Geum.ru

Джон Ч. Маккинни Впериод после первой мировой войны одним из значительных достижений социологии было усложнение методов, процедуры и техники

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
Экспериментальная процедура

Экспериментальная процедура обычно считается решающей для индуктивной основы науки. Понятие экспериментальной процедуры, однако, применялось весьма неточно в социологии. В двадцатых и тридцатых годах весьма часто делались оптимистические заявления относительно применения эксперимента к социальным данным. Упоминания о «социологической лаборатории» были обычными. Даже сегодня термин часто применяется к эмпирическим исследованиям, к которым он, ясно, не подходит, если исходить из действительно применяемой процедуры. Все больше и больше, однако, социологи встречаются с тем фактом, что человеческое поведение большей частью не поддается тому виду контроля, который является специфичным для экспериментальной процедуры. Это не значит, что социологи утратили веру в логику эксперимента; наоборот, они утверждают, что она так же важна в общественных, науках как и в естественных. Социологи просто признали, что непосредственный контроль, сопутствующий этой логике в естественных науках, отсутствует в социологии. Современное направление принимает эксперимент в качестве модели для планирования [[256]] исследования; основной проблемой стало согласование процедур наблюдения и собирания фактов с планом эксперимента.

Короче говоря, методологическая основа эксперимента состоит в способности изолировать ряд факторов или оградить их от внешнего влияния. Эти факторы являются потенциальными непостоянными внутри определенных «границ» эксперимента. Затем производится решающее изменение в отношении одной переменной, в то время как все остальные потенциальные переменные рассматриваются как постоянные, после чего отмечаются различия в конечном результате. Научная традиция предписывает, что изменение результатов вызывается изменением, происшедшим в переменной. На протяжении всего этого метода ясно виден непосредственный манипуляционный контроль, являющийся прототипом экспериментального метода.

В отношении этого прототипа для социолога открыты два пути. Один заключается в попытке применить этот метод в «искусственных» ситуациях. Другой заключается в принятии логики эксперимента, как модели планирования исследования и контроля при помощи наблюдения и статистики вместо непосредственной манипуляции. Социолог следует тому и другому пути, хотя, по-видимому, второй обладает значительно большим значением для будущего.

Со времени первой мировой войны было произведено значительное количество разнообразных исследований под названием «экспериментальных». Они отражают различную степень компетентности, строгости, изобретательности, эффективности и контроля54. Вот наиболее известные примеры этих исследований. В 1920 году Ф. Г. Оллпорт изучал влияние группы на различные виды умственной деятельности. В 1927 году Госнелл исследовал причины неучастия в выборах; в том же самом году Гиллис изучал результат двух различных методов преподавания гигиены. В 1933 году Майо использовал предварительное сообщение при исследовании влияния различных приемов оплаты и физических и социальных факторов на производительность рабочих на заводе «Уэстерн электрик» в Хау-торне. Додд в 1934 году проводил эксперимент, сравнивая повседневную гигиену в арабских селах. Ньюстетер изучал характер приспособления в группе у подростков в лагере мальчиков в 1937 году. В 1938 году Менефи изучал на студентах эффект типичной пропаганды в пользу и против забастовок. «Эксперименты» организации Групповой динамики под руководством Левина и Липпитта также были предприняты в тридцатых годах в Айове, затем перенесены в Мичиганский технологический институт и в настоящее время проводятся в Мичигане. Вероятно, более известными являются их исследования воздействия «автократической» и «демократической» атмосферы на поведение. В 1940 году появилось сообщение об одном [[257]] из наиболее типичных исследований Чэпина относительно гипотезы о том, что переселение семей из трущоб в муниципальные дома приведет к улучшению их общественной жизни55.

Эти несколько примеров показывают, что работа, проводимая социологами со времени первой мировой войны, тесно связана с понятием эксперимента. Однако «эксперимент» не способствовал тому, чтобы значительная часть работы, проведенная в прошлом, выгодно отличалась от большинства повседневной работы в других науках. Это отнюдь не преуменьшает работу, проведенную, например, в «лабораториях» Гарварда и Мичигана. Это просто указывает на то, что, несмотря на чрезмерные претензии некоторых энтузиастов эксперимента, в известных отношениях его применение в социологии строго ограничено. Несомненно, большинство важных социальных ситуаций не могут быть «созданы» и построены по желанию социолога, вследствие чего этой попытке суждено остаться одним из вспомогательных приемов социологии.

