Основные черты социально-политического самосознания рыцарства XIV века (по сочинениям Ле Беля и Фруассара)

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание В первом параграфе Во втором параграфе В третьем параграфе В четвертом параграфе В первом параграфе Во втором параграфе По теме диссертации опубликованы следующие работы.

Подобный материал:

• Урок литературы в 11 класс Тема урока: «Основные потоки русской литературы ХХ века, 173.52kb.
• Список вопросов по курсу «История зарубежных литератур ХIХ века», 24.96kb.
• Курганская В. Д., Дунаев В. Ю. К вопросу о концептуализации сферы политического управления, 122.43kb.
• Группа социально-политического мониторинга и маркетинговых исследований аналитический, 404.84kb.
• Программа : Е. В. Русина, к и. н., Институт истории, Киев, нану. Проблемы политической, 2768.76kb.
• Основные тенденции развития мирового хозяйства в начале XXI века, 49.08kb.
• 1 Основные типы цивилизаций, 3561.47kb.
• Примерные вопросы к экзамену, 13.54kb.
• Тема урока: Кризис европейского средневекового общества в XIV-XV вв. Столетняя война:, 74.68kb.
• Основные черты западноевропейской культуры XIX, 528.13kb.

Четвертая глава «Столетняя война и «политическое сознание» рыцарства» состоит из четырех параграфов.

В первом параграфе «Правила войны» речь идет об особенностях восприятия событий Столетней войны хронистами и их оценках. Обнаруживается, что для Ле Беля и Фруассара, как и для хронистов предыдущих веков, война важна с дидактическо-воспитательной точки зрения: она дает примеры и являет героев. Они не ставят задачи разобраться в глубинных причинах войны, ее влиянии на социально-политическое или экономическое положение враждующих государств, не обозначают важности ее последствий с точки зрения территориальных границ, международного статуса и престижа государств. Главное достоинство войны – подвиги ее участников. Хронисты не рассуждают, за какой из противоборствующих сторон «правда», они уделяют главное внимание личным качествам воинов, которые в итоге определяют и «правду», и победу, и честь рыцарей.

Характер сведений, интересовавших хронистов, способы их получения и, наконец, цель, с которой они собирались их использовать, позволяет сделать вывод о том, что им в большей степени близок образ героической, «благородной» войны с особыми «правилами»: предупреждением о нападении, благородным соперничеством на равных условиях, гуманным отношением к взятым в плен.

Факты, приводимые в хрониках, позволяют утверждать, что в XIV в. эти правила соблюдались, но они отнюдь не превращали войну в «благородную игру». Война могла восприниматься по аналогии с турниром, проводиться по его правилам, но от этого она не переставала быть войной, с реальными постоянными опасностями и высокой смертностью. Жестокие и отчаянные сражения и мелкие стычки – это тоже «правила» рыцарской войны, где представители обеих сторон должны были сражаться до победы, чтобы быть почитаемы «как герои самой высокой славы», или «достойно» выполнить «свой долг до конца».

Во втором параграфе «Факторы политического самоопределения рыцарства» поставлена задача выяснения мотивов, заставлявших рыцарей сражаться «под знаменем» одного из королей и причин, влиявших на их «политическую» позицию.

Как показал анализ материалов хроник, участие рыцарей в войне на стороне короля Франции или короля Англии, определялось, прежде всего, вассальными связями, которые обязывали рыцарей защищать интересы своего сеньора, денежным вознаграждением – это относится к рыцарям, не связанным вассальным договором, историко-географическим положением их земель и родственными связями. Политические сознание рыцарства, если можно употребить это понятие, оказывается размытым. Оно определяется больше не политическими целями (за исключением франко-шотландского союза), а особенностями сословного самосознания и рыцарским образом жизни, включавшим в себя поиски славы и средств за пределами собственного владения и государства. Зыбкость политического сознания обнаруживается и в восприятии событий войны как великих сражений и благородных деяний, а не как столкновения двух могущественных европейских держав в интересах оформления и укрепления собственной государственности.

Тем не менее, как показал материал, предпочтения сеньоров и рыцарей, независимо от побудительных мотивов или причин, могли существенным образом повлиять не только на ход, но и политические результаты Столетней войны. Поэтому, в исторической перспективе, они, по сути, оказываются политическими.

В третьем параграфе «Король как глава государства и рыцарь» рассматриваются представления о короле как о «политической фигуре» и личности. Король воспринимается как персона, наделенная полномочиями верховной власти и правом требовать повиновения всех сословий. Среди его обязанностей – распоряжаться своей властью мудро, защищать государство и заботиться о благополучии подданных. Вместе с тем, верховное положение короля – это прерогатива первого среди равных. Его власть обязательно должна опираться на мудрых и достойных советников, его решения одобряться знатью, ради «всеобщего согласия» и предотвращения возможных «несчастий».

