Книга предназначена для психологов, небезразличных к методологическим проблемам психологической науки и практики, а также для представителей смежных наук, интересующихся методологией социогумаиитарного познания

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

ик*а две модели науки, относящиеся к парадигмам «модернизма» и «постмодернистского поворота» (Gergen, 1994). Модернизм в науке гвязан с верой в познаваемость мира, в универсальность его черт и силу эмпирических методов, с представлениями о прогрессивной при-эде знания и независимости результатов исследований от личности. Эднако «постмодернистский поворот»' предложил психологии новые пути концептуализации самой себя. «Сущность постмодернистской школы — критическая саморефлексия» (там же, с. 24). Постмодернистская мысль открывает безграничные перспективы осмысления для дисциплины. «После постмодернистских исследований метод з психологии увиделся как вводящие в заблуждение, но вполне оправданные изобретения» (там же, с. 24).

Среди новых возможностей, предоставленных психологии постмодернизмом, К. Джерджен отмечает также «технологическое продвижение» (вариативные формы терапии и образования), «культурную критику», «конструирование новых миров». Так, психологи не только конструируют мир своими терминами (создавая стереотипы: например, что «мужчины более рациональны, чем женщины»), но и являются активными участниками сотворения культуры в целом. Поскольку само по себе изменение дискурса с «говорить как есть* на «говорить как должно быть* влечет за собой изменение реальности, то «каждое воссоздание нашего понятия образа человеческого действия открывает новые культурные возможности» (Gergen, 1994, с. 28).

К. Джерджен показывает, что, по контрасту с академической психологией, современная практика реабилитационной психологии оказывается конгениальной постмодернистской мысли, поскольку имеет дело с развивающейся индивидуальностью человека и сосредоточивается на ситуативных и контекстуальных смыслах человеческой деятельности. Поэтому теоретическое знание академической психологии нередко вступает в конфликт с эмпирическим знанием повседневности. Психотерапевтическая же практика предпочитает теоретическому знанию «гетерогенные и качественные знания» повседневного мира, приобретающие достоверность в личном опыте (Gergen, 1994).

В современной зарубежной психологии, как показывают исследо-_шш самок» Ъ. JevwVcxoiwn wwwvme ллтатетою-

ка* констпрукциониэм, заставило обратить внимание на соииалънук

58

чзм?1Ы. современная психологин как i iociнеклассическая наука

психологии перспективы критического самоосмысления (Gergen, 19-94). К. Джерджен также обосновывал необходимость рефлективной установки по отношению к процессу получения знания самим исследователем. И это — общая черта социального конструкционизма и постнеклассической рациональности.

К. Джердженом были выделены две основные методологические установки, лежащие в основе тех или иных концепций: представления об (1) экзогенной или (2) эндогенной природе знания. Первую установку разделяли Дж. Локк, Д. Юм и позитивисты, из второй предпосылки исходили И. Кант, Ф. Ницше и феноменологи. Но конструкционизм не следует ни одной из этих традиций, принципиально отказываясь от дихотомии объекта и субъекта. И здесь мы обнаруживаем его очевидное пересечение с идеями М.М. Бахтина и М. Бубера. В свою очередь, коммуникативная концепция рациональности сближает К. Джерджена с Ю. Хабермасом. Много общего также обнаруживается в представлениях К. Джерджена и П. Фейерабенда. Истина и достоверность знания, согласно К. Джерджену, не могут быть подтверждены ни эмпирическим путем, ни следованием определенному методу. «Б этом смысле пригодной может оказаться любая методология — до тех пор, пока она позволяет аналитику углубляться во все более сложные обстоятельства (курсив мой.— М.Г.)* (Джерджен, 1995, с. 71).

Методология К. Джерджена, на наш взгляд, представляет собой образец постнеклассической рациональности в психологии. Так, разрабатываемая им новая методологическая парадигма предполагает: 1) интеграцию теоретических и прикладных исследований посредством применения психологического инструментария для решения текущих социальных проблем (социальная аналитика); 2) переход от установок прогнозирования к повышению социальной восприимчивости посредством психологического «просвещения» общества (т.е. распространение знания становится катализатором социальных процессов); 3) поиск «социальных индикаторов», реагирующих на «психологические сдвиги» (и, продолжим,- «психологических индикаторов», регистрирующих сдвиги социальные); 4) поиск методов, позволяющих дифференцировать социальные феномены по степени vex DLCTODvmcvofc стабильности 5 мсждасизмиимарви* вмсрс,

интерес к культурным контекстам (Джерджен, \995).

