Новосибирск

Вид материала

Книга

Содержание Принцип эмергентности Принцип аксиологичности Понятие биосоциальности и становление естественно-научной проблемы биосоциальной эволюции 2.1. Определение понятия

Подобный материал:

• Ю. В. Олейников Философско-методологические основы экологического знания, 76.92kb.
• Расписание рейсов по маршруту Новосибирск Бангкок (Таиланд) Новосибирск, а/к «Nord, 28.71kb.
• Расписание движения автобусов расписание движения автобусов Новосибирск – Чибит – Новосибирск, 38.5kb.
• Методические указания к расчетно-графической работе Новосибирск, 2007, 254.17kb.
• Отчет о результатах поездки делегации сгупс во Францию в фирму «Фрейссине», 86.31kb.
• Храмов Ю. А. Хронобиологические аспекты лечения артериальной гипертензии на курортах, 211.99kb.
• Новосибирск родной город, 369.72kb.
• Новосибирск, 1636.65kb.
• Ооо "Оценка собственности", г. Новосибирск, ул. Терешковой, д. 29, т. 330-12-42, 1475.72kb.
• Концепция новосибирск 2009, 146.03kb.

Принцип самоорганизации — это подход к биологическим и социальным системам как к самоорганизующимся системам, т. е. способным к изменению внешних и внутренних условий своего существования (организация внешней среды, ее приспособление к своим нуждам, с одной стороны, и способность совершенствовать свою организацию с учетом прошлого опыта — с другой). У. Р. Эшби в 1947 г. с помощью понятия самоорганизующейся системы охарактеризовал существенное свойство всякого биологического объекта. Признание за биологическим объектом способности к самоорганизации, может быть, и не следует рассматривать в качестве познавательного принципа, но, когда мы расширяем понятие самоорганизации «вверх» (в зоо- и homo-социологию) и «вниз» (в мир физических процессов), он необходимо становится принципом научного познания.

Социология, «преодолев» организмизм Спенсера, настолько далеко ушла в своей теории от идей системности и самоорганизации, так стремилась к физико-химической редукции элементарных актов взаимодействия людей, что сейчас, практически лишившись теоретического единства, все больше становится искусством, прикладной наукой. Физически ориентированный позитивизм П. Сорокина, заложенный в его «Систему социологии» [Сорокин, 1920, с. IX—XIII], сказался соответствующим образом через 50 лет. Теперь социологии, как и физике, нужна своя «единая теория взаимодействий», а для этого ей нужна и методология, построенная на специфической теории познания (несомненно, что не на естественно-научной, но в то же время это не должна быть и «чисто гуманитарная» гносеология).

Принцип самоорганизации получил импульс к развитию внутри самой физики — в неравновесной термодинамике, независимо от биологии. Это произошло благодаря многолетнему исследованию И. Пригожиным простых физических и химических распределенных систем, не находящихся в состоянии равновесия (неравновесных и необратимых процессов). Основной теоретико-методологический результат его исследований никак не может быть соотнесен с классическими представлениями физики: в распределенной среде, состоящей из простых элементов и находящейся вдали от равновесия, возможно спонтанное и самопроизвольное образование достаточно сложных систем, так называемых диссипативных структур [Пригожий, 1987; Пригожин, Стенгерс, 1986].

Но самоорганизация — это функционирование сложных систем, которые имеют свойства совершенно иные, чем свойства классических физических систем. А «главные черты сложности суть необратимость и стохастичность. Ныне эти понятия начинают проникать на фундаментальный уровень описания природы» [Пригожин, 1987, с. 47]. Кроме того, подобным сложным химическим и биологическим системам присущи и такие свойства, как «погруженность» в среду, невозможность существования вне среды (а значит, и внутренняя, спонтанная активность). Для них харак­терно также «наличие множества устойчивых состояний, в противоположность близким к равновесию ситуациям, где имеется всего одно устойчивое состояние» (Там же, с. 50]. И это свойство мультиустойчивости сложной системы есть причина появления у системы истории: конкретные устойчивые состояния зависят от пути, по которому система развивается. Поэтому для такой системы «будущее остается открытым» [Там же, с. 55].

Как видим, выявленный Пригожиным новый класс физических систем с неклассическими свойствами удивительно напоминает в принципиальных своих чертах биологические и социальные системы (живые системы со сложным поведением). Методология изучения таких Систем по необходимости должна быть иной, и, надо думать, новая методология изменит образ всей науки [Пригожин, Стенгерс, 1986].

