Абдурахман Авторханов ро­дился на Кавказе. По национальности чеченец. Был номенклатурным ра­ботником ЦК вкп(б). В 1937 г

Вид материала

Документы

Содержание 7. Никита Хрущев Революция в кремле

Подобный материал:

• Общественная организация всеобщая конфедерация профсоюзов международное профсоюзное, 849.54kb.
• Методические рекомендации «деятельность средств массовой информации по формированию, 266.04kb.
• Общественная организация всеобщая конфедерация профсоюзов международное профсоюзное, 233.01kb.
• Общественная организация всеобщая конфедерация профсоюзов международное профсоюзное, 308.29kb.
• Фонд №3 Бюро по изучению истории вкп(б) и Октябрьской революции Новгородского губернского, 19.37kb.
• Общественная организация всеобщая конфедерация профсоюзов международное профсоюзное, 283.72kb.
• Выступление генерального секретаря ВКП на Втором международном молодёжном форуме профсоюзов, 142.75kb.
• Общественная организация всеобщая конфедерация профсоюзов международное профсоюзное, 94.26kb.
• Где и когда родился Лермонтов, 86.22kb.
• Детский отдых на мальте, 196.23kb.

7. Никита Хрущев (род. в 1894 г., в партии с 1918 г.) "Можно быть выразителем идеологии крупной бур­жуазии, не будучи даже мелким лавочником", – говорил Маркс. Вероятно, таким человеком был и отец Хрущева – Сергей. О таком складе ума отца Хрущев сам расска­зывал однажды иностранным журналистам. "Мой отец был простым рабочим-шахтером. Но он всю жизнь меч­тал стать капиталистом. Хорошо, что это ему не уда­лось", – говорил Хрущев. Но что сегодня "хорошо" вождю "пролетарской диктатуры", было плохо самому пролетарию, бывшему "крупным буржуем" лишь идеоло­гически.

Хрущев вырос в семье такого отца и пас чужой скот. Если правильна философская основа Маркса – "бытие определяет сознание", то и сам молодой Никита должен был думать так, как думал его отец. Не этим ли объяс­няется и тот большой дефект в биографии Хрущева, который оказалось невозможным "ликвидировать" или "поправить" даже в эпоху бесцеремонных фальсифика­ций сталинской исторической школы. Речь идет о начале революционной карьеры Хрущева. Из всех членов Полит­бюро, побывавших в нем до войны, Хрущев был един­ственным, который вступил в партию после большевист­ской революции. Из всех членов нынешнего "коллектив­ного руководства" (и, может быть, даже членов ЦК) он единственный, который вступил в партию так поздно по возрасту – 24-х лет от роду. Когда произошла Февраль­ская революция, ему было 23 года. Но он в партию, по крайней мере большевистскую, не пошел.

Через восемь месяцев произошла Октябрьская боль­шевистская революция 1917 года, но в партию больше­виков Хрущев опять-таки не вступил. Только через год – в 1918 году – в двадцатичетырехлетнем возрасте рабо­чий, слесарь, Хрущев берет коммунистический билет, не приносящий ему, впрочем, особой пользы до 1930 года.

В 1918 году Хрущев был взят в Красную армию, к концу войны был комиссаром батальона на Кавказе. Но, оказывается, этого было достаточно, чтобы в 1938 году, когда Хрущев стал кандидатом Политбюро, писать о нем398 (398 История ВКП(б). Краткий курс, стр. 234.): "Политическим просвещением Красной армии занимались такие деятели, как Ленин, Сталин, Молотов,.. Хрущев".

Я не думаю, чтобы о существовании Хрущева знал бы кто-либо из ЦК до 1929 года. Исключение, может быть, составляет Каганович, который до 1928 года ра­ботал генеральным секретарем ЦК партии Украины. Секретарем Марьинского райкома партии на Украине работал и Хрущев. Но тогда совершенно непонятно, почему же Хрущев не делал никакой карьеры у Кагано­вича на Украине, где Каганович владычествовал почти бесконтрольно.

Через год после ухода Кагановича с Украины, Хру­щев решил сам устроить собственную карьеру, начав со школьной скамьи – в 1929 году он поступает в Промыш­ленную академию им. Сталина в Москве. Для поступле­ния в эту "академию" не требовалось особенного "ака­демического ценза". Достаточно было простой грамот­ности (впоследствии там учился и почти неграмотный, но знаменитый Стаханов) и наличия партийного билета. В средней школе Хрущев учился при советской власти (раб­фак). Для партийной и государственной карьеры даже среднего масштаба этого было мало. Надо было кончить какую-нибудь высшую школу. Такой школой и была Промышленная академия.

