Государственная идеология в россии второй четверти XIX века: пропаганда и реализация

Вид материалаАвтореферат

Содержание


Троицкий Николай Алексеевич
Лобачева Галина Викторовна
Общая характеристика работы
Объектом исследования
Степень научной разработки темы.
Цели и задачи диссертационной работы.
Методологическая основа исследования.
Хронологические рамки исследования
Источниковая основа диссертации.
Научная новизна исследования.
Практическая значимость исследования.
Апробация результатов.
Структура диссертации.
Первая глава «Теория «официальной народности» как составляющая часть внутренней политики Николая I»
Во второй главе «Культурный аспект реализации идеологической программы»
Основные положения диссертации отражены в следующих
Скабичевский А. М.
Цимбаев Н. И.
Казаков Н. И.
Шевченко М. М.
...
Полное содержание
Подобный материал:


На правах рукописи


УДАЛОВ Сергей Валерьевич


ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕОЛОГИЯ В РОССИИ

ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА:

ПРОПАГАНДА И РЕАЛИЗАЦИЯ


Специальность

07.00.02. – Отечественная история


АВТОРЕФЕРАТ


диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук


Саратов 2005


Работа выполнена на кафедре истории России Саратовского государственного университета


Научный руководитель:

доктор исторических наук, профессор

Троицкий Николай Алексеевич


Официальные оппоненты:


доктор исторических наук, профессор

Донин Александр Николаевич


доктор исторических наук, профессор

Лобачева Галина Викторовна


Ведущая организация – Санкт-Петербургский институт истории Российской академии наук


Защита состоится « 9 » февраля 2006 г. в ____часов на заседании диссертационного совета Д. 212.243.03. при Саратовском государственном университете по адресу: 410026, Саратов, ул. Астраханская, 83, исторический факультет, корп. XI, ауд. 515.


С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Саратовского государственного университета по адресу: Саратов, ул. Университетская, 42.


Автореферат разослан «___» _______________2005 г.


Ученый секретарь

диссертационного совета Герман А. А.


Общая характеристика работы


Актуальность темы. В современной историографии проявляется все большее внимание к тем вопросам исторического развития России, которые в советский период получали поверхностную и, в большинстве своем, одностороннюю оценку. Большой интерес для исследователей представляет правительственный консерватизм и связанные с ним идеологические программы русского самодержавия. По иному оценивается проблема взаимоотношений власти и общества.

Наименее исследованным, с точки зрения указанных выше аспектов, долгое время оставался период правления Николая I. Стремление более детально изучить процессы, происходившие в России второй четверти XIX в. заставляет историков все чаще обращаться именно к идеологической сфере николаевского царствования, которая являлась прямым отражением складывающейся в этот период политической системы. В то же время оформившаяся во второй четверти XIX в. политическая концепция власти теоретически обосновывала и модель взаимоотношений власти и общества. При этом правительство стремилось укрепить свои позиции путем идеологического давления на общество и внедрения в общественное сознание заложенного в доктрине комплекса идеологем.

До сих пор исследование различных аспектов официальной доктрины царствования Николая I ограничивалось главным образом изучением ее генезиса, идеологических истоков и содержательной структуры. При этом практически не изучались механизмы ее пропаганды и реализации. Их изучение в свете современных научных представлений об идеологии николаевского правления является актуальной научной проблемой.

Объектом исследования является идеологическая сфера николаевского царствования, как неотъемлемая часть внутриполитического курса правительства в исследуемую эпоху.

В качестве предмета исследования выбраны основные механизмы внедрения государственной идеологии в общественное сознание через историографию, публицистику, художественную литературу.

Степень научной разработки темы. В истории темы можно выделить три периода: дореволюционный, советский и современный.

В дореволюционной историографии попытки критического анализа доктрины «православия, самодержавия, народности» связаны, в большей степени, с работами А. Н. Пыпина, который, собственно, и ввел в научный оборот понятие теория «официальной народности»1. Им же была сформулирована либерально-критическая трактовка как уваровской триады, так и всего идеологического наполнения николаевского царствования. Во многом развивая идеи Пыпина, А. А. Корнилов показал связь идей «официальной народности» с политическими взглядами Н. М. Карамзина2.

В целом можно сказать, что историки конца XIX в. – начала XX в. мало обращались к анализу непосредственно официальной идеологии и механизмов ее внедрения. Больше всего их интересовали вопросы, связанные с политикой правительства в области образования3 и цензуры4.

В советской историографии каких-либо серьезных шагов в направлении изучения генезиса, дальнейшего развития и пропаганды государственной идеологии николаевского царствования сделано не было. Исследование проблем, связанных с историей XIX в., проводилось главным образом с точки зрения освободительного движения. Акцент, как правило, делался на изучении революционного и, значительно реже, либерального направлений в общественной мысли России. Сюжеты, связанные с идеологической программой Уварова и ее реализацией, затрагивались лишь в контексте анализа вышеуказанных явлений и получали при этом неизменно негативную оценку. Редким исключением является работа известного русского философа Г. Г. Шпета, написанная в 20-е гг. XX в. Автор впервые обратил внимание на связь, существующую между идеологической программой Уварова и идеями немецкого романтизма начала XIX в.5

В дальнейшем в работах, посвященных общественному движению второй четверти XIX в., лишь вскользь упоминалось о реакционном течении, выразителем которого являлись С. С. Уваров, М. П. Погодин и т. д. При этом практически все авторы определяли теорию «официальной народности» как ограниченную, реакционно-охранительную и не допускавшую никакого движения вперед, ни малейших изменений в русской действительности6. В 1957 г. С. Б. Окунь попытался более подробно рассмотреть сущность этой теории на примере взглядов М. П. Погодина, однако и он лишь подверг ее жесткой критике, употребляя такие уничижительные определения, как «квасной патриотизм», «пьяный угар официальной народности» и др.7 С указанных позиций оценивалась и в целом деятельность С. С. Уварова в области просвещения и цензуры8. Наиболее интересной, в данном случае, является работа Л. А. Булгаковой, посвященная сословной политике правительства в области образования9. В общих чертах представлена общественно-политическая позиция отдельных печатных органов («Москвитянин», «Северная пчела», «Маяк»), которые являлись наиболее яркими представителями консервативного направления общественной мысли10.

