Гео-биосферная детерминация социальных процессов и конфликтов

Вид материала

Документы

Содержание 4. Проблемы демократизации “жестких” систем. Роль религии. Ощущение несвободы и стремление к свободе личности могло возникнуть только при рассогласовании социальных ценностей и стереотипо

Подобный материал:

• 1. Характеристики социальных конфликтов, 182.4kb.
• Особенности социолого-математического моделирования в исследовании социальных процессов, 547kb.
• Ичинах конфликтов как социально-психологического явления, о путях их протекания и способах, 531.21kb.
• Лингвистическая конфликтология как новая область междисциплинарных исследований, 132.02kb.
• Терроризм как фактор современных политических процессов: детерминация, проявления,, 918.07kb.
• Программа социологического исследования социальных процессов: содержание и характеристики, 206.93kb.
• Лекции по дисциплине «Социальное моделирование и программирование», 44.69kb.
• Возникновение и развитие социологии., 1890.47kb.
• -, 242.68kb.
• Десятая. Психологическая специфика этнических конфликтов, 246.08kb.

4. Проблемы демократизации “жестких” систем. Роль религии.


Стремление европейских и американских политиков перенести схемы демократического устройства на почву азиатских стран зачастую не учитывают глубокого отличия в формах сознания и в политических установках полиэтничных и моноэтничных народов.

Изменение жизни под давлением демократических образцов и преобразований угрожает сломом и старым социальным структурам, и ряду внутриличностных структур в психике индивидов. А это порождает не только сопротивление, но и активную агрессию. В условиях давления демократических образцов Запада на страны Востока и Юга нарастает угроза их ментального противостояния. Это не только становится препятствием распространению демократии, но и угрожает в 21 веке ростом войн и мировых конфликтов.

В основе форм и ценностей демократии лежат ментальные предпосылки, сформировавшиеся в ходе столетий европейской истории и развития прежде всего христианского мироощущения. В основе демократии лежат идеи «свободы личности» и ответственности человека перед законом. Принятие этих идей требует наличия механизмов индивидуальной самоорганизации и управления действиями. В Европе и США эти психические механизмы развивались в ходе смешения народов и разрушения жестких социальных структур, что способствовало выделению самостоятельной личности как индивидуального субъекта.

Человекоподобный образ Бога-творца, характерный для европейских религий, в обратной проекции может быть понят как стремление к богоподобному человеку. Идея демократических прав и свобод опирается на образ личности как свободного и ответственного субъекта. А этот образ есть воплощение христианской мечты о богоподобном человеке, выражение вектора стремления к слиянию своего образа с образом Бога как идеала развития личности.

Движение идеи свободной личности на восток Евразии сталкивается с совершенно иной ментальностью и иной техникой организации действий человека. Индивид здесь плотно включен в социальные группы (семья, община) и строит свое поведение только внутри совместного действия целой группы. Действие организуется совсем не так, как у человека Европы или США, то есть не волей и замыслами индивида, а традицией и распределением функций субъекта деятельности на всю группу. Индивиды ре­ально являются лишь соучастниками действий (трудовых, семейных праздников и ритуалов и т.п.). Чаще всего никто не является личным организатором логики действия, а роль организатора выполняют жесткие связи между людьми в группе, действующей как единый субъект, единый социальный организм.

Сильная роль внутригрупповых связей в построении действия создает особые трудности для распространения демократической культуры, идеологии и экономики. Представители западной цивилизации ожидают увидеть индивидуальных субъектов, способных самостоятельно строить деятельность на основе своих договоренностей и оговоренных правил. В восточных же культурах связи между людьми оказываются гораздо более сильным фактором построения действия, чем воля, сознание или желание индивидов. Можно сказать, что не люди выстраивают связи и отношения, а наоборот, индивиды организуются как компоненты отношений внутри социальной группы. «Тоталитарность» восточных стран закреплена в устройстве социальных «сверхорганизмов», управляющих поведением включенных в них индивидов.

