Николай якимчук
| Вид материала | Документы |
- Личность в истории: Николай, 283.04kb.
- II. Николай Романов личность в истории, 289.05kb.
- Николай Раевский родился 14 сентября 1771 года, в городе Москве. Николай был болезненным, 115.26kb.
- Николай II александрович, 61.14kb.
- И. Е. Лощилов Николай Заболоцкий: три сюжета, 567.98kb.
- Святой Николай (Легенда) От святого Николая до Santa Claus, 94.8kb.
- Ватин Николай Иванович Цель и концепция программы программа, 218.84kb.
- Белов Николай Васильевич, 24.33kb.
- Николай II, 55.89kb.
- Николай Трофимович Сизов Невыдуманные рассказ, 4238kb.
Николай ЯКИМЧУК
Тел. 8-911-286-49-36
(812) 466-63-71
По дороге в Канны
Пьеса для актера-виртуоза
Комната гостиницы. Добротная, старинная мебель. Камин. Канделябры. Тяжелые портьеры. Слева — ход в спальню. Почти у самой авансцены — ванная комната. За окнами бушует гроза. Видны вспышки молний. Гремит гром. Разверзлись хляби небесные. Слышны голоса.
О н. Я тебе говорил — никуда не надо ехать?! Говорил! А ты?!
О н а (жалобно). Семен! Ну, я же не знала, что все так получится!
О н (деспотически). Говорил же мне отец (дверь открывается): слушай женщину и делай все наоборот!
Появляется Семён Стругачёв в дорожной накидке (крылатке). Вообще в нашем спектакле актер Семён Стругачева играет три роли: Семена Стругачева, Доктора и Коридорного.
О н а ( Коридорному, оставшемуся за сценой). Спасибо, вот вам на чай два франка. (Втаскивает чемодан.)
С е м е н (оборачиваясь, капризно). Ты слишком много даешь! Во всех путеводителях написано — один франк за один чемодан. Понимаешь? А потом будут тыкать пальцами, мол, понаехали "новые русские". Не хватало еще, чтобы меня приняли за богатея, сорящего деньгами.
С е м е н падает в кресла. Стаскивает дорожную накидку. Снимает кепку бейсболиста.
С е м е н.Уф! Разверзлись-таки хляби небесные! Еще Библия предупреждала!
О н а. Ты не замерз,Семочка ?!
С е м е н (злорадно). Говорил я тебе — посидим дома. Тем более у меня дел невпроворот — скоро начинаются съемки! И потом — жена болеет! А ты — поехали в Канны! Поехали в Канны! Поехали! А мне совестно — ведь жена болеет! А ты… Как говорил мой дед…
Неожиданно на лице Семёна появляется блаженная улыбка.
С е м е н. У меня был потрясающий дед. Только я его плохо помню. Но очень люблю почему-то. Есть у нас такое семейное предание. Дедушке среди ночи стало плохо. Пробовали домашние радости: горчичники, валокордин, аспирин. Ничего не помогает. Соседка, тетя Маша, дура, свечку принесла. А ему хуже и хуже. Позвали старика-врача, друга дома. Еще более древнего, чем мой дед. Он кряхтя осмотрел больного. Надеюсь, ты написал завещание? — спросил врач. Тут у дедушки выступила испарина на лбу. Неужели я так плох, что надобно писать завещание? — всполошился он. И, между прочим, ему стало чуть лучше. Зовите нотариуса! — непреклонно приказал доктор. Я, конечно, сделаю это, — шептал почти выздоровевший от страха больной, — но скажи: неужели дела мои так плохи? Нет, — сказал врач, — твое состояние вообще не вызывает у меня опасений. Но я не хочу быть последним мудаком, которого разбудили ночью просто так. Надо хоть что-то сделать не мудацкое.
О н а (притворно смущаясь).Семен, ну нельзя ли обойтись без этих… без этих… (Не может найти подходящего слова.)
С е м е н (явно довольный). Грубостей ты хочешь сказать? Но это жизнь, моя дорогая! Так — было! И я ничуть ее не приукрашиваю!