Согласно К Джерджену, ни логические доказательства, ни эмпирические методы не в силах служить подтверждением теории, поскольку все замки теорий строятся на зыбком песке постулатов, сложившихся

М.С. Гусвльцвва. Постмодернистские перспективы развития психологии

в результате социальных конвенций. А всякое социально-п ческое исследование есть, прежде всего, исследование историческое. Так, социальная психология для автора концептуализируется как идиографическоя наука, поскольку в ней не существует универсальных закономерностей, а есть сеть взаимоотногиений и исторически изменчивых контекстов.

Трудно не отметить определенные параллели между социальным кострукционизмом и концепцией Л.С. Выготского (но существуют и различия, обусловленные как раз неклассической и постнеклассической рациональностью; подробнее об этом см.: Гусельцева. 2004). И это еще раз подтверждает тот факт, что многие современные эпистемологические идеи разрабатывались отечественными гуманитариями начала XX в. «В некотором смысле,— пишет С. Квэйл,— советская культур* но-историческая школа после Выготского и теория деятельности Леонтьева и Давыдова близки к социальному конструктивизму, особенно в диалектических отношениях человека и мира и исторической и культурной обусловленности деятельности» (Kvale, 1994, р. 46).

В свою очередь, С. Квэйл замечает, что академическая психология все еще мыслит в понятиях Просвещения. В центре «модернистской психологии» лежит образ рационального человека. Постмодернизм же связан с невозможностью систематической теории и связной философии, но занят диагностикой и интерпретациями состояния настоящей культуры, изображением множественной взаимосвязанноши феноменов (Kvale, 1994). С. Квэйл полагает, что основной проблемой парадигмы модернизма (неклассической рациональности) являлась дихотомия универсального и индивидуального. В постмодернистском дискурсе таких дихотомий нет. «Постмодернистская мысль фокусируется на гетерогенности языковых игр, <...> на разрывах и конфликтах* (там же, р. 34). -в Фокус на языке предполагает децентрацию субъекта», индивидуальность становится медиумом культуры и языка (тай же, р. 36). Согласно С. Квэйлу, дихотомии «индивидуальное - универсальное», «субъективное - объективное», «культурное - природное» и т.п. находят свое разрешение в конкретности локальных контекстов, и поэтому психологии следует перейти от количественного к качественным видам анализа.

Немало современных авторов разделяют эпистемологический подход К. Джерджена, в котором очевиден приоритет социальных в лингвистических влияний над природными нуждами. Все большую роль в психологических исследованиях начинает играть культура, культурный контекст. Внимание психологов обращается к парратму

61

Чж>?> }. Современная психология как поотнекласоическая наука

М.С* ГУсвльцвва. Постмодернистские перспективы развития психологии.

(Ш-; Brunei; 19S5; Larsen, 1999; Michael, 1994; Sherwood, 1994). Так, для Д. Ларсен психология представляет собой повествовательную дисциплину. Она рассматривает все психологические теории как истории или повествования (story)» поскольку в них находит отражение как жизненный опыт авторов, так и культурно-политический контекст. В качестве примеров влияния биографии на теорию автор рассматривает логотерапию В. Франкла и радикальный бихевиоризм Б. Скиннера (Larsen, 1999). Повествования имеют как структурное сходство, берущее исток из общечеловеческого опыта, так и значительные различия. Понимание психологических теорий как историй дает методологическое обоснование эклектизму. Эклектизм, согласно Д. Ларсен, предоставляет средства (tools) для исследования повествовательных альтернатив и тем самым делает наше сознание более либеральным и защищенным от давления линейных историй.

Не менее внушительным источником перемен в психологической эпистемологии стал и «лингвистический поворот». Философ Г. Гадамер и литературовед С. Фиш в своих работах показали, что не столько текст доминирует над читателем, сколько читатель властвует над текстом (Ger-gen, 1994). В свое время А.А. Потебня отмечал, что в процессе понимания мы не воспроизводим, а творим значение слова (значит, есть внутренние «линэы»-исказители — и в этом искажении суть индивидуальности), но эта мысль в психологии осталась практически незамеченной. В концепции Т. Куна также была высказана идея о «линзах»- (своего рода функциональных органах мировосприятия), посредством которых ученые смотрят на мир. В XX в. С. Фиш доказал, что текст не имеет единственной или «истинной» интерпретации, и каждый читатель воссоздает свой текст, являясь своего рода «соавтором». Множественность интерпретаций стала методологическим принципом постмодернизма.

