А. К. Абрамян молодежные субкультуры как социальное явление
| Вид материала | Документы |
СодержаниеПроблема онтологического понимания Библиографический список Власть и свобода в социально-политической философии Библиографический список |
- Молодёжные субкультуры, 658.11kb.
- -, 733.8kb.
- Литература по теме «Молодежные субкультуры», 14.86kb.
- Молодежные субкультуры, 20.58kb.
- -, 45.87kb.
- Реферат: "Современные молодежные субкультуры", 94.23kb.
- Программа курсов повышения квалификации «Молодежные субкультуры» (17-19 ноября 2011, 31kb.
- -, 254.26kb.
- Система как философское понятие- это некое целостное явление, состоящее из частей(элементов),, 143.68kb.
- Исследование молодежных субкультур г. Барнаула методом фокус-групп, 1873.53kb.
В.И. Жданова ПРОБЛЕМА ОНТОЛОГИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА Вопросы, связанные с изучением субъективного времени в контексте некоторого психологического анализа имеют достаточно серьезные основания. Подчеркнем, что психология не составляет в этом плане какие-то особенные черты, однако, концептуальный аппарат психологической науки, отличается своеобразной спецификой и это обусловлено целым рядом причин. Прежде всего отметим, что данная ситуация связана с тем, что само понятие психологической науки как таковой связано с ее превращением в различных контекстах научного знания именно в многоотраслевую науку. При подобном подходе каждая сфера психологической науки имеет свои отрасли анализа и в результате этого исследователь не может не отметить экспериментальный характер тех или иных психологических исследований, связанных с субъективным временем. Однако следует обратить внимание на то, что исследование тех же психологических феноменов предполагает определенные трудности их описания при составлении соответствующего концептуального аппарата. Подобная проблема возникает в результате того, что стремление к достаточно четкому выражению сущности психологического времени или иных явлений, связанных с ним, приведет к тому, что в концептуальном аппарате психологической науки возникает целый ряд проблем, которые находятся на стыке как теоретических аспектов, так и повседневного опыта. В этом смысле необходимо сказать о том, что возникала достаточно серьезная философская проблема, определяемая тем, что в рамках выбранной концептуальной системы следует представить как общенаучное понятие, так и понятие какой-то конкретной специальной науки, которая к тому же предполагает специфику концептуальных особенностей в рамках тех или своих собственных сегментов. В контексте психологического времени, обращение к этой проблеме и в частности, к более широкой проблеме времени, следует зафиксировать один достаточно интересный вопрос, который связан с неоднородностью и разнообразием тех понятий, которые применимы к описанию времени в подобном контексте. При этом, когда речь заходит о сопоставлении того же психологического времени с социальным субъектом, с тем, что действительно находится в рамках сопоставления конкретного человека и времени, то реально используется достаточно широкий диапазон понятий, связанных с ощущением времени, с чувством времени, с его представлением, отражением, памятью и так далее. Но при этом проблема, связанная с осмыслением времени, с его организацией, поведением и длительностью в той же современной литературе остается в недостаточной степени исследованной. Действительно такие понятия как оценка времени, как организация поведения в рамках того или иного времени, как длительность во времени, являются теми тремя серьезными проблемами, которые действительно требуют специального рассмотрения в рамках исследования времени, в контексте его психологического рассмотрения. Идеи Аристотеля в отношении теории индивидуального времени вообще и психологического времени были развиты в рамках различных концепций, однако, правомерно обратить внимание на дальнейшее развитие концепций времени в рамках философии. Эти концепции связаны с целым рядом весьма известных имен, и, в данном случае, некоторые аспекты философии Г. Лейбница остались нераскрытыми. Сам Лейбниц развил свою позицию благодаря известной концепции монадологии. Естественно, подобную проблему он распространил не только на свое философское учение в целом о монадах и предустановленной гармонии, но и на целый ряд других понятий и категорий, и, в частности, в данном случае на первый план выходят понятия пространства и времени. Г. Лейбниц обращает внимание на то, что в рамках его концепции время и пространство относятся скорее не к реальности, а к феноменам-явлениям, которые фактически являются производными относительно существования других реальностей. Темпоральный аспект подобной проблемы связан с тем, что сами темпоральные характеристики, связанные как с настоящим, так с прошлым и будущим, в той или иной степени присутствуют в самой концепции, связанной с определением, рассмотрением, пониманием монады. По Г. Лейбницу, в данном