1. Врата смерти Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   64   65   66   67   68   69   70   71   ...   74

Он мысленно посоветовался с Сапфирой, и та полностью согласилась с его выбором. И тогда, высоко подняв меч, Эрагон торжественно произнес:

– Я принял решение. Меч, нарекаю тебя Брисингр! Раздался свист, подобный свисту ветра, и клинок вдруг объяло пламя. Вихри синего огня вихрем закрутились вдоль его острого как бритва лезвия.

Вскрикнув от неожиданности, Эрагон выронил меч и даже немного отскочил от него, боясь обжечься. Но и лежа на земле, клинок продолжал светиться, и легкое, призрачное синее пламя его сжигало траву вокруг. Только тут Эрагон понял, что это его собственная магическая энергия заставляет меч полыхать неестественным огнем, и мгновенно остановил ее поток. Пламя погасло. А он, пораженный тем, что выпустил магию на волю, отнюдь не собираясь этого делать, поднял меч с земли и осторожно коснулся пальцем острия. Лезвие было таким же холодным, как прежде.

Рунона, весьма мрачно на него поглядывая, подошла ближе, взяла у него меч и осмотрела его от головки рукояти до острия.

– Тебе еще повезло, – буркнула она, – что я успела защитить клинок заклятьями от жара и иного ущерба, иначе ты повредил бы закалку, да и гарду бы испортил. Больше никогда не бросай его на землю, Губитель Шейдов, даже если он вдруг превратится в змею, не то я отберу его у тебя, а тебе дам взамен свой старый молот.

Эрагон от всей души попросил у нее прощения, и Рунона, несколько смягчившись, протянула ему меч и спросила:

– Ты нарочно зажег этот огонь?

– Нет, – признался Эрагон, но так и не сумел объяснить, что же произошло.

– Повтори еще раз, – потребовала Рунона.

– Что повторить?

– Имя, имя повтори!

Держа меч на вытянутых руках, подальше от себя, Эрагон громко произнес:

– Брисингр!

Сноп сверкающего пламени взвился над клинком, и лицо Эрагона опалило жаром. На этот раз он успел заметить, что действительно отдает собственную силу, произнося это магическое имя. Через несколько секунд он погасил синее пламя и снова воскликнул:

– Брисингр!

И опять клинок вспыхнул синим призрачным пламенем.

«Вот это действительно меч, достойный и Всадника, и его дракона! – заключила Сапфира. Чувствовалось, что она страшно довольна. – Этот клинок так же легко извергает пламя, как и я!»

– Но я даже и не думал произносить заклинание! – изумился Эрагон. – Я же всего лишь сказал слово «Брисингр», а он… – И он снова невольно вскрикнул и выругался, когда меч – уже в четвертый раз! – сам собой вспыхнул, и ему пришлось гасить пламя.

– А можно мне? – спросила Рунона, протягивая руку к мечу. Эрагон передал ей клинок, и она тоже громко произнесла: – Брисингр! – По клинку как будто прокатилась волна дрожи, но больше ничего особенного не произошло; пламя не появилось, меч остался недвижим. Рунона задумалась. Потом вернула меч Эрагону и сказала: – Знаешь, я, пожалуй, могу дать этому два объяснения. Во-первых, ты сам участвовал в ковке клинка и этим сделал его как бы частью себя самого, поэтому он и ловит все твои мысли и желания. А второе объяснение заключается в том, что ты невольно узнал истинное имя своего меча. Скорее всего, справедливо и то и другое. В общем, Губитель Шейдов, ты правильно выбрал ему имя! Брисингр! А что, мне нравится. Отличное имя для меча!

«Очень хорошее имя», – согласилась Сапфира.

И Рунона, положив ладонь на середину Брисингра, прошептала какие-то магические слова. Тут же на обеих сторонах клинка появились эльфские символы огня. Та же самая надпись появилась и на внешней стороне ножен.