Помимо качеств мудрого правителя, король должен обладать рыцарскими достоинствами, причем сословно-профессиональные обязанности монарха представлены как первоочередные. Очевидно, что в «политических» представлениях рыцарства королевская власть обладает и сословными, и государственными признаками. Сосуществование этих признаков позволяет говорить и о переходном характере самой власти от сюзеренитета к суверенитету.

В четвертом параграфе «Битва при Пуатье: взгляд «извне» и «изнутри» рассматривается – сквозь ход и итоги битвы при Пуатье – начинающийся «конфликт» тесного соседства в реалиях века сословно-рыцарского и государственного. Сам конфликт – взгляд «извне». В «политическом» сознании современников, «изнутри», понимания этого конфликта не было. Поражение при Пуатье было воспринято не как поражение Франции, а как поражение рыцарей, не выполнивших сословный долг, и тем самым опозоривших королевство и короля. Именно поэтому рыцарская слава Иоанна Доброго могла существовать отдельно от результата и последствий битвы.

Иными словами, сословное уже сосуществует с государственным, но само государственное и национальное рассматривается еще сквозь сословное сознание. В этом основное противоречие века: традиционализм сознания рыцарства не вмещал в себя новых реалий. Да и в целом, набирающие силу процессы, прежде всего, в политической сфере, уже не могли вмещаться в узкие рамки феодальной традиции, но еще не могли порвать с ней, только в «исторической перспективе» создавая предпосылки для ее умирания. Само развитие этих процессов было невозможным без использования максимума из того, что давала традиция.

Думается, что «противоречивость XIV века» свидетельствует не о кризисе традиции, а о переходном характере самого века, когда традиционная система связей, отношений и представлений еще могла быть использована и использовалась для формирования, укрепления и защиты «новых» государств. Традиция еще не исчерпала себя и поэтому не собиралась «умирать»: как об этом пишут многие авторы, она оставалась существенным компонентом во всех сферах жизни и оказывала на них огромное, если не решающее влияние.

Пятая глава «Религиозное сознание» состоит из двух параграфов, в которых рассматриваются вопросы, связанные с представлениями рыцарства о Боге, его могуществе и милости; исследуется характер благочестия рыцарства и формы его проявления; восприятие видений и колдовства.

В первом параграфе «Представление о Боге и характер благочестия рыцарства» речь заходит о вере в провиденциальную картину мира и возможность реального божественного присутствия. Она подтверждается собственными сужениями хронистов, их интерпретациями некоторых событий, рассказами о вмешательствах свыше, которые способствуют усилению религиозного пыла верующих, к какому бы сословию они не принадлежали, проявляющегося в почитании святых образов, святых мест и материальных пожертвованиях. Сам Божественный образ воспринимается по аналогии с идеальным сеньором, любовь и служение которому характеризуются в понятиях службы феодальному сеньору.

Как и другие источники, хроники показывают, что характерной чертой рыцарского религиозного сознания является благочестие. Формы его проявлений традиционны: рыцари присутствуют на мессах, предаются покаянию и молитве, дают обеты и совершают паломничества. Важной частью рыцарского благочестия по-прежнему является миссия защитников Церкви и истинной веры. Об этом благочестивом стремлении могут свидетельствовать не только проекты Крестовых походов, регулярно возникающих на протяжении XIV в., но и их практические результаты: военные экспедиции Пьера I Лузиньяна, Людовика II Бурбона, Иоанна Неверского. Многие факты хроник показывают, что благочестие остается необходимой составляющей рыцарского достоинства, наряду с честью, доблестью, бесстрашием перед лицом врага.

Особенность представлений о Божьей милости, как выявлено, из анализа «обращений» к Всевышнему перед битвами, состоит в том, что вверяя свою жизнь и судьбу в руки Господа, рыцари просят его даровать им возможность проявить наилучшие «рыцарские» качества. «Милость» Господа – это не столько божественное покровительство, сколько возможность проявить себя и заработать мирскую славу.

Во втором параграфе «Восприятие рыцарством видений и колдовства» анализируются сообщения Фруассара, о «необычных» (с современной точки зрения) событиях, имевших место в реальных буднях представителей знати. Начнем с того, что для хрониста сама возможность свершения разного рода чудес сомнению не подлежит, он описывает их так же, как любой другой исторический факт.