В академии Хрущев слушал, кроме общеобразова­тельных дисциплин (математика, физика, химия, русский язык), еще два цикла – общий цикл по марксизму-лени­низму, который читали нынешние секретари ЦК Суслов и Поспелов, и специальный цикл по организации промыш­ленности. Впоследствии требования к поступающим в академию были повышены (надо было иметь полное среднее образование). Соответственно, академия должна была выпускать людей с более высоким уровнем знания техники. Кроме Академии им. Сталина, где учился Хру­щев, был создан еще ряд провинциальных академий. Но и после реорганизации академии готовили не "полити­ков", а "организаторов техники". По окончании этих академий студенты уходили на производство: в шахты, рудники, фабрики, заводы – в качестве начальников цехов, отделов, участков, и лучшие из студентов – в ка­честве "красных директоров". Высшей мечтой в пред­стоящей карьере у Хрущева и могла быть только эта последняя карьера – карьера "красного директора" на каком-нибудь южном заводе.

Но судьба решила иначе. Хрущев через каких-нибудь год-полтора сам становится "руководителем московских большевиков" прямо со школьной скамьи, а еще через пять-шесть лет попадает в Политбюро. Это было голо­вокружительной, загадочной и беспрецедентной карьерой совершенно неизвестного человека в партии. Вместе с тем, она казалась необъяснимой и с точки зрения личных качеств самого Хрущева.

На Украине Хрущев не смог сделать и средней карь­еры, его личное знакомство с Кагановичем было, как сказано, тогда весьма проблематично, в Академии он пробыл лишь один год. Правда, он был избран в первые же дни секретарем партийной ячейки Академии, но и то потому, что, во-первых, был "пролетарием от станка", во-вторых, самым старшим по возрасту и по партийно­му стажу среди ее слушателей. И как оратор он не отли­чался от других какими-либо преимуществами, если пре­имуществом не считать его темпераментность и актив­ность на всевозможных собраниях. Будучи оратором "на все темы", Хрущев тем не менее не просто болтал, как это многим казалось. Он был первым основоположни­ком той новой школы ораторского искусства в больше­визме, которая пришла на смену старым школам: бли­стательного Троцкого и академического Бухарина. Речи Троцкого, напечатанные без указания оратора, без малей­шего труда можно узнать именно как его речи, так же и сочинения Бухарина – как бухаринские. Такими же ярко индивидуальными были стили и других вождей больше­визма – Ленина, Луначарского, Каменева и др. Новая школа не признавала и не признает индивидуального стиля – речи Молотова, Кагановича, Хрущева, Мален­кова, Булганина отличаются друг от друга только имена­ми их произносящих. Речь Булганина может быть при­писана с таким же основанием Хрущеву, как речь Хрущева Маленкову и обратно. Это был современный новый, безличный, "коллективный" стиль с одним и тем же запасом слов и с такими же стандартными предложе­ниями при абсолютном отсутствии особых ораторских приемов, звонких фраз, лирических отступлений и даже личного местоимения. Они, собственно, и не говорили за себя или от себя. Эти новые ораторы говорили от имени партии вообще и от имени Сталина в особенности. Только у Сталина сохранился индивидуальный стиль, но без особого злоупотребления "лирикой" и без частого обращения от собственного лица. Этот стиль ораторско­го искусства хрущевской школы был целиком перенесен и в общую публицистику. Если вы возьмете передовые статьи различных советских газет – от "Правды" и "Известий" до самых захолустных листков – и проана­лизируете их с точки зрения языка и стиля, то вам пока­жется, что они написаны одним и тем же лицом. Зато этот безличный стиль отличается одним общим преиму­ществом: при всем внешнем многословии он строго целе­устремлен и бьет в одну точку. При всей кажущейся "общности" он весьма конкретен, содержателен, предме­тен. В этой "публицистике" сказано все, что сегодня надо сказать, и ничего не сказано сверх этого. Об одном и том же событии внутри или вне страны сотни "пере­довиков" газет в Ленинграде, Москве, Владивостоке, Ташкенте, Тифлисе и т. д. напишут в одно и то же время, не сговариваясь между собой, сотни передовых, порази­тельно сходных между собою не только по содержанию и языку, но даже и по нюансам мысли. Такой унифика­ции мысли людей, разных, все-таки, по своему характеру и индивидуальным способностям, сталинизм достиг именно через школу Хрущевых.