В 80-е гг. XX в. впервые появляются попытки более объективно взглянуть на проблемы, связанные с официальной идеологией и деятельностью Уварова в области просвещения. Однако в этот период уваровская идеологическая программа по-прежнему рассматривается лишь в связи с либеральным движением11. Началом нового этапа в изучении идеологической сферы николаевского царствования можно считать статьи Н. И. Казакова и И. Л. Качалова, вышедшие в конце 1980-х – начале 1990-х гг.12 Несмотря на спорность некоторых выводов, авторы попытались отказаться от установленных ранее стереотипов в восприятии проблемы идеологического творчества в России второй четверти XIX в., и более детально изучить связанные с ней вопросы.

Изменения в политическом строе, произошедшие в России в конце 1980-х – начале 90-х гг., отразились и на исторической науке. В исследовательской литературе смещаются акценты. Изучение революционного и либерального движения в России XIX в. заметно потеснил повышенный интерес к консервативному направлению общественной мысли и близким к нему официальным идеологическим программам. На фоне этих изменений растет интерес и к идеологической доктрине Уварова. Однако серьезных работ, подробно анализирующих официальную идеологию и, тем более, ее пропаганду в обществе до сих пор вышло сравнительно немного. Статьи П. В. Акульшина, В. Хотеенкова, В. Чернеты, О. А. Иванова, носят, в большинстве своем, общий характер13.

Более плодотворными оказались в этом плане исследования А. Л. Зорина. Развивая идеи Г. Г. Шпета о существующей связи между триадой Уварова и идеями немецкого романтизма, Зорин по новому раскрыл проблему идеологических истоков созданной министром просвещения доктрины, детально изучив, при этом, и ее содержательную структуру14. Московский историк М. М. Шевченко, рассматривая политику правительства в области образования и цензуры в первой половине XIX в., также отдельное внимание уделил ее идеологическому обоснованию15.

В историографии сравнительно мало внимания уделяется проблеме развития низших и средних учебных заведений во второй четверти XIX в. Значительно больше работ посвящено университетам. Среди них особенно следует выделить капитальный труд Ф. А. Петрова о формировании системы университетского образования в первой половине XIX в., в котором дана, в целом, положительная оценка деятельности Уварова в этом направлении16. Значительным событием в исторической науке стала подготовка в начале 2000-х гг. сотрудниками Московского университета шеститомных «Очерков русской культуры XIX века». Наиболее интересным для нас является второй том, посвященный взаимоотношениям власти и культуры17. Определенный интерес представляют работы, посвященные общественным деятелям, развивавшим и внедрявшим официальную идеологию18.

В зарубежной историографии необходимо выделить, прежде всего, работы Н. В. Рязановского и Ц. Х. Виттекер. Книга Рязановского «Николай I и официальная народность в России 1825 – 1855.», написанная автором еще в 50-х гг. XX в., до сих пор представляет собой единственную попытку изобразить общую картину формирования и дальнейшего развития официальной доктрины19. В свою очередь монография Ц. Виттекер является сегодня единственным крупным исследованием, посвященным основным этапам биографии графа С. С. Уварова20. Интересен подход американского историка Р. Уортмана, который рассматривает создание официальной доктрины в контексте оформившегося в николаевское царствование династического сценария21.

Таким образом, современное состояние проблемы характеризуется, с одной стороны, несомненными достижениями в плане изучения отдельных аспектов без учета их внутренней связи, а, с другой, отсутствием синтетического исследования николаевской идеологии как сложного процесса взаимоотношений власти и общества.

Цели и задачи диссертационной работы. Целью данного исследования является всестороннее изучение основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX в., а также анализ развития и эволюции самой идеологии в процессе ее пропаганды.

Достижение этой цели предполагается путем решения следующих задач:

1) Исследование основных этапов формирования официальной идеологии в период царствования Николая I в контексте оформления внутри- и внешнеполитического курса;

2) Рассмотрение политики правительства в области образования и цензуры в министерство С. С. Уварова, направленной на создание базы идеологического влияния;

3) Определение степени идеологического влияния на национальные окраины империи;

4) Выявление и анализ идей «официальной народности» в университетских курсах и научных публикациях, а также в художественных и публицистических произведениях.

Методологическая основа исследования. В диссертации используются специально-исторические методы исследования. Применение историко-генетического метода способствовало наиболее полному раскрытию вопросов, связанных, не только с генезисом идеологической доктрины, но и ее последующим развитием и определенной эволюцией на фоне выработки и применения основных методов ее пропаганды. Системный подход позволил представить общую картину деятельности правительства, направленной на пропаганду идеологии, внедрение ее в общественное сознание, включая и национальную политику центральной власти, которая также активно влияла на дальнейшее развитие идеологической концепции. При этом использовался, как синхронный метод исследования, ориентированный на определение взаимосвязи между различными явлениями и событиями, происходящими в данный период, и указывающий на функциональную значимость их по отношению друг к другу, так и диахронный, позволяющий выделить и охарактеризовать наиболее важные этапы реализации идеологической программы.

В связи с обширностью темы, заключающейся не столько во временном отрезке изучаемого периода, сколько в количестве исследуемых вопросов, вполне обоснованным выглядит применение проблемно-хронологического метода исследования, позволяющего более полно рассмотреть многочисленные аспекты деятельности русского правительства в области пропаганды государственной идеологии.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период правления Николая I, включая и годы Крымской войны. Основное внимание уделено 30 – 40-м гг. XIX в., так как именно на эти годы приходятся наиболее активные попытки правительства реализовать сформулированную министром просвещения идеологическую программу. Такой подход обусловлен стремлением не только выявить и наиболее полно раскрыть основные этапы формирования идеологии и ее пропаганды, но на фоне этого проследить ее дальнейшее развитие и эволюцию.

Источниковая основа диссертации. Исследование проводится на основе анализа обширной источниковой базы, включающей в себя как опубликованные, так и не публиковавшиеся ранее материалы.