случае по его терминологии, речь идет о присутствии перцепции монады. То есть, разработанная Г. Лейбницем идея относительно корреляционных и стационарных состояний связана с тем, что подобная идея относится к нескольким различным пунктам рассмотрения проблемы, а именно: с одной стороны, время в рамках Г. Лейбница может быть отнесено к различным точкам отсчета в рамках хронологической шкалы. С другой стороны, оно будет стационарным, тем более, когда эти концепции и идеи будут зафиксированы. Подобная интересная идея относительно развития времени вообще и индивидуального времени, естественно, приводит к интересующей нас проблеме, связанной с временем психологическим. Таким образом, Г. Лейбниц в рамках решения тех или иных вопросов о предустановленной гармонии обозначает решение целого ряда вопросов, связанных с соотношением между темпоральной организацией внутреннего мира социального субъекта и темпоральной организацией внешнего мира. То есть, в данном случае, есть соотнесение как с синхронией темпорального аспекта предустановленной гармонии, так и с некоторой гармонией в рамках концепции соотношения души и тела. Когда Лейбниц касается проблем, связанных с объяснением тех или иных аспектов движения в рамках психологического времени относительно социального субъекта, и в этом контексте обращается к концепции Аристотеля, – то, естественно, на первый план выдвигаются некоторые модальные понятия. Г. Лейбниц обратил внимание на то, что попытки свести проблему движения относительно понимания тех или иных изменений в рамках пространственно-временной изменчивости характеристик социального субъекта, - имеет негативные моменты, связанные с отсутствием обращения к внутренней структуре процесса подобного изменения. Г. Лейбниц в данном случае обращал внимание на то, что не следует преувеличивать роль понятия самого перемещения, касается ли это социального субъекта, состояния его души, либо некоторых механических движений к различным точкам пространства. Так, он считал, что такое определение «не вполне удовлетворительно, а скорее выражает то, что вытекает из движения, чем саму его формальную сущность». При этом, указанное определение не учитывает, что «тело в данный момент движения не только находится вместе, соответствующем его размеру, но имеет стремление к перемене места, так что следующее состояние вытекает из предыдущего само собой, в силу самой природы» [1]. И в продолжение этой концепции приведем иной фрагмент. «То же и со временем, – продолжает Лейбниц, – которое предстает уму лишь как порядок изменений. Что же касается движения, то реальное в нем - это сила или потенциальное - то есть то имеющееся в теперешнем состоянии, что несет в себе изменение в будущем» [2]. В этой связи очевидна константа, что сама интерпретация изменения, как последовательный во времени процесс смены состояний, оставляет в стороне некоторый иной вопрос, а именно вопрос о его реальном содержании. Содержание включает в себя вопрос о модусах, об условиях, о его соответствии тому, что возникает проблема хронологической шкалы времени, в рамках которой из данной проблемы следует соотношение того, как последующее в изменении вытекает из предыдущего. И это достаточно серьезная проблема. Конечно, сам Лейбниц не мог не видеть данной проблемы, поэтому он обращал внимание на то, что следует выделить затрагивающий механизм перехода изменяющегося объекта от одного состояния изменения к другому его состоянию. И он указывал, что следует соотносить такие понятия как существование в действительном состоянии объекта потенциальности для возможности последующего его изменения. «Настоящее всегда чревато будущему, иначе говоря, всякая субстанция должна в своем настоящем выражать все свои будущие состояния» [3]. В данном случае Г. Лейбниц, так или иначе, говорит о том, что потенциальное состояние тех или иных реально существующих объектов определяет те или иные потенциальные состояния, их развитие в будущем. Речь в рамках современной терминологии заходит о возможных сценариях или возможных мирах. Это действительно является актуальным, потому что реальный механизм изменения можно объяснить лишь как некоторую реализацию или отсутствие этой реализации в отношении тех потенциальных состояний изменяющегося состояния того или иного субъекта, которые реальный субъект познания фиксирует в рамках той или иной познавательной картины мира. В рамках развития взглядов Г. Лейбница, Д. Локка и ряда других философов, И. Кант в этой связи рассматривал пространство и время как априорные формы созерцания изначально присущие человеческому восприятию внешнего мира. При этом он обращал внимание на то, что само пространство является априорной формой внешнего чувства, а время - априорной формой внутреннего чувства [4]. В данном случае следует сказать о том, что подобная позиция Канта, связанная со временем, фактически определяет характеристику времени с точки зрения представления о внутреннем состоянии социального субъекта, а также, конечно, его влияния на те внешние явления, которые лежат вне специального или внутреннего анализа социального субъекта. То есть, в данном случае Кант справедливо указывает на то, что сама категория времени будет являться некоторым общим условием всех тех явлений, процессов, событий, которые лежат в основе понимаемого Кантом чувственного опыта. Причем перечисленные понятия события, процесса в рамках философской концепции Канта, нуждаются в достаточно серьезных прояснениях. В этой связи, например, обратим внимание на то, что достаточно известный исследователь философии нового времени В.