Питер Ладлоу криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии

Вид материалаДокументы

Содержание


Ричард барбрук, энди камерон61
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   ...   51


То, что они придумают, обычно покоится на преимуществах онлайновой коммуникации и чрезвычайно простого доступа к информации в Интернете. Оба этих преимущества весьма ценны, особенно для тех граждан, которые занимаются частными аспектами проблем и озабочены поисками соседей, разделяющих их интересы и общественные ресурсы в местной библиотеке. Чем больше мы занимаемся воспитанием информированного, склонного к полемике гражданина, тем лучше для всех нас. Тем не менее эти технологии главным образом расширяют свободу действий уже вовлеченных в какую-либо деятельность мужчин и женщин; они служат скорее побочным целям, нежели влияют на основное течение политического процесса. Упускать из внимания этот факт — типично для технофилов, склонных путать новые инструменты с новыми мирами. Катц с трепетом говорит о «невиданной доселе возможности индивидуумов говорить друг с другом напрямую» в Сети, но вдумчивый читатель напомнит, что в истории уже были эпохи, когда обсуждение совершалось здесь и сейчас. Более того, картина демократии, которую прославляет Wired, покоится не столько на совместном обдумывании, сколько на «спонтанном порядке». Келли в качестве параболы для такой демократии предлагает стадион, полный людей, которые без явных инструкций манипулируют светящимися палочками, формируя узоры. Подобная разновидность «сознания пчелиного роя», как Келли в возбуждении называет это, похоже, идеальна для шоу на стадионах; но в случае с самоуправлением это не столь очевидно. По сути, перед нами вита-листский образ демократии.


Этот витализм, граничащий с мистицизмом, заставляет Wired презирать самые привычные институты управления как такового. Часто пишущий в журнал сетевой гуру Джон Перри Барлоу считает, что, по большому счету, «сенат США скоро станет таким же бездействующим придатком, как и британская палата лордов». В том же духе выдержано трехлетней давности интервью издателя Wired Луиса Рос-сетто газете New York Times: «В ближайшие десять или двадцать лет мир будет полностью преобразован... [Мы не видим] никакой разницы между Эл-Би-Джеем60 и Никсоном, но еще не известно, будет ли вскоре вообще какой-либо президент». Все указывает на то, что команда Wired предпочла бы, чтобы его не было. Восхитительная статья, посвященная кибернетическим ловкачам, уходящим от налогов не на Карибских островах, а где угодно, радостно приглашает читателя вообразить будущее «состояние государства, — при котором 20%-ный налог сразу же превращается в доход». Экстропианцам это снится уже наяву.

Нищета Бога


В некоторых отношениях лучше не принимать все слишком всерьез. Wired повинен в опьяняющем интеллектуальном обмане и искажении фактов. Значительная часть журнала — это просто подростковое излияние мальчишек-переростков, которые получают слишком много денег. Статья о «Горящем человеке» не упускает шанса показать молодую грудь участников фестиваля, покрытую боди-ар-том. Через каждые несколько выпусков — захватывающие перспективы военных технологий воплощаются в новых видеоиграх. Описание героических провайдеров Интернета из северных регионов Канады — это всего лишь взгляд через розовые очки на тяжело


60 Линдон Б. Джонсон (1908—1973), вице-президент при президенте Кеннеди, после его убийства до 1964 года исполнял обязанности президента США, президент США в 1964—1968 годах. «Прославился» эскалацией войны во Вьетнаме.


живущих и много пьющих провинциалов, которые известны по романам Луи Лямура. Хефнер или Хемингуэй тоже питают фантазии читателей журнала, которые в большинстве своем являются молодыми мужчинами.


Более амбициозные моменты тоже не выдерживают критики. Заявление профессора Деррика де Керкхова о том, что мы заново открываем «живой космос», оказывается основанным на том факте, что в Интернете язык одновременно практикуется в реальном времени и обладает перманентным зафиксированным бытием. Первое обстоятельство, как представляется, создает органическую непосредственность, в то время как второе обеспечивает онтологическую стабильность: перманентность языка позволяет ему встраиваться в систему вещей. Это «новое свойство языка», если разобраться как следует, означает, что мы можем иметь твердые копии наших разговоров, получать почту практически непрерывно и читать журналы, как только они появляются в онлайн. Интересно, когда Эл-Би-Джей и Никсон начали записывать на пленку свои переговоры в Овальном кабинете, ощущали ли они тогда биение живого космоса? Представьте себе такой фрагмент в расшифровке: «П.: Генри, я чувствую себя, как в [затерто цензурой] племени!»