И снова Эрагон с благодарностью поклонился старой эльфийке. Они с Сапфирой столько раз выразили ей свою признательность, что морщинистое лицо Руноны осветилось улыбкой. Нежно коснувшись узловатым пальцем лба каждого из них, она сказала:

– Я рада, что смогла снова помочь Всадникам. А теперь вам пора, Губитель Шейдов и ты, Сверкающая Чешуя. Возвращайтесь к варденам, и пусть враги ваши в страхе бегут от вас, стоит им увидеть тот меч, которым ты теперь владеешь!

Эрагон с Сапфирой простились с нею и двинулись назад, в Эллесмеру, и Эрагон бережно нес меч, держа его обеими руками и прижимая к груди, словно новорожденного ребенка.


53. Перед штурмом

В палатке из серой шерстяной ткани горела единственная свеча, жалкая замена яркого солнечного света. Роран стоял с вытянутыми в стороны руками, пока Катрина затягивала по бокам шнурки стеганого гамбизона, который только что подогнала ему по размеру. Наконец она затянула шнурок на вороте, расправила складки и сказала:

– Ну вот. Не туго? Роран помотал головой:

– Нет, вполне удобно.

Тогда Катрина взяла с постели выложенные заранее стальные наголенники и опустилась перед мужем на колени. Роран смотрел, как она застегивает пряжки, старательно закрепляя латы. Потом она надела и застегнула наколенные чашки, на секунду ласково прижав ладонь к его колену, и он даже сквозь толстый доспех ощутил жар ее рук.

Встав, Катрина взяла с постели латные налокотники, и Роран послушно подставил ей обе руки, не сводя с нее глаз. Она ответила ему ласковым взглядом и медленными, но весьма ловкими движениями надела ему налокотники, застегнула их и провела ладонями по внутренней стороне его рук от локтя до кисти. Потом она вложила свои ладони в его, стиснула его пальцы и, улыбнувшись, мягко высвободила руки, чтобы взять с постели кольчужную рубаху. Приподнявшись на цыпочки, она подняла доспех и держала его так, пока Роран просовывал руки в рукава кольчуги. Кольца позвякивали, как ледышки. Потом Катрина отпустила подол, и кольчуга упала Рорану на плечи, скользнула ниже, и подол ее оказался вровень с коленями.

А Катрина надела ему на голову кожаный подшлемник, крепко завязав ремешки у него под подбородком, взяла его обеими руками за голову, поцеловала в губы и надела ему островерхий шлем, аккуратно натянув его на подшлемник. Роран обхватил ее рукой за полнеющую талию, не отпуская от себя, и сказал:

– Послушай меня, милая. Запомни: у меня все будет хорошо. – Он пытался вложить в эти слова всю свою любовь и заботу, пристально глядя жене прямо в глаза. – Ты только не торчи тут одна-одинешенька. Обещай, что не будешь сидеть в одиночестве, хорошо? Сходи хотя бы к Илайн, ей, кстати, не помешает твоя помощь. Она совсем плоха и, по-моему, ребенка своего уже переносила.

Катрина подняла голову; она не плакала, но в глазах ее стояли слезы. Роран-то отлично знал, что она не станет плакать, пока он здесь.

– Неужели тебе обязательно все время быть впереди всех? – прошептала она.

– Но кому-то же нужно идти впереди, стало быть, могу и я. А кого ты поставила бы вместо меня?

– Любого… кого угодно!

Катрина потупилась и некоторое время молчала; потом сняла с себя шейный платок, вытащив его концы из-под корсажа, и сказала:

– Вот, возьми на память обо мне; пусть все знают, как я тобой горжусь.

И привязала платок к его поясному ремню.

Роран дважды поцеловал жену, а она принесла ему с постели щит и копье. Он поцеловал ее в третий раз, забрал оружие и сунул руку в ремни щита.

– Если со мной что-нибудь случится… – начал он. Но Катрина закрыла ему рот ладонью:

– Ш-ш-ш! Не надо так говорить, а то и впрямь может беда случиться.

– Хорошо. – Он обнял ее. – Береги себя.

– И ты тоже.

Ему страшно не хотелось с нею расставаться, но он твердым шагом вышел из палатки под бледные лучи зари и поднял свой щит. Люди, гномы и ургалы ручьями стекались в западную часть лагеря к утоптанному полю, где собиралось войско варденов.