Для выявления общих тенденций в политике правительства в области цензуры и образования, направленных на установление государственного контроля и создание базы идеологического влияния, важное значение имеют документы официального характера. Основные этапы законодательного творчества в области народного просвещения и цензуры отражены в Полном собрании законов Российской империи и более специальных, имеющих ведомственное значение, «Сборнике постановлений по министерству народного просвещения» и «Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг.» (СПб., 1862). Эти собрания содержат в себе все основные нормативные акты по данной проблеме. Публикуемые в «Журнале министерства народного просвещения» ежегодные отчеты министра С. С. Уварова представляют ценность при рассмотрении проблемы реализации идеологической программы николаевского царствования. Особое значение имеют материалы, раскрывающие содержательную структуру уваровской триады: доклады и отчеты Уварова, составленные им на имя императора22. Для анализа последующей эволюции официальной идеологии бесспорно ценным источником являются также доклады министра народного просвещения и главы III отделения по поводу раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества23.

Помимо материалов имеющих чисто официальный характер в работе активно используются и документы личного происхождения: дневники, воспоминания, переписка Николая I, государственных деятелей и чиновников различных ведомств, общественных деятелей М. П. Погодина, С. П. Шевырева, М. Н. Загоскина, Ф. Ф. Вигеля, Ф. В. Булгарина, М. А. Максимовича, П. В. и И. В. Киреевских и др.

Воспоминания известных литературных критиков и писателей второй четверти XIX в. заслуживают интерес благодаря изображаемой в них общей картине литературных и в целом общественных процессов, происходивших в то время. Многие авторы воспоминаний являлись в свое время студентами университетов. В силу этого наибольшее значение приобретают характеристики преподавательского состава и в целом системы преподавания. В данном случае особо значимыми являются воспоминания П. В. Анненкова, И. И. Панаева, М. А. Дмитриева, А. Д. Галахова, А. В. Никитенко, Б. Н. Чичерина, С. М. Соловьева, А. И. Георгиевского, А. Н. Афанасьева и П. Д. Шестакова, Ф. Н. Фортунатова, Н. М. Колмакова, Н. Овсянникова24 и др. Интересным представляется и неопубликованный дневник С. П. Шевырева, хранящийся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ. Ф. 850. Ед. хр. 14 – 17), и ранее практически не использовавшийся исследователями.

В виду специфики заявленной темы одно из наиболее приоритетных мест в исследовании занимают такие типы источников как научные, художественные и публицистические произведения, в которых нашли свое отражение основные положения идеологической доктрины. В отборе источников этого направления в первую очередь акцентировалось внимание на статьях помещенных в такие издания, как «Журнал министерства народного просвещения», «Москвитянин», «Северная пчела». В меньшей степени использовались материалы из «Отечественных записок», литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», «Московского наблюдателя» и т. д. Учитывались и отдельные научные труды Н. Г. Устрялова, М. П. Погодина, С. П. Шевырева и др.

При анализе художественных произведений делался акцент прежде всего на выявлении в них общих тенденций, имеющих явный идеологический подтекст или направленных на демонстрацию политической концепции в переработанном, популяризированном виде. Особое место в этом ряду занимают произведения Ф. В. Булгарина25. Обращалось также внимание на ту роль, какую играла литература в процессе мифологизации некоторых значимых для развития российской государственности исторических событий в рамках идеологических установок.

Помимо опубликованных источников в исследовании привлечены и неопубликованные материалы, выявленные в центральных архивах. Более объективному восприятию основных процессов, происходивших во второй четверти XIX в. в области просвещения и цензуры способствуют документы, хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). В фонде 744 собрана коллекция правительственных указов и постановлений, затрагивающих интересующие нас вопросы. Однако наибольший интерес представляет фонд Департамента народного просвещения, куда вошли документы по Санкт-Петербургскому, Виленскому, Варшавскому, Дерптскому и другим учебным округам (РГИА. Ф. 733. Оп. 22, 56, 57, 62, 77). Собранные здесь материалы содержат документы различного характера: многочисленные инструкции и постановления, отчеты комиссий по инспекции состояния учебных округов, доклады и донесения попечителей округов, их переписку с центральным управлением министерства народного просвещения, в том числе и с самим С. С. Уваровым.

Особый интерес при исследовании проблемы взаимодействия идеологической доктрины и национальной политики правительства, вызывают материалы по Дерптскому и Варшавскому учебным округам. В фонде Департамента народного просвещения сохранился значительный пласт документов, отражающих в себе попытки правительства интегрировать учебные заведения этих регионов в государственную систему образования (РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Ед. хр. 506, 553, 602; Оп. 57. Ед. хр. 4, 78; Оп. 77. Ед. хр. 1, 29. 44, 60).

По цензурному ведомству помимо материалов Главного управления цензуры (РГИА. Ф. 722), для нашей темы представляет несомненный интерес коллекция цензурных материалов, собранная в ОР РНБ (Ф. 831). Большое количество дополнений, не вошедших в основную публикацию, содержит рукописный вариант, составленного В. В. Стасовым, по заданию директора Императорской публичной библиотеки М. А. Корфа «Обзора деятельности цензуры при императоре Николае I», сохранившийся в личном фонде автора (ОР РНБ. Ф. 738. Ед. хр. 12, 13, 14).

Научная новизна исследования. Данное диссертационное исследование является первой в отечественной историографии попыткой комплексного исследования основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX века. В работе детально изучен именно идеологический аспект развития просвещения в России исследуемой эпохи и политики правительства в этой сфере. Впервые на основе обширного круга источников прослежена дальнейшая эволюция самой идеологической доктрины в процессе ее пропаганды. В контексте этой проблемы по-новому оценивается деятельность Ф. В. Булгарина как главного популяризатора официальной идеологии. Впервые детально изучена взаимосвязь между реализацией идеологической программы русского самодержавия и политикой правительства на национальных окраинах Российской империи.