О н а (притворно укоризненно). Ну, ты мог бы и опустить эти слова. В твоем положении. С твоей славой!.. И такие манеры!
С е м е н (весело). Мой замечательный прадедушка никогда не унывал. Хотя жизнь у него была тяжелая. Гребаная, как сейчас говорят. Однажды его встретил сосед-черносотенец и спросил ехидно: Послушайте, Фроим, отчего у вас эта дырка в кармане? Это чтобы всем выказывать какого цвета у вас рубаха? Или это ваша национальная мудрость выглядывает оттуда? Нет, — ответил ничуть не смущаясь прадед, — это ваша глупость заглядывает туда.
О н а Семен!
С е м е н (еще более веселясь). Вот тебе и Семен!
О н а (всплескивая руками). Ой! Глупость!
Спутница Семёна— приятная дама средних лет. С претензией на светскость. Пытается любыми средствами удержать интерес спутника: согласна на многое.
С е м е н. Между прочим, ты знаешь, что в этом городе родился кардинал Ришелье?
О н а (продолжая распаковывать чемодан). Как интересно!
С е м е н А что ты скажешь про его нос?
О н а (неуверенно). Нос?
С е м е н Потрясающий! Артистичный, с горбинкой. Нос артиста и интригана!
О н а (подавая Николаю шлепанцы). Переобуйся!
С е м ё н (елозя ступнями, переобуваясь). Меня этот нос сразу поразил! Я сначала тихонько стоял и разглядывал этого человека. В щелочку!
О н а (рассеянно). На портрете?
С е м е н. На каком портрете, дура?! Я стоял совсем близко… Вот, как отсюда до ванной, понимаешь? Но стоял, естественно, притаившись. За портьерой.
О н а (не зная, как реагировать). Да-а?!
С е м е н. И мне поначалу показалось, что это какой-то судья, изучающий дело. Какой-то чиновник средней руки.
О н а (обалдело). Какой руки?!
С е м е н. Ну, средней, средней. Но вскоре я заметил, что человек, сидевший за столом, исправлял строчки неравной длины, отсчитывая слоги по пальцам. Я понял, что передо мной — поэт.
О н а (в прострации). …По пальцам.
С е м е н (с досадой). Ну, как иначе?
О н а (с заботой, мягко). Семочка!
В этот момент раздается оглушительный удар грома. Комната озаряется светом молнии. Она крестится.
О н а. Семочка! Только не волнуйся, не переживай! Скажи мне… только не горячись… скажи… это было на съемках фильма?! Да?!
С е м е н. Ну, какого еще фильма! Я видел его так же отчетливо, как тебя! И, кстати, чем-то неуловимо он был похож на моего деда. Чем-то таким… Так вот, минуту спустя, Ришелье закрыл свою рукопись. На обложке четким, бисерным почерком было выведено: "Мирам. Трагедия в пяти актах". И тут он поднял голову. Поразительный, высокоодаренный нос! Я узнал кардинала.
О н а. Кардинала?
С е м е н. Ну, а по-твоему, кого же еще?! Именно его!
О н а (рефреном). Именно его…
С е м е н. Чем-то неуловимо похожего на деда!
О н а (рефреном). На деда. (С заботой.) Семочка, может быть, ты проголодался?!
С е м е н. Пожалуй. Давай закажем этого сыра. С плесенью. Как его — рошфор? рокфор? И какой-нибудь жюльенчик там, с грибами…
О н а. Да-да. ( Подходит к телефону, набирает номер.) Будьте любезны, два жюльена. Да, с грибами. Ну и сырку, да, с этой, с плесенью. Какого сорта? (Семёну.) Какого?! (Семен мотает головой.) Ну, на ваше усмотрение, да! И бутылочку "Бургундского", спасибо.
С е м е н (радостно, потирая руки). Сейчас нарежемся под раскаты грома!
Семен подбегает к Ней, обнимает, целует в щеку.
С е м е н. Ух ты, ягодка моя спелая! Ладно, не сердись! Поехали, так поехали! На все воля… ( Показывает пальцем наверх.)
В этот момент сильный удар грома; разряд молнии.