И. Молчанов отмечает: «Кант рассматривает не проблему времени в контексте проблемы сознания, но проблему сознания в контексте проблемы времени» [5]. С другой стороны, нельзя не обратить внимание на то, что сам Кант указывал на имеющуюся во времени не эмпирическую, то есть некоторую субъективную реальность; по Канту время не принадлежит к числу, так называемых, «вещей в себе», так как в противном случае оно не воспринималось бы органами чувств. Однако, поскольку время воспринимается органами чувств, то оно является свойством человеческого познания. И при этом, когда речь заходит о том, чтобы понятие времени и производных от него понятий связать с понятием, допустим, движения, - то, в этом направлении мы можем обращаться к некоторой априорной стороне познания. Конечно, сам Кант в этой связи обращал внимание на то, что роль времени в познании следует констатировать как саму концепцию, когда исследователь может снять с поля исследование как некорректные позиции, связанные с познанием времени, как самого субъекта, так и то, что время является не субстанциональным, а, фактически, представляет собой форму человеческого познания. И, в данном случае, необходимо утверждать, что сама позиция Канта, в большей мере, переходит в позицию соотношения различных уровней познания, в частности, в отношении его понимания соотношения категории, которая в различных источниках трактуются как в рамках субъективного, так и в рамках психологического времени. Более того, в рамках психологического времени, сам Кант основу своей позиции связал с разделением понятий «изменение психологического состояния субъектов» и «изменением выделенного субъекта». С позиции Канта, неправомерно предполагать какие-либо изменения, отличные от того, которые происходят в реальном состоянии социального субъекта. При этом, собственно, исследование понятия «социальное изменение» Кант связывает с изучением прагматической схемы социального субъекта, которая позволяет определять в нем постоянные и изменчивые компоненты. Кант полагается на присутствие компоненты «постоянство», но, с другой стороны, выделяется изменчивая компонента, которая представляет свойство данного социального субъекта. При этом Кант указывает, что «Во всех изменениях в мире субстанция остается, только инцеденции меняются». Кант определяет и изменение как «Способ существования, следующий за другим способом существования того же самого предмета» [6]. Касаясь вышесказанного, необходимо обратить внимание на то, что когда Кант рассуждает о психологическом времени, то на уровне его онтологического понимания он повторяет того же Аристотеля [7]. Повторяет в том смысле, что на выбранной шкале времени определяется состояние того изменяющегося объекта, который подвергается в рамках позиции Канта не только субъективной оценке в позиции субъективного времени, но и делается попытка, чтобы указать подобные источники объективного отношения к подобной проблеме. Кант не указывает на подобные источники, хотя вполне правомерно обращать внимание на то, что сам способ существования того или иного субъекта так или иначе связан с некоторыми последовательностями подобных субъектов и в рамках подобных линий развития социального субъекта, конечно, можно рассматривать различные категории, включая категорию времени и противоречия. В подобном случае, как отмечает сам Кант, на первый план выходит категория перехода, так как она учитывает антиномии и имеет темпоральные характеристики, которые позволяют определить некоторую систему, в рамках которой именно эта категория будет рассматриваться. Если рассматривать такие характеристики психологического времени как изменения и изменчивость и оценивать их с точки зрения состояния самого изменяющегося субъекта, то Кант в своем исследовании фактически с индивидуальных и даже с фундаментальных позиций использует два понятия. Во-первых, понятие изменения как процесса и понятие изменчивости. В этой связи необходимо указать на несостоятельность отношения категории изменчивости к самой теории процесса, так как подобная категория относится в большей степени к иным категориям, а именно категориям, которые описывают не сущностные характеристики процесса, а некоторые другие стадии его развития. Однако, сам Кант, когда рассматривал проблемы, связанные с психологическим временем, с теми изменениями, которые