Новосибирск

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Ю. В. Олейников Философско-методологические основы экологического знания, 76.92kb.
• Расписание рейсов по маршруту Новосибирск Бангкок (Таиланд) Новосибирск, а/к «Nord, 28.71kb.
• Расписание движения автобусов расписание движения автобусов Новосибирск – Чибит – Новосибирск, 38.5kb.
• Методические указания к расчетно-графической работе Новосибирск, 2007, 254.17kb.
• Отчет о результатах поездки делегации сгупс во Францию в фирму «Фрейссине», 86.31kb.
• Храмов Ю. А. Хронобиологические аспекты лечения артериальной гипертензии на курортах, 211.99kb.
• Новосибирск родной город, 369.72kb.
• Новосибирск, 1636.65kb.
• Ооо "Оценка собственности", г. Новосибирск, ул. Терешковой, д. 29, т. 330-12-42, 1475.72kb.
• Концепция новосибирск 2009, 146.03kb.

Рис. 9.

 

 

Таким образом, концепция биосоциальности засло­няется проблемой первичности—вторичности, которая в основном и составляет предмет спора между исследо­вателями. Часть теоретиков придерживаются взгляда на социальность как па атрибут жизни (А. Эспинас, П. А. Кропоткин, У. Олли, В. Винне-Эдвардс, Дж. Крук, Е. Н. Панов, В. Новак, В. В. Иваницкий и др.). Это своего рода холистическое направление в зоосоциологии и социоэтологии. Подавляющее же большинство разделяют первую точку зрения, считают биосоциаль­ность вторичной и поздней адаптацией (К. Лоренц, Н. Тинберген, Э. Вильсон, М. Рьюз — исследователи, стоящие у истоков этологии и социобиологии). Это своеобразный атомизм в науках о поведении.

Подобная альтернативность в подходах к биосо­циальности может быть проиллюстрирована простой схемой. На рис. 9 представлено максимально упрощен­ное филогенетическое древо в виде одного ствола (1),-устремленного вверх, что символизирует прогрессивную биологическую эволюцию (ось ά — ω) во времени (ось t). Кривой 2 показано представление о развитии социальности непосредственно из биологического (орга­нического) ствола на поздних этапах эволюции. Кри­вая 3 показывает представление о биосоциальности как атрибуте жизни (биосоциальность возникает вместе с возникновением жизни и эволюционирует параллель­но с органической эволюцией).

Каким образом строится эта схема? Здесь принима­ется целый ряд допущений совершенно гипотетического характера. Они в конечном счете не позволяют нам предпочесть одно из двух представлений о биосоциаль­ной эволюции. То есть в действительности мы не распо­лагаем критериями достоверности того либо другого варианта, они в равной мере гипотетичны и спекуля­тивны.

Реально мы располагаем лишь данными об уровне биологической организации современных и вымерших видов животных. На этом основании выстраивается пресловутая scala naturae, зоологическая лестница су­ществ (на схеме вертикальная линия, отмечающая на­стоящее время t_н), где организмы ранжированы по признаку «высший — низший» с использованием морфофункциональных, т. е. органических, критериев. За­тем предполагается, что низшие формы древнее высших, поскольку основное наше допущение — о существова­нии прогрессивной эволюции. Благодаря этому предпо­ложению мы проецируем каждую из ступеней зоологи­ческой лестницы назад, в глубь веков, и чем ниже ор­ганизация организма, тем более древним мы его при­знаем¹. Получилось как бы само собой филогенетиче­ское древо, устремленное ввысь. Следующее допущение заключается в том, что уровень социальной организации соответствует уровню биологической организации. И ввысь устремляется «древо социальных форм».

 

¹ Хотя, например, никто не знает, насколько древен про­стейший организм Amoeba proteus.

 

Так мы приходим к одному из двух вариантов одного общего вывода: имеет место биосоциальная эволюция, характеризующаяся прогрессивной направленностью. Но этот вывод — только плод наших умозрительных рассуждений. Равноправна с ним и совсем другая точка зрения на биосоциальную эволюцию, также не подкреп­ленная достаточными логическими рассуждениями а основывающаяся больше на результатах эмпирических сопоставлений.