С е м е н. А у нас тут тепло, уютно. Сейчас запалим свечи! Еду иностранную принесут! Хорошо! ( Блаженно, закатывая глаза.) Знаешь, у моих родителей были друзья. (Пауза.) Бы-ли. Даже фото такое сохранилось. Я и они. Ната Моисеевна и Марк Герцевич. Брат, между прочим, известного музыканта. Про него еще Мандельштам писал: жил Александр Герцевич, еврейский музыкант, он Шуберта наверчивал, как чистый бриллиант.
О н а. А я думала это Пугачевой слова.
С е м е н. Кристины Орбакайте… Шутка! Алла Борисовна, спору нет, баба оченно талантливая. Но Мандельштам пока ее перемандельштамил… Так вот. Я очень отчетливо помню их глаза. У Марка Герцевича такие мудрые, всепонимающие, а у Наты Моисеевны раз и навсегда испуганные. Мне, наверное, года два была. Маму, говорят, я все время держал за юбку. И с питанием у нас на Колыме было не ахти как. И, видимо, Ната Моисеевна чудесно готовила. Пожил я у них, а потом и говорю маме: Все, мам! Перехожу на еду к тете Нате.
Семен снимает крылатку, пиджак, рубашку, с голым торсом отправляется в ванную комнату.
О н а (подает полотенце). Возьми!
С е м е н. Пойду приму ванну!.. Ванну аристократа!
Уходит, напевая оперную арию. Она зажигает свечи, методично распаковывает чемодан. Опять раздается удар грома, сверк молнии. Стук в дверь, а из ванной — пение Семёна. Она открывает, прихорашиваясь по дороге. Коридорный почтительно вкатывает тележку с ужином.
К о р и д о р н ы й. Прошу вас, мэдам!
О н а. Благодарю. Вот вам на чай.
К о р и д о р н ы й. Рад служить, мэдам. Может быть, что-то еще?
О н а. Пожалуй, нет… Вот только скажите: эта гроза — надолго?!
К о р и д о р н ы й. Не могу знать, мэдам. Но…
О н а. Что такое?!
К о р и д о р н ы й (понижая голос). Уже четвертые сутки льет. Старики говорят, что такого на их памяти не было!
О н а. Старики?
К о р и д о р н ы й. Одна набожная старушка сегодня в церкви шепнула, что разверзлись небеса за грехи наши.
О н а (тревожно). За грехи?
К о р и д о р н ы й. Они самые, мэдам. Полные сети грехов.
О н а (не понимая). Сети?
К о р и д о р н ы й. Полнющие!..
О н а (озадаченно). Я подумаю!
К о р и д о р н ы й. Как будет угодно, мэдам. ( Пауза.) Позвольте задать один вопрос?!
О н а (милостиво). Да, да, задавайте…
К о р и д о р н ы й. Не сочтите за нескромность. Вот мсье… Это тот самый знаменитый артист Стругачёв?!
О н а (довольно). Да. А что вам угодно?
К о р и д о р н ы й. Всего лишь... Если б это было возможно… Не смею… просить…
О н а. Денег?
К о р и д о р н ы й. О, как вы могли подумать, мэдам! Всего лишь… автограф…
О н а (улыбаясь). Ну, это… Я попрошу для вас у Николая.
К о р и д о р н ы й. О, мэдам! Очень вам признателен! Благодарю!
Коридорный прикладывает руку к фуражке. Отдает честь. Уходит. Она по-прежнему хлопочет, достает из чемодана пижаму Семёна, укладывает на диван.
О н а (подходя к ванной). Семен?! Как ты там?
Г о л о с К о с т и и з в а н н о й. Я весь в потопе! Выхожу! Передай пижаму!
Она подает в ванную требуемое.
С е м е н (выходя из ванной, вытирая голову полотенцем). Уф!
О н а. Чистенький?!
