Российская благотворительность в зеркале сми
| Вид материала | Документы |
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1103.67kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 929.78kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 929.78kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1918.02kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1523.27kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1048.65kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1412.71kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 4501.14kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 706.08kb.
- Российская благотворительность в зеркале сми, 1341.45kb.
Есть над чем задуматься
ПАЦИЕНТ ЕЩЕ ЖИВ, ИЛИ УЖЕ МЕРТВ?
Некоторые рассуждения о будущем отечественной корпоративной филантропии
Юрий Костин,
«Московская благотворительная газета», № 1-4, 31.05.2011, с. 4-5
Корпоративная благотворительность все чаще становится топовой темой на встречах деятелей «третьего сектора». Конференции, «круглые столы», форумы, исследуя этот феномен, приходят, как правило, к мысли, что корпоративную филантропию ждут большие перемены.
Вокруг постели больного
Сам предмет рассмотрения уже интересен только тем, что в общем объеме благотворительных денег России его доля составляет от 85 до 90%. Попутно заметим, что филантропия Запада, с точностью до наоборот, держится на частных пожертвованиях. Без преувеличения можно констатировать, что самочувствие этой составляющей отечественной благотворительности определяет и самочувствие российской благотворительности в целом.
Что же тогда с диагнозом? Он вполне оптимистичен, считают знатоки. Да, грядут перемены, но на пользу благотворительности: корпоративное милосердие постепенно будет стремиться к нулю. Вот такой парадокс.
Цифры из области филантропии, с которыми у нас всегда было туго, все же указывают на некую тенденцию – корпоративная благотворительность стала нормой крупного и среднего бизнеса, но вот уже как два последних года ее бюджеты не растут. Все можно списать на кризис. Но, похоже, на лицо еще и некоторое переосмысление бизнесом своего участия в благотворительных процессах. Востребованы новые технологии филантропии, соответствующие возможностям бизнеса и запросам общества. На корпоративную благотворительность накатывает всепоглощающая волна корпоративной социальной ответственности (КСО). Что мощнее, шире, глубже и эффективнее сухопарой благотворительности. Ею пусть занимаются массы, а «социальная ответственность бизнеса – делать деньги». Так сказал старина Милтон Фридман. А он, известный экономист и нобелевский лауреат, знал, о чем говорил.
Краткая история болезни
Что собой представляет корпоративная благотворительность на российской почве? Крупная или средняя компания включает в свой бизнес-план расходы на филантропию. Если в 90-х такая статья расходов была вовсе не обязательной, то с начала нулевых интерес к публичным благодеяниям стал нарастать со скоростью экспресса. Это объясняется не столько пробуждением альтруистических чувств у бизнесменов, сколько вхождением частных капиталов в цивилизованный формат. Да и отчисления на благие дела стали своего рода легальными взносами, открывающими свободный вход в ближние круги федеральной и местной власти.
Поэтому, несмотря на крайне неблагоприятные правовые условия благотворительной деятельности в нашей стране, корпоративная филантропия России пошла в гору.
Она-то пошла, но природа ее развития имела некий изъян. Благотворительность очень долгое время для корпоративного сообщества была чем угодно – Public Relations, Government Relations, но только не проявлением человеческого участия в чужой судьбе.
Чему же тут удивляться, сравнивая структуру пожертвований Запада и России? Разные побудительные мотивы. Одни преисполнены уверенности, что выполняют некую высшую миссию, другие (и таковых немало) элементарно обеспечивают безопасность и процветание себе и своему бизнесу.
Вызвано объективными причинами
Однако время идет, и первоначальная вынужденно-прагматичная увлеченность благотворительностью претерпевает некоторую трансформацию. Из крупных компаний масштаба корпораций, начинает вырастать благотворительность нового типа – с охватом целых направлений социальной политики, с подключением к государственным программам на правах исполнителя.
Собственно благотворительность начинает вытесняться стратегическими программами социальной политики, хотя и остается одним из подсобных инструментов социальной ответственности бизнеса. Но акцент делается на социальных программах, благотворительность же выводится за рамки бизнеса в дочерние фонды. Тому есть еще и финансовые обоснования. Социальная политика имеет целый пакет налоговых послаблений, в то время как благотворительная деятельность с этого стола имеет лишь крохи.