Но Хрущев имел успех как основоположник этой новой школы только после того как он добрался до власти, а добрался он до нее не в силу своего оратор­ского искусства. Тогда в чем же причина его столь стре­мительной и загадочной карьеры? Подобный вопрос за­давали себе и многие из обойденных конкурентов и тай­ных завистников Хрущева в Москве в тридцатых годах.

Задавали, но никак не могли найти на него удовлетвори­тельный ответ. Конкуренты видели в Хрущеве "случай­ного выскочку", завистники говорили о "случайном сча­стье". Доводы конкурентов сводились к простой форму­ле: "Хрущев человек без лица и без личного "я". Но он доказал, что язык может довести не только до Киева, но и из Киева до Москвы". Доводы завистников о "случай­ном счастье" были менее образными, но едва ли более убедительными. Они вертелись, главным образом, во­круг жены Сталина – Надежды Аллилуевой. В той же академии вместе с Хрущевым училась и она. Сталин делал иногда неофициальные визиты в академию или временами (во время выпусков, праздников) принимал группы слушателей. Поступал он так не только потому, что жена училась там, а в силу своих обязанностей -академия носила его имя и Сталин взял на себя персо­нальное "шефство" над ней. К тому же, академия счита­лась первым опытным учебным заведением в этом роде и была создана специальным решением ЦК по инициати­ве того же Сталина. Соответственно, она пользовалась многими привилегиями: категория "личного учета" слу­шателей в ЦК ("номенклатура ЦК"), снабжение из спе­циального распределителя, обслуживание Лечебно-сани­тарного управления Кремля, персональные путевки на отдых и денежные субсидии во время отпуска по линии лечебной комиссии ЦК, отдельные квартиры (или ком­наты), месячное содержание – так называемый "парт­максимум" (в партии существовал тогда без различия ранга определенный по географическим поясам "макси­мум" жалования, получать сверх которого никто не имел права). Кроме того, у академии был непосредственным шефом единственный "супер-капиталист" страны Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ), – кото­рый своим будущим "красным директорам" делал допол­нительные материальные поблажки. Руководители ВСНХ, угождая академии, знали, что этим они одновременно угождают и сталинской семье.

Счастлива была та школа, где училась жена самого "хозяина". Не только с начальством этой школы (а Хрущев, как секретарь партийной ячейки, тоже был "на­чальником"), но и с рядовыми ее слушателями считались всякие партийные подхалимы и карьеристы из высших сфер: ведь этот безвестный слушатель сидит ежедневно на одной учебной скамье с женой самого "хозяина"! Что же тогда говорить о Хрущеве, который был прямым партийным "хозяином" жены верховного "хозяина"! Как таковой, Хрущев, конечно, имел доступ и в дом Сталина. Его приглашали и на семейные праздники в Кремль. Он вносил в эту обюрократившуюся и давно оторвавшуюся от народа душную официальную среду некий свежий "ветерок" низов. Вносил своей внешней неотесанностью, первичностью, "народностью" и ярким практиче­ским умом. Он не был ни "салон-кавалером", ни при­дворным шутом – в тех и в других в Кремле недостатка не было. Он был тем, кого до сих пор не было здесь -первым классическим представителем напористо рвущего­ся к власти второго поколения большевизма. Это поко­ление не участвовало в Октябрьской революции: некото­рые – по молодости (Маленков), другие – в силу от­сутствия тогда достаточного политического нюха (Хру­щев), но зато оно участвовало в партийных боях Сталина против октябрьского поколения с таким же рвением и без оглядки, как то поколение воевало на баррикадах Октября и на фронтах гражданской войны против белых. Против Троцкого оно выступало по убеждению ("сам живи – дай жить другим"!), против Бухарина – по рас­чету ("даешь власть").

В результате сталинской победы октябрьское поко­ление вышло в тираж; на верхах, в Кремле и вокруг Кремля образовались "свободные вакансии" – вот туда и лезло второе поколение Хрущевых. Буквально лезли, расталкивая друг друга локтями, наступая на мозоли чересчур чувствительным, подставляя ножки далеко рву­щимся вперед, соревнуясь в громких выкриках во славу Сталина и ни на одну минуту не забывая главного – они ползут не к Сталину, а к сталинскому наследству. Вот первым представителем этого второго поколения из "глубоких низов" и был Хрущев. "Случайное счастье" его сводилось к тому, что Сталин имел возможность наблюдать за ним непосредственно и, изучая его личные качества, открыть в нем "выдающийся талант партий­ного организатора".