происходят в рамках трансформации социального субъекта, – обращал внимание на то, что субстанция, в данном случае связанная с изменениями в рамках самой деятельности социального субъекта остается в большей степени неизменной, а социальный субъект, так или иначе связан не только с проблемой изменения в рамках общей структуры, а с теми некоторыми характеристиками, которые скорее характеризуют не сферу изменения, а сферу изменчивости. В данном случае Кант действительно прав, так как в подобном случае является дефиниция изменения-изменчивости и Кант обращает внимание на то, что, затрагивая первую категорию, нельзя не обойтись без второй. Дело даже касается не проблем, связанных с концептуальным соотнесением, а различных уровней анализа восприятия социальным субъектом тех или иных сегментов социальной действительности. Когда речь заходит о том, что онтологическая проблема в рамках истории философии действительно во многом сводится к проблемам Аристотеля, Лейбница, Канта, то следует сказать и о том, что эти онтологические проблемы были у каждого из философов, которые внесли свой вклад в развитие этой традиции. И при этом обратим внимание на то, что в рамках концепции И. Канта эта проблема все же получила свое развитие, но это развитие, не следует переоценивать, по крайней мере, с позиции того, что докантовская философия в рамках обозначенной проблемы, внесла серьезный вклад. Поэтому, в этом смысле обратим внимание на то, что, например, вышесказанные мысли и их продолжение, связанные с традицией И. Канта, тем не менее касаются разделения характеристики психологического состояния субъекта в отношении исследуемого им объекта, позиции некоторого субстрата и не-субстрата. Естественно, в этом случае в большей степени ослабляется сам закон противоречия, который в большей степени начинает сводиться к тому, что сам схематически выбранный субъект в большей степени начинает оценивать те или иные описания состояния тех социальных субъектов, которые участвуют в обозначенных процессах. И при этом сам исследователь психологического времени будет заинтересован в привлечении того концептуального аппарата, который относится к различным динамическим теориям времени. Тем в большей степени, речь идет о том, что сам Кант, характеризуя различные линейные процессы, процессы, которые могут иметь влияние на определение будущего, тем не менее, обратил внимание на процессы возникновения и уничтожения, которые предполагают принципиальный переход к категориям возникновения и уничтожения. Конечно, можно и не согласится с мнением Канта относительно того, что Аристотель в работах «Физика», «Метафизика» рассматривал идеи, связные с реализацией именно противоречия [8]. Но если следовать самому Канту, то его категориальный аппарат и использование понятий «возникать» или «исчезать» относятся только к определенным свойствам объекта. В данном случае непонятно как это связано с субъектом. Если только не следовать общепринятому кантовскому пониманию соотношения социального субъекта и категории, которая присутствует в его сознании, то, действительно, опираясь на работы «Критика чистого разума» и «Критика практического разума», следует говорить о том, что в рамках философии Канта то, что подразумевается под возникновением и уничтожением психологического объекта, фактически не может ни возникнуть, ни исчезнуть. Это не является некоторым противоречием, и это может быть объяснено следующим образом. Само возникновение и само уничтожение являются теми понятиями, которые определяют некоторую смену состояний познающего субъекта. В этой смене заключается суть процесса изменения, а не становления. И в этом смысле сам Кант следует идеям Аристотеля, Петра Испанского, Лейбница. То есть, он обращает внимание на то, что в условиях любых переходов категории изменения и становления получают определенный смысл. Но подобный смысл подразумевает некоторые различия. А эти различия предполагают базисные свойства относительно тех же заданных понятий в рамках той или иной концепции. Тот же Кант фактически использует проблему, связанную действительно с индивидуальной позицией того или иного субъекта, потому что одно дело столкнуться с действительно реальной сменой или изменением состояния того или иного субъекта, а другое дело – пережить те акциденции, которые изменяются в рамках подобной ситуации. То есть в последнем случае на первое место выходит понятие самого субъекта. Но просто пережить развитие состояний изменяющегося объекта – это является достаточно примитивным состоянием, поэтому естественно говорить о том, что в данном случае имеется ввиду целый комплекс проблем, связанных с ценностно-оценочной парадигмой, с теми субъективными факторами и оценками, которые имеют место в данной ситуации. И поэтому приоритетно утверждается то, что сама категория психологического времени действительно возникает в определенных случаях. Тех случаях, когда проблемы социального субъекта, его разделение на те