С е м е н. Еле отмылся от этого дорожного селя! ( После паузы.) Однажды нарядили меня казачком. В фотоателье… Мне было лет шесть. Газыри были почти настоящие. Я этот наряд часто в витрине видел. И все просил родителей: сфотографируйте меня в таком виде. А между прочим было все это в Сусумане, на Колыме. Поскольку папу моего еврейского посадили сначала как польского шпиона, а потом оставили в ссылке. Ну, а я уже тут образовался. Казачок еврейский, засланный на Крайний Север. И вот, наконец, уговорил. Приходим торжественно в ателье. Но фотограф всклянь пьяный. И вдобавок приносит форму казачка абсолютно грязную. Я расстроился. Папа рассердился. И спрашивает фотографа: Что же это такое? Почему костюм такой замызганный? А фотограф отвечает: Дескать, ничего, у нас место такое крайнее, что и так сойдет. Колыма. И вообще форма рано или поздно обязана стать грязной. Худо-бедно стали сниматься. Тут фотограф говорит: Стоп-машина, пойду поем, я еще не завтракал. Э-э, нет, — сказал мой замечательный добрый папа, потянув его за рукав, — зачем вам есть? Ведь даже поевши вы опять рано или поздно проголодаетесь! И вообще — оттого, что вы поедите, Кост чище не станет!
О н а (укоризненно). Всегда ты вспоминаешь что-нибудь ни к месту… Еда стынет!
С е м е н. Закусим. ( Молния, гром.) О-го! Надеюсь, успеем, пока нас не захлестнули окончательно эти хляби!
О н а (присаживаясь к столику, подавая тарелку Семёну). Это очень серьезно! Пока ты мылся, приходил коридорный… Он очень взволнован… Говорит, что такого наводнения не было лет сто…
С е м е н (радостно, уписывая жюльен). Говорил я тебе, что надо сидеть дома! А ты? (Передразнивая.) Канны! Канны! ( С воодушевлением.) А теперь как грянет! (За окном гром и молния.) Да как гикнет!.. Было, было это уже не раз на земле, дорогая! Я ведь все помню!
О н а. Как помнишь?
С е м е н (с аппетитом жуя, наливая вино в фужер). Твое здоровье! А вот так: примерно 13 тысяч лет назад начали таять ледники — повсюду — причем особенно, помню, отличились Висконсинские ледники. Уровень Мировых океанов повысился сразу на 100 метров. А кое-где и больше.
Она смотрит на него — открыв рот и выпучив глаза. Семен продолжает вдохновенно.
С е м е н. Ситуация, доложу я тебе, была не из приятных. В течение нескольких сот лет жизнь на земле омрачалась постоянными землетрясеньями, вулканическими изверженьями и грандиозными наводненьями. Мой друг, профессор геологии из Оксфордского университета Джозеф Перствиг сделал вывод, что Центральная Америка, Англия и средиземноморские острова Корсика, Сардиния и Сицилия были какое-то время полностью погружены в воду.
О н а. Перствиг?!
С е м е н (жуя). Перствиг! Я, как свидетель этих событий, могу сказать только одно: он абсолютно прав! Представь себе такую ужасную картину: животные всех видов отступают по мере приближения потопа к холмам и возвышенностям, пока не оказываются окруженными водой со всех сторон! Мамонты, буйволы, люди скапливаются там в огромных количествах, забиваются в наиболее недоступные пещеры, пока их не захлестывают мощные потоки. Тонны воды омывают скалы и склоны холмов, камни обрушиваются и крошат кости всему живому. Кстати, невероятная смесь туш мамонтов и сломанных деревьев в Сибири образовалась в результате огромной приливной волны. Гигантский водяной вихрь вырывал с корнями деревья и топил их вместе с беспечными животными. Потом ударили морозы. И все это законсервировалось до наших дней в зонах так называемой вечной мерзлоты.
О н а. Брр! Какой ужас!
С е м е н. Но ведь это было! Я — главный свидетель!
О н а. Свидетель?
С е м е н. Главный! ( Поднимает фужер.) Твое здоровье! Хорошее вино, как ты находишь?!