За решение аппарата Сталина и сталинского Полит­бюро проводить "Великую чистку" с физическим уничто­жением "врагов народа" Хрущев юридически ответствен­ности не несет, но в "либерализме" по ее проведению его винить нельзя. Старая московская партийная органи­зация была почти целиком уничтожена, когда Хрущев был ее секретарем. Только за одну эту успешную опера­цию Сталин назначил Хрущева кандидатом в члены По­литбюро на три года раньше даже Маленкова – в янва­ре 1938 года. Это было в том же январе 1938 года, когда Хрущев был направлен на Украину первым секретарем ЦК партии, чтобы докончить украинскую чистку. Хрущев ее и докончил: не только вся коммунистическая, но и национально мыслящая интеллигенция Украины была начисто уничтожена. Сталин не остался в долгу: через год – в 1939 году – Хрущев был переведен из кандида­тов в члены Политбюро, то есть на семь лет раньше Маленкова, или почти на десять лет раньше Булганина. Такова была быстрая, даже в окружении Сталина бес­прецедентная, карьера Хрущева. Впервые на XVII съезде он попал в ЦК, а через пять лет, на следующем, XVIII, съезде, был назначен уже членом Политбюро! Друг Хру­щева по расчету – Микоян – был сделан членом Полит­бюро, чтобы он голосовал за чистку, а Хрущев – за то, что он проводил ее. Только в этом – разница в юридиче­ской ответственности того и другого за сталинскую чи­стку тридцатых годов.

Сейчас Хрущев, вместе с тем же Микояном, отказы­вается от этой ответственности. Он якобы сказал, что был даже против физического уничтожения "уклонистов". Устами Микояна он реабилитировал прямо на XX съезде своего предшественника на Украине – члена Политбюро ЦК ВКП(б) С. Косиора, а устами Ульбрихта – другого своего предшественника – кандидата в члены Полит­бюро П. Постышева.

Чистку, которую Хрущев одинаково беспощадно проводил и в Москве, и на Украине, он объявляет произ­волом Сталина. Но, кажется, прав был официальный биограф Хрущева, когда писал399 (399 МСЭ, т. XI, стр. 493-494.): "Хрущев – верный ученик и соратник Сталина... Он вел беспощадную борь­бу с троцкистско-бухаринской бандой врагов народа".

Правда, в энциклопедии после смерти Сталина Хру­щев быстро перекочевал из "учеников Сталина" в "уче­ники Ленина", но от родства со Сталиным он еще не отказывался. Новый биограф (или автобиограф) пи­шет400 (400 Энциклопедический словарь. 1955, т. III, стр. 567.): "Хрущев – верный ученик Ленина и один из бли­жайших соратников Сталина". Нет сомнения, что в но­вейшей энциклопедии, после разоблачения Сталина на XX съезде, Хрущев вообще окажется вне компании Сталина. Так можно писать в советской энциклопедии – в "эн­циклопедии лжи в алфавитном порядке", как метко назва­ло ее радио "Голос Америки".

Военная и послевоенная карьера Хрущева была не­ровной. Будучи на решающем и главном участке фронта – на Украине, – будучи членом Политбюро, Хрущев все-таки не был включен в состав Государственного Ко­митета Обороны не только на первом этапе войны, но и на протяжении всей войны, хотя в нем были не члены Политбюро Маленков, Берия, Булганин, Вознесенский и члены Политбюро Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян. В военном чине его тоже не повышали. Он был произведен в 1942 году в генерал-лейтенанты и им остал­ся до конца войны, хотя такие же политические генерал-лейтенанты, как и он, – Жданов, Мехлис, Щербаков – были произведены в генерал-полковники, а Булганин -даже в маршалы.

После войны Сталин преподнес ему сюрприз – он был снят с ведущего поста генерального секретаря ЦК Украины и назначен на подчиненный пост председателя Совета министров Украины (март-декабрь 1947 г.). Гене­ральным секретарем над ним был назначен Каганович. Хрущев вернулся к исходной позиции своей начальной карьеры – он ее начал под главенством Кагановича и теперь должен был либо кончить, либо вновь ее начать под тем же Кагановичем. Но Хрущеву, как всегда, по­везло; Сталин сменил гнев на милость: Хрущева восста­новили в старой должности, а Кагановича убрали обрат­но в Москву. В декабре 1949 года Хрущева тоже взяли в Москву – секретарем МК и ЦК КПСС.

