальных оперативных групп, чтобы в срок и полностью обеспечить выполнение заданий ГКО. От органов госбезопасности требовалось безотлагательно всеми средствами добиться скорейшего устранения помех в работе тыла. Исполнение контрольных и хозяйственно-организаторских функций оставляло значительно меньше времени на контрразведывательную работу, а потому оперативным составом они воспринимались поначалу неоднозначно. Но довольно быстро пришло общее убеждение, что занимаясь непосредственно промышленным производством, сотрудники органов госбезопасности решают тем самым задачу повышения обороноспособности страны, и оперативные работники смело вмешивались в производство, по нескольку суток находились в цехах, занимались продвижением вагонов и эшелонов. Недостаточно энергичная работа сотрудников в сфере экономики вызывала острую критику со стороны руководителей органов государственной безопасности и становилась предметом строгой взыскательности. В случае производственных срывов на каком-либо предприятии, деятельность оперработника или подразделения в целом оценивалась также отрицательно.

Информация о состоянии дел в сфере военной экономики поступала в Управления НКВД, оттуда – в партийные органы, а также направлялась в центральный аппарат НКВД СССР для соответствующего реагирования. На основании докладных с мест составлялись информационные материалы, которые направлялись в ГКО, ЦК ВКП (б), СНК СССР и отдельные наркоматы. Но и от самих территориальных органов госбезопасности требовалось не только выявлять причины срывов выпуска военной продукции, но и немедленно устранять их, подключая партийные и хозяйственные органы и привлекая виновных к уголовной ответственности. Содержание распоряжений, поступавших на места от членов ГКО с угрозами уголовных репрессий, показывает, что использование органов государственной безопасности в решении экономических проблем в тех условиях было закономерным и неизбежным. Комплекс энергичных мер, принятых в центре и на местах дал заметные результаты: к концу 1941 г. падение военно-промышленного производства удалось остановить. Однако положение в целом оставалось очень тяжёлым. С этим военная экономика и оперативно обслуживающие её объекты подразделения органов государственной безопасности вошли в 1942 г. Анализ архивных документов позволяет соискателю утверждать, что В феврале и марте 1942 г. в территориальных органах госбезопасности начался очередной этап оперативной и следственной работы, обусловленный положением на фронтах и стимулированный, в основном, командным нажимом, исходящим из ГКО. Произошло новое усиление репрессий в собственном тылу, которое проходило одновременно с наращиванием жёстких административных мер со стороны ЦК ВКП (б) и местных партийных комитетов, органов государственной власти и промышленных наркоматов.

Летом 1942 г. на фронтах вновь сложилась кризисная ситуация. Красная Армия вынуждена была отступать, оставляя важные экономические районы и промышленные центры. Началась вторая волна эвакуации, промышленное производство залихорадило, создалась крайне напряжённая обстановка. 28 июля 1942 г. нарком обороны Сталин издал приказ № 227 (ныне широко известный под образным названием «Ни шагу назад!»), дух которого не мог не отразиться на деятельности органов государственной безопасности как на фронте, так и в тылу. Усилился контроль за политическими настроениями трудящихся. Работы у сотрудников, особенно у следователей, резко прибавилось.

Анализируя карательную политику военного времени, автор особо подчеркивает, что начальники Управлений, руководящий и оперативный состав органов госбезопасности далеко не во всех случаях были сторонниками репрессивных мер. Располагая объективной информацией, многие из них зачастую правильно оценивали обстановку и видели истинные причины срывов в промышленном производстве, в развитии военной экономики. Не единичными по стране были факты неисполнения оперативными работниками необоснованных указаний о заведении дел с «контрреволюционной окраской», однако эти сотрудники не могли тогда сколь-нибудь заметно повлиять на общие результаты карательной политики государства. Лишь к весне 1943 г. окончательно сформировались социально-экономические условия и созрела необходимость смягчения карательной политики государства. Во-первых, после разгрома немцев под Сталинградом коренным образом изменилось положение на фронте, военный кризис был преодолён. Во-вторых, стал очевиден неуклонный подъём индустрии, обеспечивший в пользу СССР количественное и качественное соотношение основных видов вооружения в действующих армиях Советского Союза и Германии. Наконец, жизненный уровень трудящихся настолько снизился, что дальнейшее применение репрессивных мер для повышения эффективности труда могло привести к обратным результатам. Экономическая и политическая целесообразность диктовала необходимость пересмотра карательной политики государства и правоприменительной практики. В апреле 1943 г. НКВД был реорганизован с восстановлением Наркомата государственной безопасности. Секретно-политические и экономические подразделения были упразднены. В результате этого в сфере экономики СССР количество арестов по статьям о контрреволюционных преступлениях в 1943 г. и в последующие военные годы резко сократилось.