Если серьезно, то будущее, к которому взывает Wired, — это удел небольшой популяции дигерати, которые счастливы навязать свои переживания всем остальным. Информационная экономика, как раз наоборот, не означает «участия в акте творения» для большинства трудящихся в ее рамках. Операторы ПК (фактически исполняющие роль машинисток), служащие магазинов, работники складов Интернет-магазина amazon.com сталкиваются с обычными проблемами — с заниженной зарплатой, ущемлением своих прав, с препонами на пути к созданию профсоюзов, с неадекватным политическим представительством в конгрессе, сходство которого с палатой лордов для них следствие принадлежности к определенному экономическому классу. Их судьбы больше всего пострадают от «творческого разрушения» фирм и отраслей индустрии, которое приветствуется Келли. Трайбализм не принесет им ничего хорошего, также как и менее многочисленным племенам.

Либертарианство или тупик?


Именно потому, что дигерати не являются племенем, их главный культурный документ требует пристального внимания. Невероятные идеи Wired и неправдоподобные прогнозы имеют в итоге меньшее значение, чем сам характер журнала, производимый им сдвиг в мышлении, расстановка моральных и аморальных приоритетов, которые в нем отражены. Характер, атмосфера, темперамент — это тема, которая недооценивалась в культурологической и политологической рефлексии. Хотя темперамент и не связан напрямую с конкретным политическим строем, между мыслительными клише и политической практикой существуют переклички, влечение и скрытые конфликты.


Дух Wired презирает все границы — закона, общества, морали, места, даже границы тела. Идеал журнала — это раскованный индивидуум, который, если ему однажды что-то понравилось, делает это, покупает, изобретает или сам становится этим без промедления. Такой дух ищет товарищей лишь по равенству целей в самоизобретении и создании миров; это не пренебрежение, а скорее нежелание возноситься, это желание забыться вместе. Ничем не ограниченный индивидуализм, при котором закон, требования общества и любая деятельность носят радикально произвольный характер, — это подростковая доктрина, бесконечный шоп-тур по стране фантазий.


Либеральная демократия, напротив, в своих лучших проявлениях исходит из признания известных ограничений, которые присущи нам всем. Никто из нас не является совершенно мудрым, добрым или подходящим для управления другими людьми. Каждый из нас иногда нуждается в помощи соседей или общественных институтов. Мы связаны моральными обязательствами по отношению к нашим близким. Все мы разделяем один и тот же природный мир, который нам нечем заменить. Этот в высшей степени взрослый темперамент чужд дигерати.


Какого темперамента придерживаться — своевременный вопрос, ибо от этого напрямую зависит, какие решения мы будем принимать в отношении развивающейся глобальной информационной экономики. Увидим ли мы в ней последнее искушение жадностью, безразличием друг к другу и эгоцентризмом, всеми нашими знакомыми прегрешениями и станем ли целенаправленно работать над этой проблемой с использованием всех ресурсов либерализма как в индивидуальном порядке, так и при помощи наших политических институтов? Или притворимся вместе с Wired, что все эти угрозы и связанные с ними ограничения уже позади, что новое тысячелетие пришло к нам уже готовым в микрочипе?


Приглашение в боги имеет длительную традицию в нашей культуре, от искушения в Эдеме до сделки Фауста. Келли имеет эту традицию в виду, когда спрашивает о перспективах искусственной эволюции: «Разве мы раньше хоть раз устояли перед искушением?» Но перед тем как слепо принять эту мысль, мы должны вспомнить, что подобные сделки традиционно трактовались, по меньшей мере, трагически, а по преимуществу — оборачивались бедствием. Имея в виду это обстоятельство, мы преодолеем искушение, но не раньше, чем отвергнем удовольствия легкого либертарианства, романтику лентяя и гордыню технофила. Перед лицом этих обстоятельств отказ заслуживает быть удостоенным чести стоять рядом с другими либеральными добродетелями. Мы должны научиться распознавать сделку с инфернальными силами, когда нам ее предлагают.

23/Калифорнийская идеология

РИЧАРД БАРБРУК, ЭНДИ КАМЕРОН61


Не лгать о будущем невозможно, и поэтому каждый волен лгать о нем так, как ему заблагорассудится.


Наум Габо#1

Когда прорывает плотину...