Начавшееся сейчас как реакция на ортодоксальный «прогрессистский» эволюционизм развитие новых взгля­дов на глобальные эволюционные процессы (например, представления И. Пригожина, Н. Н. Моисеева, В. А. Красилова) открывает и новые (вообще говоря, про­сто давно забытые) подходы к проблеме биосоциальной эволюции. Вопрос может быть поставлен не только таким образом, что социогенез не детерминирован фило­генезом и развивается по собственному пути. Возможна и более радикальная формулировка: социогенез есть непрерывный процесс прогрессивного развития социаль­ных форм в едином ряду «от амебы до человека». Одна­ко эта позиция (ее разделяют А. Эспинас, В. Новак и др.) лишена каких-либо оснований — и теоретических, и эмпирических. Правомернее говорить о множестве не связанных между собой, независимых и по проис­хождению путей социальной эволюции на уровне таксонов низшей иерархии (род, семейство, отряд). Но имеет\ право на существование и более радикальная точка зрения (и я больше всего склоняюсь именно к ней): биосоциальная эволюция на макроуровне есть фикция, артефакт, вызванный искажением наблюдаемо­го явления, когда представление о нем преломляется сквозь призму нашего «панэволюционизма».

В сознании европейских ученых уже два тысячеле­тия доминирует тема «порядка, возникающего из хао­са». Одно из важнейших достижений повой методоло­гии науки — релятивизм нашего научного мировоз­зрения. Оказывается, допустим универсальный эволю­ционизм как взгляд на мир, на бытие, находящееся в процессе непрерывного становления (прогрессивного развития, созидания нового) и разрушения одновремен­но: из хаоса возникают вихри — упорядоченные структуры, которые затем разрушаются и дают материал для нового становления (при этом остается открытым вопрос, каков общий баланс рожденных новых форм и разрушенных старых) [Моисеев, 1987 ]. Между тем современная космология не создает теоретических пре­пятствий для формулирования альтернативной идеи, которая к тому же имеет ощутимые шансы на выжива­ние. Эта идея заключается в том, что "мир есть скорее порядок, в котором возникает хаос, чем порядок, воз­никающий из хаоса.

Считая такой подход к эволюционной проблематике не лишенным оснований, мы имеем право и можем выдвигать научные обоснования представления, соглас­но которому биосоциальная эволюция — это не непре­рывный процесс перехода одной формы сообщества в другую, более высокого уровня организации, сопро­вождающий органическое развитие в царстве животных от самых низших до самых продвинутых форм. Воз­можно, что в действительности эволюция биосоциально­сти имеет место лишь па уровне вида. С этих позиций эволюция социальности аналогична микроэволюции и заключается в развитии (как прогрессивном, так и в равной мере регрессивном) организации взаимоотношений в пределах вида.

Еще более радикальным будет утверждение, что вообще нельзя говорить о какой бы то ни было био­социальной эволюции, которая была бы аналогична органической эволюции. Есть смысл говорить лишь о социальной истории. Ясно, что история может быть и прогрессивной, и регрессивной, время в ней может вообще не двигаться, а может течь слишком быстро, Как история любого этноса и любого народа не бывает изолированной от истории соседних народов и этносов, так и история сообществ в «биологических сферах» есть соистория (по аналогии с коэволюцией). Социаль­ное развитие и упадок, стагнация и катастрофы, кото­рые переживают сообщества и которые мы в принципе можем описать, происходят сопряженно с аналогич­ными процессами, протекающими в соседних родствен­ных сообществах и даже в сообществах других видов ².

 

² Превосходный пример соистории социальных систем во многовидовых сообществах муравьев представлен Ж. И. Резни­ковой [1983]: сообщества разных видов находятся в настолько тесной взаимосвязи друг с другом, что происходит определенная специализация, позволяющая говорить о многовидовом сооб­ществе.

 

Итак, высказано предположение, что в равной мере правдоподобны два альтернативных представления: и представление, утверждающее всеобщую прогрессив­ную эволюцию социальности у животных, и представ­ление, отрицающее наличие социальной эволюции на макроуровне и допускающее ее лишь на внутривидо­вом (популяционном) уровне. Вторая точка зрения имеет и более сильный вариант: вообще нельзя говорить ни о какой социальной эволюции можно говорить лишь о социальной истории.

Если первое представление, как давно укрепивше­еся и перешедшее в область «менталитета», так что оно отошло в разряд банальных фактов, обоснований не требует (хотя, еще раз повторю, оно совсем бездока­зательно в строгом смысле, так как «доказательством» является простое указание на группу объектов, искус­ственно расположенных в ряд, — органических форм, обладающих более или менее сложным поведением), то второе кажется пока совершенно безосновательным, хотя безосновательно оно ровно настолько же, на­сколько и первое. Я думаю, стоит привести некоторые, самые первые аргументы в пользу принятия такого представления.

