Николай якимчук
| Вид материала | Документы |
- Личность в истории: Николай, 283.04kb.
- II. Николай Романов личность в истории, 289.05kb.
- Николай Раевский родился 14 сентября 1771 года, в городе Москве. Николай был болезненным, 115.26kb.
- Николай II александрович, 61.14kb.
- И. Е. Лощилов Николай Заболоцкий: три сюжета, 567.98kb.
- Святой Николай (Легенда) От святого Николая до Santa Claus, 94.8kb.
- Ватин Николай Иванович Цель и концепция программы программа, 218.84kb.
- Белов Николай Васильевич, 24.33kb.
- Николай II, 55.89kb.
- Николай Трофимович Сизов Невыдуманные рассказ, 4238kb.
О н а. Семен, ты, по-моему, не прав… Он успокоил меня…
С е м е н. Понимаю! Кстати, на эту тираду Наполеона придворный медик заметил: "Медицина, говорите… А вот профессия завоевателя — разве она не учит губить людей штабелями?" Они друг друга стоят, по-моему… Эти брутальные самцы!
О н а. Семен, опять ты поминаешь этого ужасного Брута!.. Может хватит!
С е м е н. Может…. Кстати, чтоб окончательно покончить с Брутом. Так уж устроен мир: я не только лично был знаком с ним, но и играл его во МХАТе в тридцатые годы. Это была пьеса довольно скверного драматурга Шекспира под названием "Юлий Цезарь". По ходу спектакля статист должен вынести свиток и отдать его мне. И вот этот болван куда-то запропастился. А может — запил из-за того, что не дают крупных ролей. Тогда Станиславский велел срочно переодеть рабочего сцены и заменить им статиста. А этот рабочий, выйдя на сцену со свитком, громко сказал: "Вам, Семён, вот тут Константин Сергеич передать чегой-то велели…" Зал, конечно, грянул от смеха. И, сама понимаешь, трагедии не получилось.
О н а. А может к лучшему, что не получилось?! Вон кругом (мотнув головой в сторону окошка) — страсти какие! Еще неизвестно, когда этот потоп остановится…
С е м е н (блаженно жмурясь). Ну, через сотню-другую лет…
О н а (испуганно). Скажи, что ты пошутил…
С е м е н. Шучу, шучу… Хотя… ( Пауза.) Вот вернемся, к примеру, к Всемирному потопу.
О н а (испуганно). Не надо! Это я помню!
С е м е н (оживленно, потирая руки). Вот видишь! Ты уже начинаешь помнить!
О н а. Не хочу! Господи, поскорее бы вырваться отсюда! Куда-нибудь! Домой или в Канны — мне уже все равно…
С е м е н. Извини, дорогая, но это невозможно… А мне нравится здесь. Вполне можно жить… ( Молния, гром. Звонит телефон.) Возьми трубку!
О н а. Да! Алло!.. Говорите! (Дует в трубку.) Алло! Слушаю! (Семёну.) Ничего не слышно!
С е м е н (весомо). Повесь!
Она вешает трубку и почти тут же раздается телефонный зуммер.
С е м е н. Я возьму! Алло! Говорите! ( С интонациями автомата.) С вами гово-р-рит автома-тический от-ветчик!.. Нельзя ли пригласить вашего автоматического ответчика?.. Ах, он вышел?.. Извините! (Вешает трубку. Фоном идет "А идише мама".) Надо бы, когда буря поутихнет, позвонить своим. Хочу с мамой поговорить. И — с папой. Я тут во сне на него ужасно кричал и за что-то гневался. А у него было такое кроткое лицо. Хочу их услышать, моих маленьких одуванчиков! Моего доброго папочку. И маму, которую я больше всех на свете люблю.
О н а (подходит, обнимает Семёна). Позвони, ты их так любишь, своих ангелов.
С е м е н. Как ты сказала?.. Ангелов?.. Да, пожалуй. Ангелы, которые приехали в ломбард за своими крыльями… Ну, что, загрустила? Давай сыграем в карты! Или вот — подстриги-ка меня! (Достает ножницы, щелкает.) Ты же знаешь, что я терпеть не могу парикмахерских… (Щелк-щелк.) То есть я-то их еще туда-сюда… А они меня — нет — напрочь отрицают. То во время сеанса машинка загорится, то у ножниц кольцо отлетит… В общем (щелк-щелк), полная нестыковка!