Практическая значимость исследования. Решение поставленных в диссертации задач способствует более объективному восприятию процессов, происходивших в России во второй четверти XIX в., и позволяет на ином уровне оценить значение сформировавшейся в этот период политической концепции власти для русского самодержавия. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке обобщающих и специальных работ по общественно-политической истории России второй четверти XIX века, а также при разработке лекционных курсов, спецкурсов, учебных и методических пособий по истории России.

Апробация результатов. Основное содержание работы отражено в трех статьях, а также докладах на всероссийских научных конференциях. Исследовательский проект по теме диссертации получил поддержку Федерального агентства по образованию.

Диссертация обсуждалась на кафедре истории России Саратовского государственного университета.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы.


Основное содержание работы


Во введении дается обоснование актуальности темы и ее научной новизны, определяются хронологические рамки исследования и его методологическая основа, дается анализ историографии и обзор источников, ставятся цели и задачи исследования.

Первая глава «Теория «официальной народности» как составляющая часть внутренней политики Николая I» посвящена основным этапам формирования государственной идеологии в контексте оформления политической системы николаевского царствования, а также действиям правительства, направленным на создание базы идеологического влияния.

При анализе генезиса, создания и дальнейшей пропаганды официальной доктрины важно учитывать, что она являлась в первую очередь отражением складывающейся во второй четверти XIX в. политической системы николаевского царствования, а также, что не менее важно, ее идеологическим обоснованием. Значительное влияние (при всех спорах по этому поводу) на формирование этой системы оказало восстание декабристов, предопределив во многом оформившуюся на ее фоне модель взаимоотношений власти и общества.

Вполне осознавая необходимость проведения в России определенных преобразований, русское самодержавие в этот период ставит первоочередной задачей сохранение и укрепление существующего в России политического порядка. Это требовало в свою очередь более осторожного подхода к решению проблемы реформ, более продолжительного подготовительного этапа. Такой подход определил политику постепенного дистанцирования общественных сил от обсуждения вопросов политического и социально-экономического характера и их решения в рамках узкого круга правительственных чиновников.

Одновременно с этим во второй четверти XIX в. актуализируется для правительства проблема не только всеобъемлющего контроля над развитием в России общественной мысли, но и возможного управления этим процессом согласно правительственным установкам. В этот период была фактически разработана обширная программа, направленная именно на подчинение основных сфер, влияющих на формирование общественного мнения, «видам правительства». События 14 декабря 1825 г. и выводы, сделанные в связи с этим Николаем I, обосновали изменения в сфере образования, выдвинув на первый план политическое воспитание общества, в силу чего постепенно складывается система более эффективного государственного контроля над деятельностью образовательных учреждений всех уровней. Начало такой политике в области просвещения было положено уже в первые годы правления Николая I, однако окончательное свое оформление она получила уже в 30-е гг. XIX в.

Во второй половине 20-х гг. XIX в. обозначилось и общее направление складывающейся теоретической базы нравственного и политического воспитания общества. Значительное влияние на формирование новой политической концепции власти, получившей фактически статус государственной идеологии, оказали международные события 1830 – 31 гг. (революции во Франции и Бельгии, а также польское восстание), которые, одновременно с этим, фактически завершили первый период царствования Николая I, вошедший в историю как реформаторский. Создание этой концепции обычно связывают с именем графа С. С. Уварова (в 1834 г. он был официально назначен министром народного просвещения). Инспектируя в 1832 г. Московский университет, он впервые официально выступил со знаменитой триадой «православие, самодержавие, народность». Эта триада стала платформой всей идеологической конструкции, построенной в николаевское царствование, являя собой, по сути, концентрированный образ основополагающих начал российской государственности.

Развивая основные положения своей доктрины в рамках дальнейшего развития просвещения в России, Уваров предложил своего рода компромисс между западным просвещением и самодержавной Россией, который выражался в попытке приспособить западную науку и просвещение в целом к российской действительности, не побуждая к изменению последней. Русская модель просвещения, таким образом, не отвергая право на заимствование определенных достижений западноевропейской цивилизации, приоритет отдавала национальным охранительным принципам. Самобытность России, особый путь ее исторического развития, которые легли в основу формирующейся доктрины, не исключали российское государство из системы других государств. Но, в то же время, они отстаивали позицию ее самостоятельности в вопросах просвещения и политического порядка. Эта самостоятельность была обусловлена общественными ценностями отличными от западноевропейских и опирающимися на другие начала и принципы. Авторитет и неприкосновенность трех постулатов, заложенных в триаде, должны были стать определяющими для русского общества в процессе интеллектуального развития.

В то же время доктрина Уварова выполняла одну из главных функций идеологии, имеющей государственное значение. Выдвигая на передний план отличие России по многим параметрам от западноевропейских государств, обосновывая неприемлемость западных политических теорий для российских условий, она способствовала легитимации существующего в России политического порядка, определяя при этом и границы возможных преобразований.

Деятельность Уварова на посту министра просвещения во многом способствовала реализации идеологической программы. Агрессивной политике подавления общественной мысли он противопоставил политику постепенного ее подчинения «видам правительства» путем пропаганды основных идей, заложенных в доктрине.

В министерство Уварова окончательно складывается система государственного контроля над развитием просвещения в России. В учебных округах усиливается власть попечителей, под влияние которых попадают не только низшие и средние учебные заведения, но и университеты. Новый университетский устав 1835 г. фактически лишил их прежней автономии. Учебный процесс стал подвергаться более жесткому контролю и регламентации со стороны властей. Особое внимание было уделено частным школам, а также домашним учителям и наставникам, интеграция которых в государственную систему образования приобретала политическое значение.

Деятельность министерства просвещения в этом направлении имела ярко выраженную сословную окраску. В данном случае одной из наиболее острых проблем являлась политика по отношению к дворянству. Со стороны властей предпринимаются попытки нейтрализовать возможные опасные последствия дальнейшего самостоятельного развития европеизированной дворянской культуры и противопоставить ей государственную систему просвещения, основанную на национальных началах, трактуемых правительством в рамках уваровской триады. Реализация этого плана предполагалась путем полного включения представителей высшего сословия в эту систему.