Эмпирические исследования, широко развернувшиеся на основе идей Пригожина, свидетельствуют о всеобщности процессов самоорганизации в природе. Самоорганизация оказалась свойством, в равной мере присущим и живой, и неживой природе. Мы не только «живем в мире неустойчивых динамических систем» [Пригожий, 1987, с. 54], мы живем в мире порядка, к котором хаос может появляться только в результате взаимодействия систем. Возможно, наука находится на пороге смены «тем»: «тема» порядка, возникающего из хаоса, древняя как сама цивилизация, уступает место альтернативной «теме» всеобщего порядка, в котором локально и обратимо возникает хаос как необходимый момент взаимодействия пришедших в соприкосновение систем.

Как мы уже видели, принцип самоорганизации тесно смыкается с принципом историзма: только у самоорганизующейся системы есть история, поскольку для нее существуют время и выбор пути из множества возможных. Подчеркнем последнее обстоятельство. Это то, что связывает между собой принципы историзма, самоорганизации и аксиологичности.

Принцип эмергентности (от лат. emergo — появляюсь, возникаю; англ. вариант: «эмерджентность») предполагает холистический, целостный подход к изучению всякого объекта, несводимость свойств объекта к свойствам его структурных элементов. Принцип эмергентности всего полнее выражен в системном подходе (он даже может быть назван принципом системности). В соответствии с данным принципом научный анализ функционирования (поведения) сложных биологических и социальных систем не может быть сведен к анализу функционирования составляющих их элементов (в «идеале» — к физико-химическим процессам).

Всякая сложная система, в определении Ю. А. Шрейдера [1983], в принципе не может быть описана исчерпывающим образом — в смысле полноты описания физических объектов. Более того, она не может быть описана единственным образом. Фактически это означает, что отсутствует единственный, привилегированный способ описания поведения системы. «Обычные физикалистские нормативы описания объектов непригодны для представления знания о сложных системах. В них нет средств описывать знания о целостности объекта, включать в знание об объекте саму познавательную деятельность, ценностные аспекты и поиск целеполагающих факторов» [Там же, с. 110].

В отличие от физикалистского норматива описания, для которого характерна модальность долженствования, описание сложных систем должно вестись в модальности возможного. Это связано с неполнотой описания поведения сложной системы: знание поведения ее отдельных элементов или регулятивных структур не позволяет судить о работе всей системы. «Нормативы описания сложной системы как бы заранее рассчитаны на неполноту имеющегося знания. Этим они принципиально отличаются от физикалистских нормативов, включающих в себя предположение о том, что в принципе при подключении достаточных вспомогательных средств может быть получено полное знание об объекте исследования» [Там же, с. 112].

Неполнота и неоднозначность описания сложной системы, выступающие как результат применения принципа эмергентности, обязаны своим «явлением» тому, что новое качество, возникающее в сложной системе и в ее поведении, по сравнению с составляющими ее элементами и их поведением, как правило, нематериального, нефизического порядка. Это новое качество есть некий «лишенный телесности» продукт взаимодействия элементов.

Хорошим аргументом в пользу такого утверждения служит определение специфики социологии, которое дает II. А. Сорокин [1920, с. 237—247]. На коренной вопрос, «суть ли коллективное единство или общество реально существующее явление, или же оно реально не существует, реально даны только индивиды, их составляющие» [Там же, с. 237], он отвечает, совершенно верно подчеркивая специфику общества как сложной системы: «...общество, или коллективное единство, как совокупность взаимодействующих людей, отличная от простой суммы не взаимодействующих людей, существует. В качестве такой реальности sui generis оно имеет ряд свойств, явлений и процессов, которых нет и не может быть в сумме изолированных индивидов. Но, вопреки реализму, общество существует не «вне» и «независимо» от индивидов, а только как система взаимодействующих единиц, без которых и вне которых оно немыслимо и невозможно, как невозможно всякое явление без всех составляющих его элементов» [Там же, с. 247].

Целостность сложной системы, обладающей сложным поведением, порождена взаимодействием ее элементов. Устойчивость и повторяемость взаимодействий, необходимые для самого существования системы, приобретают значение регулятивных механизмов. Принцип же действия регулятивных механизмов основан на «нормативности»: всякая регуляция предполагает «знание» системой «нормы» каждого конкретного поведения, а наряду с ним и «знание» о границах «нормального» поведения. Это первый аспект.