О н а. Семен, а может потанцуем?
С е м е н. Ну, мы с тобой никогда этого не делали…
О н а. Ну и хорошо. Ведь когда-то надо начинать.
С е м е н (задумываясь). Когда-то… начинать… Вот слово в слово мне сказал тогда Сократ. Ну, это уже после того, как его приговорили к смерти его замечательные сограждане. Накануне казни, представь, он потребовал себе в камеру цитру!
О н а. Ты имеешь в виду апельсин?
С е м е н. То — цитрусы. А то — цитра. Музыкальный инструмент навроде балалайки.
О н а (напевает). Тум-балалайка, тум-балалайка…
С е м е н. Ага! Правильно сориентировалась, дорогая… Вот. И я, уговаривавший его совершить побег, но так и не уговоривший, воскликнул: "Сократ! Зачем тебе учиться играть на ней? Неужели ты сошел с ума!" На что философ невозмутимо ответил: "Когда-то надо начинать. Ведь у меня не будет больше времени, чтобы научиться!
О н а. Ну что, ты готов? ( Достает из чемодана транзистор, включает — там танго. "Южная ночь" в исполнении С.Стругачёва.)
За окном бушует буря: гром, молния.
С е м е н. Никогда не танцевал вообще! Никогда не танцевал во время грозы! Эх! (Расходясь.) Первый раз в первый класс!
Они начинают танец. Странноватый это, доложу вам, полет двоих. Они танцуют, то задевая и опрокидывая чемодан, то падая вместе на диван. Семен выдает отчаянные "па": смесь аргентинского танго и камаринского. Останавливаются.
О н а (запыхавшись). Ты потрясающе танцуешь! Оригинально и весело!
С е м е н. Ну, вот! От-тан-це-вались! Давление, кажется, поднялось. Аж в зубы ударило! (Хватается за щеку, гладит ее.) Мне тут недавно один специалист по этому делу поставил коронку. Золотую. Ну, и между прочим, попросил у меня контрмарочку на премьеру. Я, естественно, его пригласил. Зубы-то свои, не чужие! Вот. И после спектакля он заваливается с супругой, с дочкой, с престарелой тетушкой и букетом из трех доисторических гвоздик ко мне в гримерную. Мы — потрясены! — говорит он за всех присутствующих. То есть впечатления были? — спрашиваю я. Еще бы! — в восторге восклицает дантист. — Очень хорошие места! В бинокль из восьмого ряда ее вполне можно разглядеть…
О н а. Кого — ее? Не поняла.
С е м е н. И я не понял. Поначалу. Он имел в виду, как выяснилось, коронку, моя дорогая.
О н а. Забавно! Таланты и поклонники!
С е м е н. Вот так всю жизнь! Вечную, праведную, трудовую! Изощряй свой талант, работай до одурения, практикуйся, углубляй… А потом рассмотрят в результате — у тебя во рту вот этот кусочек презренного металла. (Открывает рот, руками, показывает.) Видишь?
О н а. Не переживай, Семочка. Найдутся тонкие зрители! Где-то они сидят тихонечко в темной зале и ждут тебя. И не шелохнутся, пока ты не выйдешь в свет рампы…
С е м е н. Да? Очень кстати! Всегда художнику не хватает понимания! ( На Нее, оценивающе.) А ты умнее, чем я думал! Видишь ли, эти наши вечные муки… метания… Вот сегодня сыграл — и после спектакля впал в эйфорию. А наутро проснулся — нет, не то… Бестолково, бездарно, ходульно…
О н а. А бывает и наоборот, да?
