Жак лакан семинары

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 45

не иначе, как в форме символической, они включены в то, что вы назвали общей для всех речью, они суть фрагмент этой речи. Я согласен - это прекрасное определение, и термином этим я

воспользуюсь, так как к определению собственного Я все это имеет самое непосредственое отношение.

Что касается вашего второго вопроса, то я надеюсь, что в последнюю нашу встречу дал вам почувствовать ту разницу, что существует между настоятельностью и инерцией.

Чему соответствует в аналитической процедуре сопротивление? Оно соответствует инерции. Как таковая эта последняя имеет свойство не нести в себе никакого сопротивления. Сопротивление, в смысле Widerstand, препятствия, препятствияусилию, следует искать лишь в нас самих и нигде более. Кто применяет силу, тот вызывает сопротивление. На уровне инерции сопротивления нет и в помине. Измерение, в котором лежит все то, что связано с переносом, принадлежит совсем иному регистру - регистру настоятельности.

Вы прекрасно поняли также, что хотел я сказать, когда упомянул в прошлый раз о желании - о том желании, которое раскрывает себя у Фрейда, на уровне бессознательного, как желание ничего.

Вчера вечером вы могли стать свидетелями того, как излагался ошибочный, нередкий среди читателей Фрейда взгляд, согласно которому всякий раз обнаруживается одно и то же означаемое, причем означаемое диапазона довольно узкого - можно подумать, что желание сновидения, на которое указывает Фрейд в Traumdeutung, подытоживается, в конечном счете, списком влечений, причем довольно коротким!

Ничего подобного. Прочитайте Traumdeutung еще разок, от корки до корки, и вы убедитесь в противоположном. Хотя Фрейд и исследует в этой книге множество эмпирических форм, которые желание может принять, в ней не найти ни одного анализа, в итоге которого то или иное желание оказалось бы сформулировано. В конечном счете, желание в ней так ни разу и не раскрыто. Все, что происходит в ней, происходит на различных ступенях, этапах, подступах к его обнаружению. В одном месте Фрейд даже посмеивается над заблуждением тех, кто, прочтя Traumdeutung, проникся убеждением, будто реальное содержание сновидения есть последовательность скрытых в нем помыслов. Фрейд сам говорит, что будь дело именно так, реальность эта никакого интереса не представляла бы. Что действительно интересно, так это этапы выработки сновидения, ибо именно в этом процессе обнаруживается то, что мы в истолковании этого сновидения ищем, тот х, который представляет собой, в конечном счете, желание ничего. Готов поспорить, что вы не найдете мне в Traumdeutung ни одного места, где делался бы вывод: субъект желает вот этого.

А детские сновидения? — возразят мне. Это единственное, вокруг чего в Traumdeutung возникают недоразумения. Я еще вернусь к этому и покажу вам, что коренится это недоразумениев склонности Фрейда (которая всегда была самым слабым местом в его творчестве) вставать слишком часто на генетическую точку зрения. На возражение это можно ответить. Принципиальное значение имеет то, что, когда Фрейд говорит о желании как истоке различных - начиная от сновидений, включая всевозможные факты из психопатологии обыденной жизни и кончая проявлениями остроумия - символических образований, речь у него всегда идет о моменте, когда то, что посредством символа получает существование, еще не поименовано и никоим образом поименовано быть не может.

Другими словами, если за именуемым что-то есть, то оно неименуемо. И в силу неименуемости своей (во всех оттенках смысла, которые в слове этом можно расслышать) сближается с неименуемым по преимуществу - смертью.

Перечитайте Traumdeutung, и вы обнаружите это на каждом шагу. Все, чему можно дать имя, обнаруживается там исключительно на уровне выработки сновидения. Выработка эта представляет собой символизацию со всеми ее закономерностями -закономерностями значения. Я говорил об этом в прошлый раз, напомнив вам о партитуре значений, многозначности, сгущении и всех терминах, которыми Фрейд пользуется. Все это относится к порядку сверхдетерминации, или, как можно еще выразиться, к порядку мотивации, обусловленной значением. Начиная с момента, когда желание в этот порядок вступает, когда оно всецело повинуется диалектике отчуждения, находя в желании признания и признании желания единственное свое выражение, как может оно настичь то, чего еще не было?

Почему, собственно, это должна быть именно смерть? Вот предельная форма вашего вопроса, свидетельствующего о верном понимании того, что было здесь мною сказано.Валабрега: - Вопрос по поводу того, что Вы только что сказали о сновидении. На самом деле верно и то, и другое. С одной стороны, Вы совершенно правы, придавая главное значение выработке сновидения.Лакан: - Фрейд категорически заявляет, что это единственное, что в сновидении действительно важно.