Причем и постмодернизм в целом представляет собой не столько систему, сколько интерпретацию¹⁰. Между субъектом познания и объективным миром всегда имеется посредник — язык (Kvale, 1994). Деконструктивистская теория Ж. Деррида, «нарратологическая парадигма», пришедшая из истории, работы М. Фуко, исследования этнографов и антропологов привели к «ренессансу в изучении риторики» (Gergen, 1994). Особенно эвристичными для психологии оказались традиции семиотического анализа (в отечественной культуре они связаны со школами М.М. Бахтина и Ю.М. Лотмана).

ю ГЛ. Тульчинский отм—-, — ₀ _

⁷ — leumi» (ТУльчинский, 2002, с. 21)

ечаст, что «постмодернизм дает буквально технологию различных пониманий и «смысл!

Разновидностью семиотического анализа является трукция» Ж. Деррида. Будучи наукой с обостренным комплексом методологического сомнения, чуткой к социокультурному контексту, психология нашла чем обогатиться в творчестве Ж. Деррида, тем более что в психологии происходит смена ориентиров от естествознания к герменевтическим наукам, а Ж. Деррида - один из современных французских философов, оказавших значительное влияние на методологические поиски гуманитарных наук.

Согласно Ж. Деррида, реальность дается нам в виде текста; наше восприятие реальности опосредовано текстами. Для освобождения из-под власти текстов им была изобретена особая процедура — «деконструкция*. (Заметим, что процедура конструирования «функциональных органов» видения вполне в духе Э. Гуссерля¹¹, но если Э. Гуссерль выносил мир за скобки, чтобы найти чистую субъективность, то Ж. Деррида заключает в кавычки слово, чтобы взглянуть на него новыми глазами.) Причем сам термин -«деконструкция» возник, когда этот автор стремился воссоздать во французском языке понятие ML Хайдеггера¹². Деконструкция есть то, что происходит при переводе от одного языка к другому — разрушение старого смысла и обретение нового, ведь «вещи меняются от одного контекста к другому» (Деррида, 1992, с. 53).

В «Письме японскому другу» Ж. Деррида пытается донести до ис-ламологаТ. Идзуцу смысл слова «деконструкция» с целью его перевода на японский язык. Деконструкция — не критика, разве только в том смысле, что она — критика в форме рефлексии. Деконструкция — не анализ, разве только в том смысле, что она — аналитика. Деконструкция — не метод, потому что ее нельзя воспроизвести, каждый раз деконструкция возникает заново как неповторимое творческое усилие. На наш взгляд, деконструкция представляет собой способ «археологической» работы с текстами. Процедура деконструкции заключается в снятии слоев языка, установление связей («перекличек») текста с другими текстами. Текст для Ж. Деррида - сложное, неоднородное образование, и исследователь должен обнаружить в нем следы различных наслоений, связанных с особенностями культуры и личности.

» Ж. Деррида испытал влияние феноменологии и структурализма, философии жизни и психоанализа, но не стал приверженцем ни одного из этих направлении Тем не менее, и структурализм, и феноменология, и психоанализ нашли сочувственный отголосок в его собственной концепции. И в этом проявилась одна из интеллектуальных установок постмодернизма: «сгодится все*, по перепрочитаипое по-своему.

« «Деконструкция» ив термин возникла из двух слов: «деструкция» и «конструкция».

63

Чосгё* '. Современная психология как поотнеклассическая наука

Свой метод деконструкции Ж, Деррида впервые сформулировал в работе «Грамматология», состоящей из двух частей (в первой части автор знакомит читателя со своими понятиями и способом исследования: во второй — осуществляет показательный опыт исследования определенной культурной эпохи — творчества Ж.-Ж. Руссо). Куль-урлая эпоха для автора — это текст, а способ ее исследования превращается в процесс «чтения*. Особенно важно для такого «чтения» не пользоваться готовыми понятиями истории науки, поскольку они понуждают наше сознание следовать привычными тропами.

Имеет ли это значение для психологической практики? Представим, что личность — это текст, а ее исследование — процесс чтения, и что техники, которые мы уже освоили, не годятся, а должны выстраиваться в самом процессе чтения (в процессе коммуникации отыскиваются адекватные приемы). Так, многие авторы указывают на сходство методологии постмодернизма и современной психотерапевтической практики¹³.