О н а (растерянно). Да… Пожалуй…
С е м е н. Славная еда! И настроение, заметь, когда вкусно поешь, улучшается! Слава Богу, мы дожили до лучших времен! Когда можно закусить жюльеном с рокфором! Или с рошфором… Ты не узнавала? (Пауза.) Вот у нас, в Сусумане, к сожалению, разносолов не было. Вин вот этих, французских, естественно никто не знал. Пили самогон, водку. Вот поэтому мне всю жизнь нужна ласка. Поселок был таежный. И не было никаких витаминов. А знаешь, какие там были у нас морозы? Минус сорок. Вот я до сих пор и не оттаял.
( Возможно, звучит "Колыбельная" в исполнении С. Стругачёва.)
О н а. Бедный мой мальчик!
С е м е н. Еще бы! У нас все — бедные! Только страна богатая! (Уплетая сыр, с набитым ртом.) (Вытираясь салфеткой.) Хорошо поужинали!
О н а. Да, французская кухня — что ни говори…
С е м е н. Что французская!!! Вот наша кухня — коммунальная — это нечто особенное! Вообще барак был огромным. Помню, ездил по коридору на велосипеде. Как сейчас вижу: по левую руку комната Иван Палыча и Марии Семеновны. Японские, между прочим, в прошлом шпионы. Из-под Ярославля. Так, дальше.
Тут Семен садится на воображаемый велосипед и словно бы крутит невидимый руль — перемещается по апартаментам.
С е м е н ("подъезжая" к камину). Так! Вот соседи! Ну, тут жила бабушка Дина. Она держала кур прямо у себя в комнате. И за ними гонялась, поскольку они ускользали в коридор. А она на них кричала по-еврейски. А куры не понимали и разбегались кто куда. И петух не понимал, между прочим. Дальше! (Семен перемещается.) А вот тут жил Веня Черняк. Ну, тут ничего примечательного. Единственное, летом Веня выходил писать прямо на огород. Говорил, что лук от этого лучше растет. И вообще становится намного полезней. Лук со стрелой, этот описанный, съедал и яблоки с косточками съедал, говорил, что ерунда, переварятся, даже черенки от яблок съедал… ("Подъезжая" к ванной.) А тут жил настоящий бывший эсер, Спиридонов. Его вообще Сталин еще в двадцатые сослал. Однажды на каком-то диспуте, в горячке спора, он что-то ляпнул, сославшись на Ленина. В ответ какая-то экспансивная дама-партийка вскричала: Ленин никогда этого не говорил! Спиридонов спокойненько снял очки, протер их мягкой фланелькой и парировал: Вам, мадам, он этого не говорил, а мне — говорил! И не раз! ("Подъезжая" к краю сцены, блаженно улыбаясь в зал.) А вот этого уже не будет. Домика нашего за дамбой не будет. И этих странных и милых соседей. И не уеду я уже туда никогда. Не увижу нашу речку — Берелех. Не будет этого, как в первый раз, когда ёкнуло в груди. Никогда не будет сердце так биться. И уже не залезу на чердак, дома этого нет. Такой чердак не нарисуешь; запаха не будет того. Не будет такого солнца над крышей. Как две стальные ниточки, рельсы внизу — не поблестят… Глубоко-глубоко, из кругленького окошка: между сопок спичечные коробки розовых домиков. Над ними — большая гора — Морджот. Это наша колымская Джомолунгма.
О н а. Совсем другая жизнь! Даже трудно представить, что мы все так жили когда-то!
Семен, стоя на авансцене, поет песню про Сусуман ("Колыма").
Тут бьет разряд молнии и гремит гром.
О н а (боязливо косясь на окно). Семен, ну когда уже это кончится?! Страх один…
С е м е н (отмахиваясь). Ну, это не самое страшное! Времена у нас, как говаривала Анна Андреевна Ахматова, вполне вегетарианские. Вот мой папа, пережив ужасающий тридцать седьмой год, иногда за столом, когда уже все были достаточно хмельны, и только в кругу близких друзей рассказывал такую историю, которую ему поведал ссыльный оператор, работавший режиссером у Григория Николайова. Того самого, автора "Веселых ребят". Так вот. На приеме в Кремле к нему и его жене, актрисе Любови Орловой, подсел Сталин. Муж не обижает? — спросил он кинозвезду. Иногда обижает, но редко, — от неожиданности выпалила Орлова. Скажи ему, что если он будет тебя обижать, — мы его повесим, — изрек Сталин. Николайов решил пошутить: А за что повесите, товарищ Сталин? За что, за что… за шею, — мрачно, без тени юмора ответил вождь. (Пауза.) Так что, ничего! Переживем, даст Бог!