Видения, колдовство, чудеса в представлениях рыцарства – явления вполне вероятные. Скептические суждения на этот счет отсутствуют во всех рассматриваемых случаях. Реакция на «чудеса» могла быть разной, в зависимости от их происхождения – «божественного» или «темного». Отношение к ним определяется по нескольким параметрам: личность визионера или мага, конечная цель «употребления» чудес, соответствие их сословным морально-этическим ценностям. Обращения к колдунам и астрологам, судя по хронике, были для рыцарства явлениями допустимыми и не такими уж редкими; астрологией могли увлекаться даже королевские персоны. «Греховность» этих явлений осознается, но они не воспринимаются как намеренное неблагочестие. Здесь возможно говорить о «мирном сосуществовании» веры и суеверия.

В заключении подведены итоги исследования.

Сословное самосознание рыцарства в XIV в. в основном ориентируются на традиционную шкалу ценностей, где на первом месте – благородство, верность, честь, связанная с личным достоинством рыцарей, и, конечно, доблесть. Столетняя война, если рассматривать эту проблему в рамках всего сословия, не вносит новаций или изменений в эту систему ценностей, лишь усиливает значение рыцарской доблести и чести; исключения скорее подчеркивают прочность правил. Серьезного круга фактов, ситуаций, обнаруживающих крутую ломку правил личного или общественного поведения рыцарства, позволяющих говорить о кризисе рыцарской идеологии, даже самые знаменитые хроники эпохи, исследуемые в диссертации, не обнаруживают. Как показал материал, поколение XIV в. продолжало воспроизводить в рассуждениях и поступках прежние стереотипы и ценности, осознанно воплощая в себе образцы рыцарственности, которые хронисты, биографы и поэты продолжают увековечивать, персонифицируя через рассказы о современниках.

В целом в XIV в. рыцарская традиция скорее переживала период своего расцвета, чем начало упадка. В любом случае, исследованный материал однозначно обнаружил преобладание рыцарских представлений в сознании представителей высшей части сословия. Если обратиться к проблеме национального сознания, то, как мы увидели, даже в ситуации Столетней войны рыцарство субъективно не обнаруживает выраженных признаков национального сознания или государственного патриотизма. И французские и английские рыцари – это, прежде всего, сторонники и вассалы королей. При этом короли оставались для них в большей степени сюзеренами, чем главами государств. Эта «особенность» сословного самосознания отражала реальное положение дел. Вассальная верность допускала необходимость подчинения королю-сеньору и признавала авторитет его власти, но «ради всеобщего согласия» король должен был соотносить свои решения и действия с мнением знати, позиции которой были сильны.

Сохраняется традиционный характер самих вассально-сеньориальных связей, прочностью которых определяются, в основном, политические ориентиры рыцарства в Столетней войне.

Все это позволяет утверждать, что XIV в. оставался веком рыцарства. Столетняя война, несмотря на масштабность и длительность военно-политического конфликта, на протяжении рассматриваемого века продолжала сохранять «рыцарский» и феодальный характер, точнее, война еще обставлялась и воспринималась в рамках рыцарских и феодальных обычаев. Даже государственные масштабы последствий битвы при Пуатье рассматривались как результат сословно-профессионального бесчестья рыцарства, а не поражение национального уровня.

Вместе с тем, новые знаки времени начинали уже заявлять о себе, вынуждая традицию «адаптироваться» к складывающимся условиям. Символическая процедура вассальной присяги через документальное подтверждение приспосабливается к развитию письменного права. Рыцарские ценности и феодальные обычаи, объективно начинают служить нуждам складывающихся национальных государств, скажем, защите их от внешней опасности. Поиски славы, доблесть рыцарей, их самолюбие также могли служить национальному престижу. Преданность сеньору или королю совпадать с долгом перед государством. В русле рыцарской идеологии и вассальной верности подспудно возникла и развивалась идея национального патриотизма.

Новое уже развивалось из старого, но оно еще слишком зависело от «питавших» ее традиций, чтобы современники, а в их числе и наши хронисты, могли осознать его.

Жизненную силу традиций, их способность влиять на решение важных государственных проблем ярко демонстрируют последствия поражений рыцарства при Креси и Пуатье. Современники переживали их в своем сознании как удар, нанесенный престижу французского рыцарства и его самолюбию. Но и в такой форме они взывали к необходимости ответных мер.

Неоспоримо, что военная политика Карла V поддерживалась «реваншистскими» настроениями в среде французской знати. Если финансовое бремя войны легло на плечи податных сословий, то «налог кровью» по традиции был возложен на рыцарство. Политика короля была оправдана с точки зрения сословно-рыцарских представлений, требовавших «восстановления чести», и, объективно, государственных интересов.

От следования рыцарской традиции «доблести» зависела репутация военного сословия, от нее же зависели результаты сражений и войн. Военная этика рыцарства и ориентированное на нее сознание рыцарей имели практическое значение для хода Столетней войны. Война явно усилила значение социально функции рыцарства, его ответственность, так как военная профессия продолжала оставаться его обязанностью и прерогативой.