Третий параграф раскрывает деятельность органов госбезопасности в сфере сельского хозяйства СССР. Автор отмечает, что в начальный период войны сельское хозяйство СССР, как и вся экономика в целом, оказалось в кризисном состоянии. Значительная часть производительных сил была потеряна в результате оккупации германскими войсками основных житниц страны – плодородных районов Украины, Белоруссии, Кубани и Дона. В стране почти до 60% возросла доля населения, находящегося на государственном централизованном снабжении. Это потребовало жёсткого нормирования в распределении продуктов. Поставки хлеба стали особенно острой проблемой. Решалась она, в основном, сельскими тружениками Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири и Северного Казахстана. На эти регионы СССР выпала основная нагрузка поставок государству зерна, продуктов животноводства и другой сельскохозяйственной продукции. Первая важнейшая задача военного времени в сфере сельского хозяйства была связана с уборкой урожая 1941 г. Уже тогда остро ощущалась нехватка трудовых ресурсов в связи с мобилизацией в Красную Армию большей части наиболее трудоспособного и квалифицированного мужского населения. Значительная часть сельского населения была переведена на работу в военную промышленность и строительство, на транспорт. Потребности промышленности в сырье, а Красной Армии и населения – в продовольствии постоянно возрастали, но производственная база сельского хозяйства сужалась. Из сельского хозяйства были изъяты тысячи тракторов, большая часть грузовых машин и лучшие лошади. Ручной немеханизированный труд приобрёл преобладающее значение. Но и людские ресурсы тоже сократились: в тыловых районах численность трудоспособных колхозников с 1941 по 1943 гг. уменьшилась в среднем на 37,2%, а в большинстве областей Урала и Сибири – на 45%.

Для увеличения объёмов производства сельскохозяйственной продукции вводились повышенные нормы работ на один трудодень. В апреле 1942 г. было также увеличено количество обязательного минимума трудодней. Люди с большим трудом выдерживали высокую интенсивность труда. Не случайно именно в этот период начался процесс замены председателей колхозов. Главная задача новых руководителей заключалась в том, чтобы полностью выполнить государственные поставки сельскохозяйственной продукции. Эта многотысячная армия назначенцев, освобождённых от мобилизации на фронт, в большинстве своём старалась оправдать оказанное доверие, всеми доступными мерами добивалась укрепления трудовой дисциплины и увеличения объёма работ, выполняемых каждым работником сельского хозяйства. В некоторых регионах в счёт госпоставок были сданы практически все имевшиеся запасы продуктов, и к весне 1942 г. хлеб у сельского населения кончился, начался голод.

Автор приводит убедительные примеры, когда невыполнение государственных поставок, инфекционные заболевания скота, плохая работа МТС во многих случаях руководителями всех рангов расценивалось как результат вражеской деятельности антисоветских элементов. На её вскрытие, предупреждение и пресечение была направлена деятельность органов государственной безопасности. Согласно полученным установкам, выход из строя важных сельскохозяйственных объектов, тракторов и других сельскохозяйственных машин, падёж скота квалифицировались как диверсионные акты. Затягивание по срокам или срыв сельскохозяйственных кампаний и государственных поставок, порча и разбазаривание сельскохозяйственной продукции, разложение трудовой дисциплины считались результатом саботажа и вредительства. Повсеместно по стране на органы госбезопасности была возложена задача всестороннего и глубокого изучения хозяйственной деятельности колхозов, совхозов, МТС, обеспечения партийных органов и высших инстанций своевременной, достоверной и полной информацией о ходе посевных, уборочных и других хозяйственно-политических кампаний и мероприятий. Органы госбезопасности должны были вскрывать и анализировать причины недостатков работы, выявлять виновников и оперативно предпринимать по отношению к ним меры воздействия. В тех случаях, когда отрицательные события, наносящие ущерб сельскому хозяйству, не являлись результатом преступной деятельности, органы госбезопасности должны были устранять их причины через соответствующие партийные и советские инстанции.