Роран глубоко вдохнул прохладный утренний воздух и пошел туда, где уже выстроился его отряд. Затем он отыскал полк Джормундра, доложил ему о своем прибытии и вернулся к своим, встав в строй рядом с Ярбогом.

Ургал глянул на него и проворчал:

– Отличный день для битвы.

– Да, неплохой.

Как только солнце появилось над горизонтом, раздался сигнал боевого рога. Роран, подняв копье, бросился вперед вместе со всеми, крича во всю глотку и не обращая внимания на сыпавшиеся дождем стрелы и свистевшие над головой камни, к городской стене, которая была не менее восьмидесяти футов в высоту.

Штурм Фейнстера начался.


54. Прощание

От дома Руноны Сапфира направилась прямиком к их дому в центре Эллесмеры, приземлившись на самый верхний его этаж. Эрагон быстро собрал свои вещи и снова сел в седло, предупредив Сапфиру, что, прежде чем лететь к Утесам Тельнаира, им надо сделать еще кое-что.

«Это обязательно?» – спросила Сапфира.

«Да, и я не успокоюсь, пока это дело не сделано».

Сапфира взвилась в воздух и полетела в западную часть Эллесмеры. Она мягко приземлилась на узкой, поросшей мхом дорожке, и Эрагон, спросив у сидевшего в ветвях ближайшего дерева эльфа, как ему пройти в нужное место, вместе с Сапфирой пошел через лес к маленькому домику в одну комнату, выращенному из ствола ели, которая росла не прямо, а под углом к земле, словно согнулась под порывами постоянно дующего ветра.

Слева от домика виднелся невысокий утес, через край которого переливался и падал вниз ручеек, разливавшийся внизу небольшим тихим озерцом, а потом снова исчезавший под темным покровом леса. Озерцо окружали цветущие белые орхидеи. Среди этих нежных цветов из земли торчал огромный узловатый корень, на котором, скрестив ноги, сидел Слоан.

Эрагон затаил дыхание; ему не хотелось, чтобы мясник сразу заметил его присутствие.

Слоан был одет в коричневую с оранжевым тунику, какие обычно носят здесь эльфы. Пустые глазницы скрывала узкая полоска черной ткани. На коленях у него лежал кусок выдержанного дерева, который он обрабатывал маленьким кривым ножом. Лицо его стало куда более морщинистым, чем раньше, а на руках появилось несколько новых шрамов, многие из которых не до конца успели зажить.

«Подожди здесь», – сказал Эрагон Сапфире, неслышно соскальзывая на землю, и подошел к Слоану. Тот сразу перестал резать дерево, склонил голову набок и раздраженно прохрипел:

– Уйди!

Не зная, что на это ответить, Эрагон молча остановился.

Слоан, неприязненно скривив лицо, еще немного поковырял деревяшку ножом, потом, стукнув концом ножа по корню, на котором сидел, воскликнул:

– Чтоб ты сдох, проклятый! Неужели ты не можешь оставить меня в покое, наедине с моими бедами и несчастьями? Не желаю я никого слушать! И никаких менестрелей мне не нужно. Мне их песни не интересны! Уходи. Проваливай, кому говорю!

Жалость и гнев охватили Эрагона; ему казалось, что все как-то странно сдвинулось во времени и в пространстве – ведь этого человека, рядом с которым он вырос, он раньше так боялся, так ненавидел, а теперь он сидел перед ним совсем жалкий, старый, но по-прежнему злобный.

– Ну что, хорошо ты здесь устроился? – спросил он на древнем языке, стараясь говорить легко и весело.

Слоан прорычал:

– Я же говорил уже, что не понимаю вашего языка и учить его не желаю! Эти ваши слова чересчур долго в ушах звенят. Так что, если не желаешь говорить со мной на моем родном языке, лучше совсем ко мне не обращайся.

Однако Эрагон не стал повторять свой вопрос на обычном языке, хотя и не ушел.