Таким образом, престижные и заметные проекты – строительство жилья, развитие соцструктуры, особенно в градообразующем производстве, образования, медицины, спорта, культуры – все это находится в русле прямых интересов корпорации и с лихвой выполняет ту имиджевую функцию, которую некогда доверяли исключительно благотворительности.
Так благотворительный фонд «Транссоюз» (РЖД) расскажет вам о помощи в реставрации храмов, о ремонте Мариинки, о поддержке ветеранов-железнодорожников, о строительстве в колонии храма. Но настоящей визитной карточкой социальной ответственности компании являются участие в правительственных программах «Доступное жилье», «Здоровье» и «Образование», на которые РЖД выделило в 2009 году 15,9 млрд рублей. При том, что на всю про всю благотворительность (сюда же включено и спонсорство) компания потратила 548 млн рублей.
Это говорится не в упрек. То, что мы привыкли называть корпоративной благотворительностью, уходит, отделяется от крупного и среднего бизнеса, которому дано «творить добро» иными средствами.
«Газпром», который ежедневно приносит российскому бюджету 1,5 млрд рублей и ежегодно бесплатно газифицирует по 300 населенных пунктов, оставляет за собой и благотворительные программы. Одна из них – новогодние поздравления детей из московских и подмосковных приютов. Вряд ли это можно назвать неким системным вмешательством мегагиганта в судьбы всех российских сирот. Скорее это некий филантропический тренинг для сотрудников «Газпрома».
И опять ничего плохого – «офисное волонтерство» тоже несет детишкам радость. Но, согласитесь, выводить из этого оптимистичный прогноз о будущем корпоративной благотворительности затруднительно.
Закат почти не виден?
Это мы говорили о корпорациях с преимущественным или стопроцентным контрольным пакетом акций государства. Им, как говорится, сам Бог велел делать внушительные отчисления на «социалку». Благотворительность (даже по закону) – не их профиль. Какова же ситуация в «компании компаний» с частной формой собственности?
Рассмотрим лишь несколько из них.
АФК «Система» имеет обширную программу корпоративной социальной ответственности. Она ориентирована на три основных направления – «Наука и образование», «Культура» и «Социальное развитие». Это та самая глубина проработки ключевых проблем в названных областях, которая и делает благотворительность работой долгосрочной и системной. Большинством программ КСО корпорации занимается благотворительный фонд «Система». Совместно с дочерними компаниями фонд координирует и планирует социальные проекты, а также реализует крупномасштабные общекорпоративные программы. Как инструмент корпоративного управления инвестициями в социальные программы фонд по эффективности не уступает другим подразделениям корпорации.
Финансовая корпорация «УралСиб» также использует для реализации программ КСО (а их около 500) одноименный фонд. Приоритетное направление – помощь детям, попавшим в трудные жизненные ситуации. Благотворительный бюджет – десятки миллионов рублей. Фонд постоянно развивается, его представительства действуют в 50 регионах. Он органично себя чувствует в контексте общей политики КСО корпорации. Изменение его местоположения в системе «УралСиб», насколько можно понять, руководством пока не предусматривается.
Отличие компании «Трансаэро» от двух предыдущих благотворительных практик в том, что она не имеет собственного фонда. Реализацией благотворительных проектов занимается менеджмент компании. И занимается, судя по результатам, весьма эффективно. «Трансаэро» – заметная величина на благотворительном поле страны. Его профильные программы: социальные перевозки, содействие детскому здравоохранению, улучшение качества жизни и адаптации людей с инвалидностью, корпоративное волонтерство.
Эти три примера (а можно привести и больше) не укладываются в ту концепцию, что пророчит увядание корпоративной благотворительности в России в ближайшее десятилетие. И дело не в том, на своем ли месте крупный бизнес, когда он занимается благотворительностью, или все же было бы лучше потеснить его частной благотворительностью с подключением народных масс.
Другой благотворительности для нас пока нет
Правы старина Фридман, который говорит, что социальная ответственность бизнеса не в благотворительных подаяниях, а в его способности сделать нашу жизнь лучше благодаря своей профильной деятельности. И тут лучшее пожертвование – вовремя и сполна выплаченные налоги.
Все так, но на нашей сегодняшней отечественной почве – это пока теория. Практика заключается в том, что рука государства не достает во все уголки, где гнездится нужда. И, увы, еще очень долго не будет доставать.