Документы свидетельствуют, что большое значение в работе органов государственной безопасности придавалось предупреждению эпизоотических заболеваний, вспышки которых периодически имели место и представляли повышенную опасность. Поэтому каждый подобный факт рассматривался как чрезвычайное происшествие, расследованием которого должны были заниматься органы госбезопасности. Ставилась задача усилить оперативную работу среди персонала «земельных органов», биофабрик и ветеринарных отделов Наркоматов земледелия и сельского хозяйства, своевременно вскрывать и предупреждать подрывную работу агентов иностранных разведок и антисоветских элементов. Оперативный состав органов госбезопасности был обязан обеспечить своевременное получение информации о заразных заболеваниях скота и устанавливать их истинные причины. Кроме того, органы госбезопасности были нацелены на своевременное выявление попыток организации повстанческих формирований из бывших кулацких, белогвардейских, националистических элементов, членов семей репрессированных, дезертиров и иных вражеских элементов. В дополнение к этому требовалось решительно пресекать распространение провокационных слухов, антисоветских листовок, профашистскую, пораженческую и антиколхозную агитацию.

В проанализированных автором руководящих документах и директивах Центра подчеркивалось, что для правильной расстановки сил и средств органов государственной безопасности важнейшее значение имело тщательное изучение характера и состояния объектов сельского хозяйства, степени выполнения производственных планов и государственных поставок. Если какая-либо деревня, совхоз, колхоз, МТС или район в целом оказывались «неблагополучными по выполнению госпоставок», это обстоятельство при организации оперативной работы должно было учитываться в первую очередь. При этом принималось во внимание, что в западных районах Украинской ССР, Белорусской ССР и в прибалтийских республиках, освобождённых от оккупантов, действовали агенты германской разведки и созданные немцами антисоветские (в том числе подпольные) организации и враждебные советской власти националистическо-повстанческие формирования. Значительная часть этих сил, действуя в составе вооружённых банд, пыталась путём саботажа, диверсий и террористических актов препятствовать воссозданию местных органов государственной власти. Они совершали убийства руководителей и активистов местных партийных организаций, органов советской власти и государственных учреждений, уничтожали государственное и колхозное имущество, терроризировали местное население, принимавшее участие в государственных и общественных мероприятиях. В связи с этим, согласно директивам Наркомата госбезопасности, на освобождённых территориях СССР подлежали аресту пособники, активно сотрудничавшие с немцами в период оккупации, и лица, противодействовавшие восстановлению советской власти.

В период оккупации части территории СССР германские оккупационные власти привлекали к экономическому сотрудничеству местных агрономов, зоотехников и других специалистов сельского хозяйства. Часть из них использовалась на руководящих постах в организованных оккупантами краевых, областных и районных структурах земельных органов. Немецкие ставленники и пособники по заданию оккупационных властей вели пропаганду среди населения, способствовали снабжению немецкой армии продовольствием и отправке продуктов и сельскохозяйственного сырья в Германию. Выявлялись факты, когда переход на сторону врага был зачастую предопределён ненавистью к советской власти. Агенты немецких спецслужб из числа сельского населения предавали советских патриотов, подпольщиков, партизан. Автор полностью разделяет позицию тех исследователей, которые считают, что в большинстве случаев в услужение к немцам шли, разуверившись в победе над врагом, видя в добровольном сотрудничестве с оккупационными властями гарантию выживания своей семьи. Поэтому, по убеждению соискателя, объяснение статистики привлечения к уголовной ответственности за пособничество оккупантам должно опираться на тщательный анализ материалов в каждом конкретном случае. Необходимо учитывать, что в военные годы степень вины и ответственности была практически одинаковой, будь то военно-политическое сотрудничество с врагом, или оно касалось административных, экономических, культурных или духовных сфер.

Глава шестая посвящена анализу обеспечения безопасности военно-экономического потенциала СССР.

В первом параграфе главы автор подробно исследует борьбу органов госбезопасности с контрреволюционным саботажем. Преступное деяние «контрреволюционный саботаж» было определено по действовавшему в годы Великой Отечественной войны законодательству в статье 58-14 Уголовного кодекса РСФСР (и соответствующих статей уголовных кодексов союзных республик) как сознательное неисполнение кем-либо определённых обязанностей или умышленно небрежное их исполнение с целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата. Это влекло за собой наказание – лишение свободы на срок не менее одного года с конфискацией всего имущества или его части. При особо отягчающих обстоятельствах мера наказания могла быть повышена вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела с конфискацией имущества. Состав преступления считался доказанным в случае установления факта сознательного неисполнения кем-либо своих обязанностей или сознательно плохого их выполнения. Для состава преступления наличие контрреволюционного умысла было обязательным, этим контрреволюционный саботаж отличался от преступления, предусмотренного ст.111 УК РСФСР (бездействие власти и халатность).