Одним из тех, кто основательно исследовал применение постмодернистской эпистемологии в психологической практике, стал Д. Пол-кингхорн. Он утверждает, что психология в качестве академической дисциплины переносит на изучение человека эпистемологические принципы эпохи Просвещения. Но современные психотерапевты не находят для себя пользы в абстрактных психологических теориях. Цель психотерапевтической практики — помочь клиенту преодолеть духовные травмы и предоставить ему власть над собой и свободу. Для адаптации академической психологии к изменившейся культурной реальности необходимо сменить «нарратив». И эти перемены стимулируются психологической практикой. Д. Полкингхорн описывает «практический поворот» в психологии и сравнивает методологию постмодернизма и практической психологии. В результате такого сравнения были выделены общие черты постмодернизма и психологической практики, такие как нефундаментальность, фрагментарность,

В исследованиях личности прием деконструкции обсуждается па материале изучения автобиографий, в частности, «Исповеди* Ж -Ж. Руссо. Однако Л. Лаяли считает, что постмодернистская «смертьсубъекта» (dcath-of-the-subject) элиминирует основные положения психологии и педагогики, касающиеся понятий автономного и иитеициоиальпого действия. Деконсгпруктивистские попытки превращают субъекта в текст, описывают субъективность как лингвистическую структуру з\шиовЛг»\\гл\^,ра\\йкз^Щ!ОИл'^х чы\кижлосжЛе\\пмю\ч\ \токь«&**лздст| V\js4Vk, vaJAY Сл*л -нл. 3\. 1\з&№\,спад* uyaw-VS «VOTWfcw Vv Q>>j\r», сгустке* \яа<ра!Ьсут\> В ПСИХОЛОГИИ нвдиректиетную гуманистическую интерпретацию техник социального контроля.

|.С. Гусельцева. Постмодернистские перспективы развития психологии

конструктивизм, неопрагматизм. Также этот автор отмечает, что психотерапевты и близкие к практике психологи-исследователи охотнее применяют постмодернистскую методологию, нежели академические психологи. Практикам более свойственно понимание знания как динамичного и зависимого от контекста, фрагментарного и конструируемого («second body of knowledge») (Polkinghorne, 1994).

В целом тенденцию смены эпистемологических парадигм можно сформулировать так: от психологии как науки об универсальных законах следует перейти к психологии как науке об исключениях. Так, С. Квэйл отмечает, что большинство психологических теорий ищет общие законы, тогда как гуманистическая психология сосредоточивается на «самости» (self), помогая конкретному человеку постичь собственную логику внутреннего развития, разгадать уникальный узор судьбы (Kvale, 1994). Этой же цели служит и Dasein-анализ (см.: Лаврухин, 2001). Тем не менее, к недостаткам гуманистической психологии относится игнорирование ею социокультурных и локальных контекстов развития (Kvale, 1994). По-видимому, соединение традиций гуманистической и культурной психологии может стать порождающим контекстом для методологического преобразования всей психологической науки. Заметим также, что децентрализация субъективности в постмодернизме выступает своего рода противовесом «я-центриз-му» и абстрагированности психологических концепций. Зачастую психологические концепции напоминают «мир идей» Платона — они статичны, идеальны и предельно абстрактны. Возможно, постмодернистская «встряска» способна их оживить.

Обсуждая возможности постмодернистской психологии, исследователи указывают на известные трудности представления нового стиля мышления в старых категориях. Так, С. Квэйл отмечает, что гетерогенность разделов сборника «Психология и постмодернизм» являет собой определенный вызов современному ландшафту психологической науки. Постмодернистский дискурс гетерогенен, и историческим примером подобного дискурса являются тексты С. Кьеркегора. Это недирективный авторский стиль, полный парадоксов, предполагающий множество перспектив его топики (Kvale, 1994).

Психика понимается постмодернистами как орган субъективности, что само по себе не исключает корректного исследования, поскольку объективности скорее можно достичь посредством диалог*, коммуникации и конвенции, чем отражением (искажением) реальности при помощи разума. Интерсубъективность здесь становится критерием истинности. С другой стороны, поскольку каждому субъекту картина

>еременная психология как постнекласоическая наука

М.С. 1Уовльцвва. Постмодернистские перспективы развития психологии

>а открывается нз его уникально-бытийной перспективы видения, то всякая авторская теория несет свою истину. Любая теория есть конгломерат истин и заблуждений, поскольку с иной социокультурной позиции видению открываются иные горизонты. И в этом — залог динамики науки, осуществляемой при помощи полемики и диалога. Истина всякого текста» согласно постмодернизму — в его искренности и убедительности. Язык — не столько отражение, сколько конструирование мира. Личность (self) в постмодернистском понимании есть плод социальных коммуникаций и конструкция. Феномен множественности Я трактуется как обусловленный разнообразием этих коммуникаций (см.: Gemin, 1999; Rappoport, Baumgardner, Boone, 1999; Slife, Fisher, 2000).