Факты поражений рыцарства, свидетельствующие, казалось бы, о его военной несостоятельности, нуждаются в особой интерпретации, равно как и свидетельства его побед. Успех английских лучников в битве при Креси мог быть, вероятно, менее ошеломляющим, не будь среди них рассредоточены рыцари Эдуарда III. Такая тактика обеспечивала, прежде всего, моральную поддержку рядовых воинов. Закованная в броню кавалерия одним своим присутствием поднимала моральный дух пехотинцев, да и реально только она была способна прорвать и опрокинуть боевые порядки противника. Если она терпела поражение и бежала с поля боя – это немедленно оборачивалось разгромом всего войска. Напомним, что численно рыцари составляли меньшинство средневековых армий, причем в троекратном и четырехкратном размере по отношению к пехоте. Но решающим фактором побед и поражений Столетней войны был успех или неудача именно рыцарской части войска.

Поражения французов при Креси и Пуатье не дискредитировали рыцарство как таковое, как сословие: его слава, а точнее «пальма первенства» перешли к английскому двору, английской знати, английскому рыцарству. Военные успехи сторон рыцарская литература эпохи связывает с общей идеей «славы рыцарства». Победы англичан в первой половине и середине XIV в. сделали главными героями Столетней войны Эдуарда III и Черного Принца. Но уже один этот факт бесславил французское рыцарство в его собственных глазах и, вероятно, способствовал развитию идеи национального соперничества в составе представлений о рыцарской доблести. Новое вмешивалось в старое и преобразовывало его. Победы французского рыцарства во второй половине XIV в. возродили и его славу. Новым героем «без страха и упрека» в глазах общества и авторов, создававших рыцарскую литературу, становится французский рыцарь Бертран дю Геклен.

Итак, для XIV в. преждевременно говорить об утрате рыцарством военного престижа. Об этом свидетельствуют много фактов, в том числе и то, что во главе войск, в окружении рыцарей, продолжали сражаться короли, повинуясь больше сословно-профессиональному, чем государственному долгу. Представители государственной власти сами воспринимали войну «по-рыцарски». Это не раз доказывали Эдуард III, Филипп VI, Черный Принц и Иоанн II; это справедливо даже в отношении Карла V. Физическая слабость и болезни препятствовали тому, чтобы он лично возглавлял войско, но братья короля не пренебрегали рыцарским званием и собирали армии под своими знаменами. Король оставался главой рыцарства, но объективные обстоятельства способствовали тому, что во всех смыслах первым «мечом» французского королевства становится дю Геклен, с именем которого будут связаны победы французского войска, и, значит, национального оружия.

Рыцарские настроения весь век преобладали среди знати и королей, которые создавали новые ордена, принимали деятельное участие в организации Крестовых походов, еще воплощавшихся в реальных военных экспедициях. Они поддерживали культ героев-рыцарей, воссоздавали при своих дворах обстановку двора короля Артура.

Рыцарские ценности в XIV в., повторим, не утратили своего значения, при этом они использовались и еще могли быть использованы для решения насущных внутриполитических и внешнеполитических проблем; в условиях войны они способствовали сплочению военного сословия вокруг королевской власти: в XIV в. еще ради личной преданности, а в XV в. уже ради национального единства и патриотизма.

Медленные процессы преобразований, развивавшиеся внутри пока еще традиционного по своим взглядам общества, не замечавшего того нового, что росло и крепло на их глазах, и превращавшегося в признаки национального государства, позволяет историку увидеть предпосылки будущих изменений, способствовавших трансформации рыцарской идеологии в идею национального патриотизма, идею достоинства личности нового времени, переживших закат самого рыцарства.


По теме диссертации опубликованы следующие работы.


1. Акимова Е. Ю. Вассально-сеньориальные связи во Франции – идеал и практика XIV столетия // Новый век: история глазами молодых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. Вып. 4. С.66-78.

2. Акимова Е. Ю. Жан Фруассар и его хроника как источник по изучению парижских волнений 1382 года // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. Вып. 17. С. 234-245.

3. Акимова Е. Ю. Восприятие горожанами королевской власти: торжественный въезд Изабеллы Баварской в Париж (по хронике Фруассара) // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 71-85.

4. Акимова Е. Ю. Особенности благочестия рыцарства (по хроникам Ле Беля и Фруассара) // Вестник СГСЭУ. Саратов: Изд-во СГСЭУ, 2007. № 18 (4). С. 125-127.

5. Акимова Е. Ю. Перевод из хроники Фруассара. [Торжества по поводу въезда Изабеллы Баварской в Париж, 1389 г.] // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 208-216.