Второй аспект заключается в том, что сложное поведение не только многофункционально и вариативно — оно должно быть иерархически организовано, «целесообразно», т. е. отдельные виды поведения должны реализовываться адекватно ситуации и не конкурировать друг с другом. Такая иерархическая организованность поведения в соответствии со значимостью его отдельных видов в каждый данный момент времени и в каждой конкретной ситуации и вместе с тем нормативность поведения, невыход его «за границы разумного» для данной системы требуют, чтобы сложная система имела особенный регулятивный механизм — механизм оценки приоритетов. Иными словами, сложная система должна располагать своей собственной «системой ценностей», позволяющей ей определять значимость каждой формы поведения в каждой кон­кретной ситуации.

Признание за сложной системой способности ее к оценке приоритетов поведения обусловливает введение еще одного принципа—принципа аксиологичности.

Принцип аксиологичности означает такой подход к исследованию поведения сложной системы, когда предполагается, что системе свойственны целенаправленное поведение, выбор приоритетных целей из совокупности значимых целей в каждый конкретный момент времени и что система имеет особую регулятивную подсистему, иерархию ценностей, которая организует «нормативность» поведения системы.

Вообще говоря, всякое поведение есть выбор из нескольких вариантов. В простейшем случае, в случае с тропизмами, этот выбор генетически и даже морфологически (на цитологическом и анатомическом уровнях) детерминирован: раздражение достаточно просто устроенных рецепторов инфузории специфичным для них раздражителем (светом, химическим соединением) вызывает столь же специфичную и однозначную реакцию хотя возможна и другая реакция. Организм, способный реагировать на раздражители, уже изначально стоит перед альтернативой — реагировать или не реагировать па конкретный раздражитель. Отсутствие реакции на значимый раздражитель — это тоже значимое поведение. Системы со сложным поведением чаще имеют не альтернативу, а большой набор различных вариантов ответа на действие одного-единственного раздражителя. Эта вариативность обусловлена не природой раздражителя, а природой самой системы. Конкретный ответ зависит от контекста.

Наличие потребностей и иерархии потребностей предполагает и план поведения. В его простейшей форме это необходимость планирования непосредственного поведения, чтобы достичь поставленной цели (например, поиски и поимка жертвы кошкой заставляют предполагать у нее наличие уже сложного плана поведения).

Таким образом, необходимыми компонентами сложного поведения являются выбор из нескольких вариантов поведения, следовательно, наличие подсистемы ценностей в качестве регулятивного механизма. Тогда в понятие «ценность» следует вкладывать очень широкое содержание — то, что имеет жизненное значение для системы (в одном случае это витальные потребности — в пище, любви, сородичах, в другом — высшие, например интеллектуально-волевые, потребности). Иерархия ценностей — ранжирование по значимости достаточно большого набора ценностей, которое не определяется раз и навсегда.

Подход к описанию поведения системы на основе принципа аксиологичности предполагает недоопределенность самого описания (исследователю не известна целиком система ценностей и правила, по которым изменяются ранги ценностей), а потому и принципиальную неполноту описания системы. Поведение системы не может быть предсказано полностью, часто узловые моменты его (периоды принятия решений) для наблюдателя приобретают стохастичность.

Итак, принципы историзма, самоорганизации, эмергентности и аксиологичности, возможно, составляют гносеологическую систему поведенческих наук. Она отлична как от физикалистской, так и от гуманитарной гносеологии. Возникающая на ее основе методология есть методология системного подхода. Поэтому принципы описания поведения сложных систем суть, по-видимому, нормативы системного описания [Шрейдер, 1983].

Само во себе описание «новой» гносеологии представляет собой на более чем благую попытку. В практическом плане важнее следующий шаг: описание и анализ поведения сложных систем (в данном случае социальных систем), основывающиеся максимально последовательно на описанных принципах познания. Такая попытка и будет предпринята в третьей и четвертой главах. Однако прежде, чем перейти к этому, мне кажется необходимым проанализировать и свести воедино все иные подходы к описанию сложных социальных систем, которые были предприняты в биологии и социологии. Говоря традиционным языком, надо рассмотреть историю вопроса, где в силу его специфики доминирующее положение занимают биологические подходы. На самом деле, конечно, биосоциальная проблематика никогда не относилась исключительно к компетенции биологических паук, она являлась и является главным связующим звеном между биологией и социогуманитарными дисциплинами.