В конце двадцатого столетия наконец-то происходит давно предсказывавшееся слияние медиа, компьютерных технологий и телекоммуникаций в гипермедиа*2. И вновь не ослабевающее стремление капитализма к большему разнообразию и интенсивности творческих возможностей человеческого труда готово качественно изменить характер нашей работы, развлечений и совместной жизни. В результате объединения различных технологий посредством общих протоколов образуется нечто, превосходящее простую сумму составляющих. Когда способность к производству и приему неограниченных объемов информации любого вида сочетается с потенциалом глобальных телефонных сетей, появляется возможность фундаментального преобразования существующих форм трудовой деятельности и проведения досуга. Возникнут новые отрасли промышленности, а от нынешних фаворитов фондового рынка не останется и следа. В такие периоды глубоких социальных изменений любой человек,


61 Другие варианты данной статьи появились, помимо прочих мест в Сети, вжурнале Mute3 (1995), на веб-сайте Исследовательского центра по гипермедиа и в списке электронной рассылки nettime, среди прочих адресов в Интернете. Публикуется с разрешения авторов. © Richard Barbrook and Andy Cameron, 2001. [Перевод А. Матвеева.]


способный дать простое объяснение происходящего, будет выслушан с превеликим вниманием. В этот критический момент представителям свободного союза писателей и хакеров, капиталистов и художников с Западного побережья США удалось дать определение гетерогенной ортодоксии наступающей информационной эпохи — «калифорнийская идеология».


Эта новая вера возникла на основе странного сплава культурной богемности Сан-Франциско с передовыми технологиями Силиконовой долины. Раскручиваемая в журналах, книгах, на телевидении, веб-сайтах, в группах новостей и Интернет-конференциях, «калифорнийская идеология» причудливым образом сочетает в себе вольный дух хиппи с предпринимательским рвением яппи. Подобное сочетание противоположностей было достигнуто благодаря глубокой вере в освободительный потенциал новых информационных технологий. В этой цифровой утопии каждый станет хиппи и богачом. Поэтому отнюдь неудивительно, что столь оптимистическое видение будущего было с энтузиазмом воспринято компьютерными «чайниками», нерадивыми студентами, капиталистами-новаторами, общественными активистами, модными преподавателями, бюрократами от футурологии и политиканами-оппортунистами по всей Америке. Что касается европейцев, то они, как всегда, быстро скопировали последнюю американскую моду. В то время как отчет Комиссии Евросоюза содержит рекомендации следовать калифорнийской модели «свободного рынка» с целью построения «информационной супермагистрали», наиболее продвинутые художники и профессора энергично подражают «постчеловеческим» философам экстропианского культа с Западного побережья*3. В отсутствие сколько-нибудь заметных конкурентов триумф «калифорнийской идеологии» кажется абсолютным.


Повсеместная привлекательность этих идеологов с Западного побережья не просто следствие их заразительного оптимизма. Прежде всего, они являются горячими поборниками того, что представляется безупречной либертарианской моделью политики: они жаждут использовать информационные технологии для построения новой «джефферсоновской демократии», при которой любой индивид получит возможность для свободного самовыражения внутри киберпространства*4. Однако в своей борьбе за этот кажущийся столь восхитительным идеал технофанаты одновременно воспроизводят некоторые из наиболее атавистических черт американского общества, в частности связанных с горьким наследием рабства. Их утопические представления о Калифорнии основываются на умышленном игнорировании других, еще более негативных сторон жизни обитателей Западного побережья: расизма, нищеты и деградации окружающей среды*5. По иронии судьбы в не столь отдаленном прошлом интеллектуалы и художники района залива Сан-Франциско были всерьез обеспокоены именно этими вопросами.

Рональд Рейган против хиппи


15 мая 1969 года губернатор Рональд Рейган приказал вооруженным полицейским совершить предрассветный налет на протестующих хиппи, оккупировавших Народный парк возле кампуса Калифорнийского университета в Беркли. В ходе последовавшего побоища один человек был застрелен, а еще 128 — оказались в больнице*6. В этот день «правильный» мир и контркультура, казалось, стали непримиримыми противниками. По одну сторону баррикад губернатор Рейган и его последователи защищали неограниченную свободу предпринимательства и поддерживали вторжение во Вьетнам. Им противостояли хиппи, боровшиеся за социальную революцию дома и выступавшие против имперской экспансии за пределами страны. В год совершения того налета на Народный парк казалось, что исторический выбор между этими двумя противоположными представлениями о будущем Америки может быть сделан только в результате ожесточенного столкновения сторон. Как сказал тогда один из лидеров йиппи62 Джерри Рубин, «наши поиски приключений и героизма ведут нас за пределы Америки, на путь самосозидания и бунта. Америка же в ответ готова уничтожить нас...»*7


62 Йиппи (yippies от YIP, Youth International Party, по созвучию с hippies) — представители Международной партии молодежи.