Правоприменительная практика по статье о контрреволюционном саботаже в годы Великой Отечественной войны была связана главным образом с реализацией заданий ГКО, СНК СССР, отдельных наркоматов и ведомств, других органов государственной власти по материальному обеспечению Красной Армии, по восстановлению, укреплению и развитию военно-экономического потенциала СССР. Автор приводит данные о том, что в сфере государственного управления существовала практика ежедневных отчётов о производстве наиболее важных видов военной продукции. Органы государственной безопасности осуществляли контроль суточных графиков работы наиболее важных заводов и предприятий, выявляли причины срыва производства и официально информировали о них ГКО, ЦК ВКП(б), СНК СССР, руководителей наркоматов и ведомств, а также секретарей местных партийных органов. При рассмотрении информационных материалов органов госбезопасности, направленных в указанные инстанции, автор обращает внимание на немаловажное обстоятельство: в прямой постановке вопроса там практически нет констатации фактов не только контрреволюционных, но и иных преступлений, которые явились бы поводом составления информационных документов. Это характерно даже для самых тяжёлых периодов войны.

Автор отмечает, что привлечение рабочих к уголовной ответственности за саботаж в подавляющем большинстве случаев было связано со злостными нарушениями производственной дисциплины и негативным влиянием на трудовой коллектив. Анализ материалов о привлечения рабочих к уголовной ответственности за контрреволюционный саботаж показывает, что после репрессий в ряде случаев производственные показатели резко менялись в лучшую сторону, почти полностью прекращались прогулы, увеличивалась выработка. Подобный рост производительности труда, обусловленный арестами, в изученных автором архивных материалах зафиксирован многократно. Таким образом, с одной стороны, причины неудовлетворительного выполнения производственных заданий крылись в слабой организации работ, а с другой – аресты и предание должностных лиц суду за контрреволюционный саботаж способствовали быстрому решению экономических задач. На основании таких результатов росла уверенность в правильности избранного метода репрессий.

Обнаруженные автором архивные документы свидетельствуют, что к уголовной ответственности за срыв заданий ГКО привлекали не только рабочих и организаторов производства среднего звена, но и более крупных руководителей. Под обвинение в контрреволюционном саботаже нередко попадали те командиры производства, которые, получив дополнительные напряжённые задания по выпуску военной продукции, не бросали сразу все силы на их выполнение, не переводили рабочих на казарменное положение, а вместо этого старались избежать произвольно завышенных плановых заданий, не обеспеченных сырьём, материалами, без достаточного количества рабочих соответствующей квалификации и необходимого оборудования. Если руководители заводов пытались опереться на инженерные расчёты и обосновать перед вышестоящими инстанциями нереальность спущенных сверху производственных планов, то вероятность быть репрессированным по указанию или инициативе этих же инстанций значительно возрастала.

Всего за годы войны в промышленном и сельскохозяйственном производстве СССР за контрреволюционный саботаж было арестовано 4 789 человек, в том числе более 82% – в тыловых районах и около 18% – в районах, которые подвергались оккупации. Такое соотношение объясняется тем, что правоприменительная практика по этой статье уголовного кодекса была связана с выполнением важнейших заданий ГКО, правительства и наркоматов по восстановлению, укреплению и развитию военно-экономического потенциала СССР, а вся тяжесть решения этой задачи легла именно на тыловые регионы страны.

Во втором параграфе соискателем проанализированы архивные материалы, отражающие борьбу территориальных органов госбезопасности с вредительством. Преступное деяние «вредительство» определено в статье 58-7 УК РСФСР (и в соответствующих статьях уголовных кодексов союзных республик) как подрыв или противодействие нормальной деятельности государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения, кредитной системы, кооперации, совершённые в контрреволюционных целях. При этом для наличия полного состава преступления не требовалось наступления реального подрыва той или иной сферы социалистического строительства, важен был сам факт деяния. Как зафиксировано в архивных документах, в годы Великой Отечественной войны правоприменительная практика по вредительству, как и по статье о контрреволюционном саботаже, была также связана с реализацией заданий ГКО и СНК СССР, наркоматов и других органов государственной власти по восстановлению, укреплению и развитию военно-экономического потенциала СССР. Систематические срывы производственной программы могли стать основанием для подозрений не только в саботаже, но и во вредительстве. Плохая организация работ в ряде случаев расценивалась как умышленные действия с целью вредительства, и обвинённые в этом должностные лица привлекались к уголовной ответственности.