Слоан выругался и продолжил возню со своей деревяшкой. После каждой снятой стружки он проводил большим пальцем по поверхности дерева, проверяя и оценивая сделанную работу. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил, но уже более мягким тоном:

– Ты был прав: когда что-то делаешь руками, это успокаивает, не дает мыслям так бередить душу. Иной раз… иной раз я почти забываю о своих утратах, но потом память все равно возвращается, и тогда мне кажется, что эти воспоминания душат меня… Хорошо, что ты наточил мне нож. У настоящего мужчины нож всегда должен быть острым.

Эрагон еще с минуту наблюдал за ним, потом повернулся и пошел назад, к Сапфире. Забираясь в седло, он сообщил ей:

«А Слоан, по-моему, ничуть не изменился».

«Вряд ли этого можно было ожидать, ведь прошло совсем немного времени».

«Да, конечно, но я надеялся, что он хоть что-то понял и хоть немного поумнел, пока жил в Эллесмере, и, может быть, раскаялся в своих преступлениях».

«Знаешь, если он сам не желает признавать свои ошибки, ничто его не заставит это сделать. В любом случае ты сделал для него все, что мог. Пусть он теперь сам ищет способ примириться с собственной судьбой. А если не сможет – что ж, пусть тогда ищет успокоения в могиле».

Сапфира, взлетев с просеки возле домика Слоана, покружила над лесом и устремилась на север, к Утесам Тельнаира, быстро набирая скорость сильными взмахами крыльев. Утреннее солнце уже поднялось над горизонтом и над верхушками деревьев, от которых падали длинные темные тени, все, как одна, указывавшие на запад.

Возле дома Оромиса Сапфира опустилась на землю, и оказалось, что Оромис и Глаэдр уже ждут их. Эрагон удивился, увидев на спине Глаэдра между двумя могучими шипами седло, а Оромис одет в толстые и тяжелые дорожные одежды сине-зеленого цвета и поверх них еще и наборные латы из золотистых пластинок с налокотниками. За спиной у него висел длинный щит ромбической формы, на сгибе локтя покоился древний шлем, а с пояса свисал меч цвета старинной бронзы – Нёглинг.

Вздымая крыльями ветер и приминая траву на поляне, Сапфира высунула язык, проверяя воздух вокруг, а Эрагон тем временем соскользнул на землю.

«Вы собрались вместе с нами к варденам?» – спросила Сапфира у Оромиса и Глаэдра и от восторга даже заколотила по земле кончиком хвоста.

– Нет, мы полетим с вами до края леса Дю Вельденварден, а там наши пути разойдутся, – ответил Оромис.

Эрагон разочарованно спросил:

– Значит, вы потом вернетесь в Эллесмеру?

– Нет, Эрагон. – Оромис покачал головой. – Потом мы полетим в Гилид.

Сапфира от удивления даже зашипела. Эрагон был тоже сбит с толку.

– А зачем вам в Гилид? – спросил он.

«Потому что Имиладрис со своей армией уже выступила туда из Кевнона и готовится взять этот город в осаду», – сообщил Глаэдр. Странные, яркие образы, созданные воображением могучего дракона, обрушились на Эрагона.

«Но разве вы с Оромисом не хотели сохранить в тайне от Империи сам факт своего существования?» – спросила Сапфира.

Оромис на секунду прикрыл глаза веками. По его усталому лицу прочесть что-либо было совершенно невозможно.

– Видишь ли, Сапфира, – промолвил он чуть погодя, – прошло то время, когда нам нужно было прятаться. Мы с Глаэдром постарались научить вас всему, что могли успеть за то короткое время, что вы пробыли с нами. Это, конечно, весьма поверхностные знания, их не сравнить с теми, которые давали Всадникам в старые времена, однако время не терпит, так что мы рады и такой возможности. Все-таки мы успели дать вам почти все, что считали необходимым, и вполне этим удовлетворены, ибо все это пригодится вам в победе над Гальбаториксом.