Территории Евразии, требовавшие жесткой социальной организации труда и борьбы приняли в качестве религии не христианство, а ислам. В биосферно сочных и богатых лесах России ислам не получил широкого распространения именно из за своего аскетизма, т.е. как система жесткого подчинения человека социальным структурам. Для природы же Казахстана или Таджикистана неприемлимы были некоторые идеи и принципы христианства, глубоко скептичного к власти и древним культам, подогревающего индивидуализм и стремление к равенству с любыми старшими и властными, к взлету "из грязи в князи" и даже к свержению власти. Идея подобия любого из нас Богу, как и образ самого Бога в виде бедного бродяги Иисуса, критикующего структуры власти, были опасны здесь тем, что провоцировали критичность и разрушение традиций и социальных структур, обеспечивавших выживание этносов в борьбе с трудными условиями. На фоне множества реформ и революций христианских стран, страны ислама сохраняли традиционные формы экономики, оберегали дефицитные условия жизни, культивировали ценности сильной власти. В критических биосферных зонах агрессия на структуры власти и традиции могла быстро привести к самоуничтожению этноса.

Россия, распределенная между Востоком и Западом, всегда переживает внутреннюю борьбу как противостояние групп западной и восточной ориентации. Частичное стремление к «демократии» сопровождается не менее явным противостоянием ей. Вряд ли российский путь состоит в одностороннем движении в ту или иную сторону. Выбор своего пути предполагает обзор со всех сторон.

Говоря о ментальном противостоянии Запада и Востока, мы понимаем под Западом не только США и Европу, но и западную часть Евразии, включая западную Азию, более охваченную идеями индивидуальной свободы личности и религиями с образом личностного Бога (иудаизм, христианство и частично ислам). Под Востоком мы имеем в виду страны Восточной Азии, несущие традиции иных религий и ценностей жизни.

Например, не следует уравнивать российский и китайский коммунизм. При общности названий они имели разные основы ментальности, что создало им разное будущее. Русский коммунизм опирался на христианские ценности построения светлого будущего, на мотивы самореализации «великой личности» через разрушение и создание нового мира. Все это было достаточно чуждо китайцам, воплощавшим в коммунизме конфуцианские ценности стабильного социума как единой семьи с покорностью и социальной опекой старших. Российские мотивы и сегодня проявили себя в разрушении коммунизма и построении еще одного варианта «светлого будущего». Китайцы же мало стремятся утверждать себя в истории через столь рискованные эксперименты.

В восточных религиях отсутствие идеи свободной личности выразилось в практическом отсутствии образов человекоподобного бога, в образах дхармы и дао как единой целостной энергии, создающей все, направляющей движение единого мира и управляющей человеком как пассивной песчинкой этого связного мира. Идеи свободы личности, творческой самореализации и значимости прав индивида трудно совместимы с восточными механизмами деятельности, где индивид не только не стремится принять на себя роль субъекта деятельности, но подсознательно боится этой роли, с чувством боли переживает разрыв связей с управляющим социальным субъектом.

Прямое распространение и внедрение идей и образцов демократического стиля жизни в страны Азии порождает угрозу миру в 21 веке. Если слабое воздействие образцов демократии порождает частое непонимание и молчаливое неприятие, то при усилении процесса демократизации восточных режимов возрастает сопротивление со стороны глубинных ментальных структур и механизмов совместной деятельности. Все это сопровождается ростом агрессивности как отдельных индивидов, так и общества в целом. Эта агрессия создает сопротивление распространению демократии, а также проявляется как усиление противостояния восточных режимов Западу вплоть до военных конфликтов.

Можно говорить об общей зоне напряжения, которая в Евразии проходит по линии от Средиземного моря через Палестину, Боснию, Кавказ, Таджикистан, Афганистан и Пакистан к Индии и Китаю. По этой линии периодически проходят вспышки военных конфликтов. Другая линия напряжения опоясывает Китай с востока, проявляя себя во Вьетнаме, Камбодже, напряжениях вокруг Кореи. Линии конфликтов обозначают зоны наиболее активного внедрения западной демократизации в страны с иной ментальностью. Особенно явно вступают в противостояние Китай и США как носители крайне противостоящих ценностей и способов организации социальной деятельности. Агрессивность Китая по мере внедрения в его структуру демократических форм жизни будет усиливаться еще и в связи с плотностью его населения.