Поэтому и помощь, которую мы обозначаем как корпоративная благотворительность, будет еще долго востребована. Она не конкурент такому столбовому направлению бизнеса, как корпоративная социальная ответственность. Она его часть. Малая, но часть. И за этой малостью сегодня сотни тысяч счастливо изменившихся судеб.
А может быть, и миллионы.
СЕМЬЯ – НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО МАФИЯ
Придет ли на смену корпоративной благотворительности в России фамильная филантропия?
Владимир Ермолин,
«Московская благотворительная газета», № 1-4, 31.05.2011, с. 6-7
Когда мы говорим о корпоративной благотворительности в России, мы чаще всего представляем себе определенный набор известных фамилий. Реже – бренды крупных корпораций, то есть сам бизнес. Хотя в контексте филантропии отличать одно от другого и можно, и должно. Как благотворительность юридических лиц от лиц физических.
Некоторая трудность такой дифференциации заключалась в самой природе постсоветского бизнеса в России. Наши новейшие капиталы изначально строились на жесткой субординационной системе, сродни военной, где слову главы компании практически нечего противопоставить – ни мнение директората, ни позицию акционеров. Поэтому и решения, касающиеся благотворительных программ, ассоциируются в сознании россиян исключительно с единоличной волей «хозяина» того или иного бизнеса.
Описанная ситуация до недавних времен отвечала уровню культуры бизнеса и в целом правовой зрелости общества в России. И только за последние несколько лет процессы в экономике, правовое взросление социума (как подмечено кем-то из публицистов – переход бизнеса из стадии «деревни» в стадию «города») позволяют говорить о корпоративной благотворительности действительно, как о деятельности коллективной, «портом приписки» которой является уже не некий имярек, а целая бизнес-система. Где многое уже определяется коллективной волей и, в частности, теми же акционерами, вышедшими из тени олигарха.
На этой стадии развития отечественного капитализма актуальным становится и тема семейной (фамильной) благотворительности. Заметим, она, эта тема, прорисовывается на фоне многолетней практики филантропии на Западе и в США, где доля благотворительных денег, вкладываемых корпорациями, существенно уступает доле и семейной, и частной благотворительности. В среднем эта доля не превышает 10%, тогда как в России такой показатель приближается к 80%.
Формально, пожертвования, скажем, семьи крупного банкира – та же самая частная благотворительность, ничем не отличающаяся от благотворительности семьи среднего по доходам или даже малоимущего семейства. Деньги берутся из семейного бюджета – вот главное. Но статистика их различает, поскольку они не совпадают ни по величинам благотворительных вкладов, ни по характеру целей, ни по масштабу программ и системности самой филантропической деятельности.
Вообще, роль известных семейств в развитии благотворительности в своих странах и в мире, надо полагать, дают основания говорить о фамильной благотворительности, как о совершенно особом направлении филантропии, отличающемся и от корпоративной, и от частной благотворительности. Имея некую взаимосвязь с первым и вторым, семейная филантропия все же – сама по себе.
Она не изымает деньги из карманов акционеров или сотрудников компаний. Ее траты не заложены в расчеты дивидендов, вообще, в бухгалтерию бизнеса. В принципе, она обходится по возможности и без привлеченных со стороны средств. Неприбыльность благотворительных расходов никоим образом не покрывается за счет каких-то вторых и третьих лиц – только за счет семьи, в самом хорошем смысле этого слова.
Если придерживаться такой формулы семейной благотворительности – личные сбережения плюс личная энергия, то пока в России этот вид филантропии в стадии зарождения.
Подчеркнем, в современной России. До 1917 года корпоративной благотворительности в современном понимании слова, можно сказать, и не было. Богоугодной деятельностью занимались частные лица и семьи. Причем, последние представляли собой, как правило, целые династии, чья благотворительная история насчитывала столетие и более. Очевидно семейной была филантропия Голициных, Медведниковых, Морозовых, Куманиных, Крестовниковых, Абрикосовых, Алексеевых, Гаазов, Бахрушиных, Шереметевых, Прохоровых и многих-многих других российских фамилий.
При этом надо отметить, что милосердием окормлялись не столько отдельные нуждающиеся лица и даже социальные заведения, а целые отрасли. Приведем только один пример.
И сегодня вы можете услышать в стенах Первой градской клинической больницы Москвы выражение «Голицынский корпус». А все началось двести лет назад, когда, согласно завещанию князя Дмитрия Михайловича Голицына «суммы и доходы с имений употребить на устройство в столичном городе Москве учреждения Богу угодного и любезного людям», была заложена Голицынская больница.