И поскольку весьма маловероятно, что кто-то из вас до окончания этой войны будет иметь возможность вернуться сюда для дальнейшего обучения, а также еще менее вероятно, что к нам прибудут для обучения еще один дракон и еще один Всадник, пока Гальбаторикс правит в нашей прекрасной стране, мы с Глаэдром решили, что у нас нет больше оснований скрываться в глубинах Дю Вельденвардена. Сейчас гораздо важнее помочь Имиладрис и варденам сокрушить Гальбаторикса, а не пребывать здесь в безделье и тщетном ожидании очередного Всадника и дракона.

Кроме того, когда Гальбаторикс узнает, что мы еще живы, это, как нам кажется, должно несколько подорвать его веру в свое неограниченное могущество, ибо откуда ему знать, не остались ли еще в живых другие драконы и Всадники, несмотря на все его попытки уничтожить их. Помимо этого, новость о нашем появлении наверняка поднимет боевой дух варденов и гномов, почти на нет сведя все их опасения, связанные с возможностью появления Муртага и Торна, как то случилось во время битвы на Пылающих Равнинах. В результате вполне может увеличиться и приток новых воинов в войске Насуады.

Эрагон бросил взгляд на Нёглинг и сказал:

– Но ты ведь не собираешься сам идти в бой, Учитель?

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Оромис, склонив голову набок.

Эрагону вовсе не хотелось обидеть Оромиса и Глаэдра, но он не знал, что на это сказать, и в конце концов спросил:

– Прости меня, Учитель, но как же ты пойдешь в бой, если ты не в силах произнести даже самое простое заклинание, требующее хотя бы небольшого расхода магической энергии? Что, если у тебя вдруг снова случится этот ужасный приступ, начнутся судороги? Что, если в разгар битвы тебе придется нанести мощный удар с помощью магии? Ведь этот удар может стать для тебя смертельным!

– Как тебе уже должно быть известно, – отвечал Оромис, – одной лишь силы крайне редко бывает достаточно, чтобы определить победителя, если в поединке сошлись два мага. Впрочем, сил у меня, так или иначе, еще вполне хватает – они спрятаны в драгоценном украшении моего меча. – И он коснулся рукой желтого алмаза, вделанного в головку рукояти Нёглинга. – Мы с Глаэдром уже более сотни лет запасаем магическую энергию, прячем в этот алмаз каждую лишнюю кроху не только собственных сил, но и дары тех, кто пожелал поделиться с нами своей энергией. Дважды в неделю меня посещают мои друзья из Эллесмеры; они отдают этому камню столько жизненных сил, сколько могут. Так что запасы энергии в этом алмазе поистине огромны; пустив их в ход, я могу горы свернуть. И конечно же, без труда сумею защитить нас с Глаэдром от мечей, стрел и копий, а также от камней, выпущенных из осадных машин. Что же до моих приступов, то я уже ввел в камень несколько защитных заклинаний, которые, надеюсь, уберегут меня от любой опасности, даже если я потеряю сознание прямо на поле битвы. Ну вот, как видишь, мы с Глаэдром отнюдь не беззащитны.

Эрагон с сокрушенным видом потупился:

– Вижу, Учитель.

А Оромис продолжал несколько более мягким тоном:

– Я вполне понимаю твое беспокойство, Эрагон, и мне очень приятна твоя забота обо мне. Ты прав, ведь война – дело всегда очень опасное, чреватое любыми неожиданностями; даже самый успешный воин может найти свою смерть в жарком безумии битвы. Но наше дело, правое и благородное, достойно подобного риска. Если мы с Глаэдром идём навстречу своей смерти, то делаем это по собственной воле, ибо, принеся себя в жертву правому делу, мы можем помочь освободить Алагейзию от тирании Гальбаторикса.

– Но если ты погибнешь, а нам все же удастся одержать победу над Гальбаториксом и освободить из плена последнее драконье яйцо, кто же тогда будет обучать нового дракона и его Всадника?

И тут Оромис окончательно поразил Эрагона. С торжественным видом он взял его за плечи и сказал:

– Если такое случится, то вся ответственность за воспитание нового дракона и нового Всадника ляжет на ваши плечи, Эрагон и Сапфира. Именно вы будете обучать их всему, что требуется знать члену нашего ордена. Впрочем, отринь все свои ненужные тревоги и опасения, Эрагон! Уверяю тебя, ты будешь не один. Насуада и Имиладрис сделают все, чтобы самые большие мудрецы обеих наших рас собрались здесь, чтобы помочь тебе.