Анализ евразийской истории показывает, что все страны усиливали свою агрессивность перед демократическими реформами. Так было в Англии 17 в., во Франции 18 в., в Германии, в России и в Японии в 19-20 в.в. Это можно объяснить двумя моментами. Во-первых, тем, что война, противопоставляя общество другим странам, сплачивает его. Социальная система дестабилизируется, теряя свою функцию в противостоянии другим системам, и стремится сохранить целостность, направляя свой народ против других народов. Это механизм защиты це­лостности путем усиления границы противостояния и иммунитета к внешним влияниям. Второй причиной роста агрессивности является изначальная роль агрессии как способа расширения территорий и захвата новых ресурсов при ухудшении условий жизни, при исчерпании биосферных условий для привычных форм деятельности. Истощение условий для развертывания функций деятельности обычно переживается как потеря смысла жизни для целых слоев населения.

Перестройка деятельности - это болезненная процедура, предполагающая перестройку психофизиологической составляющей личности. Поэтому далеко не во всех случаях неудовлетворенность ситуацией ведет к социальным реформам. Первичной формой выражения неудовлетворенности оказывается внешняя агрессия в виде войны с соседями. Она обеспечивает расширение поля для реализации прежних схем деятельности, захват ресурсов и пространства. Вот почему революцию социальных систем предваряет возрастание их внешней агрессивности.

Американское общество сформировалось путем слияния отдельных личностей или небольших групп людей. Устойчивость и организация этого общества основаны на сознательно принятых юридических законах и конституции, выраженной в тексте. Противостояние этих законов принципам поведения, определяемым психологическими традициями и связями отдельных социальных групп, обычно решается в пользу текстовых законов. Естественно, что такой механизм организации общества предполагает всемерное разрушение невербализованных принципов взаимодействия между людьми, диктуемых системами связей, определяющими логику взаимодействия людей традиционного общества. Это и создает «правовое общество», признающее лишь те социальные законы, которые зафиксированы в виде текстов, и склонное подавлять иные законы и принципы отношений там, где они противоречат текстам.

Ощущение несвободы и стремление к свободе личности могло возникнуть только при рассогласовании социальных ценностей и стереотипов деятельности. Именно дестабилизация этнических схем организации деятельности привела к автономизации личности и формированию личностных механизмов этой организации.

Теряя свою растворенность в стабильных этно-родовых системах, люди теряют функции и смыслы жизни. Религия возвращает смыслы путем укрепления духовных связей человека с богом. Бог не только принимает на себя роль управляющего и прощающего отца, но в образе Христа предстает критиком общественных догм, жертвой жестоких носителей традиций. Роль религии особенно возрастает в периоды дестабилизации общественных систем. Соотнесение себя с Творцом стало для иудеев и христиан основанием для оценки творчества как одной из высших ценностей и способностей человека. Мотивы творчества проявились и в преобразовании природы, и в социальных революциях, и в построении нового мира.

Восток явно не был склонен к амбициям творческого преобразования мира. В исламе заложены гораздо более сильные психологические механизмы защиты «жестких» авторитарных структур, чем в христианстве.

Ислам распространялся на восток по землям сухим, жестким и пустынным. Природа давала понять, что человек имеет мало возможностей сравниваться с богом в господстве над нею. Отсюда покорность и уважение к традиционным социальным системам, сумевшим адаптировать деятельность к сложной природе и обеспечить людям выживание. Подчиняться, а не реформировать - в этом ислам стал ближе к восточным религиям, далеким от идей разрушения и преобразования мира. Только сам человек может быть предметом преобразования. Все природное требует уважительного и покорного приспособления. Только вместе и только терпеливым трудом можно выжить в сухих и суровых степях Азии. Свобода личности грозит гибелью. Эксперименты над природой бессмысленны там, где условия выживания создаются трудом многих поколений.

Механизмы авторитарности в исламских обществах гораздо более глубоки, чем это кажется внешне. Экономические успехи Турции и других исламских стран склоняют некоторых к приравниваю этих стран к демократическим странам Запада. Однако психологическое исследование заставляет признать, что прямого движения по западному образцу здесь быть не может. Независимо от того, являются ли люди религиозно верующими или нет, они получают при воспитании устойчивые психологические схемы разрешения конфликтов. А психотехника преодоления социальных напряжений у представителей исламского и христианского обществ существенно отличается.

В традициях христианства, например, активно используются исповедь и покаяние. Это - процедуры формирования критического самосознания и перехода от внешней агрессии к самоагрессии. Христианство тысячи лет внедряет технику исповеди и покаяния, что стало основой развития мягких форм самоагрессии, рефлексии и умения перестраивать свои взгляды и позиции в изменяющихся условиях. В течение поколений эти религиозные процедуры формировали у людей привычку к критическому видению своей психологии. Все это необходимо для развития личности демократического типа, способной перестраиваться в ходе реформ. Затем роль "зеркала души" стали играть литература и театр.

В исламе же процедура покаяния не развивалась как тренинг психики. Ислам распространялся на “хрупких” территориях, где особенно важно было укреплять жесткие структуры семьи, общества и власти, подчиняя человека не его собственному анализу и самооценке, а традициям, дисциплине и борьбе с врагами и природой. Отсутствие покаяния и исповеди соотносится с подсознательным запретом на изучение и обсуждение своей психологии, с признанием скрытности механизмов власти. Неразвитость традиции самоагрессии общества приводит к тому, что социальные проблемы в исламских странах чаще решаются войной и выплеском внешней агрессии, чем совершенствованием своей деятельности и общественного устройства.

В христианстве как полиэтнической религии заложен конфликт личности и власти. Христианство выполняет функцию психотерапии, благодаря образу Бога, отстраненного от богатства и социального преуспевания, противостоявшего традициям социума. Образ Христа, критиковавшего общественное устройство и ложные традиции народа, был примером демократического поведения. Любой человек получает через такой образ поддержку своей независимости от власти и традиции. Вектор агрессии поворачивается на критическое переосмысление норм и институтов власти. Социально подавленный и униженный человек компенсирует униженность образом своего сходства с богом, снимает агрессию через осознание бренности мирового уклада, через ценность своего противостояния обществу. Здесь и возникает идея "личной свободы", мало понятная представителю моноэтнической общественной системы.

Человек любой культуры ощущает растерянность и неуверенность в случае ломки социальной ситуации. При этих напряжениях роль поддержки семьи и дружеских связей очень сильна. Но христианский миф поддерживает человека образом идеальной семьи в виде Бога-сына и Богоматери. Христианская молитва создает человеку интимный контакт со святым семейством, что обеспечивает психотерапевтический эффект и некоторую независимость от влияния социального окружения.

У исламских народов, переживающих социальную ломку в бывшем СССР, принята иная психотехника индивидуального решения острых ситуаций. Здесь мы наблюдаем формы организации действия, типичные для “жестких” социальных систем, где имеет место глубокая зависимость мнения, желания и действия человека от той группы, частью которой он является с рождения. Традиционный казах, узбек или чеченец и сегодня тесно связаны родовыми узами с множеством близких им людей, без участия которых не протекает ни одно их действие. Эти узы являются настоящими "пуповинами", питающими и поддерживающими жизнь человека с детства до старости. В отличие от единственной пуповины, связывавшей ребенка с матерью, таких родовых "пуповин" множество, и они оплетают каждого человека в течение всей его жизни, увязывая его мотивы, эмоции, сознание и активность с организованным полем обычаев и общественных потребностей.

Поэтому все проблемы решаются через опору на семью или клан. Казахское, например, общество, в отличие от европейского, делится не на горизонтальные слои, классы или страты, а на пирамидальные семейно-родовые структуры, внутри которых человек занимает свое место, получает поддержку и понимание, общается и функционирует. Узбек, казах или чеченец гораздо более беззащитны вне семьи, чем русский или немец. Поэтому во всех случаях социальных напряжений возрастает роль кланового сплочения. Это не способствует преодолению авторитаризма и стремлению решить вопросы с опорой на юридические правила и законы. Не случайно политические руководители Казахстана, Киргизии, Туркмении и Узбекистана сохраняют в своей политике значительный элемент авторитарности и опоры на клановые структуры. Любое превышение игры в демократические принципы грозит им потерей политической власти и приходом к власти новых жестких кланов.


Распространение "советской власти" в мусульманских регионах страны происходило принципиально иначе чем в христианских, где марксизм выступил лишь научной рационализацией христианских ценностей. Только большое желание выдать желаемое за реальность породило те исторические версии "народных революций" Востока, где организованные армии бедняков свергали власть "ненавистных баев". На самом деле трудоемкие биосферные условия, экономика семейно организованного труда и традиции ислама оберегали родовую структуру власти от военного и идеологического разрушения.

Наоборот, при необходимости перейти от разрушения к воссозданию органов власти и государства, прежние традиционные структуры приняли на себя и роль партии, и роль советов, и роль административного аппарата. Реальной опорой власти были не формально принятые законы, не официально вводимые должности и роли, а глубокие основы психологии людей, их искреннее уважение к традициям или родовая зависимость. Классово-европейские критерии христианского сознания практически не были пригодны для анализа глубоко психологической природы и структуры отношений в исламском обществе. Поэтому неоднократные удары по традиционной структуре родовой власти со стороны европейских идеологов и политиков приходились "мимо цели", меняли лишь внешнюю форму власти, не затрагивая ее глубинных биосферно-психологических оснований.


Для многих исламских народов в ближайшие десятилетия неизбежно расширение глубокого кризиса, скачек в развитии культуры, глобальный переход от традиционно-патриархальной психологии к новой. Дестабилизация традиционных социальных систем и локализация индивидами субъектных функций не случайно охватила именно исламские страны. Ведь ислам как полувосточная и полузападная религия распространялся среди народов, сохранявших свою общинность уже не на основе биосферных мифов, а благодаря религии монотеизма, забиравшей значительную часть пассионарной энергии в направлении контактов человека с космосом. В этом ислам близок по своей функции христианству, переводившему опасные для общества энергии души от земных конфликтов к личностному взаимодействию человека с Богом. Т.е. стабильность общинной жизни исламских народов уже не столь надежна, как стабильность более восточных народов.

Глубину психологического кризиса, переживаемого человеком при переходе к рыночным отношениям, можно сравнить с кризисом, который миллионы лет назад превратил нашего животного предка в "человека разумного". Не только глубина изменения психологии, но и сами механизмы кризисов почти одинаковы. И в том и в другом случае мы имеем факт уничтожения привычных биосферных условий. Всякое животное имеет систему инстинктов, действий и органов, точно приспособленных к определенной биосферной "экологической нише". Можно сказать, что и строение действий, и строение организмов является "зеркалом", отражением биосферной ситуации. Рассогласования между схемами действий и колебаниями ситуаций уравновешиваются путем развертывания психических процессов, которые организуют действия, подгоняя их под логику ситуаций. Поэтому психика, как система подвижного согласования движений с нестабильными биосферными ситуациями, тоже оказывается отражением этих ситуаций.


Предок человека был выбит "эпохой оледенения" из биосферной ситуации, к которой были приспособлены все его органы и действия. Это похоже на те частичные потери жизненных условий, которые переживают этносы в современном кризисе. Потеря своей "экологической ниши" обычно оборачивается для животного вида его гибелью. Предок человека в ходе массовой гибели сородичей смог выработать новые способности психики, сломав при этом жесткие схемы прежних инстинктивных реакций, приводивших его к гибели. Он научился перестраивать схемы действий с учетом изменяющихся условий жизни, сдерживая инстинктивные порывы и регулируя их на основе воли, мышления и сознания. Он научился выдвигать цели и изменять их по ситуации, чего не было у животных. Чем резче и чаще меняются ситуации, тем активнее идет к ним приспособление, тем сильнее развертываются способности психики человека. Наше сознание развито настолько широко и глубоко, насколько глубоки и значительны колебания окружающих нас ситуаций.

Второй кризис, разрушающий узкие "национально-биосферные ниши" этносов и национально-специфические формы жизни, столетия назад начался в Европе и все активнее захватывает современное человечество. В ходе этого кризиса у людей происходит еще один этап обобщения схем их деятельности, позволяющий им мигрировать без навязывания своей национально-специфической культуры и жить свободно, в разных национальных и интернациональных системах, распространяясь по планете без войны. Однако начало кризиса связано с усилением внешней агрессии и с войнами.

Для большинства стран Евразии и Африки кризис разрушения "экологических ниш" только вступает в свою основную фазу. Это неизбежно приводит к возрастанию агрессивности народов, теряющих устойчивую биосферную основу деятельности, почву своих обычаев и душевных привычек. Промышленное преобразование природной среды в Индии или в Африке подрывает биосферную базу миролюбия и открытости, тысячелетиями характерных для этих народов, обеспечивает рост их агрессивности, распространение в этих регионах более агрессивных идеологий, рост межнациональных и региональных конфликтов. Этим народам предстоит пройти трудный путь преобразования внешней формы агрессивности в самоагрессию, что невозможно без развития необходимых социальных институтов и психологических механизмов саморегуляции и "сублимации" агрессии.


Отшельничество, монашество и интеллигенция - это институты