С е м е н. Точно. И вот эти всегдашние качели. Да что я! Даже великий Тосканини не мог разобраться! Однажды он плыл на пароходе с оркестром из гастрольного турне по Южной Америке. На палубу было выйти невозможно — поднялась буря. Шторм. Вот примерно как сейчас. (За окном молния и гром.) Оркестранты укрылись в кают-компании и, чтобы скоротать время, слушали по радио "Героическую симфонию" Бетховена. Тосканини тоже внимал звукам музыки и лицо его при этом омрачалось все больше и больше. Ах, негодяй! — воскликнул он. — Зачем он берет такие темпы! Позвольте, — не согласился я. — По-моему, вполне прилично! Что вы понимаете в музыке! — огрызнулся маэстро. — Еще несколько тактов, и я разобью приемник. Но тут, слава Богу, звук умолк и диктор объявил (торжественно): "Вы слушали записи оркестра Би-Би-Си под управлением Артуро Тосканини".
О н а. Это ж надо! Великий Тосканини и… и…
С е м е н (помогая). Дурак! Как видишь — гений, но абсолютный, законченный идиот! Знаешь, когда занижаешь себя и чувствуешь себя дураком — всем это передается. Помню, я бродил по городу в поисках работы. И что же? Меня изгоняли из всех театров! Представляешь? Даже из театра лилипутов! Я входил в дворницкую, то есть администраторскую — мельчая и уменьшаясь под тяжестью собственного робкого взгляда! Я были никем! Но стал всем! Мне даже не доверяли подмести сцену! Я сходил с ума! И, хотя я помнил, что меня высоко оценивал сам Нерон, но… Другие времена! Другие нравы! Пришлось подрабатывать сторожем!
О н а (в легком ужасе). Сторожем?
С е м е н (задумываясь, держа паузу). Да… да… Но… я… не… хочу… об этом вспоминать…
О н а. Но ты же сам учил про страуса… Голову — в песок…
С е м е н. Ну — это другое… ( Пауза, легкий смешок.) Я вот сейчас поймал себя на том, что подражаю Льву Толстому.
О н а. Кому-кому?
С е м е н. Льву Николаевичу. Мы с ним очень даже одно время приятельствовали. Не дружили, конечно, нет. У меня вообще нет друзей!
О н а. Час от часу не легче!
С е м е н (раздельно). Понимаешь, дорогая! Поскольку я! Жил. Всегда. То и Лев Николаевич Толстой. Меня! Отличал! Но! ( Уже размеренней.) Как-то я поймал его на каком-то противоречии и говорю: Лев Николаевич! Но вы же вчера трактовали этот вопрос совсем иначе! А он тут же, почти без паузы и выдал: Ну, это, — говорит, — другое… Вот такой гениальный ответец.
О н а (подходя к Семёну, с чувством обнимая его). Семен, ну отчего ты такой? Яркий, непохожий на других?
С е м е н. Вот! Когда я чувствовал себя дураком, мелким человечком — никто мне о яркости не говорил! Но! Стоило подумать: да гений я, гений, успокойся! Хватит, перестань доказывать что-либо себе и другим! Что тут началось! На-пе-ре-бой стали звать во все места: в кино, в театры, на Луну, на Марс… Всего лишь по-другому стал к себе относиться — и — всё! Мир у моих ног! (Пауза, подумав.) Только зачем? Право, не понимаю… А ведь я всегда мечтал о том времени, когда молва обо мне отменит за ненадобностью саморекламу, когда мне останется лишь сообщать в письмах или по телефону об удовлетворенности погодой, состоянием дружеских отношений, ни слова не говоря о творчестве. Собственно о том, ради чего я вообще живу…
О н а. Семен, ты знаешь… Вот сейчас, когда ты про этого, про классика… про Льва… ты знаешь! Я сама себя уже боюсь! Но я! Тебе! Поверила! Ты — все можешь! И вечно жить — в том числе.
С е м е н (иронически). А раньше, что ж, дуреха, не верила?!
О н а. Семен! Я скажу начистоту! Я даже испугалась! Я даже французского доктора позвала!.. Посуди сам: ты мне про потоп, и за окном он, проклятущий…
С е м е н. Доктор, конечно, грязно приставал…
О н а. Ни-ни. Что ты. Галантен и даже весьма пригож.
С е м е н. Значит, гонорар высокий затребовал!
О н а. Ни словом не обмолвился!