Логика эксперимента. С другой стороны, ничто не мешает социологу заимствовать логику эксперимента и применять ее к любой проблеме, которую он изучает. За последние годы социологи начали понимать логику эксперимента б ее применении в социологии, а не просто ее формальный характер. Обзор современного положения в отношении эксперимента был дан Одумом и Йохер в 1929 году, а в 1931 году Брирли опубликовал свой обзор56. Эти обзоры показывают как различие, так и неясность взглядов на эксперимент, которые господствовали в этой области в тот период. С того времени, однако, логика эксперимента спустилась на землю и, таким образом, большее значение приобрела процедура. По-видимому, различные факторы сыграли роль в этом развитии. Первым фактором была эмпирическая работа, которая проводилась в тех случаях, когда пытались приблизиться к экспериментальной модели, как в случае вышеуказанных примеров; вторым — постоянный анализ этих попыток, приведших к накоплению опыта; без [[258]] сомнения, Чэпин был лидером этого направления в течение многих лет, хотя ему и оказал значительную помощь Гринвуд в 1945 году57. Третий фактор состоял в заимствовании европейской методологии (особенно немецкой) с ее подчеркиванием концептуального аппарата, что обогатило методологию американских социологов. И, наконец, четвертым — развитие теории и практики статистики, что обещало больший контроль над данными, и пятым —все растущее внимание к планированию исследования и неизбежное признание того факта, что логика эксперимента пронизывает любое научное исследование и, следовательно, является имплицитной в наиболее плодотворном использовании всех процедур социологом58.

Все эти факторы постепенно привели к пониманию того, что логика экспериментальной процедуры для социолога так же важна, как и для тех ученых, которым посчастливилось в том отношении, что они могут непосредственно контролировать и манипулировать своими данными. Логика экспериментальной процедуры является. логикой, применения статистических, типологических, выборочных и исторических процедур для объяснения. Использование этих процедур для предсказания требует, чтобы их можно было подвергнуть проверке в эмпирических условиях. Это означает, что необходимо производить сравнение в духе эмпирической логики. Тот факт, что большинство этих сравнений по необходимости относится к «естественным» событиям, которые не могут быть вызваны «по желанию», служит препятствием для социолога, но это не лишает его возможности дать научное объяснение.

Как заметил Стауффер в 1950 году: «...центр нашей проблемы лежит в предварительном планировании исследования так, чтобы данные не могли подвергаться десятку различных интерпретаций... В основном, я думаю, важно, чтобы мы всегда имели в виду образец контролируемого эксперимента, даже если на практике нам и придется отклониться от идеального образца»59.

Типологическая процедура.

Процедура конструированных типов играет важную роль во всех науках, хотя она и не всегда открыто признается, строго применяется или правильно истолковывается. Разъяснение «формы» процедуры конструктивной типологии — заслуга социологии, или. конкретнее, ряда выдающихся немецких социологов конца XIX — начала XX столетия, несмотря на то, что сама процедура так же стара, как и наука.

В Соединенные Штатах Америки под влиянием немцев эта процедура впервые была применена под руководством Парка и Чикагском [[259]] университете; в конце двадцатых и начале тридцатых годов там было опубликовано несколько превосходных типологических диссертаций. Хьюз и Редфилд продолжили эту традицию в Чикаго, хотя преемственность сохранялась прежде всего под влиянием Беккера в Висконсинском университете. Типологическая процедура в своей наиболее полной форме теперь применяется гораздо шире, чем раньше, и производится гораздо больше компетентных типологических исследований.

Конструктивная типология может быть отождествлена с методологией, поскольку она представляет собой способ обработки и упорядочения данных в любой важной области. Если судить по наиболее успешным попыткам применения типологической процедуры в исследовании, то покажется, что конструированный тип — это целенаправленный плановый выбор, абстракция, комбинация и подчеркивание ряда критериев, имеющих эмпирические референты, которые служат основой для сравнения эмпирических случаев60.