Централизация управления государственной системой просвещения, проводимая во второй четверти XIX в., получает при Уварове и свое теоретическое обоснование. Сам министр просвещения и его ближайшие сторонники из научной среды развивали и пропагандировали идеи, подтверждающие претензии высшей власти на роль главного интеллектуального руководителя страны. Сравнивая развитие просвещения в России и на Западе, они акцентировали внимание на том, что в западноевропейских государствах определяющую роль в этом процессе играли центростремительные силы, тогда как в России схема была полностью противоположной, и первостепенное значение приобретали силы центробежные. Эпоха реформ Петра I, открывшая русскому народу доступ к главным достижениям западноевропейской цивилизации, становилась в этой концепции основным историческим аргументом в пользу руководящей роли правительства в интеллектуальном развитии общества. Николай I в данном случае представлялся как главный хранитель веры и русской народности, которую Петр I принес в жертву западноевропейскому просвещению. Впоследствии эта идея стала одним из составных элементов новой идеологической модели.

Политика Уварова в области образования была составной частью общей внутренней политики в николаевское царствование, так как основывалась на тех же принципах государственного контроля, что и вся политическая система Николая I. В свою очередь, подобный подход позволял правительству более эффективно контролировать процесс внедрения в сознание обучающейся молодежи основных начал, заложенных в государственной идеологии. При всем желании министра просвещения повысить уровень российской системы образования, направление, которое давалось этому процессу, имело немаловажное значение. Российское образование, по мнению Уварова, должно было стоять на одном уровне с западноевропейским, но сохранять при этом установленную правительством нравственную и политическую основу.

В то же время Уваров искал компромисс в отношениях между властью и обществом, стремясь не навязывать, а по возможности внушать идеи, угодные правительству, склоняя общество на свою сторону, хотя и не обходясь при этом без определенных ограничительных мер, в частности цензуры. Утверждая, что письменное обращение к публике является привилегией, которую правительство может дать и отнять по своему усмотрению26, министр просвещения и в этой сфере действовал так же, как и в области образования. Таким образом, выдвинутый им тезис о руководящей роли правительства в развитии просвещения, а также его реализация во многом определяли и политику правительства в отношении литературы и журналистики. Несмотря на то, что цензура в николаевское царствование работала в довольно жестком режиме, Уваров, однако, был сторонником более осторожного подхода. Поощряя активную работу цензуры, он, одновременно с этим, пытался привлечь на свою сторону наибольшее число писателей и журналистов, превращая их, тем самым, в основных пропагандистов и популяризаторов государственной идеологии. Желая предотвратить проникновение и распространение в умах подданных вредных идей и понятий, Уваров на первое место ставил, прежде всего, пропаганду правительственного мнения, официальной идеологии.

Доктрина Уварова изначально имела структуру национально-государственной идеологии и включала в себя, соответственно, две одинаково значимые и взаимосвязанные идеи: национальную и государственную. Однако такая постановка вопроса наибольшую эффективность приобретала именно в центральной части России, в пределах так называемой Великороссии, вступая, при этом, в противоречие с полиэтничностью Российской империи. Концепция «официального национализма», создаваемая в рамках укрепления имперского абсолютизма, заставляла правительство реализовывать идеологическую программу во многом через унификацию империи и культурную интеграцию населяющих ее нерусских народов.

Своеобразным опорным пунктом этой политики становились западные губернии. Объединение славянских народов этого края с великороссами в единую русскую нацию должно было в значительной степени способствовать расширению базы идеологического влияния в пределах империи. Деятельность правительства в этом регионе распадается на три отдельных, но взаимосвязанных направления, условно совпадающих с уваровской триадой: укрепление позиций православной церкви, усиление государственного контроля путем полной интеграции административной и образовательной систем края в общеимперские и расширение влияния русского образования, направленного на создание единой русской народности. Деятельность министерства просвещения в Западном крае сводилась главным образом к противостоянию русского влияния польскому и римско-католическому, которые, по мнению правительства, выступали не только источником идей сепаратизма, но и активно участвовали в репрезентации западноевропейских политических учений.

Непосредственно в Царстве Польском Уваров склонен был действовать более осторожно, в отличие от польского наместника И. Ф. Паскевича и самого Николая I, пытавшихся решать вопросы административными и силовыми мерами. По мнению министра просвещения, нравственное сближение поляков с русскими в Царстве приобретало большее значение, чем сближение политическое, и должно было предшествовать последнему. Тем не менее, в данном регионе увеличивалась роль именно политических факторов, которым оказались подчинены попытки культурной ассимиляции поляков. Эти попытки были направлены главным образом на подавление идей польского национального сепаратизма и формирование в общественном сознании верноподданнических чувств к имперской власти. Принадлежность России, пользование ее покровительством, соблюдение всех обязанностей русских верноподданных объявлялось единственным гарантом спокойного существования и стабильного развития региона. Политика в образовательной системе Царства также была интегрирована в общеимперскую систему. Однако Уваров пытался сочетать польские и русские элементы, не торопясь вытеснять первые последними. В частности, долгое время сохранял свое значение во всех сферах жизни общества польский язык.

Наиболее явственно несостоятельность политики русификации проявилась в Остзейском крае. Местное дворянство активно противодействовало любым попыткам министерства просвещения вмешаться в процесс развития образовательной системы края. Постепенно Уваров отходил от идеи исключительно умственного слияния двух народов, полагаясь больше в этом вопросе на усиление контроля и функционирования в регионе центральной власти и ее атрибутов.

Национальная политика правительства (особенно в Царстве Польском и Остзейском крае) сыграла значительную роль в развитии государственной идеи. В процессе противостояния местным элитам Уваров все больше руководствовался именно имперскими категориями. В результате уваровская триада распадалась, и наиболее продуктивным оставался принцип самодержавия.

В 1847 г. под впечатлением раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества, сочетающего панславистские идеи с ярко выраженным украинофильством, для правительства актуализировалась проблема противостояния идеи общеимперского единства чисто национальному патриотизму, который за пределами центральных губерний приобретал явно двоякий смысл. Начинает более отчетливо пропагандироваться идея собственно имперского патриотизма, в которой понятие отечества тесно переплеталось с империей. Такой подход несколько размывал значение триады Уварова, однако способствовал оформлению на ее фоне действительно общеимперской идеологии.