На этом посту он находился до смерти Сталина. События, которые происходили вокруг смерти Сталина и уничтожения Берия, выдвинули его на первый план. Его руководящее участие в этих событиях – вне сомнения. В уничтожении "Внутреннего кабинета" Сталина во главе с Поскребышевым и аппарата МВД во главе с Берия Хрущев играл главную роль, хотя бы потому, что тогда он был фактически первым секретарем ЦК (юридически с сентября 1953 г.) и держал в своих руках весь аппарат ЦК, а стало быть, и реорганизованную внутреннюю охрану Кремля. Ко всему этому, Хрущев был воистину тем "счастливцем", который открыл тайный архив Ста­лина и держит его сейчас в руках – доносы шпионов Сталина на членов Политбюро, доносы членов Политбю­ро друг на друга, характеристики Сталина на этих же членов, планы чисток и "физических ликвидации" и т. д. У Хрущева есть что разоблачать. В этом отношении судьба любого члена Президиума ЦК в его руках. Пусть попробуют "храбриться"! Можно предположить, что этот "личный архив Сталина" тоже сыграл свою роль в деле разоблачения "отца народов".

Хрущев – психологически чрезвычайно сложный тип при кажущейся внешней простоте. Нужна была смерть Сталина, чтобы он развернулся во всем своем противоре­чивом многообразии. Его потенциальные возможности, сдерживавшиеся железными тисками сталинизма и свое­нравной волей диктатора, сказываются только теперь. Хрущев – единственный человек даже в "коллективном руководстве", который приобрел внутреннюю свободу мысли и действия. При этом он нанес чувствительный Удар золотому правилу сталинской дипломатии – "не говори, что думаешь, и не думай, что говоришь". Фари­сейским формулам Вышинского и стандартной жвачке Молотова в международной дипломатии Кремля он про­тивопоставил до наготы обнаженный стиль практическо­го циника – "мы, конечно, враги друг другу, но давайте торговать – торговать в политике, торговать в экономи­ке, торговать даже в совести". И послесталинская дипло­матия сразу вышла из тупика: Корея, Индокитай, Юго­славия, Австрия, Женева, Индия, Бирма, Афганистан, Египет, Федеративная Республика Германии, – это только первый этап многообещающей "торговли" Хру­щева.

Хрущев, конечно, не торгует принципами, а торгует тупоумием Молотова и авантюризмом Сталина. Торгует негативным капиталом сталинской дипломатии. Торгует временем во имя пространства. При этом он хорошо зна­ет не только самого себя, свои силы и возможности, но и тех, с кем он ведет торговлю – он торгует страхом войны чужих народов в обмен на концессии чужих пра­вительств. Здесь-то как раз и пригодится сталинский негативный капитал.

Многие за границей весьма скептически относятся к Хрущеву как к "дипломату". Конечно, Хрущев не Талейран и даже не Литвинов. Он вчерашний пастух, который сейчас стоит во главе величайшего из государств. Этикет дипломатического протокола ему так же чужд, как чужды изысканные формулы словесной эквилибристики, скажем, того же Вышинского. Циничному веку он предлагает ци­ничную формулу: "Вы не любите коммунизма, мы не лю­бим капитализма, но зачем воевать, мы похороним вас и без войны, а сейчас – давайте торговать!" Это, разуме­ется, режет слух и не делает чести классической дипло­матии, но зачем это должно вызывать удивление или да­же возмущение "недипломатичностью" Хрущева? Поли­тик, который выдает вам свои истинные (хотя и ужасные) намерения, заслуживает не возмущения, а признания. Пол­ководец Красной армии, наперед сообщивший свои стра­тегические планы, был бы повешен тем же Хрущевым, но Хрущев, который и после смерти Сталина повторяет старую неизменную истину – нашей целью был, есть и будет мировой коммунизм, – заслуживает признания. Конечно, мир нуждается в очередной иллюзии – "эра Сталина кончилась и цели Кремля могут измениться". Хрущев имел возможность воспользоваться этой иллю­зией с большой выгодой для себя. Сталин в лучшие годы такой иллюзией воспользовался бы (и пользовался) клас­сически, но Хрущев поступил и на этот раз по-своему – он избавил мир от опасной для него иллюзии.

Хрущеву многие обещают провал – слишком он уж "активен", самоуверен, может быть, даже стремится в новые Сталины. Но он уже держится более трех лет, а без этих качеств он, вероятно, не продержался бы и трех дней.