Продолжил дело двоюродный брат князя – Александр Михайлович. И так по всей ветви рода вплоть до 1917 года – директорами больницы, опекунами были потомки князя Голицына. Их трудами не только больница разрослась до нескольких корпусов, но и двигалась сама клиническая медицина в России. Это была та самая системная благотворительность, о масштабах и социальной ответственности которой мы так много говорим нынче. И это была настоящая семейная филантропия – как дело жизни, а не просто «игрушка для олигарха».
Что представляет собой семейная филантропия в современной России? С опорой на статистику ответить на этот вопрос трудно. Просто потому, что исчерпывающие данные в официальной статистике отсутствуют. Немалая проблема еще и в отсутствии единой методики определения, что же такое «семейная благотворительность». Чаще всего, чтобы попасть в эту категорию, достаточно двух родственников, возглавляющих фонд или занимающихся той или иной благотворительной программой. То есть, чисто внешних признаков.
Ситуацию усложняет и то обстоятельство, что проследить первоисточник благотворительных бюджетов не всегда представляется возможным. Да, сегодня многие фонды выкладывают в Сети годовые отчеты о своей деятельности. Но, как правило, это лишь перечни проведенных мероприятий с указанием, сколько потрачено на них денег. Сколько и откуда пришло денег в фонд – такие данные встретишь крайне редко. А отсюда и затруднение с определением финансовой природы фонда – из корпоративной ли казны идут средства, из сугубо личных ли, семейных накоплений благотворителя и мецената.
На мой взгляд, строгая юридическая идентификация семейной благотворительности – не самая сегодня актуальная проблема. Все придет со временем. А главное то, как сами бизнесмены, учредители фондов себя идентифицируют. И мы знаем о таких фамилиях, хотя бы их «отцы-основатели» и оставались у руля бизнеса, и продолжали пользоваться его плодами для поддержки своих благотворительны фондов, считая их, несмотря ни на какие столкновения толкований, именно семейным предприятием.
С определенной долей вероятности, как минимум, один фонд можно отнести к тем, кто соблюдает «чистоту жанра». Речь идет о некоммерческом фонде «Династия», созданном в 2001 году основателем компании «Вымпелком-Коммуникации» (торговая марка «Билайн») Дмитрием Зиминым. Заметим, фондом он занялся только после того, как отошел от бизнеса. И сегодня «Династия» в благотворительном сообществе общепризнанна как первый семейный фонд в России. Оспаривать этот факт, кажется, никто не берется.
«Династия» специализируется на поддержке отечественной науки. Это целая система поддержки наукоемких проектов, формирования молодой интеллектуальной элиты. За десять лет своей работы фонд не просто повлиял на судьбы сотен отечественных дарований, он, можно теперь уже утверждать, содействовал укреплению самого фундамента российской науки, изрядно претерпевшей в 90-е годы. Системность, протяженность во времени – одна из определяющих черт семенной благотворительности. И здесь она на лицо.
Безусловно, в России есть обеспеченные семейства, занимающиеся благотворительностью именно как фамильным делом, и помимо Зиминых. И не обязательно это из обоймы олигархов, чьи имена у всех на слуху. Есть доброхоты и с куда меньшим семейным достатком, однако поддерживающие и местное образование, и местную медицину, и местную культуру.
Семейная благотворительность – это такой родовой герб, обладать которым может любая фамилия, вне зависимости от сословия. Исключительно за благоприобретенные заслуги. Были бы желание и своя «благотворительная история».
Но семейным фондам и самим нужна поддержка. Нужна отдельная статья в законе «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях» с определением правового статуса. Нужны положения в Налоговом кодексе, предусматривающие преференции, прямые льготы для такого вида благотворительности. Нужно более широкое внимание средств массовой информации и общественности.
А еще, как ни банально это звучит, нужна пресловутая уверенность в завтрашнем дне. Семейная, с расчетом наследования от одного поколения к другому, благотворительность возможна только в условиях стабильности. Не на год, пятилетку, а, минимум, на многие десятилетия. Если угодно, семейные благотворительные фонды – признак политической, экономической и социальной устойчивости государства.
Будет такая почва под ногами, тогда уже можно будет говорить и о серьезных перспективах становления семейной благотворительности в России, как об одной из движущих сил отечественной филантропии.