Валабрега: - И все же не единственное, так как он же утверждает, что в сновидении происходит реализация желания. Я полагаю, Вы правы, обращая особое внимание на выработку сновидения, потому что именно она позволяет обнаружить значение его. В противном случае, к сновидению существовал бы готовый набор ключей - идея, от которой Фрейд достаточно ясно отмежевался. Но это не значит, что реализацию желания мы должны игнорировать. Примеры ее можно найти не только в сновидениях детей, но и в галлюцинаторных явлениях.

Лакан: - Это один и тот же вопрос. Можете ли Вы на этом и остановиться ?

Валабрега: - Конечно, нет; когда сновидение переходит в галлюцинацию, довольствоваться этим нельзя - это отсылает нас ко всему процессу выработки сновидения и рассуждать тут приходится именно так, как Вы это и делаете. Необходимо, однако, принять в расчет и желание спать, интерес к которому в последнее время вновь оживился. Ведь это одновременно один из первых и один из последних мотивов сновидения. О вторичной переработке сновидения Фрейд не говорит — выработка имеет место в сновидении, которое налицо и о котором идет рассказ. Затем, в окончательном плане, имеется также желание спать, представляющее собой одно из окончательных значений сновидения. Вследствие этого, на одном конце мы имеем реализацию желания, на другом - желание спать. Я полагаю, что истолкования, предложенные в недавнее время, которые в Traumdeutung и в других, позднейших работах Фрейда оставались лишь слабо намечены, и, в частности, истолкование желания спать как желания нарциссического, идут именно в этом направлении. В сновидении налицо две реальности - реализация желания, которое у вас, похоже, потихоньку тает бесследно, и выработку означающего.

Лакан: - Вы говорите о реализации желания спать. Я вернусь для начала к первому из этих терминов.Что мы, говоря о реализации желания, можем иметь в виду? Похоже, Вы не вполне уяснили тот факт, что реализация предполагает реальность и что речь здесь может идти поэтому лишь о реализации метафорической, иллюзорной. Здесь, как и в случае любого галлюцинаторного удовлетворения, о месте функции желания приходится говорить в форме очень проблематичной. Что такое вообще желание, если оно представляет собой источник галлюцинации, иллюзии, то есть способа удовлетворения, который удовлетворению прямо противоположен? Если мы дадим термину желание функциональное определение, если станем рассматривать его как напряжение, возникающее в цикле поведенческой реализации, независимо от характера этого последнего, если мы впишем его в биологический цикл, то желание всегда стремится у нас к удовлетворению реальному. Если же оно довольствуется удовлетворением галлюцинаторным, то это свидетельствует о существовании другого регистра. Желание удовлетворяется вовсе не там, где ждет настоящее удовлетворение. Оно является истоком, фундаментальным началом фантазма как такового. Мы являемся здесь свидетелями иного, не ориентированного на какую бы то ни было объективность порядка, который со всеми вопросами, поставленными в регистре воображаемого, определяется самостоятельно.

Валабрега: - Вот почему Фрейд пользуется понятием маскировки; вот почему, высказав свое первое положение, сновидение представляет собой реализацию желания, он тут же берет на вооружение представление о желании как реализации замаскированной. Тем не менее реализация эта вполне реальна, только реализована она в скрытой, замаскированной форме.

Термин маскировка является лишь метафорой, оставляющей незатронутым вопрос о том, что же, собственно, в случае символического удовлетворения оказывается удовлетворено. Действительно, существуют желания, единственное удовлетворение которых состоит в том факте, что их признают, то есть в них сознаются. У птицы, которая в результате маневров противника уступила, наконец, ему право на своего партнера, начинают порою лосниться ухоженные перья, что является эктопией брачной игры. В этом случае позволительно говорить о подключении к другой цепи, что может вызвать цикл превращений, формирующих образ замещенного удовлетворения. Можно ли считать символическое удовлетворение явлением того же порядка? Все дело в этом. И понятие маскировки нисколько не помогает нам в этом разобраться.

Что касается другого термина, которого вы только что коснулись, желания спать, то это, разумеется, чрезвычайно важно. Неслучайно в последней главе той части своей книги, что посвящена выработке сновидения, главе, где речь идет о вмешательстве в сновидение эго как такового, Фрейд особо указывает на связь этого желания со вторичной обработкой.