Движение от антипозитивистской к постмодернистской фазе раз-4тия принесло в психологию решительные изменения. Новые подходы расширили предметную область психологии и способствовали ее экспансии в исторические и культурные контексты. Однако если 70-е годы XX в. характеризовались выходом на авансцену модернизированного психоанализа, гуманистической психологии и критической психологии, то в 1980-е годы психологические дисциплины ушли с главной сцены обсуждения. Специфика современной психологии связана с дезинтенграцией в самих ее основах. Особенно зримо увеличился разрыв между академической психологией и профессиональной практикой (Psychology and Postmodernism, 1994). В целом же гносеологическая динамика в социально-психологической науке выглядит следующим образом: от абстрактного, универсального и объективного знания — к знаниям социально полезным и локальным; от психологии когнитивных процесссов — к эпистемологическим исследованиям природы знания. Делается акцент на ситуативных, перспективных знаниях, на ценностях. Большую роль в психологии начинают играть экзистенциальные и культурно-исторические школы, междисциплинарные исследования. Широко осваиваются мультиметодологический, герменевтический, нарратологический, деконструктивистский подходы (см.: Fox, 1994; Hepburn, 1999; Holzman, 1999; Gemin, 1999; Larsen, 1999; Richer, 1994; Steenbarger, 1993).

Показательно, что участники дискуссии так и не смогли прийти к единому мнению. Если К. Джерджен, Дж. Шотгер, М. Микаел и Д. Полкингхорн полагают, что постмодернистский дискурс ведет к мета-теоретической реконцептуализации предметного содержания психологии и этим открывает перед ней новые перспективы, то С. Чейклин оспаривает само понятие постмодернистской эпохи и заявляет, что

66

голословные утверждения о вовлечении психологии в постмодернизм сомнительны (более перспективными С. Чейклин считает междисциплинарные исследования в культурной психологии); Л. Сэс полагает, что релятивизм и фикционализм постмодернизма способны нанести вред в терапевтическом отношении, поскольку превращают реальную историю жизни пациента в нарратив («как если бы»), а П. Мэдсен обеспокоен тем, что постмодернизм может послужить идеологической мистификацией потребительского капитализма (Psychology and Postmodernism, 1994).

В целом авторы, поддерживающие междисциплинарную открытость психологии, видят будущее науки за социокультурными и постмодернистскими исследованиями (Keller, Greenfield, 2000). Однако нельзя сбрасывать со счетов и доводы критиков проникновения постмодернистского дискурса в психологию. Так, Г. Хатано обращает внимание на три существенных изъяна постмодернисткого дискурса, которые, на его взгляд, представляют опасность для культурной психологии: 1) пренебрежение индивидуальной ролью личности в инновациях; 2) игнорирование реальности в социальном конструировании знания; 3) неудачные попытки связать локальные практики с практикой в универсальном смысле (Hatano, 1999). И. Паркер отмечает, что произведения постмодернистов ведут к переосмыслению проблем, касающихся природы человеческого сознания, личностной целостности и языка, но под влиянием постмодернизма происходит размывание психологических понятий, и игровые теоретические рефлексии нередко уводят от реального состояния дел в психологии (Parker, 1998). С ним солидарна М. Смит, критикующая постмодернизм за модный стиль метатеории, который отражает современные угрозы личности, но парализует желание с ними справляться (Smith, 1994). Б. Хелд критикует практиков за излишнее увлечение теоретическими проблемами в психотерапии (Held, 1995), а М. Бэдер убежден, что конструкционизм и перспективы интерсубъективности отвлекают психологию от прагматических ориентации, а идеализация неопределенности отбивает у клиницистов охоту стремиться к большей точности и чистоте понимания (Bader, 1998).

Не могут быть обойдены вниманием и другие негативные стороны постмодернизма. Так, Г.Л. Тульчинский справедливо говорит о

Blog