С е м е н. А вот это уже подозрительно!.. Ладно! Ты тут с доктором развлекайся, если есть охота… А я спать, спать. Сон — это великое изобретение человечества. Мой лекарь и утешитель. Мой единственный настоящий друг.
Уходит в спальню.
О н а. Эти мужчины! Такие разные! Всегда — рядом! Я их как-то особенно чувствую! Даже не чувствую, а чую. Вот только стоит мне отправиться в душ… (Идет.) И начать раздеваться… (Начинает.) Как… (Прислушивается.) Должен! (Поднимает палец вверх.) Раздастся! (Раздается.) Стук в дверь! (Стук в дверь.) Сейчас! — голос Ее доносится уже из ванной. — Буду.
О н а (подходя к двери). Доктор, это вы?
Д о к т о р. В том-то и дело, что я!
О н а (открывая). Я так и знала!
Д о к т о р (торжествуя). А что я узнал!
О н а. Ну, проходите… Я тут познакомила Семёна с вами. Заочно.
Д о к т о р. О, благодарю, мэдам! А я к вам с хорошей новостью!
О н а (искренно). Я очень верю вам… Гу-Гу…
Д о к т о р. Густав Габрие, мэдам, к вашим услугам.
О н а. Да, Густав, надеюсь, вы в самом деле обрадуете меня…
Д о к т о р. Это мой долг и приятная обязанность, как говорят в наших лучших домах…
О н а. Итак…
Д о к т о р. Во-первых, погода! Завтра обещали твердое улучшение!
О н а (подбегая к доктору, целуя его в щеку). Ура! Простите, не сдержалась!
Д о к т о р. Очень приятно! Я даже готов… А давайте я к вам опять войду и мы сыграем эту сцену еще раз?.. Уж очень вкусный поцелуй! ( Порывается выйти.)
О н а (оборачиваясь в сторону спальни). Тс-с! Семен и так, по-моему, слегка ревнует!
Д о к т о р. Ну, что ж! Побольше официальности. Но вот и вторая новость. Я хочу вас успокоить абсолютно и окончательно: мы все здоровы!
О н а. Все-все? А как же…
Д о к т о р. Признаюсь, и меня все это сильно смутило. Но! Мой галльский юмор плюс жизнелюбие. Плюс интуиция. Плюс одно маленькое воспоминанье. Когда-то, в далеком детстве, я слышал эту историю. А теперь скажите, мэдам, знаете ли вы, что здесь было раньше? Я имею в виду наш отель.
О н а. Право, совсем ничего…
Д о к т о р. В этом здании, несколько перестроенном, помещалась, начиная с 12 века знаменитая библиотека манускриптов ордена францисканцев. Понимаете?
О н а. Да. Но не вполне…
Д о к т о р. Собрание было огромным. Говорят, там были даже древние египетские папирусы и… глиняные вавилонские таблички. И всё это гигантское богатство помещалось в катакомбах. Они под нами, внизу. И вот один из монахов, живших при библиотеке, стал вдруг рассказывать некие истории. Причем уверял, что это не сны. Он зрил наяву! А за ним и другие стали свидетелями неких древних событий.
О н а. Неужели?
Д о к т о р. Вот именно! Наиболее отчетливо эти видения являлись монахам… в непогоду. Во время бури, грозы.
О н а. Боже мой!
Д о к т о р. Так вот! Потом библиотека сгорела. Крошечная часть книг была спасена. И вот, на этом месте, построили гостиницу. Некоторые тома остались здесь. Я ходил в библиотеку сегодня утром… Тут в нашем городке живет один чудик. Гений — не гений, сумасшедший — не сумасшедший. В общем, странный человек… Связь наладилась и я позвонил ему. У него есть своя теория. Он объясняет это так. Конечно, это прозвучит невероятно. Но… другого объяснения, увы, нет.
О н а. Совсем?
Д о к т о р. Сожалею, мэдам… Итак, вкратце это звучит так. Мы все, действительно, живем вечно. Наши души странствуют во времени, погружаясь в разные тела. И иногда, подчеркиваю, иногда и далеко не у всех вспыхивает некая память. Пра-память. Мы вдруг вспоминаем какие-то ощущения. Нам являются события, каких и не было в нашей теперешней жизни. Структуры линейного времени рушатся. Возникают некие провалы, лазейки. И мы вспоминаем. Я не очень понимаю этого механизма. Это знает Гийом.