 


Назад на содержание

ГЛАВА 2

ПОНЯТИЕ БИОСОЦИАЛЬНОСТИ И СТАНОВЛЕНИЕ ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНОЙ ПРОБЛЕМЫ БИОСОЦИАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИИ

 

Более ста лет назад А. Эспинас, французский философ, социолог и экономист, начал свою книгу «Социальная жизнь животных» следующими словами: «Факт существования животных обществ (societes) известен, но не объяснен. До сих пор он не был связан ни с ка­ким общим законом природы. Рассуждения о нем, едва выходящие за пределы констатирования явления, встречаются в трудах натуралистов как бы случайно: там и сям вы найдете у них простые указания на из­вестные агломерации животных, которые они называют то колониями, то республиками или государствами. Но названия эти мало способствуют уяснению природы животных обществ, так как в свою очередь и политики, желая распределить социальные тела по свойствам, сближающим их с другими существами, и обращая внимание одни на их промышленность, другие—на многолюдство, третьи, наконец, на их медленное и самопроизвольное возрастание, называют эти тела то ульями, то муравейниками, то полипняками и даже деревьями. Таким образом, в то время как натуралисты, подчиняясь безотчетной необходимости обобщения, сравнивали животные общества с челове­ческими, политики, движимые тем же побуждением, уподобляли человеческие общества общинам живот­ных. Но так как ни те, ни другие из них не стреми­лись к уяснению источников и основной сути этого сравнения, то они обоюдно только увеличивали сво­ими уподоблениями общую путаницу вместо того, чтоб сколько-нибудь ее рассеять» [Эспинас, 1882, с. 1-2].

К сожалению, эти слова остаются справедливыми до сих пор: несмотря на колоссальный прогресс прак­тически во всех областях науки, в объяснении и теоре­тическом анализе социального поведения животных (как природной предпосылки эволюции общественной жизни человека) мало что изменилось. За это время был предпринят целый ряд попыток решить проблему развития социальности у животных и тем самым найти место представлению о социальности в системе представ­лений биологии, соотнести развитие человеческого об­щества с его природными корнями. Однако мы и сегодня не имеем тех результатов, которые стали бы значи­тельным этапом в движении нашего познания.

В своей исторической книге Эспинас наметил все будущие трудности в исследовании социальности у животных и проблемы ранних этапов социогенеза че­ловека: «Тщетны и бесплодны,— писал он,— все столь часто возобновляемые попытки открыть законы соци­альной жизни в человеческом обществе, независимо от ее проявлений в остальной природе. Нельзя, од­нако же, не заметить, что одного простого сближения или аналогии тут мало: для точного определения иско­мых отношений... требуется глубокое изучение обоих предметов, или, вернее, терминов сравнения» [Там же, с. 2].

Но такое изучение под силу только специальной научной дисциплине, у которой есть свой предмет, свои методы и свой объект. Между тем до сих пор даже название этой дисциплины не устоялось: то ее назы­вают социологией животных, то социоэтологией или социобиологией. Кстати, и представление о предмете исследования каждый раз оказывается немного, но иным. Однако во всех случаях перспективы развития этой биологической дисциплины неразрывно связаны с решением вопросов социоантропогенеза, а следова­тельно, с социогуманитарным знанием. Каково бы ни было отношение исследователей социального пове­дения животных к гуманитарным дисциплинам, пред­мет их исследования требует междисциплинарного подхода.

Подобный междисциплинарный статус данного направления обусловливает практическую и теорети­ческую значимость получаемых в его рамках резуль­татов и поэтому периодически вызывает чрезмерный интерес философов и методологов, как это наблюда­ется теперь в отношении социобиологии.

 

2.1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ

 

Представляется необходимым рассмотреть круг тех основных понятий, которые используются при изу­чении надындивидуального поведения (взаимодействия) животных и организационных структур, возникающих в результате такого взаимодействия. Это существенно я потому, что в нашей биологической литературе на­блюдается сильный терминологический разнобой и мы обнаруживаем подчас совершенно поразительное со­седство терминов. Анализа требуют три основных понятия: биосоциальности, социального поведения и социальной системы (сообщества).