Анализ введённых автором в научный оборот архивных материалов позволяет утверждать, что резкое увеличение производства продукции для фронта в первые месяцы войны сопровождалось возрастанием количества недоброкачественной продукции. Высшие руководители страны это понимали и сознательно шли на допущение брака, так как боевые потери Красной Армии требовалось восполнить в кратчайшие сроки. Контроль за выполнением заданий ГКО устанавливался жёсткий, с привлечением органов государственной безопасности, нередко без учёта реальных возможностей и вопреки очевидной несостоятельности плановых заданий. Вследствие такого положения дел на производстве широко распространились очковтирательство, имели место факты преступного сращивания аппаратов отделов технического контроля (ОТК) с руководством цехов и предприятий и даже с представителями военной приёмки для сокрытия брака, значительно снижавшего боевые качества военной продукции. Пока фронт не получил некоторой передышки, качество боевой техники и вооружения военных также волновало меньше, чем количество. Но уже в первые месяцы 1942 г. из воинских частей пошёл поток рекламаций. Для предотвращения производственного брака были привлечены органы государственной безопасности, перед которыми ставилась задача активно выявлять среди бракоделов лиц, которые пользуются моментом и под видом производственного брака ведут «большую вредительскую работу». Органы госбезопасности вплотную занялись выявлением и расследованием фактов отправки на фронт бракованной продукции.

Подробный анализ документов позволил автору обратить внимание на один немаловажный фактор, который сформировался в правосознании партийных и руководящих работников задолго до Великой Отечественной войны, ещё в 30-е гг. Именно тогда утвердилась концепция, согласно которой трудности в экономике объяснялись враждебной деятельностью контрреволюционных сил и иностранных разведок. Многим руководителям всех номенклатурных уровней было выгодно опираться на эту концепцию, чтобы прикрыть собственную несостоятельность в управлении отраслевой или региональной экономикой, а также объяснить причиненный ей ущерб, который в действительности был результатом низкого уровня организации работ, бесхозяйственности, халатности, разгильдяйства, недисциплинированности и других негативных проявлений на вверенных участках административно-хозяйственной деятельности.

В подтверждение этого автор приводит следующие цифры: всего за годы войны территориальные органы государственной безопасности по обвинению во вредительстве арестовали 2 724 человека. Подавляющее большинство арестов – 80,5 % – приходилось на тыловые районы, не подвергавшиеся германской оккупации. При этом более 62% арестов, проведённых в тыловых районах, падает на первые полтора военных года, то есть на период преодоления военно-экономического кризиса. Многие до своего ареста находились в поле зрения органов госбезопасности в связи с высказываниями, которые квалифицировались как антисоветские, но после ареста в ходе «следственной обработки» обвинительные акценты смещались, и на первое место ставилось обвинение во вредительстве.

В третьем параграфе отражена противодиверсионная деятельность органов госбезопасности. Преступное деяние «диверсия» определялось статьёй 58-9 Уголовного кодекса РСФСР как контрреволюционное преступление, объектом которого являлась экономическая основа СССР – социалистическая собственность, подвергавшаяся непосредственному разрушению или повреждению. В условиях военного времени вывод из строя любого из важных объектов экономики приобретал повышенную общественную опасность, поэтому высшее руководство страны с первых дней Великой Отечественной войны потребовало самых решительных мер по борьбе с диверсиями. Находившиеся под оперативным контролем органов госбезопасности объекты экономики должны были работать без перебоев и обеспечивать стремительно возросшие потребности фронта в военной продукции. Привлечённые автором документы подтверждают, что кроме усиления охраны объектов экономики, был ужесточён режим передвижения по стране, ограничен въезд в крупные промышленные центры, а также усилен пропускной режим на объектах оборонных отраслей экономики. Во изменение паспортного режима провели перерегистрацию паспортов, у работающих в промышленности их изъяли. Эвакуированных и беженцев взяли на учёт. Одновременно выявляли политически неблагонадёжных лиц, чтобы воспрепятствовать их допуску к секретным работам и документам или организовать за ними наблюдение по месту работы на режимных объектах. Этому способствовало введение политического контроля за почтово-телеграфной корреспонденцией и телефонной связью граждан в местах расположения особо важных промышленных предприятий.