или иные уровни, подуровни или на различные виды деятельности, тем не менее, касаются того, что исходно исследователь задает те или иные правила игры в рамках этой картины деятельностного мира. И он же говорит о том, что существуют различные стратегии, различные сценарии развития, которые, в итоге, сводятся к тому, что существует наилучший, наиболее эффективный сценарий, что связано, например, с теорией возможных миров, с теорией возможных сценариев. И при этом, речь, в большей степени, заходит о том, что в истории философской мысли последних двух столетий представлена серьезная информация, концептуальный и категориальный аппараты, позволяющие рассматривать не просто достижения различных философских школ XX и начала XXI века, но рассматривать их с точки зрения действительно тех мировоззренческих, аксиологических и онтологических проблем, в которых нуждается современное общество. Поэтому, когда говорится о том, что сам И. Кант обозначил достаточно широкое поле деятельности в отношении индивидуального времени, то следует сказать, что, с другой стороны, сами идеи И. Канта вызвали движение и целый ряд других весьма интересных идей. Идеи И. Канта создали то онтологическое поле, на базе которого формируется современное представление о тех или иных онтологических, аксиологических, методологических и иных проблемах философии вообще и индивидуального и психологического времени, как интересующего нас в частности. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком. Соч.: в 4 т. М., 1982-1984. Т. 1. С. 291-306. 2. Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком. Соч.: в 4 т. М., 1982-1984. Т. 1. С. 318-325. 3. Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком. Соч.: в 4 т. М., 1982-1984. Т. 1. С. 345-348; см. также: Солодухин О.А. Логика изменения и модальная логика. Ростов н/Д., 1989. 144 с. 4. Кант И. Соч.: в 6 т. М., 1964-1966. Т. 2 С. 138; см. также: Трубников Н.И. Проблемы времени в свете философского мировоззрения // Вопросы философии. 1978. № 2. С. 111-121. 5. Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1998. С. 20. 6. Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1998. С. 22-40. 7. Аристотель. Метафизика. Соч.: в 4 т. М., 1978–1983. Т. 3. С. 257. 8. Аристотель. Метафизика. Соч.: в 4 т. М., 1978–1983; Аристотель. Физика. Соч.: в 4 т. М., 1978–1983. А.А. Заикин ВЛАСТЬ И СВОБОДА В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ: ИДЕЙНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ Современная политическая философия, как и любая социально-гуманитарная наука, призвана описывать реально существующие социальные явления, которые имеют определенное влияние на социум. Как и любая наука, она оперирует понятиями, терминами, имеет свой научно-теорминологический аппарат. К числу базовых, неотъемлемых понятий, категорий социально-политической философии мы относим понятие власти, как центральное для описания политических процессов, и понятие свободы, которое выражает меру сопротивления общества власти в любом ее виде. Таким образом, мы считаем, что эти две категории: власть и свобода – являются не просто понятиями, описывающими суть социально-политических процессов, но что полное объяснение сущности этих процессов возможно только при том условии, что мы будем считать власть и свободу понятиями-антагонистами, усиление роли одного из которых естественным образом влечет умаление другого. Понятие власти мы рассматриваем в виде противостояния двух ведущих политических тенденций – консерватизма и либерализма; понятие свободы – в виде противостояния «позитивной» и «негативной» свободы в социуме; таким образом, власть и свобода и их внутренние антагонизмы взаимодействуют на социально-политической сцене, прежде всего, через свои внутренне антагонистические тенденции: либерализм – с «позитивной» свободой и концепцией «открытого» общества, консерватизм – с «негативной» свободой и теорией «закрытого» общества. Особое внимание в статье уделено анализу смены социально-политического курса России в истории отечественной политической философии. В истории социальной и политической философии издавна существовало идейное противостояние двух подходов к власти, основанных на разных убеждениях. Эти точки зрения являлись выразителями тех социальных потрясений, которые пережила Европа в попытках становления демократического общества. «Факт власти, – считает Михаил Юрченко, – считается неизбежным, прямым следствием психической природы человека» [9, 58]. Первая из них связана с периодом, в котором отчетливо проявляется косность и неповоротливость верховной власти, ее политическая недальновидность, вследствие чего возрастает необходимость в серьезном и немедленном реформировании самой власти. Вторая точка зрения связана с последующим по времени ответом верховной власти на притязания со стороны пытающихся ее умалить и, в конечном счете, низвергнуть. Она возникает как жесткая и непримиримая оппозиция первой, и их можно смело