Вышеуказанное определение показывает, что конструированный тип — это понятие, в значительной степени определяемое выбором и творческой деятельностью ученого. Основное различие, однако, между ним и другими понятиями заключается в том, что его ценность, как одного из компонентов знания, определяется не точностью его соответствия воспринимаемой реальности, а его способностью объяснить ее. Конструированный тип выполняет научную функцию «систематизации» конкретных данных так, что опыт, приобретенный из одного случая, несмотря на его единичность, может с известной степенью вероятности вскрыть то, что можно ожидать в других случаях61.

Конструированный тип является, следовательно, эвристическим приемом. Это — абстракция, предназначенная для устранения мелочей и для достижения структурного порядка наблюдений, которые легче поддаются формулировкам и проверке. Таким образом, конструированный тип есть средство сведения различий и сложности явлений к единому общему уровню. Он не описывает конкретную структуру или действие. Абстракция отходит от воспринимаемой реальности, поскольку она часто подчеркивает до логической крайности какой-нибудь атрибут или группу атрибутов, важных для проблемы или системы анализа.

Конструированный тип представляет собой созданную систему атрибутов (характерных черт, критериев, свойств, элементов, аспектов и т. д.), полезную как основа для понимания эмпирический объектов и явлений. Это конструкция, составленная из абстрагированных элементов, образующих единую концептуальную модель, в которой может подчеркиваться один или несколько аспектов конкретной [[260]] реальности. Элементы этого типа имеют действительные эмпирические референты или их по крайней мере можно законемерно вывести из существующих данных. Как логический прием, этот тип не претендует на эмпирическую достоверность в том смысле, чтобы сохранить неповторимые аспекты эмпирического мира. Конструированный тип, как концептуальный прием, представляет собой попытку продвинуть образование понятий социологии от описания и строго «эмпирического» обобщения к построению теоретических систем.

Конструированный тип и социологическая теория. Конструированный тип — это особый тип понятия, поскольку в нем сознательно подчеркиваются и выражаются границы данного случая. Более того, он является специальным, поскольку состоит из ряда атрибутов, в котором в эвристических целях отношения между атрибутами считаются постоянными. Следовательно, конструированный тип сам по себе — это система, он имеет характер теоретической модели. В качестве таковой этот тип выступает как объяснительная схема и как имплицитная теория. Выведение этой теории приводит к эксплицитному выражению гипотез относительно этого типа. Однако каковы будут эти гипотезы, определяется структурой самого типа, ибо тип является в действительности гипотетической моделью действия, процесса, структуры, сущности и т. д. Когда пользуются конструированным типом, то говорят, что он есть ожидаемое поведение «секты», «клана», «члена профсоюза», «ученых», «падающего тела» или того, что изучается. Но в действительности происходит нечто другое. Какие же факторы мешают этому? Вот вопрос, на который нужно ответить, прежде чем можно будет говорить о том, что существует эмпирическое объяснение.

Ответ на этот вопрос влечет за собой рассмотрение эмпирических случаев или сравнения с типом в качестве модели. Хотя рассмотрение эмпирических случаев дает всегда только «приближение» или «отклонение» от конструированного типа, важно, чтобы сам тип был сформулирован на основе эмпирических доказательств. Атрибуты сознательно выбираются на основе эмпирических доказательств, и создается модель, которая, как надеется исследователь, будет служить важной основой для сравнения. При такой формулировке этот тип подразумевает объяснительную и предсказательную схему. Например, понятие «разумный человек» предполагает приспособление средств к целям. Если принять определенные цели и нормы как «данное», то проверкой разумности будет адекватность выбора доступных средств и их приспособления для достижения цели. Разумеется, ни один «реальный» человек не является разумным во всех аспектах своего поведения, и все же его поведение может быть понято в терминах разумной модели. Когда человек рассматривается, как «разумный человек», он только частично отвечает ожиданию. Сравнение степени, в какой реальный человек отвечает ожиданию, тем не менее служит основой для объяснения «различий» в их поведении. [[261]]