На протяжении 1960-х годов радикалы из района Залива распространяли политические взгляды и культурный стиль движения новых левых по всему миру. Отказавшись от недальновидной политики послевоенного периода, они проводили кампании против милитаризма, расизма, сексуальной дискриминации, гомофобии, бездумного потребительства и загрязнения окружающей среды. Вместо традиционных для левых жестких организаций они создавали коллективные демократические структуры, которые, надо полагать, служили прообразом либертарианского общества будущего. Прежде всего, калифорнийские «новые левые» сочетали политическую борьбу с культурным бунтом. В отличие от своих родителей, хиппи отказывались подчиняться строгим общественным правилам, навязывавшимся «человеку организации» армией, университетами, корпорациями и даже политическими партиями левого толка. Вместо этого они в открытую демонстрировали свое неприятие «правильного» мира пренебрежением к своему внешнему виду, беспорядочными половыми связями, громкой музыкой и увлечением наркотиками*8.


Радикальные хиппи были либералами в социальном смысле этого слова. Они боролись за универсальные, рациональные и прогрессивные идеалы: демократию, терпимость, возможность самореализации и социальную справедливость. Обнадеженные более чем двадцатилетним периодом экономического роста, они верили, что история на их стороне. В научно-фантастических романах они грезили об «эко-топии» — Калифорнии будущего, где нет автомобилей, экологически чистое промышленное производство, эгалитарный характер сексуальных отношений, повседневная жизнь, протекающая внутри общин*9. Для некоторых хиппи подобные представления могли бы реализоваться только путем отказа от научно-технического прогресса как ложного идола и возвращения к природе. Другие, наоборот, надеялись, что технологический прогресс неминуемо трансформирует их либертарианские принципы в социальную реальность. Самое главное, что такие тех-нофилы, находясь под влиянием теорий Маршалла Маклюэна, верили, что слияние медиа, компьютерных технологий и телекоммуникаций неизбежно приведет к созданию «электронной агоры» — виртуального пространства, где каждый может выражать свое мнение без боязни подвергнуться цензуре*10. Будучи преподавателем филологии средних лет, Маклюэн, тем не менее, проповедовал радикальные воззрения, согласно которым власть крупного бизнеса и «большого правительства» обязательно будет ниспровергнута благодаря, по сути, неявным воздействиям новых технологий на отдельных индивидов:


«Электронные медиа... упразднят пространственное измерение... Посредством электричества мы возобновляем контакты друг с другом в любом месте, словно находясь в пределах самой маленькой деревушки. Это глубокая связь и без передачи каких-либо функций или полномочий... На смену лекции приходит диалог»#11.


Воодушевленные предсказаниями Маклюэна, радикалы с Западного побережья увлеклись разработкой новых информационных технологий для альтернативной прессы, общинных радиостанций, компьютерных клубов для энтузиастов и видео-коллективов. Эти общественные активисты медиа верили, что они находятся на переднем крае борьбы за построение новой Америки. Создание «электронной агоры» было первым шагом в реализации идеи прямой демократии внутри всех социальных институтов*12. Борьба обещала быть жесткой, но до «экотопии» уже рукой подать.

Возникновение «виртуального класса»


Разве мог бы кто-нибудь предсказать, что менее чем через 30 лет после сражения за Народный парк добропорядочные буржуа совместно с хиппи создадут «калифорнийскую идеологию»? Кто бы мог подумать, что столь противоречивая мешанина из технологического детерминизма и либертарианского индивидуализма способна стать гибридной ортодоксией информационной эпохи? Наконец, кто бы мог предположить, что, по мере того как будет усиливаться преклонение перед технологией и свободой, возможность высказать нечто разумное в отношении общества, в котором они используются, будет становиться все менее и менее реальной?