рассматривать как антагонизмы проявления политических намерений в современном им обществе. «Практически каждый человек, обладавший в мире сколь-либо значительным влиянием, был подвержен разного рода любви к власти» - утверждает Бертран Рассел [5]. Более того, и в современном нам мире эти два политических направления являются взаимоисключающими, и это противостояние носит идеологический характер. Мы говорим здесь, прежде всего, о либерализме как социально-политическом проекте и идеологии и его антиподе – консерватизме, который в настоящее время понимается как республиканство. Впервые либерализм как философия и политическое учение возникает в идеях английского философа и общественно-политического деятеля Джона Локка. Важнейшим вопросом либерализма, как и консерватизма, являлось соотношение власти и свободы в социуме. «Проблема политической власти – пишет Г. Рормозер, – решается либерализмом путем замены власти на право. Либеральное государство специфично тем, что оно само ограничивает свою власть, чтобы обеспечить и гарантировать основные права гражданина» [6, 53]. Предположение Локка о том, что экономическая свобода способна преобразовать общество и привести к возможности появления свобод политических, способствовало становлению либерализма не только как экономического направления, но и как идеологии. Неслучайно поэтому либерализм связывают прежде всего с демократией как формой политического устройства, ведь основания у них единые – экономические, а затем и политические свободы. Другой политический проект, антипод либерализма, возникает как противостояние ему в лице верховной власти. Необходимость в сильном государстве обосновывает в своей политической философии Томас Гоббс. Он считает, что роль сильного государства возрастает в период кризисов и конфликтов. «Формальный порядок – пишет Г. Рормозер, – делающий возможной совместную жизнь частных лиц в обществе, создает, по Гоббсу, сильная государственная власть. Должно быть какое-то лицо, принимающее окончательное решение, кто и в чем угрожает гражданскому миру» [6, 52]. Необходимой составляющей и предпосылкой обоснования идеи сильного государства-собственника в его политической философии является представление о «естественном состоянии», которое, по его мысли, было характерно для догосударственного периода. По утверждению Ж.-Ж. Руссо, «не имея никакого нравственного общения между собой, не признавая за собой никаких обязанностей по отношению к себе подобным, люди не могли быть, по-видимому, в этом (естественном) состоянии ни хорошими, ни дурными и не имели ни пороков, ни добродетелей» [7, 560]. Здесь государство выступает не только как верховная власть, но и как гарант цивилизованности. Таким образом, Гоббс заявляет, что возникновение государственности – это вместе с тем и возникновение цивилизации современного ему типа. Данное утверждение позволило обосновать консерватизм как политический проект, в противовес либерализму, и на сегодняшний момент оно связывается с патернализмом власти, патриотизмом и протекционизмом, в то время как либерализм – с демократизацией, открытостью и независимостью. Подобно тому, как существует два основных подхода к пониманию власти, в политической философии существует и два типа понимания свободы, которые соответственно соотносятся с тем или иным социально-политическим проектом, которые мы рассматривали в предыдущем пункте нашего исследования. Эти понятия носят названия «позитивная свобода» и «негативная свобода» и соответственно принадлежат либерализму и консерватизму [2]. Понятия либерализм, демократия и «позитивная свобода» тесным образом связаны. У них одно основание: понимание свободы как открытости (для чего-либо, к чему-либо). «Позитивную свободу» еще принято называть «свободой для…», имея ввиду, что она выражает посыл вовне, экспликацию во внешний мир. «Позитивная свобода» предполагает, прежде всего, свободу и открытость познания мира, свободу общения, взаимодействия, свободу творчества и всех проявлений человеческой деятельности, отсутствие границ; в экономике и политике это – идея невмешательства государства в экономику, то есть идея «свободного рынка», демократизация и гуманизация, стирание внешних границ, отсутствие единого центра и т.д. «Свобода для…» предполагает отсутствие контроля, доверие и терпимость, уважение к иной точке зрения, к другой расе, полу, национальности и религиозной принадлежности. Ее предельный максимум – полное отсутствие сдерживающих границ и барьеров, выход за пределы государства и в конечном счете – единое мировое экономическое пространство с равенством возможностей для каждого. В свою очередь термин «негативная свобода» понимается как «свобода от...» (рабства, вражды, насилия, притеснения и т.