Я полагаю, что здесь есть две вещи, которые путать не следует. Есть потребность поддерживать сон в течение какого-то времени, потребность, обеспечивающая продолжительность сна, оберегая его от всех внешних и внутренних возбуждений, которые в принципе могли бы его нарушить. Рождается ли эта потребность именно в собственном Я, имеет ли она отношение к той бдительности, которое это последнее проявляет, чтобы состояние сна защитить? Да, это действительно одно из обнаружений присутствия собственного Я в сновидении, но далеко не единственное. Вспомните хорошенько главу, на которую Вы ссылаетесь - именно там впервые появляется у Фрейда понятие о бессознательном фантазме. Все, что относится к регистру собственного Я как инстанции бодрствующей происходит на уровне вторичной обработки, но Фрейд не может отделить ее от фантазматической функции, в которую это Я интегрировано. Перед нами чрезвычайно нюансированная серия сопоставлений, целью которых является проведение различия между фантазмом, сновидением и грезами наяву; причем в определенный момент роли, по закону своего рода зеркального отражения, меняются. Греза наяву в том виде, в котором возникает она на уровне собственного Я, представляет собой воображаемое, иллюзорное удовлетворение желания; ее функция узко локализована, она, как только что выразилась м-ль Рамну, лежит на поверхности. Какова же связь между этой грезой Я наяву и другой, располагающейся в ином месте, подавленной? Здесь впервые появляется у Фрейда понятие бессознательного фантазма. Яобъясняю вам, насколько сложным желание остаться спящим является в действительности.

Именно на этом уровне игра в прятки с собственным Я достигает своей кульминации, и узнать, где же именно оно находится, необычайно трудно. В конечном итоге, только на уровне собственного Я и можем мы засвидетельствовать функцию, принадлежащую в формировании сновидения грезам наяву. И лишь отправляясь от собственного Я можем мы путем экстраполяции прийти к мысли о том, что существуют где-то и грезы без Я, что существуют бессознательные фантазмы. Как это ни парадоксально, но понятие бессознательной фантазии и фантазматической активности возникает лишь тогда, когда мы движемся по отношению к Я обходным путем.Г-жа Одри: - Мой вопрос очень близок к тому, о чем спрашивала Клеманс Рамну, потому что он тоже касается Я. Если Я представляет собой фрагмент общего дискурса, то происходит это именно в анализе. До анализа это всего-навсего воображение, мираж чистой воды. Анализ, следовательно, равнозначен демистификации этого предшествовавшего ему воображаемого. В результате же происходит следующее: как только мистификация завершена, мы оказываемся β присутствии смерти. Остается лишь ждать, созерцая смерть. Вопрос мой может показаться слишком позитивным, или утилитарным, но это так.

Лакан: - Почему бы и нет? Неужто сейчас, когда я ничто, я становлюсь человеком, — говорит Эдип в Эдипе в Колоне. Это и есть конец психоанализа Эдипа - психоанализ Эдипа завершается лишь в Колоне, в момент его ослепления. Это и есть тот главный момент, который сообщает его истории смысл; с точки зрения Эдипа это не что иное, как acting-out, отыгрывание, что и сам он имеет в виду, говоря: я все же был в гневе.

Г-жа Одри: - Путь того, что может занять место гуманизма, лежит между я — ничто и смертью?Лакан: - Именно так. Того, что принимало на протяжении веков самый разный облик и делает само слово гуманизм столь трудным для обращения.Дюранден: - Я тоже хотел бы задать вопрос, хотя и не совсем вправе его задавать, потому что регулярно ваших семинаров не посещал.

Лакан: - Что касается меня, то я попросил бы у вас объяснения по поводу вчерашней девербализации.

Дюранден: - В этой истории с девербализацией ничего головоломного нет. Это вписывается в какой-то степени в непосредственные данные сознания. Язык - это не просто выражение чего-то уже известного, это средство общения. Это инструмент, в соответствии с которым сознание ребенка формируется. Уже потому, что ребенок живет в обществе, он кроит мир посредством языка, откуда и проистекает вербальный реализм. Человек начинает верить, будто там, где есть слово, что-то есть и на самом деле, а если слова нет, то, по его мнению, ничего и на самом деле не существует - он даже не дает себе труда поискать.

Лакан: - Давайте облечем в плоть то, что Вы только что сказали. Вчера Вы предложили для обсуждения такой тип вопроса: интересно, я дал это по своей щедрости или по своей трусости?