Материалы периодических проверок органами госбезопасности особо важных объектов, их охраны и пропускного режима вскрывали серьёзные недостатки в этой работе. Материалы архивов свидетельствуют, что широко распространённым явлением были грубые нарушения служебных обязанностей личным составом военизированной и вахтёрской охраны, утрата бдительности при несении службы. Территориальными органами госбезопасности принимались решительные меры по улучшению качественного состава стрелков-охранников, устранению вскрытых недостатков, однако в целом положение оставалось практически на том же весьма низком уровне. Для организаторов производства режимные меры служили более важной с их точки зрения задаче – не допустить ухода рабочих с завода в течение производственной смены. По результатам проверок, проведенных несколько месяцев спустя после начала войны, стали появляться выводы, что система охраны объектов военной экономики не обеспечивает их безопасности. Такое положение могло сложиться лишь в условиях, когда реальная подрывная деятельность противника в глубоком тылу не ощущалась, а потому и не осознавалась. Исполнение паспортного режима также имело существенные недостатки. В результате поголовной проверки, проведенной в январе-феврале 1943 г. в 52 областях, краях и республиках, было выявлено 222 662 нарушителя. Проверка вскрыла большую «засоренность» режимных городов «уголовно-преступным и всякого рода пришлым элементом». Имели место многочисленные факты многомесячного проживания по поддельным и фальшивым документам и даже вовсе без документов.

26 августа 1941 г. в связи с рядом крупных аварий с большим количеством человеческих жертв и материальным ущербом в миллионы рублей, появилась директива НКВД № 213 «Об организации противодиверсионной работы на предприятиях оборонной промышленности». Во главу угла было положено форсированное насаждение противодиверсионного осведомления на уязвимых участках. Ставилась задача негласного изучения работавших там лиц, прежде всего так называемого «антисоветского элемента». Большое внимание надлежало уделять предотвращению взрывов, аварий и пожаров. Их причины не были связаны с реальной подрывной деятельностью противника, являлись следствием бесхозяйственности, грубейших нарушений правил техники безопасности, преступной халатности или эксплуатации устаревшего и пришедшего в негодность оборудования. Привлечённые автором архивные источники содержат информацию о том, что органы государственной безопасности стремились снизить реальную опасность чрезвычайных происшествий, накапливали опыт работы с осведомителями – «противодиверсионниками», улучшали качество руководства секретными сотрудниками. Благодаря конкретным и целенаправленным инструктажам многие из них были готовы правильно и, что особенно важно, самостоятельно действовать в сложных ситуациях, в экстремальных условиях.

Автор убедительно доказывает, что вопреки реальности руководство центральных и местных партийных органов и органов НКВД не сомневалось, что в советском тылу активно действуют агенты германских спецслужб. Иные мнения подвергались резкой критике. Решительный и беспощадный отпор получали рассуждения об отсутствии агентов врага на той или иной территории. Отсутствие фактов диверсий, вредительства и террористических актов как аргумент безапелляционно отвергалось. Следуя рекомендациям Берии, работники наркомата внутренних дел зачастую оказывали неприкрытое давление на сотрудников местных Управлений НКВД и ради получения нужных показателей работы требовали решительных действий, которые вступали в противоречие с законом. По убеждению автора, во многих случаях сказывалось влияние тенденции переквалификации приобретавших повышенную социальную опасность административных и дисциплинарных проступков в уголовные преступления. Устойчивой тенденцией можно считать и ужесточение санкций за неосторожную вину работников промышленности и транспорта при наступлении тяжёлых последствий. В Постановлении от 12 февраля 1942 г. Пленум Верховного Суда СССР подчеркнул, что причинённый ущерб государству, государственным предприятиям является существенным обстоятельством при оценке общественной опасности преступления и должен соответствующим образом влиять на определение судом меры наказания. Более того, под влиянием судебной практики и толкования законодательства тяжесть настyпивших (или возможных) последствий преступления из отягчающих вину обстоятельств превращалась в существенный признак, образующий состав контрреволюционного преступления. Как показывают результаты обработки статистических данных, содержащихся в документах Центрального архива ФСБ России, около 22% арестов по статье Уголовного кодекса о диверсии, а также за «диверсионные намерения» было осуществлено в регионах, подвергавшихся оккупации и более 78% – в тыловых регионах. То есть, там, где была сосредоточена подавляющая часть производства военной продукции, где люди и оборудование работали на износ, где чаще уголовная ответственность за взрывы и пожары наступала по статье за диверсию. Всего за годы войны был привлечён к ответственности 1 771 человек.