д.). Несмотря на кажущуюся похожесть, эти два вида свободы, хотя и предполагают стремление к счастью, добру, красоте, справедливости, но имеют разные основания. Если основание «позитивной свободы» можно описать как «сотрудничество», то основанием «негативной свободы» является «борьба». Первый термин предполагает взаимное стремление к чему-то, взаимовыручку и взаимопомощь, то есть мирное сосуществование, в то время как второй – насилие, хотя и своеобразным образом окрашенное. Он происходит от концепции сильного государства Т. Гоббса и предполагает, что государство способно защитить своих граждан от внешней угрозы (позднее в данную концепцию было добавлено понятие внутренней угрозы). «Свобода от…» предполагает некие действенные меры по борьбе с внешним врагом, преступностью, насилием средствами, адекватными применяемым врагом, предполагающими введение понятия чрезвычайной ситуации и нескольких степеней опасности; она предполагает некие действия, которые повлекут за собой определенный ущерб, на который согласно пойти население государства ради преодоления некоторого «негативного» состояния. «Негативная свобода» – это диктат государства во благо его членов, это вечная борьба против насилия насильственными же средствами, и возможным окончанием этой борьбы будет только полное уничтожение всех тех сил, которые стремятся покуситься на силу государства; в конечном итоге окончанием этой войны может считаться только полное уничтожение противника. Но здесь возникает вопрос: а что же делать дальше, когда война закончена? Консерватизм умалчивает об этом, потому что сам смысл его существования – в борьбе, и прекращение борьбы означает ликвидацию его самого, а этого он допустить не может. Поэтому на смену одному побежденному врагу приходит другой, на смену одному бедствию – другое, и нет этому конца. В отличие от либерализма, который предлагает развитие и определенные результаты, консерватизм предлагает лишь процесс, итоги которого неоднозначны. Философия либерализма предполагает особый тип общества, которое отражает его идеологию, среду, которая растит экономического человека; определенного типа свобода и демократия предполагают такой идеал общественного устройства, который получил название «открытого общества». Термин «открытое общество» подразумевает приоритет свободы и демократии, прямых выборов и ответственности власти за свои деяния; в большей степени, по мнению К. Поппера [4], он относится к демократическим европейским режимам, в которых существует развитое гражданское общество, многоуровневое участие народа в политике, правовое государство считается нормой жизни. Система власти в «открытом обществе» распределена, существует система сдержек и противовесов, что затрудняет, а в идеале, препятствует одной личности захватить всю полноту власти в свои руки. Все ветви власти являются выборными, что обеспечивает легитимность ее в глазах народа. Необходимым компонентом выборов во власть считается хорошо спланированная предвыборная компания – в идеале – честное соперничество кандидатов, которые должны своими политическими заявлениями и демонстрацией своих лидерских качеств склонить избирателя в свою пользу. Власть в случае победы того или иного кандидата дается ему только на определенный срок; кроме того, избранный во власть несет ответственность за те действия, которые он совершит за время занятия своей должности. Отсутствие со стороны народа доверия к какой-либо из ветвей власти или к конкретному лицу внутри нее может спровоцировать процедуру импичмента, то есть досрочного сложения полномочий в результате решения суда или законодательного собрания. От этого не застрахован даже президент как высшее должностное лицо. Противоположностью обществу такого типа выступает система тоталитарной или авторитарной власти, которая базируется на власти одного человека-лидера, сосредоточившего в своих руках все властные механизмы; данный тип общества принято называть «закрытым обществом». Основными чертами «закрытого общества» принято считать отсутствие независимых ветвей власти, неразвитость гражданского общества, отсутствие выборности представителей высшей власти, система многоуровневой коррупции, притеснение инакомыслящих и отсутствие сильной оппозиции, неразвитая система правового государства. В таком обществе власть держит в руках харизматичный лидер, который сосредоточил в своем лице все рычаги влияния, в том числе суд и закон. Одним из признаков если не тоталитаризма, то авторитаризма является культ личности, в основе которого лежит глубокое доверие и уважение, а также безграничная преданность стоящему во главе государства лидеру. Порой эта преданность может быть слепой и даже безудержной. Помимо указанный основных типологий существует множество обществ так называемого «переходного» типа, в которых пока сохраняются традиции сильной единоличной власти, но одновременно и развиваются зачатки институтов гражданского общества. Да и сами указанные два типа обществ в чистом виде не встречаются: каждое общество несет в себе, помимо внешне ярко выраженной, еще и менее выраженную антиподную линию. Например, в гражданском обществе европейского типа наличествуют тенденции к