Далее, любой тип, такой, как «феодальная система», «провербиальное общество», или «ученый», на основе своих критериев будет подразумевать схему предсказания. Феодальное поведение будет различным в той или иной конкретной ситуации, и все же, несмотря на эти различия, имеется «феодальное ожидание», отличающееся от всякого другого ожидания, которое помогает понять вариации внутри модели. Подобным же образом ожидание действий и характера отношений в «провербиальном обществе» отличается от ожиданий в любом другом типе общества. «Ученого» в университетах нельзя обнаружить, и тем не менее именно предсказательная схема «ученого» делает понятными эмпирические приближения (реально существующие профессора). В общем конструированный тип—это модель, и в качестве таковой он проливает свет на действительно существующие структуры, или виды, поведения. Этот тип концентрируется на единообразии, и только благодаря понятию единообразия мы можем понять вариации или отклонения. Естественно, любая вариация или отклонение должно быть вариацией или отклонением от чего-то. Для отождествления этого чего-то необходимо определить единообразие, представляемое типом.

Вышеизложенная трактовка типологии представляет современное логическое положение метода в этой области. Указанный метод достиг этого ясного положения благодаря упорной эмпирической и теоретической работе небольшой, но активной группы социологов. Все эти работники, конечно, в огромной степени обязаны Максу Веберу, который выполнил основную задачу определения процедуры в Германии в период, предшествующий первой мировой войне. В Соединенных Штатах Америки Беккер сыграл, несомненно, важную роль в развитии логического характера типа, а также в доказательстве его эмпирической полезности. Прослеживая его работы, начатые в 1932 году, включая те части работы «Систематическая социология» («Systematic Sociology»), которые написаны непосредственно им, можно лучше всего понять развитие данной процедуры62. В отношении развития типологии за последние двадцать пять лет необходимо также упомянуть теоретическую работу Абеля, Гуда, Колба, Лазарсфельда, Лумиса, Маккинни, Парсонса, Редфильда, Роуза, Сорокина и Уинча63. [[262]]

Имеется также значительный рост эффективной эмпирической адаптации типологии. Хыоз изучал отношение типов личности к священному и светскому аспектам разделения труда; Хиллер изучал «забастовочный цикл», в его проявлении в «моделях»; Редфилд ввел народно-городской континуум, как основу для изучения эмпирических культур; Шмид тщательно изучал юношеское движение в Германии; Беккер анализировал это движение и проследил, как оно в конечном счете было развращено гитлеризмом; Форман сообщал об образе жизни негров на Юге; Йингер анализировал социологическое значение религии в борьбе за власть; Полина Янг изучала секуляризацию, сопровождавшую окультуривание группы русских крестьян в Лос-Анжелосе; Колб — роль крестьян в революции; Мюрвар — кочевников пастухов, превратившихся в торговцев и политиков; Эйстер исследовал факторы, способствующие и поддерживающие движение Морального перевооружения; Лумис начал работать по типизации и сравнению «социальных систем», а также внес свой вклада количественную обработку типологии64.

Историческая процедура.

Американская социология в общем подходила к изучению общества антиисторически. Она интересовалась областью «современных» событий. Этот факт является одним из наилучших отдельных показателей «культуроведческого» состояния любой исследовательской дисциплины. Американское общество само в основном антиисторическое по своим взглядам и, следовательно, безразлично относится к «мертвому прошлому». Быстрые переходы к жизни в условиях американского общества, а также резкий разрыв между ними и «старой родиной» породили безразличие к культуре или даже бессознательное отрицание исторической преемственности. Конечно, этому способствовали и многие другие факторы, но, несомненно, остается правильным, что большинство американских социологов антиисторичны и проявляют мало интереса к исторической перспективе. [[263]]

Социологи начала нашего столетия почти не касались исторических факторов в своих «широкомасштабных» классификациях. Социологи в период после первой мировой войны, подвергавшиеся сильному давлению достижений в экологии, демографии, изучении установок, опросе общественного мнения, статистическом методе, изучении выборочных случаев, социографии и прикладной социологии, едва ли имели время, не говоря уже о желании, исследовать историческую преемственность. Методы, которым они в первую очередь следовали, были методами, наиболее удобными для обозрения современных условий.