В четвёртом параграфе рассматривается деятельность территориальных органов госбезопасности по предупреждению подрыва морально-патриотического потенциала советского тыла.

Эффективность обеспечения безопасности экономики СССР в период Великой Отечественной войны во многом зависела от морально-патриотического состояния тыла. Доверие граждан к высшему политическому руководству страны в условиях крайнего напряжения физических и духовных сил являлось существенным фактором производительного труда и гарантированного снабжения фронта. Этому фактору обе воюющие стороны придавали огромное значение. К моменту нападения на Советский Союз Германия имела мощную пропагандистскую машину и накопила значительный опыт ведения психологической войны. Идеологические акции противника были направлены на возбуждение пораженческих настроений, расслабление воли людей, подстрекательство их к антипатриотическим проявлениям и государственным преступлениям. Для достижения этих целей использовались значительные силы и средства.

Среди подрывных средств Германии в идеологической сфере одно из ведущих мест занимало радиовещание. Благодаря радио пропагандистские акции противника достигали территории даже самого глубокого тыла СССР. В связи с этим уже 25 июня 1941 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло Постановление, которым обязало сдать радиоаппараты индивидуального и коллективного пользования в органы наркомата связи. Разрешалось иметь радиоприёмники исключительно для коллективного прослушивания в строго определенные часы. Органы наркоматов государственной безопасности и внутренних дел должны были оказать необходимое содействие наркомату связи по выполнению этого постановления. Прослушивание зарубежных радиопрограмм, независимо от содержания, расценивалось как преступление. Одновременно согласно Постановлению ГКО № 37 от 6 июля 1941 г. усилился политический контроль почтово-телеграфных отправлений. Чтобы не допустить разглашения государственных и военных тайн и распространения «антисоветских, провокационно-клеветнических сообщений», направленных во вред государственным интересам СССР, наркомат государственной безопасности был обязан организовать стопроцентный просмотр писем и телеграмм, идущих из прифронтовой полосы. В областях, объявленных на военном положении, в отношении всей входящей и исходящей почтово-телеграфной корреспонденции действовала военная цензура.

В то же время проведённый автором анализ материалов показывает, что советской официальной пропагандой реальное положение дел на фронте либо замалчивалось, либо значительно искажалось. Ограничение, дозирование или полное запрещение объективной информации диктовалось государственными интересами и практиковалось всеми ведомствами. Сотрудникам средств массовой информации приходилось считаться с обширным перечнем сведений, не подлежащих разглашению, и жёстким контролем со стороны цензуры. Мобилизация духовных сил народа на отпор врагу пошла путём создания иллюзий нормального хода событий. Стремление успокоить народные массы побуждало использовать ложь и поддерживать её на уровне государственной пропаганды, заставляя безоговорочно воспринимать как единственно верное любое слово, идущее сверху. Другие источники и каналы информации энергично перекрывались. К осени 1941 г. из пользования были изъяты не только индивидуальные радиоприёмники, но и многие коллективные аппараты. Население многих тыловых областей практически лишилось возможности получать политическую информацию из Москвы. Без объективной информации о жизненно важных событиях идеологическая работа не могла быть эффективной, и в тех условиях стало неизбежным появление различного рода негативных слухов, что приводило к применению преимущественно карательных методов их предупреждения. Привлечённые автором документы подтверждают, что силовые действия зачастую сопровождались нарушениями законности и были малоэффективными: очередная волна слухов неизбежно появлялась всякий раз, когда отсутствовала объективная информация о важных для населения событиях.

В условиях войны особую социальную опасность представляли имевшие место призывы к забастовкам и расправам над коммунистами. Распространение анонимных листовок, писем и надписей с такими призывами фиксировалось в промышленных городах и непосредственно в цехах промышленных предприятий. В других случаях, которых было большинство, в анонимных проявлениях лишь отражалось реальное бедственное положение людей, резко критиковались местные и центральные органы власти за неспособность защитить интересы народных масс. Распространение таких анонимных документов квалифицировалось как контрреволюционное преступление, их авторы подлежали розыску и уголовному наказанию. Автор приводит убедительные факты, что удельный вес этой категории арестованных с каждым годом войны снижался. Всего в период Великой Отечественной войны за изготовление и распространение антисоветских листовок и анонимных документов территориальными органами госбезопасности было арестовано 1 295 человек. В целом за антисоветскую агитацию и пропаганду территориальными органами госбезопасности в годы войны было арестовано 131 178 человек, из них 91 336 человек арестовали в тыловых регионах. Анализируя статистику арестов, автор счел необходимым обратить внимание, в первую очередь, на негативные стороны общественно-политической жизни военного времени, так как именно там кроются реальные причины социальных проявлений, на выявление, предупреждение и пресечение которых были ориентированы органы государственной безопасности.