авторитаризму, анархизму, в то время как в обществах авторитарного типа присутствует демократическая оппозиция, пусть даже и слабая. «Какой смысл остается в понятии “свободного общества” – критикует «открытое общество» Г. Рормозер, – если мы оказываемся во всех жизненно важных вопросах все более подчиненными бюрократии?» [6, 49]. Вслед за приходом в упадок старой системы либерализма и в связи с новыми запросами самой жизни, с изменениями, происходящими в социуме, происходит возрождение старых идей, но современная политическая ситуация, реалии сегодняшнего дня накладывают свой отпечаток. Более невозможно придерживаться старых взглядов, обладая новыми фактами о действительности. В угоду времени меняется и либерализм, превращаясь в ультралиберальную идеологию, теснейшим образом связанную с понятиями экономической эффективности действий власти, а также с понятием модернизации. Демократизация, в свою очередь, стремиться распространить себя на весь мир: такие организации, как Freedom House и им подобные, следят за уровнем демократизации отдельных стран, составляют рейтинги демократически развитых из них. Более медленно и неохотно, но также меняется и идеология консерватизма. Возникает движение так называемых неоконов, то есть неоконсерваторов, которые призывают общество к ревизии существующего мироустройства, обвиняя неолиберализм в чрезмерной мягкотелости и недостаточной твердости в отстаивании национальных интересов. Движение неоконов занимает достаточно радикальную позицию по отношению к ситуации современности, выражая непримиримость и отсутствие необходимости к дискуссии со своими политическими соперниками. Их взгляды таковы: либерализм находится в заведомо проигрышной позиции, потому что не проповедует патриотизм и «верность корням», в то время как сами неоконы – истовые патриоты, готовые ради своих избирателей даже пойти на ущемление прав отдельных представителей недружественных стран или даже целых сообществ. История России дает нам богатейшие примеры смены курса власти с приходом нового правителя на прямо противоположный. По утверждению А.И. Соловьева, «сердцевиной эволюции государства и одновременно источником формирования его цивилизационного ареала следует считать те противоречия, которые в конечном счете выстроили интуиции, породив одновременно и массовые культурные установки и привычки населения» [8, 101]. Не вдаваясь в детали, можем назвать здесь, например, из более близких нам по времени период правления Ивана Грозного и реформы Бориса Годунова; Петра I (и последующих правителей XVIII века), Александра I и период реакции Николая I; затем – снова смена политического курса – Александр II и отмена крепостного права и Александр III и период «застоя» в политической жизни. Более того: были периоды в истории, когда один и тот же правитель в разные периоды своей жизни тяготел то к свободе, то к реакции. Мы предполагаем, что все это есть не что иное, как попеременное движение маятника – от консерватизма к либерализму и обратно. Достаточно напомнить эпоху недавнего советского прошлого: диктатуру пролетариата и политику военного коммунизма сменяет НЭП, а затем, с приходом к власти Сталина – снова период реакции, затем – хрущевская оттепель, превратившаяся в новое «закручивание гаек», потом – период перестройки и либерализм 1990-х, сменившийся построением «вертикали власти» и системы «суверенной демократии» в период правления Владимира Путина. С 2008 года, с приходом к власти Дмитрия Медведева, снова наступает период либерализации: возобновление «перезагрузки» с Америкой, переговоров о вступлении в ВТО и т.д. Таким образом, мы считаем, что окончательно в истории России эти два политических проекта – либерализм и консерватизм – выкристаллизовались только к середине – второй половине XIX века, то есть в связи с появлением движения западников и славянофилов. Мы уже немного касались рассмотрения этого вопроса [1, 198-206], поэтому здесь сделаем вывод: и либерализм, и консерватизм в некоей мере свойственны русской политической мысли на протяжении длительного исторического периода, и вся история России, с известным допущением, может быть сведена к смене этих двух парадигм. Будущее России, таким образом, не зависит всецело от выбора какого-либо одного типа политической идеологии: наша страна показала своей историей, что, независимо от смены идеологий, довольно большое, если не определяющее значение в политике и власти играет в том числе и национальный менталитет. При условии сохранения во власти людей с русским национальным менталитетом, о внимании к которому пишет А.И. Овчинников [3, 8], независимо от своей принадлежности к той или иной идеологии, даже «проблема 2012» не является более проблемой, потому что ясно одно: курс, взятый высшей политической властью, осуществляется во благо россиян, другой вопрос – какими (либеральными или консервативными) средствами. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
ссылка скрыта.
Л.Г. Интымакова |