Однако события 1848-49 гг. остановили процесс идеологического творчества, сделав наиболее приоритетными ограничительные и репрессивные меры. Уваров со своей политикой компромиссов все больше терял влияние и в 1849 г. вынужден был уйти в отставку. Идеи официальной народности конечно не утратили совсем своего значения, но возможность диалога власти и общества стала еще более затруднительной.

Во второй главе «Культурный аспект реализации идеологической программы» рассматривается разработка, пропаганда и дальнейшее развитие государственной идеологии в науке, публицистике и художественной литературе.

Выдвигая себя в качестве главного интеллектуального руководителя страны, власть естественно нуждалась в способных посредниках, которые должны были развивать и пропагандировать правительственное мнение. Главную роль в нравственном и политическом воспитании юношества, а также в дальнейшем развитии и распространении основных начал, заложенных в идеологической доктрине, играли гуманитарные науки. Именно их правительство стремилось включить в общее идеологическое пространство. В частности, реабилитация такой опасной для власти науки, как философия, в рамках государственных учебных заведений, проходила путем проникновения в нее основных элементов уваровской триады. Одним из первых шагов в направлении ее идеологизации был процесс десекуляризации, т. е. превращения «безбожной» науки в верную союзницу православной веры в борьбе за чистую нравственность, одновременно с этим определяющую в соответствии с государственной идеологией политическую, социальную и в целом мировоззренческую позицию русского общества. Определяя философию как народное самосознание, многие ученые считали, что она должна стать выражением народного духа, наиболее характерных национальных черт. Развивая эти идеи в контексте общеевропейской общественной мысли, такие ученые, как О. М. Новицкий, А. Фишер, А. Аристов и др., активно содействовали и пропаганде официальной доктрины, ограничивая основные черты русского народа смирением, благочестием, преданностью вере и престолу.

Основную нагрузку в процессе реализации идеологической программы приняла на себя официальная историография николаевского царствования в лице таких ученых, как Н. Г. Устрялов, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. А. Иванов и др. Н. Г. Устрялов в своей диссертации «О системе прагматической русской истории» развивал идею Уварова о преподавании истории как деле государственном, раскрыв ее потенциальные возможности в нравственном и политическом воспитании общества. Историки значительно способствовали развитию идеологии, создавая ей теоретическую базу, и давая научное обоснование основным ее положениям. Соответствующая интерпретация исторического прошлого российского и западноевропейских государств раскрывала, в рамках правительственных установок, проблему Россия – Запад.

Активное участие в трансляции политической концепции власти принимала и периодическая печать. Вторую четверть XIX в. можно назвать периодом расцвета официальных изданий. Одним из главных проводников официальной идеологии в данном случае выступал «Журнал министерства народного просвещения», где публиковались статьи известных российских ученых, ежегодные отчеты министра просвещения, известия из области просвещения. Приветствовались также министром и частные издания, содержание которых соответствовало правительственному курсу. В частности, Уваров покровительствовал журналу «Москвитянин», издававшемуся Погодиным и Шевыревым.

Доктрина Уварова, конечно, не стала единственной парадигмой в решении проблем, связанных с историческим развитием российского государства. Однако нужно признать, что многие журналисты и писатели, публикующие свои работы в «Москвитянине», «Северной пчеле» и других изданиях, решали этот вопрос, опираясь, прежде всего, на основные положения государственной идеологической доктрины. Способствовали ее развитию и такие общественные деятели, как А. А. Краевский, Н. И. Надеждин, В. П. Андросов, В. Ф. Одоевский и др. Во многом в рамках государственной идеологии определял свою позицию и В. Г. Белинский в период своего примирения с действительностью.

Развитие идеологии в науке и публицистике шло в процессе складывания политической системы николаевского царствования, что предопределило его общее направление. При этом государственная идея, выраженная в концепции самодержавия, постепенно подавляла и подчиняла себе идею национальную. Это происходило в соответствии с представлением самого Николая I о легитимности власти и осуществляемых ей преобразований. Постепенно национальные черты русского народа, определяемые во многом через идею православия, сводились к набору наиболее употребляемых в официальной версии характеристик: смирение, терпение, любовь и преданность православной вере и монарху. В конечном итоге они стали составляющим элементом более общей концепции о руководящей роли верховной власти в историческом развитии государства. Согласно этой концепции, правительство объявлялось главной созидающей силой, обладающей огромным творческим потенциалом и, в то же время, главным гарантом сохранения национальной самобытности в процессе приобщения русского общества к достижениям западноевропейского образования. В этой теории явно проявились также и патерналистские тенденции, выраженные в создании образа царя как отца русского народа, заботящегося о благе своих чад, а представителей последнего как послушных детей, преданных главе семейства.

Во многих научных трудах и публицистических выступлениях утверждалась историческая закономерность подобной системы, определяющей, пусть и косвенно, неспособность русского народа к самостоятельному развитию и утверждению собственных принципов управления. Идеологически значимым в данном контексте становилось положение об образовании Древнерусского государства. Идея призвания варягов являлась для идеологов николаевского царствования концептуальной основой образования на Руси государственной власти, и объективные причины и условия этого процесса во многом определяли для них дальнейшее складывание системы взаимоотношений этой власти и общества.

Другим, наиболее важным с идеологической точки зрения, периодом истории России являлись события Смутного времени. Этот сюжет привлекал внимание не только историков, но и писателей. В литературе и драматургии 30-х гг. художественная интерпретация этих событий вырабатывала по сути национальный (приобретающий официальный характер) миф возрождения российской государственности. Несущей основой этого мифа становилась идея о связующей нити между русским народом и царем, выражающейся в глубокой преданности и любви русских людей всех сословий к своему самодержцу. При этом активно культивировалась в общественном сознании не только идея о всеобщем единении всех сословий в защиту отечества и престола, но также особо подчеркивалась и личная преданность и готовность к самопожертвованию отдельных представителей как высших, так и низших сословий. Эта тема активно разрабатывалась в произведениях М. Н. Загоскина, Н. В. Кукольника, М. И. Дмитревского, Ф. В. Булгарина. Вершиной ее художественного воплощения можно назвать сюжет, связанный с гибелью Ивана Сусанина, положенный в основу оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя».