Ясно, что исследовательские задачи социологии и истории не похожи друг на друга как дисциплины, ибо их процедура соответствует целям исследования. Тем не менее, поскольку в определенном смысле все данные являются историческими, данные истории и социологии одни и те же. Логическая разница между дисциплинами заключается в том, что они делают с этими данными. Задача социолога — обобщение, задача историка — индивидуализация. Обе задачи вполне законны, и они скорее дополняют, а не противоречат друг другу.

Можно считать, что все объекты или события неповторимы во времени и пространстве. Ни один социолог не будет оспаривать эту точку зрения. Это положение не обязательно означает, что объекты или события являются только временными и что их можно познать только в своей неповторимости при ясном обозначении их временных и пространственных показателей. Наоборот, когда применяют понятия «идентичного», «повторяющегося» и «типичного», это становится возможным. Для идиографического историка история есть структура событий, а события можно рассматривать не только хронологически и индивидуально, но и как серию отношений, обладающую обязательными и достаточными антецедентами консеквентов. Такие условия и консеквенты могут быть подведены под категории и типы, а связанные с этим отношения — абстрактно выражены как общие отношения. Именно в этом и состоит различие между перспективами у историка и у социолога.

Историческая перспектива и технические приемы. Историк занимается процессами и структурами, неповторимыми в пространстве-времени, следовательно, он не мыслит их повторимыми, в то время как социолог держится противоположного взгляда. Социолог занимается повторяющимися и постоянными факторами или закономерностями человеческого общества. Например, задачей социолога может быть описание повторяющихся аспектов, связанных с процессом «урбанизации». Задачей же историка будет определение конкретного направления, которому следует эта урбанизация в определенном месте и в определенное время. Иначе говоря, социолог пытается выделить из явления то, что является «общим», в то время как историк пытается вскрыть важные «частности» одной из сторон данного явления. Разница между социологией и историей заключается не в данных, а в перспективах, проблемах и технике. При [[264]] этом для социолога вполне законно и даже необходимо интересоваться данными несомненно исторического характера. История не только дело историка, она также весьма важна и для социолога, ибо дает ему богатство материала, который должен быть объяснен в его «общих» формулировках.

Для социолога было бы нелогичным отказываться от обращения к данным только потому, что они считаются «историческими». Если его формулировки действительно общи, они должны выдержать испытание временем, и их «общность» заключается в учете не только «пространственных», но таже и «временных» показателей. Для того чтобы вскрыть процессы и структуры, являющиеся нетолько «неповторимыми», необходимо рассматривать их в свете исторических данных. Идиографические данные, получаемые историком, и данные, получаемые описывающим (идиографическим) статистиком, обладают той же самой функцией для социолога. Это — материалы, которые надо расположить в научной перспективе.

Как же тогда относится историческая процедура к социологии? Ответ зависит от того, что считается процессами исторического метода. Готтшальк сообщает, что имеется поразительное единодушие между авторами, пишущими об историческом методе, в отношении этих процессов. Обычно считается, указывает он, что историческая процедура состоит в «...(1) собирании вероятных источников информации; (2) установлении истинности этих источников (полностью или частично) и (3) анализе источников или части источников, несомненность которых доказана в отношении их достоверных частностей»65. Таким способом любой полученный синтез или формулирование частностей является историографией, в отношении которой существуют значительные разногласия. Это, однако, не имеет значения для социолога, ибо он заинтересован не в историографии, а в процедуре. Историография отражает перспективу, проблемы и исследовательские цели историка, в то время как процедура, определенная нами выше, является общей и может оказаться полезной для любой научной дисциплины.