Во-первых, современные широкие исследования в области молекулярной биологии, цитологии, генетики и морфологии, экологии и физиологии дали один методологически важный результат. Оказалось, что эволюционные процессы в органическом мире на молекулярном, генном, хромосомном и анатомическом уровнях совпадают. Скорости и направления молекулярной, генной (на уровне отдельных генов), хромосомной и анатомической («классической», по которой мы прежде всего и привыкли оценивать уровень развития того или иного вида) эволюции оказались существенно раз­ными. Первые сомнения здесь начали закрадываться, по-видимому, после того, как обнаружилось, что по ДНК различия между человеком и шимпанзе не превышают 2 %, т. е. составляют уровень внутривидовых вариаций, в то время как морфологические различия между ними были на уровне представителей разных семейств. Человеческое самолюбие было уязвлено, и это повлекло за собой более тщательные и целенаправ­ленные исследования.

Возможно, что идея о несовпадении эволюции на разных уровнях и была первоначально попыткой объ­яснить противоречия в наблюдаемых фактах. Но она ^; подтверждается все большим числом эксперименталь­ных данных. Раз оказывается возможным, что на уров­не отдельного организма его разные «части» эволюцио­нируют с разной скоростью, то не допустимо ли еще большее несоответствие между эволюцией материаль­ных структур и развитием поведения? Видимо, допу­стимо.

Во-вторых, аргументом, подтверждающим несоответ­ствие филогенеза и социогенеза, выступает многообра­зие форм социальной организации в животном мире, не связанное с определенным положением вида, обла­дающего той или иной формой социальной организации, на «зоологической лестнице». Более того, у одного вида социальные системы могут очень значительно раз­личаться. И одновременно сходные формы сообществ наблюдаются у видов, таксономически очень далеких друг от друга.

Подобное многообразие и аналогичность социальных систем сочетаются с уже рассмотренными в четвертой главе инвариантами социальной организации. Сама воз­можность выделения ограниченной группы инвариант­ных форм внутривидовых взаимоотношений, которые независимы ни от анатомофизиологических особенно­стей, ни от организации мозга и рецепторов, ни от особенностей высшей нервной деятельности, ни от при­родных условий и образа жизни животных, свидетель­ствует о том, что базисные, первичные формы отно­шений не могут эволюционировать — усложняться или упрощаться. Они таковы, каковы по своей природе. Эволюционным изменениям могут подвергаться те кон­кретные формы, в которых реально воплощены инвариантные типы отношений.

Здесь более всего подходит известное древнее выра­жение: «Из глины делают сосуды, по употребление сосудов зависит от пустоты в них». Формы сосудов могут быть самыми разнообразными, простыми и слож­ными, но все они имеют одно-единственное общее пред­назначение — создавать пустоту внутри. Эту самую пу­стоту и было предложено называть социальным архе­типом. Когда содержание едино, эволюция форм не ведет к эволюции организации. А ведь только в послед­нем случае мы говорим о глобальной прогрессивной эволюции. В случае же единства содержания следует говорить не об эволюции, а только о трансформации форм. Именно в этом смысле я считаю все примеры, демонстрирующие факт социальной эволюции, арте­фактом, ошибкой познания, представлением, искажен­ным в силу специфики эпистемологии современного естествознания.

Главной отличительной особенностью биологическо­го мышления в последние сто пятьдесят-двести лет является эволюционизм. Не просто «все течет», но все прогрессивно развивается! Поэтому всякое новое зна­ние принимается научным сообществом, только если оно выдержано в эволюционном ключе. Именно поэтому, -возникает и проблема биосоциальной эволюции. Она соотносится со стереотипами нашего естественно-научного мышления, и ни у кого не возникает сомнения в истинности и обоснованности такого взгляда на со­циальную жизнь животных. Мне кажется, что именно теперь, когда интерес к проблеме биосоциальности вновь усилился, необходимо критично подойти к ут­вердившимся представлениям, пересмотреть теорию по­знания и заново взглянуть на обоснованность интерпретаций полученный фактов. Результат не будет столь убедительным и однозначным, как нам это думается до сих пор.

Привычное представление о прогрессивной эволю­ции социальной жизни от простых организмов до чело­века уже не кажется непоколебимой аксиомой. Но в настоящее время мало кто воспринимает и тот взгляд на проблему биосоциальной эволюции, который мне представляется более обоснованным, чем традиционный: социальная жизнь не эволюционирует, подобно живым существам, она имеет только свою, социальную, историю, единственную и уникальную для каждого вида и для каждой популяции.