Самоуверенность и внутренняя свобода Хрущева ос­нованы далеко не на одних его личных качествах, а и на величинах, которые не поддаются нашему учету. Что бы с ним дальше ни происходило, но в одном он обессмертил свое имя в истории: в течение каких-нибудь трех часов он похоронил того, кому создавали авторитет коммунисти­ческого полубога в течение трех десятилетий. Ни на ми­нуту нельзя сомневаться, что это была не только его ини­циатива, но и чисто его, хрущевский, стиль расправы: дерзкий и самовластный, вызывающий и самоуверенный, революционный и демагогический. Казалось (кажется и сейчас), что в этом был величайший риск для самого коммунизма, без видимого на то "государственного резо­на". Риск был не в том, что у Сталина могут появиться сторонники в сталинской партии, не говоря уже об анти­сталинских народах СССР, риск был в другом – как мож­но предать анафеме Сталина, будучи вынужденным идти по сталинскому пути?

Группа Молотова это хорошо поняла и поэтому дол­го сопротивлялась развенчанию Сталина, но Хрущев и с этим не посчитался. Слишком очевидны были плюсы: "Я не Сталин. Я ищу "сосуществования" не только и, может быть, не столько с внешним миром, сколько с на­родами страны.

Главное – я знаю жгучую ненависть народов к сталинскому режиму, разоблачая Сталина, я спасаю этот же режим".

Конечно, Хрущев знал, что естественный вопрос по­следует немедленно: "А что делали вы, ученики и сорат­ники Сталина?" Что такой вопрос зададут из внешнего мира, ему было в высшей степени безразлично, а своему народу и партии он ответил с неподражаемой искрен­ностью и с той же убедительностью: "Мы, так же, как и вы, боялись его!"

Полную свободу действий Хрущев приобретет, если ему удастся удалить молотовцев из Президиума ЦК КПСС.

Волевой, темпераментный, внутренне свободный от догматических оков собственной идеологии, он склонен к экспериментированию в политике, чтобы перехитрить историю.

Первый эксперимент всемирно-исторического значе­ния и был проделан Хрущевым над "культом Сталина". Целью Хрущева была десталинизация методов и форм, но не существа системы, развенчание личности, но не лик­видация практики, сжигание символа, но не пересмотр учения. Словом, проклиная Сталина как личность, идти по сталинскому пути как учителя. В этом кардинальное противоречие в разоблачении Сталина.

Это противоречие не может быть разрешено руками Хрущева и в рамках существующей системы, ибо само правление Хрущева – правление "просвещенного ста­линизма" – переходное: либо назад к классическому ста­линизму, и тогда неизбежна реабилитация всех методов в политике, экономике и идеологии; либо вперед против сталинизма, но тогда необходимо допущение минималь­ных духовных свобод в стране сплошной грамотности, многомиллионной интеллигенции и высокого уровня на­уки и техники. Третьего пути нет.

В характере Хрущева свободно уживаются две край­ности: он великий оппортунист и незадачливый экстре­мист. Явный отпечаток этой двойственности лежит на всей советской политике. Трудность в понимании этой политики в том и заключается, что вы не знаете, с кем вы будете иметь дело завтра – с Хрущевым-оппортунис­том или с Хрущевым-экстремистом.

Иностранцы, которые встречаются с ним в Кремле, аттестуют его большим государственным мужем. Велико­светские дамы, которые виделись с ним, прямо в восхи­щении от него – Элеонора Рузвельт, например, думает, что если бы Хрущев жил в Америке, то он был бы весьма богатым человеком, а Элизабет Тейлор из Голливуда выразила даже уверенность, что если бы в России объ­явили свободные выборы, то первый секретарь был бы избран первым президентом. Я думаю, что госпожа Тей­лор – большая оптимистка.


Эпилог


РЕВОЛЮЦИЯ В КРЕМЛЕ

Данная работа уже была готова, как произошло но­вое событие в Кремле – июньский пленум ЦК КПСС 1957 года исключил из Президиума и из состава ЦК Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова.

В дальнейшем развитии режима "июньский перево­рот" Хрущева сыграет судьбоносную роль. Из всего то­го, что я рассказывал на протяжении этой книги, даже неосведомленный читатель легко мог видеть, что без Молотова, Кагановича и Маленкова Сталин никогда не до­стиг бы той вершины власти, на которую диктатор под­нялся в еще предвоенные годы. Разоблачая мертвого Ста­лина, Хрущев как раз и разоблачал этих все еще живых создателей Сталина. Поэтому вполне естественно, что первый секретарь встречал то скрытый, то явный отпор с их стороны, когда он заходил слишком далеко.

Говорят: а разве сами Хрущев, Булганин, Вороши­лов, Микоян, Шверник, Куусинен, Суслов и другие не уча­ствовали и в создании Сталина и в сталинских преступ­лениях?