О н а. Так хотелось побыстрее в Канны, а теперь застряли в этом захолустном городишке…
С е м е н. А ты знаешь, сколько здесь было интересных событий за всю мировую историю?! Море! Я же тебе рассказывал про Ришелье…
О н а (испуганно). Не надо, не надо… Я помню…
С е м е н (удовлетворенно). Вот!.. Тут, кстати, неподалеку есть городок… Не доезжая Авиньона. Ну, это уже в сторону итальянских Альп. Там замечательный древнеримский цирк. Однажды мы выступали там вместе с Нероном.
О н а. Это, кажется, комик, который играл с де Фюнесом?..
С е м е н. Ну не совсем. Нерон — это римский император. Он, между прочим, считал себя великим артистом. Но даже он преклонялся перед моим талантом. Это, конечно, звучит несколько нескромно, но что поделаешь! Он-то и пригласил меня в свою труппу. Помню, наши опасные гастроли по Греции летом шестьдесят шестого года от Рождества Христова.
О н а. Постой, постой…
С е м е н. И стоять нечего. ( Достает записную книжку, листает.) Вот, пожалуйста, так и есть! Именно шестьдесят шестой. А опасными они были потому, что Нерон был величайший сумасброд и самодур. (Задумывается, убирает книжечку.) Да, просто второго такого не припомню! Он мог ценить твой талант, но одновременно не терпел соперничества! И очень дорожил славой гениального поэта и певца! Иногда это было невыносимо! Нередко он выступал с песнями собственного сочиненья, а между зрительских рядов стояли центурионы с палками. Они-то и выколачивали бурные продолжительные аплодисменты. Не раз эти концерты-импровизации затягивались на целый день. Ну, что тут будешь делать! Некоторые потихоньку давали дёру, перелезая через стены театра, или притворно падали без чувств. И их тогда выносили на носилках. А кое-кто, доложу я тебе, задремавший на этих чтениях, мог поплатиться и самой жизнью… (Подходит к фужеру, наливает.) Уф! Каждая минута — в напряжении! (Пьет.) Твое здоровье! Это, конечно, в какой-то степени щекотало нервы. Но! Быстро поднадоело. А куда деваться! Таковы, замечу, все тираны!
О н а (испуганно). Все?.. Семен, какие еще тираны?!
С е м е н (под гром и молнию). Абсолютно все! Ты ведь помнишь Адольфа Гитлера?!
О н а (мотает головой). Не помню… То есть в каком смысле?..
С е м е н. Как-то я попал на ужин, который Гитлер давал для узкого круга. Так ведь никто ничего не мог есть! Все боялись звякнуть даже вилочкой! Помню, Адольф был в костюме с отливом и прямо-таки разливался соловьем. Казалось, что он будет говорить бесконечно! А начал сто тыщ лет назад! Самое поразительное, что он читал лекцию "О лесопосадках в Северной Италии". Такая узкая тема! Откуда у него эти знания? Бог весть! Он меня просто уморил! Я едва-едва отщипнул несколько ломтиков сыра! Его выступление, заметь, продолжалось три с половиной часа!
О н а (обалдело). Почему именно лесопосадки?..
С е м е н. Как ты не понимаешь? Все дело в подсознании. Посадки. ( Пауза.) Леса. (Пауза.) Вот мы оказались на Колыме. (Пауза.) Да, так вот. Однажды, после особенно удачного представления Нерон пригласил меня в свой Золотой дворец. Тот самый, построенный в пределах Рима. Это было здание невиданной величины и роскоши. (Семен растопыривает руки и обходит апартаменты от стенки до стенки.) Представляешь себе? Внутри этого комплекса находились поля, виноградники, пастбища с коровами и быками. И огромный искусственный пруд, подразумевавший море. Все покои были в золоте и драгоценных камнях. Расслабленной походкой Нерон обходил свои владения. (