Дюранден: - Такие вопросы мне часто задает мой больной. Ответить ему было бы невозможно, потому что он колеблется между вещами бессодержательными, которым никакая реальность не соответствует. Он чувствует потребность повесить этикетки на все, что он думает и испытывает, но даже если бы все это не было столь бессодержательно, сама потребность разложить вещи по полочкам и дать им названия представляет собой нечто застывающее, мертвящее. В большинстве случаев это заранее готовые мысли. И по мере того, как мы заставляем субъект вступать в контакт, по мере того, как мы отвечаем ему в уклончивой форме, чтобы поощрить его к продолжению...Лакан: - И вы думаете, что достаточно снять с него готовое платье, чтобы он оделся в костюм по мерке?

Дюранден: - Конечно, нет. Но необходимо поощрить его к тому, чтобы он разглядывал свою наготу, осознал ее. Это не устраняет необходимости в речи, которая придет позже. Выражение девербализация было, возможно, неудачным. Мне важно было сказать, что язык является своего рода матрицей, в которой отливаются наши мысли, наши понятия, наши способы этим миром пользоваться.

Лакан: - То, что Вы говорите, похоже, предполагает, будто существует два вида мыслей - те, что Вы называете готовыми заранее, и другие, таковыми не являющиеся. Причем этим последним свойственно являться не вполне мыслями, а мыслями девербализованными. Вы взяли в качестве примера случай, в нашей области распространенный, когда субъект задается вопросом, лежащим в регистре психологии Ларошфуко: то хорошее, что я делаю, делаю ли я это для своей славы или для блага в потустороннем мире?

Дюранден: - Да, речь идет именно об этом регистре.

Лакан: - Но почему думаете Вы, будто есть в этом что-то такое, что Вы могли бы связать с речью пустой или бессодержательной? Не кажется ли Вам, что вопрос остается вполне законным? Вы находите себе место в том же регистре, что и Ларошфуко, и не случайно Я становится в эту эпоху столь важной проблемой. Что бы Вы ни думали, в какой бы форме ни пытались мыслить (а это всегда, как бы ни пришлось это не по душе, будет форма словесная), вопрос этот всегда свое значение полностью сохранит. Ибо пока субъект остается в регистре собственного Я, он всецело находится во власти нарциссических отношений. Не это ли мы имеем в виду, говоря, например, что в любом даре есть нарциссическое измерение, исключить которое невозможно? Неужели Вы думаете, что субъект сможет найти путь, оставив этот вопрос без ответа? Если да, то как?

Дюранден: - Осознав его и перефразировав заново.

Лакан: - Но как? Какие у Вас соображения относительно того, как можно его переформулировать?Дюранден: - Если он задает себе вопрос, пользуясь понятиями щедрость и трусость, то, вероятно, оттого, что принимает эти понятия всерьез, как вещи.

Лакан: - Но ведь можно воспринимать их всерьез, не воспринимая при этом как вещи.

Дюранден: - Это делать неудобно.

Лакан: - Вы совершенно правы. Склонность к овеществлению существует.

Дюранден: — Поэтому работа с языком может стать работой по переформулированию мысли. Исходя из чего? Исходя из опытного переживания того факта, что мы попадаем в этом случае в область вещей в какой-то степени таинственных и невыразимых. Это, в какой-то степени, реальность. А осознается реальность по мере того, как ее выкраивают, артикулируют. Но ведь и до того, как стать поименованной, она что-то собой представляет.

Лакан: - Она представляет собой неименуемое.

Дюранден: - То, что происходит в нутре, действительно неименуемо, но в конечном счете оно оказывается поименовано.

Лакан: - Но все, что вы, вплоть до самого нутра, как Вы справедливо выражаетесь, чувствуете, даже простых ваго-симпатических реакций не вызывало бы без той последовательности вопросов, которые Вы ставите. В этом как раз ваша принадлежность к человеческому роду и состоит. Все ваши особенности, странности, самый ритм ваших ваго-симпатических реакций зависят от того, как именно, с того момента, как появился у вас дар речи, поставлены были в вашей историографирующей и историографируемой истории эти вопросы. Все это выходит далеко за рамки воспитания путем простой дрессировки.

Поднимая часто затрагиваемую самим Фрейдом тему, можно сказать, что именно в силу значимого характера, приданного некогда тому случаю, когда вы впервые наложили себе в штаны, может случиться так, что впоследствии, в возрасте, когда это уже не делается, вы вновь возьметесь за старое. Идет ли речь о потере достоинства или об эротическом переживании, но оплошность эта была интерпретирована как знак - перечитайте-ка Человека с волками! Оно принимает там значение в контексте определенной фразы, значение историческое, значение символа, независимо от того, будет ли он совершать ее в дальнейшем или же нет. Но в любом случае, именно от той значимости, которую получила реакция вашего нутра в первый раз, будет зависеть происходящая на уровне ваших внутренностей и вашего пищеварительного тракта дифференциация, именно благодаря ей возникнут в цепочке причин и следствий необратимые изменения. И если психоанализ не научил нас этому, то он не научил

нас ничему.

В конечном счете в термине девербализация заключена та мысль, что любые проблемы, которые речь субъекта формулирует — ложны. Невозможно и представить себе, чтобы идея эта способна была разрешить то, что кроется в вопросе, который субъект перед собой ставит. Не следует ли, напротив, помочь ему осознать то, насколько проникнуты были в данном конкретном случае его речи диалектикой самолюбия? Помочь осознать, что вопрос он ставит правильно, поскольку его Я действительно играет в человеческих отношениях свою роль и делает это в силу своей истории, которую ему надлежит восстановить во

всей ее полноте?

Так, у больного неврозом навязчивых состояний, например, все, что относится к разряду дара, оказывается включенным в нарциссическую сеть, выпутаться из которой он не способен. Чтобы он сумел найти из диалектики нарциссизма выход, не следует ли исчерпать ее до последнего термина? Что лучше -трубить отбой, не позволяя ему больше сказать ни слова, или наоборот, подталкивать его речь к ее последним пределам, подталкивать таким образом, чтобы вся история субъекта вошла в нее без остатка? Суть истории больного навязчивыми состояниями заключена в том, что он полностью отчужден в господине, чьей смерти, не зная, что тот уже мертв, ожидает, так что в результате он не может сделать ни шага. Не кажется ли вам, что надежда на разрешение подобной ситуации лежит как раз в том, чтобы помочь субъекту дать себе отчет в том, что он является рабом и пленником господина мертвого? И вовсе не заставляя его от своих речей отказаться, а, напротив, побуждая его довести их логику до высшей степени диалектической строгости,позволите вы понять ему, что он с самого начала был в своих ожиданиях жестоко обманут. Чем больше вещей он позволяет себе, тем больше позволяет он их на деле ему, этому мертвецу, навеки лишаясь тем самым всякой возможности обладания и наслаждения ими сам. И пока он этого не поймет, никакого шанса помочь ему из этой ситуации выйти у вас нет.

Вы объясняете ему, что все это просто искусная выкройка. А дальше? Неужели вы думаете, что подобная философия уже сама по себе даст эффект катарсиса? Конечно же нет. Какое бы презрение к вопросу субъекта вы ни испытывали, вы неизбежно станете свидетелями его бесконечного воспроизведения. Никакой причины лишиться вдруг своего Я у субъекта нет. Это может произойти с ним лишь в ситуации поистине крайней - вроде той, в которой под конец своей жизни оказался Эдип.

Никто никогда не изучал еще последние минуты больного навязчивыми состояниями. А это стоило бы труда. Не исключено, что минуты эти приносят ему подлинное откровение. И если вы хотите, чтобы он получил это откровение несколько раньше, на отказ от речи надежд возлагать не стоит.Лефевр-Понталис: - Я испытываю некоторую неловкость. Здесь много говорят о символическом и воображаемом, но вот о реальном упоминают редко. И последние вопросы показывают, что реальное мы немного упустили из виду. То, что говорила здесь Колетт Одри, поразительно - хорошо, что Эдип не узнал слишком рано все то, что ему предстояло узнать в конце, ведь нужно же ему было так или иначе пройти свой жизненный путь! Увидеть, что множество вещей, которые поначалу принимали было за нечто реальное, включены в сеть, в систему с несколькими входами, где занимает свое место и собственное Я -это хорошо. Но где же находится реальность, если не в движении между всеми этими измерениями? Необходимо, другими словами, чтобы признание желания проходило через ряд опосредовании, перевоплощений, воображаемых образований, через незнание или игнорирование символического порядка. Не это ли, в конечном счете, называете Вы реальностью?Лакан: - Разумеется. Именно это все реальностью и называют. Лефевр-Понталис: - И все же в реальности - если взять ее не как вещь, а как категорию, как норму - есть что-то большее, нежели в других разрядах. Реальность не есть совокупность символов.

Blog

Жак лакан семинары