Такая, казалось бы, конкретная постановка вопроса все-таки абстрактна исторически и беспредметна полити­чески. Конечно, и в нынешнем Президиуме ЦК нет ни од­ного человека, который бы не принял участия либо фи­зически, либо морально в сталинских преступлениях. Но степень, характер и масштаб этого участия были разные. В то время когда Сталин, опираясь на Молотова и Кага­новича создавал КПСС, Хрущев был студентом, Суслов – преподавателем, а 80 процентов нынешних членов ЦК еще не состояли в партии.

Этот первый период восхождения Сталина к власти кончился в 1930 году (XVI съезд) полной политической ликвидацией старой гвардии Ленина. Теперь только Ста­лин получил официальное признание, как единственный лидер партии, Молотов стал главой правительства, а Каганович – вторым секретарем ЦК после Сталина. От лидерства до диктатора надо было пройти еще второй этап (1930-1934 гг.), когда "тройка" приступила к подго­товке ликвидации уже самой партии Ленина, как полити­ческой силы над своим аппаратом. Незачем здесь повто­рять то, что подробно рассказано на этот счет в преды­дущем изложении. Заметим только, что и в этом самом ответственном периоде подготовки единоличной диктату­ры правой рукой Сталина по-прежнему остается Моло­тов, а левой – Каганович. Однако в этот период часто случалось, что Сталин как раз "левой" рукой работал ку­да лучше, чем "правой". Закостенелый, как бы наследст­венно бюрократический, мозг Молотова (Молотов – сын чиновника) всегда был лишен "творческой фантазии". Как "ширма", орудие и скрупулезный исполнитель чужой воли он, конечно, был просто незаменим и Сталин его не заменял.

Только в третьем периоде (1934-1939 гг.), на XVII съезде партии (1934 г.), названном сталинскими истори­ками "Съездом победителей", Хрущев и Булганин впер­вые попали в число "победителей": первый – как член ЦК, а второй – как кандидат. Из этих победителей "трой­ка", ставшая к тому времени "четверкой" (Сталин–Молотов–Каганович–Маленков) арестовала и расстреляла около шестидесяти процентов делегатов съезда и 70 процентов членов и кандидатов ЦК. В числе немногих оставленных были – Хрущев и Булганин. Вот почему Хрущевы и Булганины, а тем более Сусловы и Беляевы, рассчитывали на свое алиби и, если нужно будет, в состоянии доказать, что знаменитые "ежовские списки" для чистки и внесудеб­ной казни партийных, государственных и военных дея­телей подписывались не только одним Сталиным (как об этом докладывал Хрущев на XX съезде), но и Молото­вым, Кагановичем и Маленковым.

Конечно, Хрущев тоже не бездействовал на своих участках. Поэтому-то Хрущев и не отказывается от всего Сталина. Отсюда ему пришлось выдумать и теорию о "двух Сталиных". "Сталин антиленинский" – тот Ста­лин, в преступлениях которого участвовали Молотов, Маленков, Каганович, Берия; "Сталин ленинский" – тот Сталин, в преступлениях которого участвовали мы – Хрущев, Булганин, Ворошилов, Шверник и Микоян. По­этому, давая общую оценку Сталину, уже после ликвида­ции группы Молотова, Хрущев говорит:

"Мы были искренними в своем уважении к Сталину, когда плакали, стоя у его гроба. Мы искренни и сейчас в оценке его положительной роли... Каждый из нас верил Сталину, вера эта была основана на убеждении, что дело, которое мы делали вместе со Сталиным, совершалось в интересах революции... Все мы решительно осуждаем Сталина за те грубые ошибки и извращения, которые на­несли серьезный ущерб делу партии, делу народа. Мы по­теряли много честных и преданных людей, работников нашей партии и советского государства, оклеветанных и невинно пострадавших"401 (401 "Коммунист", № 12, 1957, стр. 20.). В другом месте: "Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, надо глубоко осознать, что в деятель­ности т. Сталина мы видим две стороны: положитель­ную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отри­цательную, которую критикуем, осуждаем и отверга­ем"402 (402 Там же, стр. 19.). В эту "положительную сторону" "ленинского Ста­лина" входит, по Хрущеву, и борьба Сталина и сталин­цев против "троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и бур­жуазных националистов". Но и тут Хрущев выдвигает новую многозначительную формулировку:

"Это была политическая борьба. Партия правильно сделала, разоблачив их как противников ленинизма, про­тивников социалистического строительства в нашей стра­не. Политически они осуждены, и осуждены правильно"

Но спрашивается: разве они были осуждены лишь "политически" как "противники ленинизма"? Разве они не были осуждены как "враги народа", как "вредители" "диверсанты", "шпионы" и "убийцы"? Было ли правиль­ным вот это судебно-уголовное их осуждение?