По убеждению автора, существенно ухудшили экономическое положение широких слоёв населения и предопределили политические настроения масс продовольственные затруднения. Вследствие эвакуации резко возросло население промышленных регионов, его требовалось обеспечить нормированным снабжением. Но для этого на местах не было в достаточном количестве ни запасов продовольствия, ни источников их пополнения. Реальной помощи не смог оказать и колхозный рынок. Местные власти, озабоченные в первую очередь выполнением возросших обязательных поставок сельскохозяйственной продукции государству, ограничивали вывоз колхозниками продуктов питания на продажу. К лету 1942 г. продовольственные затруднения стали ощутимы не только в городах, но и в сельской местности тех областей, где было размещено большое количество эвакуированных. Все это вызывало негативную реакцию в трудовых коллективах, острое недовольство трудящихся.

Заметное влияние на их политические настроения оказывало и отсутствие нормальных жилищно-бытовых условий в промышленных городах, население которых после размещения эвакуированных резко увеличилось. Решая сложнейшую жилищную проблему, под жильё срочно приспосабливали всё, что можно, возводили бараки, сооружали полуземлянки, рыли землянки. Физическое истощение, предельные нагрузки на работе, антисанитария и тяжёлые бытовые условия приводили к повышенной заболеваемости населения, вспышкам дизентерии, эпидемиям сыпного и брюшного тифа.

Многочисленные исследования историков показывают, что трудности и лишения военного времени подавляющее большинство трудящихся переносило мужественно и терпеливо. Вместе с тем, по убеждению соискателя, проявления недовольства рабочих и служащих были бы абсолютно незначительными, если бы не многочисленные факты бездушного отношения к согражданам со стороны государственных и партийных чиновников. В деятельности районных, городских и областных исполкомов вскрывались грубейшие нарушения законов при назначении пособий и льгот семьям красноармейцев. Недовольство трудящихся переносилось с конкретного бюрократа на всю социально-политическую систему. Территориальные органы государственной безопасности систематически получали тревожащие их сведения о фактах и проявлениях с «возможными политическими последствиями», и информация «о нездоровых политических настроениях трудящихся» потоком шла в инстанции, но обстановка почти не менялась, а в ряде случаев становилась даже хуже прежней.

Исследованные автором архивные материалы со всей очевидностью показывают, что произвол местных властей проявлялся и в решении хозяйственных задач. Широко практиковались разного рода мобилизации и дополнительные виды трудовой повинности, у населения нередко изымали строительные материалы без всякого документального оформления, отбирали домашнюю живность в счёт уплаты государственных налогов и поставок и т. п. Делалось всё это на основании постановлений исполкомов местных Советов, которые совершенно произвольно вводили ответственность «по законам военного времени» за неисполнение своих незаконных решений. Местные органы власти грубо нарушали законные права и интересы граждан и своими противоправными действиями провоцировали антисоветские проявления. Должностные преступления носили массовый характер. Территориальные органы государственной безопасности вскрывали многочисленные факты злоупотреблений служебным положением и информировали о них местные комитеты ВКП (б).

Обобщая материалы по борьбе с антисоветской агитацией и пропагандой, автор подчеркивает, что с самого начала и в ходе Великой Отечественной войны органами госбезопасности фиксировался переход на патриотические позиции значительной части лиц, которые находились в поле зрения органов госбезопасности как антисоветские элементы. В связи с этим почти во всех органах госбезопасности имело место прекращение агентурных разработок. Зафиксированы неединичные случаи, когда объекты этих разработок, перешедшие на патриотические позиции, в дальнейшем проявляли себя только положительно и за свой самоотверженный труд награждались орденами и медалями.

В

Blog

Деятельность территориальных органов государственной безопасности СССР в сфере военной экономики. 1941-1945 гг. (на архивных материалах)