Одним из главных популяризаторов государственной идеологии в России второй четверти XIX в. выступил Ф. В. Булгарин. Еще в 1826 г. он подал на имя императора записку «О цензуре в России и книгопечатании вообще». Не предлагая в ней каких-либо новых идеологических построений, Булгарин фактически конструировал новую модель отношений власти и общества, основанную на своеобразном «приручении» общественного мнения путем влияния на него лояльной к правительству литературы и журналистики. В соответствии с этим он и себя позиционировал как благонамеренного по отношению к властям писателя, борца за нравственность русского общества. Будучи профессиональным журналистом, Булгарин умело ориентировался в литературной сфере, не только в плане коммерческой выгоды, но также в совмещении вкусов читательской аудитории и идеологической направленности многих своих произведений. В своих работах он обращался, прежде всего, к среднему сословию, стремясь тем самым поставить барьер влиянию аристократии, являющейся, по его мнению, главным в России проводником вредных понятий и теорий, привнесенных с Запада. В его деятельности, при ориентации его произведений, прежде всего, на «массового» читателя, удачно сочетались два главных мотива: коммерческая выгода и действительная популяризация официальной идеологической доктрины.

Отчасти это послужило причиной конфронтации с Булгариным так называемой «литературной аристократии». В этот период явно существовала определенная конкуренция в борьбе за место посредника между властью и обществом. Имеется в виду осознанная попытка некоторых писателей и журналистов выступить в качестве проводников правительственного мнения в условиях развития общественной мысли и роста значения печатного слова, а вместе с тем и авторитета самих литераторов. Наряду с Булгариным многие общественные деятели той эпохи предлагали схожие услуги правительству. Известно, что в 1831 г. А. С. Пушкин просил разрешения издавать журнал, который должен был способствовать влиянию правительства на общественное мнение. Такое же предложение делал Шевырев, впоследствии издававший совместно с Погодиным журнал «Москвитянин». В связи с этим претензии Булгарина на роль одного из главных выразителей и пропагандистов правительственной идеологии не могли не раздражать современников.

Однако предложения о сотрудничестве с властью, исходившие от пушкинского круга писателей, имели существенное отличие от позиции, занимаемой Булгариным. Роль посредника между властью и обществом не должна была иметь односторонний вид. Речь шла, прежде всего, о взаимовыгодном сотрудничестве между правительством и общественным мнением, концентрированный образ которого должны были представлять журналисты и писатели, что предполагало не только пропаганду государственной доктрины, но и активное участие Пушкина и его коллег в ее формировании и дальнейшем развитии. Тем не менее, позиция послушного исполнителя, декларируемая Булгариным, в данном случае больше импонировала николаевскому режиму.

В заключении работы подведены итоги исследования и сформулированы общие выводы. В контексте исследуемой проблемы, можно условно выделить три главных этапа. Время с начала николаевского царствования до начала 1830-х гг. определяется как период формирования идеологической доктрины, когда оформлялись ее наиболее важные принципы, ставшие основой для последующего развития политической концепции власти. 1830 – 40-е гг. являются периодом наиболее активной политики, направленной на пропаганду и реализацию идеологии. В этом процессе окончательно оформлялась ее теоретическая основа, определившая и модель взаимоотношений власти и общества.

Общество практически полностью дистанцировалось от государственных дел. В свою очередь государственная власть в лице мудрого самодержца оставляла за собой право контроля над обществом и даже вмешательства в его внутреннюю жизнь. Эта концепция, ставшая одним из составных элементов государственной идеологии, подкрепляемая политикой самого Николая I, пытавшегося решать все вопросы бюрократическими методами, основным принципом которых была «келейность», не была лишена противоречий. Отсутствие в этом процессе какого-либо взаимодействия между правительством и общественными силами лишь усиливало социальную напряженность. В годы Крымской войны, в условиях нараставшего кризиса, отягченного «мрачным семилетием», несостоятельность подобной системы стали осознавать и люди, участвовавшие в ее разработке и пропаганде. Наиболее ярким примером такого положения являются историко-политические письма М. П. Погодина. Отчасти продолжая придерживаться прежних позиций, их автор, с присущей ему эмоциональностью, все же вскрывает существующие противоречия в разработанной в николаевское царствование идеологической программе, наиболее явственно проявившиеся в процессе ее реализации. Написание этих писем приходится уже на третий период развития идеологии, направленный на усиление ограничительных и репрессивных мер, как наиболее действенного метода в борьбе с вредными политическими теориями. Начало этого периода можно отнести к 1848 – 49 гг., когда после революций в Западной Европе программа Уварова становится для правительства недостаточной. При этом нельзя говорить об окончательном крахе самой идеологии. Она продолжала сохранять свой статус, поменялись лишь некоторые акценты в процессе ее пропаганды и реализации. По сути она оставалась наиболее действенной идеологической программой на протяжении всего XIХ в. Так своеобразная ее модификация возникает, например, при Александре III.


Основные положения диссертации отражены в следующих

публикациях:


1) Удалов С. В. Проблема «Россия – Запад» глазами Николая I (1826 – первая половина 1830-х гг.) // Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И. В. Пороха. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та. 2004. 0,5 п. л.


2) Удалов С. В. Теория официальной народности: механизмы внедрения // Освободительное движение в России: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов. 2005. Вып. 21. 0,9 п. л.


3) Удалов С. В. Популяризатор государственной идеологии (Ф. В. Булгарин и теория «официальной народности») // Клио (Санкт-Петербург, в печати). 1 п. л.

1 Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб., 1890. Т. 1; Его же. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов. СПб., 1909.

2 Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1918. Ч. 2. С. 18 – 22, 73 – 76, 112 – 113.