О н а. Кто?
Д о к т о р. Его зовут Гийом. И он объясняет это очень хорошо на своем птичьем языке… Он говорит, что некая энергия из недр земли, из ее разломов вполне может стать катализатором. И человек начинает вспоминать. И видит все чрезвычайно отчетливо, поскольку это было с ним когда-то… Так что… Мы все здоровы… Только пра-память… Так толкует Гийом.
О н а. Он гениальный ученый, да? Хотя я не совсем поняла вас, но… как-то вы меня успокоили.
Д о к т о р (смотря в окно). А вот и дождь затихает! Поздравляю! (Подходит к пустой бутылке.) О! Пустая! Хотелось бы обмыть!
О н а. Увы! Значит, всё в порядке?
Д о к т о р. Вероятно! Хотя — какие сюрпризы нам готовит день завтрашний — вопрос! Да… а вот эти старинные манускрипты играют особую роль. Они как бы усиливают наши состояния. Так я понял Гийома.
О н а. Спасибо, доктор! ( Смотрит в окно.) Действительно, затихает! О! Солнечный лучик блеснул!
Д о к т о р. Где, где?.. Поздравляю, мэдам… Рад, что принес вам хорошую весть…
О н а (искренно приобняв его). Спасибо! Вы потрясающий… доктор!
Д о к т о р (поглядев на часы). Может быть, наше собрание все-таки состоится?..
О н а. Пойду разбужу Семёна. Надо ехать. Мы и так выбились из графика.
Д о к т о р. Пойду и я. Переоденусь и буду ждать вас в холле. Хотелось бы все-таки познакомиться… с пациентом.
О н а. Да-да. (Торопливо.) Благодарю, мсье. Такое неожиданное приятное знакомство.
Д о к т о р. Вы — чудо! (Грустно.) Во Франции, увы, таких женщин уже нет… До встречи внизу!
Доктор уходит. Она бросается в спальню.
О н а. Семен! Семен! Дождь перестал! И… если хочешь, расскажи мне про этого… как его… Брута! ( С этими словами скрывается в спальне.)
Г о л о с С е м ё н а ( из спальни). Какого еще Брута?
Но наша героиня исчезает ненадолго. Опять стук в дверь. После некоторой паузы появляется Она. По дороге, неизбежно, подходит к зеркалу, расчесывает волосы.
О н а. Кто там?.. (Открывает.) А, это вы?
К о р и д о р н ы й (смущенно). Простите, что… В общем… долго боролся с искушением… И все же — такой случай… Я подарил бы этот автограф своей невесте… Она была бы счастлива!
О н а. Ах, да!.. Семён собирается в дорогу… Ну, пойдите, пойдите к нему! Не робейте! Он в хорошем настроении и все сделает.
К о р и д о р н ы й (доставая из-за пазухи приличный лист ватмана). Вот, заготовил… А удобно, мэдам?!
О н а (в спальню). Семен, к тебе пришли! (Коридорному.) Ну же, идите! (Слегка подталкивает его.)
К о р и д о р н ы й (идет, оглядываясь и робея). О, мэдам…
Они скрываются в спальне. Пауза. Счастливый Коридорный выскакивает к самому краю сцены с куском ватмана, где крупно: СТРУГАЧЕВ
К о р и д о р н ы й (прижав автограф к груди, в зал). Сегодня самый счастливый день в моей жизни! А у вас?
Срывается с места и убегает. Пустая сцена.
Звучат стихи Арсения Александровича Тарковского (запись его голоса).
Я человек, я посредине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост —
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
Я Нестор, летописец мезозоя,
Времен грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.
Я больше мертвецов о смерти знаю,
Я из живого самое живое.
И — боже мой! — какой-то мотылек,
Как девочка, смеется надо мною,
Как золотого шелка лоскуток.
Почти без паузы запись голоса C. Cтругачева:
1
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
2
Живите в доме — и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом, —
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.
Занавес
Август 2000 — июль 2001