Далее. Кто же несет ответственность за тот террор который существовал в партии и стране с тех пор, как сам Хрущев стал членом Политбюро? Ведь тогда только бы­ли расстреляны Косиор, Чубарь, Эйхе, Рудзутак (1939-1940 гг.) или Вознесенский, Кузнецов, Родионов, Попков (1949 г.)?

И тут Хрущев имеет готовый ответ: "Личные недо­статки Сталина были использованы во вред нашему делу заклятым врагом партии и народа провокатором Берия. Большая вина в этом деле лежит и на т. Маленкове, ко­торый подпал под полное влияние Берия, был его тенью, был орудием в руках Берия"403 (403 Там же, стр. 20.).

Напрасно мы будем спрашивать у Хрущева, почему же это Берия, который стал членом Политбюро на семь лет позже Хрущева, или Маленков, который стал членом Политбюро на девять лет позже, должны больше отве­чать за преступления сталинского Политбюро и Сталина, чем Хрущев? Уж куда более убедительно звучит старый ответ Хрущева на такие вопросы: "Мы его боялись!" Или вздыхания Булганина: "Ох, едешь к Сталину как друг, но не знаешь, куда от него попадешь – домой или в тюрьму!" Или еще раболепные звонки по телефону в Секретариат Сталина члена Политбюро Ворошилова: "Будьте добры, спросите у т. Сталина, можно ли мне присутствовать на заседании Политбюро?"

Ведь обо всем этом рассказывал сам Хрущев деле­гатам XX съезда.

Перейдем теперь к тем обвинениям, которые Хрущев выдвинул против Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова в резолюции июньского пленума ЦК 1957 года. Прежде чем начать конкретный разбор самих обвинений, надо заметить следующее: 1) мы совершенно не знаем контробвинений и контраргументов группы Молотова против Хрущева; 2) некоторые пункты обвинения Хруще­ва против группы Молотова говорят не столько о том, что собирается делать сам Хрущев, сколько Хрущев хо­чет сформулировать и пропагандистки использовать настро­ение партийной и народной массы, недовольной сталинскими методами правления; 3) находясь все еще под шо­ком тех жестоких личных обвинений, которые его про­тивники открыто излагали против него на пленуме ЦК и которые, вероятно, не были лишены внутренней убеди­тельности с точки зрения интересов режима, Хрущев еще долго должен будет проявлять осторожность в своих дальнейших "экспериментах"; 4) нахождение в Президи­уме ЦК Ворошилова, старого друга Сталина и одного из создателей "культа Сталина", а также наличие там ста­линцев Шверника, Куусинена, Суслова, Поспелова и Ми­кояна будут действовать до поры до времени "сдерживающе" на более последовательное разрушение "культа Сталина" Хрущевым.

Если подойти к резолюции июньского пленума ЦК с формально-юридической точки зрения, то приходится констатировать: 1) несмотря на многословие, документ носит общий отвлеченный характер, а суровые обвинения совершенно не аргументированы; 2) бросается в глаза яс­ный отпечаток импровизации, спешки при составлении документа, когда в документе нет ни логической после­довательности, ни даже до конца выдержанного одного стиля (перескакивания от одного пункта к другому, час­тые повторения одних и тех же обвинений в разных ме­стах; 3) в отличие от предыдущей практики "разоблаче­ния антипартийных групп", резолюция говорит о том, с чем не были согласны члены группы, но не говорит ниче­го о том, какие же положительные мероприятия они предлагали; 4) в резолюции указывается, что за исклю­чение из ЦК Молотова, Кагановича, Маленкова, Шепилова голосовали все его члены, "при одном воздержавшем­ся – в лице т. Молотова", то есть за свое исключение из ЦК голосовали Каганович, Маленков и Шепилов. (У Сталина хотя все подсудимые в конце концов признава­лись в своей вине перед ним, но никогда не голосовали за политический смертный приговор над собою, а у Хру­щева уже голосуют); 5) за исключение членов ЦК и членов Президиума ЦК у Хрущева голосуют не только члены ЦК, но, оказывается, голосуют и кандидаты ЦК, имею­щие по уставу партии лишь совещательный голос, и даже члены Центральной ревизионной комиссии, которые по тому же уставу не имеют и совещательного голоса на пленуме ЦК404 (404 Устав КПСС, §§ 33, 39, Москва, 1952.).

Перейдем к существу обвинений. Главные пункты об­винений сводятся к следующему: