Geum.ru

Джон Ч. Маккинни Впериод после первой мировой войны одним из значительных достижений социологии было усложнение методов, процедуры и техники

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
Неопозитивизм и его противники

Позитивизм в современном одеянии был определенной модой в американской социологии. Хотя следы его существования были заметны в течение многих лет, классическое изложение неопозитивизма появилось только тогда, когда Лундберг опубликовал в 1939 году свой труд «Основания социологии» («Foundations of Sociology»).

Неопозитивистский подход двойствен по своему характеру. Во-первых, он методологически ориентируется на положения физической науки, стремящейся к единому взгляду на мир явлений, применяя точку зрения физики ко всем явлениям. В этом отношении он вырабатывает аскетическую методологию, основанную на следующих предпосылках: 1) общественные явления подчиняются законам природы; 2) не существует различия между науками, относящимися к людям, и науками, относящимися к другим явлениям и 3) субъективные аспекты общественных явлений могут изучаться научно только на основе их объективного открытого проявления9. Эта методология, хотя она и подвергалась широкой критике10, является ясно выраженной. [[226]]

Одним из основных объектов нападок на неопозитивистов было понятие причинности. Нейрат критикует понятие причинности и приводит основание для того, чтобы избегать его11. Лундберг упоминает о причинности как об «анимистической, теологической» точке зрения. Додд вносит радикальное предложение заменить причинность корреляцией. Франк утверждает, что в социальных науках нельзя достигнуть действительного прогресса, пока не откажутся от идеи причинности12. Возражение против этой крайней точки зрения лучше всего выражено у Макивера, который детально обосновывает причинность13.

В результате этого спора произошло фактически устранение понятия «причины как силы» и замена его весьма широкой версией причинности. Социологи в наши дни обычно предпочитают придавать единообразие своим заявлениям, связывая событие с условиями, при которых оно совершается. Поскольку это единство является эмпирическим, оно может быть выражено только в терминах вероятности. Следовательно, заявление о вероятности отношений в виде эмпирического обобщения имеет тенденцию заменить причинность в традиционном смысле. Эта методологическая модификация в значительной степени является результатом влияния неопозитивизма.

Вторым фактором, придающим неопозитивизму его двойственную структуру, является типичное сопоставление «моральных» и «практических» соображений, проявляемых позитивистами в их желании добиться научно объясняемого мира. Лундберг делает следующее замечание: «Позитивисты не признают предполагаемую дихотомию между занятиями наукой, с одной стороны, и социальным действием, с другой. Мы же, наоборот, утверждаем, что занятия наукой являются наиболее важными из всех социальных действий»14. Слияние науки и действия, однако, не облегчает достижения идеала — естественной науки об обществе. Наоборот, это слияние, может выступать как определенное препятствие в результате того, что методологическая строгость физических наук, к которой стремятся неопозитивисты, подчиняется проблемам общества, а не проблемам, имеющим теоретическое значение для данной дисциплины. В результате делается упор на «практическое» и «непосредственное» исследование, полезное для социального действия, но косвенным образом преуменьшающее роль систематической теории. [[227]]

Кризис неопозитивизма. Хотя противодействие неопозитивизму в американской социологии было мощным и эффективным, оно в то же время было настолько различным, что трудно навесить на него ярлык. Несомненно, однако, что наиболее мощным отдельным источником оппозиции являлась традиция интерпретативной (verstehende) социологии. Это было открытым восстанием против контовского позитивизма, которое пошло от немецкого понятия Geisteswissens-chaften и было возглавлено Дильтеем, Риккертом и Виндельбандом, пытавшимися создать методологию, основанную на понимании (Verstehen) истории и общества. Согласно антипозитивистской манере, они делали различие между номотетическим или обобщающим характером физико-математических наук и идиографическим или индивидуализирующим характером историко-культурных наук. Более того, они подчеркивали разницу между знанием бытия (Sein) и пониманием норм (Sollen) и связи с ними. На этом фоне Макс Вебер довел движение до его кульминационного пункта, поставив «идеальные типы» на место механических законов и вероятности неизменности, таким образом усиливая концепцию социологии как номотетической науки. Подчеркивалось понимание общественного поведения, что означало, что простая статистическая закономерность должна быть заменена знанием субъективных мотивов, прежде чем причинность могла быть возведена на уровень значения. Существенная разница между теорией Verstehen и неопозитивизмом заключается в том, что в первой основное внимание уделяется субъективным категориям действия, то есть действию так, как оно рассматривается с точки зрения актера, и, следовательно, ориентировано на «значение» поведения в том, как оно проявляется, а не в простом единообразии поведения.

За последние двадцать лет в американской социологии теория Verstehen стала играть все большую и большую роль. Эта теория проникла различными путями в американскую методологию и превратилась в один из ее рабочих элементов. Первоначально она была привнесена американскими учеными немецкого происхождения или получившими образование в Германии, которым удалось проводить ее в аспирантских курсах нескольких ведущих университетов. В конце двадцатых годов эта группа предприняла ряд переводов и толкований важных работ немецких социологов. Приход к власти Гитлера привел к тому, что Соединенным Штатам Америки повезло, ибо они приняли ряд немецких ученых, беженцев, которые со времени второй мировой войны оказывают значительное влияние на американских аспирантов.

Наиболее выдающимися представителями различных форм социологии Verstehende являются такие люди, как Блумер, Хьюз, Лумис, Макивер, Мертон, Парсонс, Редфилд, Сорокин, Беккер и Знанецкий15. Эта методологическая позиция привела к сосредоточению [[228]] интереса на: 1) значении теории в исследовании, 2) важности понятия системы, 3) потенциале «структурально-функционального подхода», 4) необходимости теории мотивации и инструментов, при помощи которых она может быть проверена, и 5) необходимости уделить внимание качественным аспектам исследования.

В то время, когда писалась данная книга, конфликт уже значительно ослаб. Ни одна сторона не одержала «победы», но методология выиграла благодаря тому, что сторонники различных точек зрения вынуждены были внимательно заняться упомянутыми проблемами. Сохранились метафизические предпосылки как для неопозитивизма, так и для его оппонентов, но определенным изменениям подверглись крайние позиции в области процедуры.

Господство индукции

Одна из основных методологических полярностей возникает между индуктивной и дедуктивной процедурами. В наиболее общем смысле индукцию можно определить как процесс выведения общего положения из наблюдения за рядом частных фактов. Наоборот, дедукция — это процесс аналитического рассуждения от общего к частному или менее общего. Это требует логического вывода заключения из одной или более данных предпосылок. Эти две процедуры не являются взаимно исключающими. Действительно, в определенных ситуациях возможно интерпретировать одну как особый случай другой. Взаимодействие между дедукцией и индукцией — черта, наблюдаемая в проведении любого исследования, и нереально рассматривать ту или другую как «чистую». Тем не менее возможно прийти к заключению, что социология становится все более индуктивной с того дня, как она порвала с классическим энциклопедизмом.

Все еще имеются социологи, которые склонны исходить из чисто абстрактных правил, предпосылок или систем, рационально их разрабатывать и исправлять различным образом — так, чтобы результаты совпадали с действительными фактами. Однако таких социологов становится все меньше и меньше. С другой стороны, преобладают социологи, исходящие из обычных и ограниченных понятий, которые пытаются достичь большего совершенства путем уточнения, устранения противоречий и установления области их применения. Такой исследователь чувствует себя удовлетворенным, если он может прийти к скромному обобщению, применимому к ограниченной вселенной частностей. Таким образом, большинство современных социологов пользуются индуктивным методом в одной [[229]] из двух его главных форм — аналитической индукции и индукции путем простого перечисления.

Индукция путем простого перечисления является широко распространенным в социологии методом. Она принимает форму статистического обобщения, основанного на рассмотрении случаев в границах определенной вселенной. Если рассматриваются все индивидуальные случаи, на основании которых производится обобщение этот метод называется полной индукцией. Поскольку большинство материала нелегко поддается полной индукции, наиболее обычной формой является неполная индукция, основанная на выборочном отрезке вселенной. Именно при использовании этого метода статистические процедуры превращаются в замену индукции в классическом аналитическом смысле.

Специальный комплекс проблем связан с использованием статистических процедур для установления причинных отношений, то есть постоянных единообразий. Все более становится ясным, что в социологии статистический метод начинает приниматься всюду, где неприменимы непосредственные выводы из одного случая к другим случаям, то есть классическая индукция. Наиболее яркой и характерной чертой статистических поисков причинных отношений является то, что этот метод «охватывает вселенные причины и следствия»; помимо элементов причины и следствия, включаются также и другие компоненты, которые не имеют отношения к причинной связи. Более того, статистический метод пренебрегает индивидуальными единицами во вселенной и сосредоточивается на общем или среднем. Однородность вселенной является рабочим предположением, но это не обязательно так в действительности. Короче говоря, это означает, что статистические выводы о причинных связях всегда относятся к области вероятности и не обладают проникновенностью аналитической индукции. Вероятность не основана исключительно на том, что из вселенной берутся выборочные примеры, а не полное ее перечисление, она основана на том, что элементы, будучи связанными, содержат дополнительные концептуальные компоненты, которые не обязательно являются частью этого отношения.

Этот комплекс проблем рассматривается некоторыми социологами, например Знанецким, как слабое место описательной индукции. С другой стороны, его можно также рассматривать, как и сильную сторону этого метода. Статистический метод позволяет нам действовать и устанавливать закономерности, которые, хотя они иногда грубы и часто непостоянны, тем не менее представляют собой прогресс в знании. Применимость метода является таким же показателем его эффективности, как и степень его логического совершенства.

Знанецкий сопоставляет индукцию путем простого перечисления с тем, что он называет истинным научным методом, аналитической индукцией16. После классического изложения Знанецким аналитической [[230]] индукции в 1934 году этот подход был применен в нескольких исследованиях17 и превратился в спорную проблему методологии18. Знанецкий утверждает, что аналитическая индукция дает универсальные положения вместо простых заявлений о вероятности, основанных на корреляциях, для которых всегда имеются исключения. В противовес индукции путем простого перечисления, которая абстрагирует при помощи обобщения, аналитическая индукция обобщает при помощи абстракции. Индукция путем простого перечисления рассматривает многие случаи поисков подобных характерных черт, которые просты и в силу своего общего характера поддаются абстрагированию. Аналитическая индукция исходит из •противоположного, абстрагируя характерные черты из конкретного случая, существенные для него, а затем обобщает эти характерные черты на основе их предполагаемого существенного характера. Согласно Знанецкому, хорошо проведенная аналитическая индукция не оставляет действительных проблем на долю индукции путем простого перечисления. Он утверждает, что аналитическая индукция ведет к истинным законам причинности и исчерпывающему знанию любых изучаемых случаев.

В процедурном отношении аналитическая индукция начинается с объяснительной гипотезы и предварительного определения того, что должно быть объяснено. Гипотеза подвергается проверке при помощи рассмотрения данных, а затем производятся две модификации. Гипотеза модифицируется так, чтобы под нее подпадали все факты, и рассматриваемые явления вновь определяются, чтобы исключить любые случаи, которые не объясняются гипотезой. Сфера применимости гипотезы и область вселенной вступают в логическое отношение одного к одному. Гипотеза ограничивается объяснением фактов, которые содержатся в этой вселенной, а вселенная включает только те факты, которые объясняет гипотеза. Другие факты, с которыми встречается исследователь, считаются элементами других вселенных, подпадающих под другие гипотезы.

Робинсон недавно отметил, что различие между индукцией аналитической и индукцией путем простого перечисления является различием степени, а не качества19. Степень, в которой статистик ограничивает гипотезу наблюдаемыми однородными случаями, и степень, в которой он ограничивает вселенную, чтобы она соответствовала применению объясняющей гипотезы, являются показателями степени его аналитической индукции. И, напротив, если исследователю [[231]], пользующемуся аналитической индукцией, не удалось достичь совершенства его формулировки отношения, то это показывает наличие неполной индукции, основанной на использовании статистической вселенной.

Вопрос о превосходстве той или иной индуктивной формы не имеет значения. Обе просто служат различным целям в связи с различными проблемами и ситуациями исследований. В тех случаях, когда аналитическая индукция неприменима, это происходит или в силу того, что у нас недостаточно развита система понятий, или же когда в силу природы изучаемого материала явно следует применить индукцию путем простого перечисления. В тех случаях, когда статистик вскрывает отношения, которые он постоянно совершенствует, постепенно устраняя несущественное, он приближается к аналитической индукции. Очевидно, что по крайней мере в наше время индукция путем простого перечисления сохранится как основной подход. Главное значение аналитической индукции, по крайней мере в настоящем, заключается в том, что она оставляет многих статистиков-практиков не удовлетворенными приблизительными соотношениями и низкой степенью вероятности и, таким образом. заставляет их совершенствовать свои гипотезы и ограничивать свои вселенные во всех случаях, где это возможно. Аналитическая индукция отрицает право статистиков пренебрегать исключительными случаями, ибо они явно требуют объяснения при помощи других гипотез и вселенных.

Дедукция как главное орудие. Хотя индукция господствует в американской социологии, дедукция все еще играет важную роль и, вероятно, будет играть еще более важную роль в будущем. Индуктивный миф о том, что истинный ученый исходит из наблюдения фактов без каких-то предварительных концепций, стал причиной ненужной дискредитации дедукции. Этот миф, иногда называемый заблуждением tabula rasa, крепко утвердился в американской социологии. Редко можно найти других ученых, которые чувствуют. что они могут или должны подойти к предмету их изучения без каких-либо сложившихся концепций. С другой стороны, традиционные «книги по методу» социологии часто убеждали социологов подходить к материалу без каких-либо «предварительных концепций», «теорий», «понятий» или «оценочных суждений». Важно понять, что это логически невозможно и находится в противоречии с действительной историей науки. Без предварительных идей и концептуального направления нельзя знать, какие факты следует искать, и нельзя обнаружить то, что является важным для исследования. Было бы трудно начинать с наблюдения фактов, ибо определение, какие факты являются важными,— это основная цель научного исследования. Дедукция, таким образом, является необходимой частью или орудием исследования.

Дедукция лучше всего выражена в американской методологии концептуальными схемами в виде систематической теории, конструированными типами, которые будут рассмотрены ниже, и математическими [[232]] и эмпирическими моделями. Концептуальные построения, подобно построению Парсонса20, могут выполнять по крайней мере две научные функции. Во-первых, они могут помочь при кодификации нашего постоянно растущего конкретного знания. Это означает, что дискретные гипотезы и наблюдения могут быть объединены в общие категории и предварительно «помещены» в более широкий контекст; следовательно, их «значение» может быть оценено в свете более общих выводов. В известном смысле различие между описанием и объяснением — это различие между фрагментарным знанием и систематическим знанием. Во-вторых, концептуальные построения могут служить руководством при исследовании. Они позволяют нам локализировать и определять сферы нашего знания и невежества, указывая на проблематические области. В свете системы можно «увидеть» интересные проблемы и значения, связанные с гипотетическими «взаимосвязями» или отношениями.

Типология как дедуктивная система. Конструированные типы представляют собой мост между систематической теорией и эмпирическими наблюдениями и, следовательно, обладают некоторыми функциями систематической теории. Фактически конструированные типы — это «системы» небольшого масштаба, и они обычно доступны для эмпирического исследования. Конструированный тип — это целенаправленный плановый отбор, абстракция, комбинация и подчеркивание ряда критериев, имеющих эмпирические референты, которые служат основой для сравнения в эмпирических случаях. Эмпирический тип — это функция модели, остающейся в тесной связи с «взятыми», из которых она происходит. (См. гл. 6, особенно стр. 159—165, 213—214.)

Хотя социологи в течение многих лет пользовались моделями. например типы и системы являются моделями, интерес к эксплицитному построению и толкованию моделей увеличился за последнее время21. Модели могут быть в прозе или в математическом обозначении; они могут быть длинными и короткими, простыми или сложными, но их эвристическая ценность, несомненно, доказана. В общем анализ при помощи моделей включает определение моделей и тест для определения, насколько выборные данные приближаются к модели. Модели как дедуктивному приему придается эмпирическое толкование путем сравнения с данными. Если расхождение между моделью и выборочными данными может быть с основанием приписано случайности, а не факторам вне модели, тогда можно предположить, что данные обладают структурой, схожей с моделью. Социолог-статистик, особенно склонный к «индукции», в действительности [[233]] следует этой процедуре, когда он подгоняет частотность распределения к «нормальной кривой», затем проверяет достоверность этого при помощи квадрата . Все «аналитические» статистические приемы включают этот элемент дедукции.

За последнее время в социологии было разработано несколько математических моделей, которые указывают на существование определенной тенденции. Область исследования установок была особенно продуктивной в этом отношении, учитывая, в частности, тот факт, что модели, по-видимому, применимы ко многим элементам поведения, помимо установок. К этим моделям относится шкала Гуттмана и модель «латентной структуры» Лазарсфельда22. После второй мировой войны возрос интерес социолога к моделям — тенденция, которая показывает не только эффективность и живучесть дедукции как компонента методологии, но также и рост количественной изощренности американского социолога.

Рост количественных методов

Происходят большие споры о роли и значении количественной техники в социологии. Крайние взгляды на квантификацию были обычно в двадцатых и тридцатых годах, но в последнее время полемический задор значительно угас. В настоящее время имеется тенденция рассматривать количественные приемы как существенную часть концептуального оснащения социолога, а не как самоцель.

В методологической мысли двадцатых и тридцатых годов господствовало убеждение, что социология может стать естественной наукой благодаря статистической процедуре. Совершенно очевидна неопозитивистская ориентация, лежащая в основе этого убеждения. Рассуждали следующим образом: успех естественной науки может быть приписан объективному характеру ее данных и количественной обработке ее результатов. Отсюда, для того чтобы социология достигла этого успеха, она должна изменить свой способ получения и обработки данных. Это означает, что социология должна разработать приемы, обеспечивающие получение объективных данных, подходящих для количественной обработки при помощи статистики. Имелось много сторонников этого тезиса, но он, может быть, впервые был ясно выражен Лундбергом в 1928 году23.

Возражение на этот взгляд в своей наиболее крайней форме было выдвинуто теми, кто был убежден, что человеческое поведение слишком «отличается» от других явлений, чтобы его можно было обработать статистически. Утверждалось, что та часть социологических данных, которая могла быть выражена в количественной форме, была по своему характеру наименее важной из данных, относящихся к поведению, и, более того, настолько незначительной, что она не стоила усилий, затраченных на ее получение. Этот взгляд был характерен для многих из уходящего поколения социологов, [[234]] и, что еще важнее, он с успехом защищался такими горячими сторонниками «качественного» исследования, как Сорокин, Маки-вер, Уоллер и Знанецкий.

Растущее признание ложной дихотомии. Хотя противоположные стороны ясно определились, ряд ведущих социологов был весьма смущен тем, что они рассматривали как ложную дихотомию. Будучи опытными исследователями, эти социологи в своей работе склонялись или к количественной, или к качественной методике, но все же они не могли сочувственно относиться к чересчур упрощенной формулировке «или — или» в спорах. Такие полные энтузиазма и все же консервативные защитники количественного метода, как Огбёрн, Дороти Томас, Тёрстоун и Стауффер, не могли особенно симпатизировать таким оптимистам, как Лундберг, Додд и Бэйн, которые немедленно хотели приступить к измерению социальных явлений со всей точностью, присущей физическим наукам. И, напротив, имелись опытные специалисты качественного исследования, Такие, как Беккер, Блумер, Хьюз, Парсонс и Вирт, если упомянуть только немногих, которые не могли симпатизировать тем «интуционистам», которые отрицали возможность когда-либо кван-тифицировать человеческое поведение в каком-нибудь важном отношении, а также отрицали то, что квантификация могла помочь пониманию общества.

Эта «промежуточная» группа социологов признавала и все яснее указывала, что обе крайние позиции основаны на явно ложной предпосылке. Это предположение заключалось в том, что социологическое исследование могло проводиться только в терминах одного определенного подхода. Все больше признавалось, что количественная шкала являлась лучшим ответом на проблемы социологии, чем аналитическая индукция, логические эксперименты, выборочное изучение случаев или любой другой социологический прием. Считают, что некоторые приемы могут обладать большей инструментальной ценностью, чем другие, тем не менее несомненно, что не существует единого ключа или широкой дороги к научному знанию. Существовало много способов ведения систематического исследования в социологии, и их ценность заключалась не в том, что какой-либо из них мог потенциально стать господствующим, а в том, что они выражались в дополнительном и интегрированном наборе инструментов. Эти «промежуточные» социологи открыто признавали пользу перечислительных и измерительных приемов, но в то же время они также признавали, что имеется и много других ценных моментов в исследовании.

Выдвижение таких «промежуточных» ученых, как Анджелл, Беккер, Гуттман, Лазарсфельд, Лумис, Мертон, Стауффер и Зухман, показало, что существует непосредственная логическая преемственность между систематическим качественным исследованием п строгими формами изменения. Целая батарея промежуточных приемов заполняет разрыв между количественным и качественным полюсами и, таким образом, скорее создает исследовательский [[236]] континуум, а не дихотомию. Социологи этой группы благодаря своему руководству работой по систематическим оценкам, классификациям, ранг-шкалам, конструированным типам, простым количественным индексам, кодификации, планированию исследования, логике доказательства или демонстрации и «преемственности в исследовании» в огромной степени способствовали тому, что современное исследование отвергло логическое разделение количественных и качественных приемов.

Это подчеркнуло тот факт, что применение математики в социологии обеспечивает достоверность результатов не в большей мере, чем применение «догадки» или «интуиции» гарантирует важность результатов. Примером этому является тот факт, что работа «Измерения общества» («Dimensions of Society») Додда не произвела сколько-нибудь заметного эффекта в американской методологии. Эта радикальная формалистическая попытка разработки социологической теории в математическом одеянии может считаться блестящей неудачей, хотя она и заслуживает похвалы благодаря значительным усилиям создать математическую модель. Тем не менее она была презрительно отброшена математиком Е. Т. Беллом и теоретиком Толкоттом Парсонсом в их совместной рецензии24. Парсонс нашел, что, за исключением главы о теории корреляции, в книге не было ничего математического. Был совершен перевод на эзотерический язык символов, но не было построено уравнения, поддающегося решению. С другой стороны, Парсонс пришел к заключению, что «повсеместное приятие S-теории, конечно, затруднит достижение высших уровней обобщающего анализа, который может быть достигнут при современном развитии науки». Урок, преподанный Доддом, заключается в том, что математика, оторванная от рабочей теории и исследования, достоверность которого можно доказать, сводится к простому жонглированию символами.

Для иллюстрации противоположного аспекта можно привести работу Сорокина. Не подвергая сомнению важность существенного вклада в эту область Сорокина, можно с достоверностью утверждать, что его более чем двадцать томов оказали меньшее влияние на методологию, чем гуттмановский анализ с помощью шкалы, анализ латентной структуры Лазарсфельда, парсонская версия структурально-функциональной теории и беккеровская логика проверки конструированного типа, которые все могут быть изложены в нескольких главах. Одного знания — а труды Сорокина свидетельствуют о его больших знаниях — недостаточно для науки. Пути достижения знания являются существенной частью научного процесса.

Отказ от крайних позиций в этой области в отношении классификации привел к нескольким последствиям. Во-первых,—теперь это уже стало избитым местом — независимо от точности измерений [[236]] то, что измеряется, остается качеством. Квантификация является огромным достижением, поскольку она допускает большую достоверность и точность в измерении качеств, имеющих теоретическое значение. Незаменимым рабочим партнером в количественных процедурах явно выступает теория, которая определяет то, что измеряется. Во-вторых,—это также стало общим местом—наиболее полный тип количественного исследования пользуется измерением в ограниченной степени. Использование таких терминов, как «растущий», «увеличивающийся», «подымающийся», «больше» и «меньше», указывает на латентную квантификацию. В широком смысле этих терминов общественные явления постоянно «измеряются» и-«исчисляются» и теоретиками и практическими социологами. В-третьих, по-видимому, все согласны, что желательна количественная обработка тех данных, которые могут быть теоретически сформулированы в виде единицы. В-четвертых, измерение субъективных явлений законно, пока оно сопровождается признанием того факта, что оно производится не непосредственно через объективные индексы. В-пятых, обычно соглашаются, что статистика, давая подтверждение или неподтверждение гипотез, только подсказывает объяснение. В общем количественные методы теперь приняты в качестве нормального и необходимого аспекта социологического исследования. Споры вокруг них уже более не касаются возможности или невозможности и применения в науках, связанных с поведением. Они теперь превратились в технические споры, относящиеся к применению данных приемов при определенных условиях в отношении определенного вида явления.