«Б и о с о ц и а л ь н о с т ь» — основное понятие в структуре наших рассуждений. Оно отражает то простое, но далеко не очевидное даже для этологов положение, которое было сформулировано А. Эспинасом в качестве своего рода «социобиологической акси­омы»: «...совместная жизнь в животном царстве не составляет случайного явления; она появляется не по прихоти или какому-либо капризу то там, то здесь; это совсем не привилегия (как часто думают) несколь­ких отдельно стоящих на зоологической лестнице ви­дов, каковы, например, бобры, пчелы и муравьи, а, напротив,— как мы надеемся доказать в этом сочи­нении — нормальный, постоянный и всемирный факт» [Эспинас, 1882, с. 3]

Первый и непосредственный вывод из этой акси­омы — утверждение о первичности биосоциальности: она есть имманентное свойство живого, следовательно, возникает одновременно с появлением жизни. Данное утверждение можно назвать «сильным» утверждением— оно предполагает независимость феномена биосоциаль­ности от феномена собственно органической жизни ¹.

 

¹ Достаточно подробные и аргументированные обоснования такой позиции приведены В. Я. Новаком [1967] и В. В. Иваницким [1984].

 

Однако есть и другая, быть может более распро­страненная, точка зрения на феномен биосоциальности. В соответствии с ней биосоциальность понимается как эпифеномен биологической (прежде всего органиче­ской) эволюции и считается, что как таковой она воз­никает лишь на достаточно поздних, развитых стадиях биологической эволюции. Это — «слабое» утверждение о вторичности биосоциальности, приспособительном характере ее, т. е. об обусловленности се органиче­ской эволюцией.

Существует и третья точка зрения на феномен био­социальности, но она, по моему мнению, представляет сейчас лишь исторический интерес. Согласно этой точке зрения, биосоциальность есть специфически чело­веческий феномен, который характеризует начальные этапы становления общества.

Обосновать введение данного понятия, вообще го­воря, нетрудно. На интуитивном уровне очевидно, что существование всякой биологической системы возмож­но лишь при наличии среды. (На самом деле это неде­лимая пара понятий: «организм — среда»; в конечном счете и жизнь можно было бы определить как то, что имеет среду). Но что такое среда для биосистемы? Это то, с чем (и с кем) осуществляется взаимодействие. Фундаментальным условием существования всякого организма является взаимодействие его со своей средой. Эти, вообще-то, тривиальные, рассуждения, необхо­димы нам лишь в качестве посылок для определения понятия биосоциальности.

Для организма среда имеет две формы, т. е. для него существуют «две среды». «Первую» среду состав­ляют так называемые абиотические и биотические факторы: климатофизические, экологические; «вторую» же среду составляют себе подобные организмы — конспецифики. Формы и принципы взаимодействия с «первой» и «второй» средами существенно различаются.

Под феноменом биосоциальности понимаются имен­но взаимодействия организма со «второй» средой — с представителями своего вида. Но это слишком широкое и неуточненное определение, которое годится, видимо, лишь при описании таких далеких от нас видов, как бактерии или простейшие многоклеточные. Сузить понятие можно следующим определением; биосоциальность — это имманентное свойство организ­мов, заключающееся в способности устанавливать и поддерживать взаимодействия с конспецификами на разных уровнях интеграции ².

 

² Ср. определение, данное В. В. Иваницким [1984, с. 74]. А В. Новак [1967] под биосоциальностью (или, по его термино­логии, социабельностью) понимает «потенциальную способность молекул нуклеопротеидов образовывать структурные ассоциа­ции все возрастающей сложности» (с. 387).

 

Представление о взаимодействии на разных уров­нях интеграции отражает тот известный факт, что взаимодействовать могут как отдельные индивиды, так и группы или целые сообщества. Во всех указанных случаях характер взаимодействий различен. Этот мо­мент считал принципиально важным Эспинас (а вслед за ним считает и В. Новак). По признаку доминирова­ния того или иного вида взаимодействий он выделял три основных типа сообществ у животных, три основ­ные ступени эволюции социальности: сообщества, ба­зирующиеся на взаимодействиях, связанных с сов­местным потреблением пищи, на взаимодействиях, обу­словленных функцией воспроизводства, и на взаимо­действиях «вследствие причин чисто интеллектуального характера» [Эспинас, 1882, с. 386]. Таким образом, по мнению Эспинаса, лишь взаимодействия на третьем уровне интеграции есть истинно социальные (и соот­ветственно лишь сообщества, образующиеся в резуль­тате этих взаимодействий, могут быть отнесены к «ис­тинным» сообществам).

Понятие «биосоциальность» специфицируется, уточняется через понятие «с