Популярность «калифорнийской идеологии» проистекает из предельной двусмысленности ее положений. На протяжении нескольких последних десятилетий подвижническая деятельность общественных активистов общественных медиа была в значительной степени востребована хайтечной промышленностью и медиа-индустрией. Хотя оперирующие в этих секторах компании могут посредством механизации и заключения субдоговоров восполнить большую часть своих потребностей в рабочей силе, они по-прежнему продолжают зависеть от ведущих специалистов, способных проводить исследования и создавать оригинальные продукты — от программного обеспечения и микросхем до книг и телевизионных программ. Эти квалифицированные работники вместе с некоторыми владельцами высокотехнологичных предприятий образуют так называемый виртуальный класс: «техническая интеллигенция из ученых-когнитивистов, инженеров, компьютерщиков, разработчиков видеоигр и прочих специалистов в области коммуникаций...»*13. Будучи не в состоянии подчинить их дисциплине сборочной линии либо заменить машинами, менеджеры привязывают таких работников-интеллектуалов срочными контрактами. Подобно «рабочей аристократии» прошлого столетия, ведущие специалисты медиа-индустрии, компьютерной и телекоммуникационной индустрии на собственном опыте получают и вознаграждение и узнают, что такое ненадежность рынка. С одной стороны, эти мастера высоких технологий привыкли получать хорошие деньги за свой труд, будучи к тому же более или менее свободными в выборе темпа выполнения работы и места приложения своих сил. Как следствие, культурный водораздел между хиппи и «человеком организации» в наши дни стал довольно размытым. С другой стороны, такие работники связаны условиями своих контрактов, не имея какой бы то ни было гарантии постоянной занятости. Они, в отличие от хиппи, испытывают недостаток свободного времени, и поэтому для многих представителей виртуального класса сама работа как таковая становится основным средством самореализации*14.


«Калифорнийская идеология» дает возможность понять представление о реальности этих мастеров высоких технологий. С одной стороны, специалисты этого типа являются привилегированной частью рабочей силы, с другой стороны — адептами радикальных идей общественных активистов медиа. Таким образом, «калифорнийская идеология» одновременно сочетает в себе дисциплину рыночной экономики и свободу ремесленничества хиппи. Столь причудливый гибрид стал возможен лишь благодаря чуть ли не поголовной вере в технологический детерминизм. Еще в 1960-е годы либералы — в социальном смысле этого слова — тешили себя надеждой, что новые информационные технологии позволят им реализовать свои идеи. Отвечая на вызов новых левых, новые правые возродили старую форму либерализма — экономический либерализм*15. В отличие от радикальных представителей хиппи, стремившихся к коллективной свободе, они боролись за свободу индивидуумов в рамках рынка. Но даже эти консерваторы не смогли устоять перед романтикой новых информационных технологий. Предсказания Маклюэна 1960-х годов получили иную трактовку и стали восприниматься как реклама новых медиа, компьютерных технологий и телекоммуникаций, разрабатываемых в частном секторе. Начиная с 1970-х годов Тоффлер, де Сола Пул и прочие гуру пытались доказать, что пришествие гипермедиа парадоксальным образом влечет за собой возврат к экономическому либерализму прошлого*16. Эта ретро-утопия повторяла прогнозы Азимова, Хайнлайна и других «мачо» научной фантастики, чей мир будущего обязательно населен космическими торговцами, сверхловкими коммивояжерами, гениальными учеными, капитанами пиратов и прочими упрямыми индивидуалистами*17. Путь технологического прогресса не всегда вел к «экотопии» — он мог увести и назад, во времена Америки «отцов-основателей».

«Электронная агора» или «электронный рынок»?


Двусмысленность «калифорнийской идеологии» наиболее наглядно проявляется в противоречивости ее воззрений на цифровое будущее. Развитие гипермедиа становится главной составляющей следующей стадии капитализма. Как указывает Зубофф, внедрение медиа, компьютерных и телекоммуникационных технологий на промышленном предприятии и в офисе представляет собой кульминацию долговременного процесса отстранения рабочей силы от непосредственного участия в производстве*18. Если руководствоваться только соображениями конкурентоспособности, то тогда все ведущие промышленные экономики в конце концов будут вынуждены подключить все свое население, чтобы добиться увеличения производительности цифрового труда. Не ясно, какими будут социальные и культурные последствия предоставления гражданам возможности производить и обмениваться почти неограниченными объемами информации в мировом масштабе. Прежде всего, кому именно, новым левым или новым правым, пришествие гипермедиа позволит реализовать свои утопии? Будучи гибридной верой, «калифорнийская идеология» благополучно справляется с этой головоломкой, возлагая надежды на ту и другую перспективы одновременно и не подвергая критике ни одну из них.