3 Иконников В. С. Русские университеты в связи с ходом общественного образования // Вестник Европы. 1876. №11; Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб., 1878; Якушкин В. Из истории русских университетов в XIX веке // Вестник воспитания. М., 1901. №7; Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. СПб., 1902; Князьков С. А. Сербов Н. И. Очерк истории народного образования в России до эпохи реформ Александра II. М., 1910; Алешинцев И. История гимназического образования в России (XVIII – XIX века). СПб., 1912.

4 Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892;Энгельгардт Н. А. Очерки николаевской цензуры // Исторический вестник. 1901. №9-12; Стасов В. В. Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1901. №7-9; 1903. №2-10, 12; 1904. №1-2; Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература: 1826 – 1855. СПб., 1909

5 Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Шпет Г. Г. Сочинения. М., 1989. С. 245-246.

6 См. напр.: Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство // Историк – марксист. 1941. №1; Сладкевич Н. Г. Очерки истории общественной мысли в конце 50-х – начале 60-х годов XIX века. Л., 1962; Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 года. М., 1968; и др.

7 Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века. Л., 1957. С. 305, 310.

8 См. напр.: Егоров Ю. Н. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образования в 30-50-х гг. XIX в. // Исторические науки. 1960. №3; Вацуро В. Э., Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М., 1986.

9 Булгакова Л. А. Сословная политика в области образования во второй четверти XIX в. // Вопросы политической истории СССР. М. – Л., 1977. С. 109.

10 См. напр.: Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1950. Т. 1; Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1826 – 1839 гг.). Л.: Изд. ЛГУ, 1965; Ее же. Русская журналистика второй четверти XIX века (1840-е годы). Л.: Изд. ЛГУ, 1969.

11 См. напр.: Цимбаев Н. И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли). М., 1986; Цимбаев Н. И. «Под бременем познанья и сомненья…» (Идейные искания 30-х годов XIX века) // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989; Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М., 1989.

12 См.: Казаков Н. И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст – 1989. М., 1989; Качалов И. Л. Особенности официальной идеологии российского самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1991. №3; Его же. Теория официальной народности: к проблеме авторства // Там же. 1992. №3.

13 См.: Акульшин П. В. Граф С. С. Уваров и его роль в русском обществе // Педагогика. 1993. №4; Хотеенков В., Чернета В. Граф С. С. Уваров – министр и просветитель // Высшее образование в России. 1996. №2; Иванов О. А. Идеология «Православие, Самодержавие, Народность» С. С. Уварова // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж, 2001. Вып.1.

14 См.: Зорин А. Л. Идеология «православия – самодержавия – народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996; Его же. Кормя двуглавого орла … Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2001.

15 См.: Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003.

16 См.: Петров Ф. А. Российские университеты первой половины XIX века. Формирование системы университетского образования. В 4-х книгах. М., 1998 – 2001.

17 См.: Очерки русской культуры XIX века. М., 2000. Т. 2. Власть и культура.

18 См.: Петров Ф. А. М. П. Погодин и создание кафедры Российской истории в Московском университете. М., 1995; Его же. С. П. Шевырев – первый профессор истории российской словесности в Московском университете. М., 1999; Умбрашко К. Б. М. П. Погодин: человек, историк, публицист. М., 1999; Павленко Н. И. Михаил Погодин. М., 2003; Рейтблат А. И. Булгарин и Третье отделение в 1826 – 1831 гг. // Новое литературное обозрение (далее – НЛО). 1993. №2.; Алтунян А.Г. «Политические мнения» Фаддея Булгарина (идейно-стилистический анализ записок Ф.В. Булгарина к Николаю I). М., 1998., и др.

19 См.: Riasanovsky N. Nicholas I and Official Nationality in Russia. 1825 – 1855. Berkeley and Los Angeles, Calif., 1959.

20 См.: Whittaker C. H. The origins of modern Russian education: An intellectual biography of count Sergei Uvarov. 1786 – 1855. De Kalb, 1984. См. также русский перевод: Виттекер Ц. Х. Граф С. С. Уваров и его время. СПб., 1999.

21 Уортман Р. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1. От Петра Великого до смерти Николая I. С. 497.

22 См. напр.: Уваров С. С. Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I. // Река времен. Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. 1; Уваров С. С. [Письмо Николаю I] // НЛО. 1997. №26.

23 «Мнение» о Кирило – Мефодиевцах гр. Орлова, поданное им императору Николаю I // Наше минуле. Журнал исторii, литератури i культури. 1918. №2; Доклад графа С. С. Уварова императору Николаю I // Там же. См. также: Об украйно-славянском обществе (из бумаг Д. П. Голохвастова) // Русский архив. 1892. №7.

24 Фортунатов Ф. Н. Воспоминания о С.-Петербургском университете за 1830 – 1833 гг. // Русский архив. 1869. №2; Московский университет в воспоминаниях А. Н. Афанасьева. 1843 – 1849 // Русская старина. 1886. Т. 51. №8; Шестаков П. Д. Московский университет в 1840-х годах // Русская старина. 1887. Т. 55. №9; Колмаков Н. М. Очерки и воспоминания // Русская старина. 1891. №5; Овсянников Н. Записки студента Казанского университета (1851 – 1855) // Русский архив. 1909. Кн. 3; Георгиевский А. И. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1915. №9; Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983; Воспоминания Б. Н. Чичерина // Русское общество 40 – 50-х годов XIX в. М., 1991. Ч. 2; Никитенко А. В. Дневник. Л., 1955. Т. 1; Анненков П. В. Замечательное десятилетие 1838 – 1848 гг. // Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960; Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1988; Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998; Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999.и др.

25 См.: Булгарин Ф.В. Иван Выжигин // Булгарин Ф.В. Сочинения. М., 1990; Он же. Дмитрий Самозванец // Булгарин Ф.В. Полн. собр. соч. СПб., 1842. Т. 2; Он же. Сцена из частной жизни 2028 года, от рождества Христова // Там же. СПб., 1844. Т. 7; Он же. Предок и потомки // Там же; и др.

26 Никитенко А. В. Дневник. Л., 1955. Т. 1. С. 141.