Материалы, полученные при помощи этой процедуры, не привлекли особого внимания большинства социологов, но некоторые из них заинтересовались ими. Материалы состоят из хроник, анналов, биографий, мемуаров, дневников, генеалогий, надписей официальных документов, донесений, писем, публичных сообщений, деловых документов, газет, рассказов путешественников, народных сказок, анекдотов, баллад, картин, скульптур, архитектуры, языка, артефактов, орудий и литературы. В Америке широко распространено убеждение, что такие материалы «менее достоверны», чем материалы, собранные интервьюером, ходящим от дома к дому с расписанием в руке, механическим «регистрированием взаимодействия» или даже «наблюдателем-участником», который может близко подойти [[265]] к своим данным. В течение многих лет несколько социологов упорно отрицали это убеждение. Именно эти несколько лиц сохранили продуктивность исторической процедуры в социологии, хотя следует отметить, что многие исследования иногда обращаются к истории или используют ее имплицитно как часть исследования.

Примеры использования исторических материалов социологами. Среди американских социологов, которые интересовались методологическими выводами из исторической процедуры, Беккер был наиболее последовательным. За последние двадцать пять лет можно найти упоминание об этом в его различных трудах, а основные положения могут быть найдены в его книге «Через ценности к социальной интерпретации» («Through Values to Social Interpretation»), опубликованной в 1950 году. Элиот, писавший в 1922 году, внес несколько конкретных предложений в отношении использования исторических материалов в социологии и сделал несколько метких критических замечаний по поводу социологической практики. Герцлер внес предложение в отношении использования истории социологами в 1925 году66. Ф. С. Теггарт в книгах «Процессы истории» («Processes of History») (1918) и «Теория истории» («Theory of History») (1925) сделал значительный вклад в методологию, которым в основном социологи пренебрегали. Его работа «Рим и Китай» («Rome and China») (1939) представляет собой интересную попытку изучения корреляции исторических событий. Несколько книг по социальным исследованиям (см., например, книгу Одума и Йохера, Элмера, Полины Янг и Ги) содержат главы об историческом методе, хотя эти главы едва ли полноценны.

В отношении основного вклада, внесенного историческим методом, возможно, грубо говоря, различить два уровня: работы «широкого масштаба» и работы, ограниченные более узкими явлениями. Сорокин, несомненно,— один из ведущих представителей этого направления в Америке67. Он обработал действительно поражающее количество материалов, устанавливая циклы, периодичность и типы. Различные работы Барнса также можно отнести к широкомасштабным68. Мак-Леод проделал большую работу, выводя основные формы политического общества из примитивных племен в работе «Происхождение и история политики» («Origin and History of Politics»). Работы «Культурное изменение» («Cultural Change») Чэпина и «Культурная эволюция» («Cultural Evolution») Эллвуда представляют собой попытку проследить развитие некоторых фаз культуры и ведущих социальных институтов. Несколько более узкими [[266]] являются работа «Исследование войны» («Study of War») Райта и исследование семьи Циммерманом в работе «Семья и цивилизация» («Family and Civilization»), а также исследование социальной психологии Гертом и Миллзом в их работе «Характер и социальная структура» («Character and Social Structure»).

Другие социологи пользовались историческими материалами гораздо более ограниченно. Ниже даны наиболее типичные примеры. Изучение окультуривания групп иммигрантов в книге «Пилигримы русского города» («Pilgrims of Russian Town») Янг проведено почти в классическом экспериментальном плане «до-и-после». Беккеровское исследование движения молодежи в Германии в работе «Немецкая молодежь: связанная или свободная» («German Youth: Bond or Free») свидетельствует о его способности включить движение «малых групп» в более широкую сеть событий. «Религия и борьба за власть» («Religion in the Struggle for Power») Йингера также следует этой традиции. Элиот в изучении истории пограничных районов установила исторические корни непочтения к официальному законодательному контролю нашей культуры. Слоткин изучал развитие джаза как конкретный случай окультуривания. Кресси провел изучение китайского влияния в европейской культуре как пример диффузии. Мур и Уильяме исследовали стратификацию на старом Юге и таким образом внесли свой вклад в сравнительный анализ. Фрэйжер широко пользовался документами прошлого, для того чтобы пролить свет на современное положение негров69.

Эти несколько примеров показывают, что, несмотря на свою подчиненную роль в прошлом американской социологии, историческая процедура сохранилась благодаря своей полезности. Ретроспективное или ex post facto объяснение может оказаться менее достоверным, чем перспективное объяснение, тем не менее оно остается важной частью работы социолога.