Но Эрагону по-прежнему не давало покоя отчетливое предчувствие беды. Он давно уже страстно мечтал о том, чтобы его воспринимали как взрослого мужчину и настоящего воина, но не чувствовал себя готовым занять место Оромиса. Даже мысли об этом казались ему неправильными и несвоевременными. И только сейчас впервые он вдруг понял, что в конечном итоге все равно станет взрослым, будет принадлежать к старшему поколению, но тогда у него уже не будет наставника, на которого всегда можно опереться, у которого всегда можно спросить совета. Он молчал, чувствуя в горле колючий комок.

А Оромис, выпустив его плечи, жестом указал на Брисингр, висевший у него на поясе, и с улыбкой заметил:

– Весь лес вздрогнул, когда ты разбудила дерево Меноа, Сапфира. И половина эльфов Эллесмеры стала умолять нас с Глаэдром мчаться туда на помощь. Мало того чтобы спасти тебя, нам пришлось еще и Гильдерина Мудрого уговаривать, потому что он желал непременно наказать вас за использование подобного насилия.

«Я не стану извиняться, – заявила Сапфира. – У нас не было времени ждать и без конца это дерево уговаривать по-хорошему!»

Оромис кивнул.

– Вполне тебя понимаю и не собираюсь ни в чем тебя винить. Я просто хотел, чтобы вы знали, какое эхо вызвали ваши необдуманные действия.

Затем он попросил у Эрагона его новый меч и стал внимательно его рассматривать. Эрагон в это время держал шлем Оромиса.

– Рунона превзошла самое себя, – восхищенно заявил Оромис, осмотрев клинок. – Редкое оружие! Вряд ли есть другой такой, который мог бы с ним сравниться. Тебе повезло, Эрагон. У тебя выдающийся меч! – Бровь Оромиса чуть поднялась, когда он увидел надпись на лезвии. – Значит, Брисингр!.. Что ж, весьма достойное имя для меча Всадника!

– Да, – кивнул Эрагон. – Но по какой-то непонятной причине всякий раз, как я произношу это имя, клинок взрывается… – Он помолчал, колеблясь и не желая снова произносить слово «брисингр», что на древнем языке эльфов и означает «огонь», закончил фразу на своем родном языке: – Снопом огня. Бровь Оромиса поднялась еще выше.

– Вот как? А Рунона не нашла этому никакого объяснения? – Он протянул Эрагону меч и забрал у него свой шлем.

– Нашла, – кивнул Эрагон и пересказал ему обе теории Руноны.

– Интересно, – пробормотал Оромис, задумчиво глядя куда-то вдаль, за линию горизонта. Потом, словно очнувшись, он коротко дернул головой, и его серые глаза вновь так и впились в лицо Эрагона. Потом лицо его еще более помрачнело. – Боюсь, что во мне говорит моя гордость. Мы с Глаэдром, может, и не такие уж беспомощные, однако, как ты верно подметил, Эрагон, мы с ним уже не единое целое. Глаэдр страдает от своего увечья, а я – от своих многочисленных недугов. Хоть меня и прозвали Тогира Иконока, «изувеченный, но целостный». Наши недуги и увечья не составили бы особой проблемы, если б нашими врагами были одни лишь смертные. Даже в нашем нынешнем состоянии мы легко можем положить сотню обычных людей, а то и тысячу, особого значения это не имеет. Но нашим врагом является самое опасное существо, какого когда-либо знала наша земля. И как бы ни ненавистно мне было признавать это, мы с Глаэдром сейчас в невыгодном положении и, вполне возможно, не сумеем живыми выйти из предстоящих нам сражений. Наша жизнь была долгой и наполненной, однако скопившиеся за столетия беды и недуги преследуют нас, зато вы оба молоды, полны сил и надежд, и я верю, что именно у вас больше всего шансов на победу в войне против Гальбаторикса.