Н. Д. Потапова “Что есть истина?”: критика следственных показаний и смена исторических парадигм

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• 1. Понятие объективной истины. Специфика научной истины Проблема истины является ведущей, 598.11kb.
• Жан Бодрийяр «Симулякры и симуляции», 3003.54kb.
• Контрольная работа по уголовному процессу задача, 227.71kb.
• Этос Античности и нравственные установки христианства: смена философских парадигм, 2700.81kb.
• Урок Что есть истина 45 Урок Что наша жизнь, 1792.84kb.
• Библиотека Т. О. Г, 3044.89kb.
• В последнем сне Раскольникова мы слышим самого Достоевского, полемизирующего с теми,, 61.66kb.
• Перспективы и проблемы приборного учёта воды. (23. 09. 2009 г в 30 мин.) Дистанционный, 65.3kb.
• А. Н. Петровского "Гроза" Цели : выявить причины гибели Катерины; вырабатывать навык, 324.16kb.
• "Есть лишь одна религиозность Религиозность Любви. Есть лишь одна Истина Истина радости,, 85.81kb.

Деятельность

• В начале расследования характер действия “тайного общества” не занимал следствие. Следствие было сосредоточено на формализации и структурировании индивидуальных взаимоотношений между лицами, определяемыми как “тайное общество”. В представлении следствия в это время действие было совершено 14 декабря. В записях Левашева на начальном этапе, вероятно, звучат своего рода “проговорки источника”, облеченные в деформировавшие обобщающие и неопределеннные синтаксические конструкции: “старались мы расплодить сведения...”⁶⁸;“общество наше имело целью приготовление себя и юношества к исполнению возложенных обязанностей и примеров нравственности, дабы тем обратить внимание государя и видеть употребленными людей способных...”⁶⁹;“старались увеличивать сочленов елико, возможно, имея, в предмете выбирать оных с качествами душевными и нравственностью твердою, дабы могли поведением обратить внимание начальства... Члены между собою обязывались противиться беззаконным действиям чиновников, приводя оные в известность”⁷⁰, оказались зафиксированы и следы какого-то сбора денег в 1824 г., произведенного Рылеевым, Трубецким, А.Бестужевым (1: 159) и проч.
  

Лексическо-грамматические конструкции, использованные Левашевым для передачи показаний (инфинитив, существительное или будущее время в роли императива), означают, прежде всего, констатацию несовпадения того, что определяется как желаемое с тем, что произошло и расследуется (происшествия 14 декабря), без указания на завершенность действия и его результат. В представлении следствия в это время результат был очевиден - он a priori определялся как происшествия 14 декабря. Однако форма несовершенного вида глаголов-связок “старались”, “имело” вносит некую раздвоенность смысла - высказывание может пониматься и как указание на ряд попыток, повторяемость во времени, регулярность действия - аллюзию устойчивости отношений, интересовавших следствие, почему эти слова и были зафиксированы.

Обращает внимание абстрактность определения в показаниях на первом этапе следствия характера действия (в том числе и предполагаемого, “желаемого”) - формулировки не указывают не только, было ли совершено действие, но и какого рода “сведения” и как “распространялись”, как осуществлялось “приготовление юношества”, как “приводить в известность злоупотребления”, что понимать под “образованием себя и юношества”; что за “бумаги из Государственного совета и Сената” “получали” и что за “наставления” и “известия вновь получаемые” передавали⁷¹; как “помогали друг другу по цели”, в чем “повиновались думе”, о чем “сносились”, как “надзирали друг за другом”⁷²; как “приготовлять войска”⁷³. Следствие интересовала лишь констатация того, что “тайное общество” действовало.

Субъект действия выражен понятием “общество”, или же - абстрактным “мы”, “все”, “каждый”, в том числе и односоставными определенно-личными предложениями с подлежащим во множественном числе (“хотели” и т.п.). Указания на факт коллективной деятельности не сопровождались выделением конкретных индивидуальных действий допрашиваемого или прочих “связанных” с ним лиц. Напротив, скорее такая обобщенная форма подменяла выделение действий индивидуальных (индивидуальной формы вины). Можно отметить ряд попыток на следствии как раз за индивидуальной, внешне легальной, деятельностью усмотреть следы “организации”, деятельности коллективной.

23 декабря Николай I писал Константину: “Лунин определенно принадлежит к шайке, и что касается меня, то в этом я вижу разгадку его поступления на службу к Вам и всего усердия, которое он выказывал; ясно, что ему было поручено создать себе там положение... мое мнение... не арестовывать, но постараться захватить на месте преступления, что не заставит себя ждать и будет непременно”⁷⁴. Констатация существования “шайки” и указание в записи Левашевым показаний двух лиц (А.М. Муравьева от 19 декабря и Вадковского от 22) на “принадлежность” Лунина дает “веские основания” квалифицировать сам факт его служебной деятельности как выполнение поручения “организации”, при полной неопределенности, какое “преступление” позволяет ему совершить его “положение” (подполковник л.-гв. Гродненского гусар.полка Лунин с апреля 1824 г. был назначен состоять при вел.кн. Константине, а в мае того же года назначен командиром эскадрона). Хорошая служба и занятие при прежнем царствовании должностного положения “наводит страх” на новую власть.

26 декабря Н. Бестужев как пример исполнения “цели тайного общества” интерпретирует служебную деятельность Рылеева в уголовной палате, Пущина в Московском надворном суде, Торсона, обратившего своим усердием внимание начальства и сделанного адъютантом, “умалчивая о других примерах, кои каждый по своим силам мог представить” (2: 67). В соответствии с той же логикой 29 декабря Корнилович, уличенный в посещении Рылеева вместе с Краснокутским вечером 13 декабря и уличаемый “показаниями других о принадлежности” его к “Южному обществу”, определит Краснокутского как члена этого общества, а его происхождение и служебное положение определит как основу для “покровительства тех поляков, которых рекомендовало ему общество” (12:328). Этому в показаниях Корниловича предпослана императивная формулировка: “каждый член имел свой круг действия, смотря по месту своему или званию: воин фрунтовой должен был действовать на солдат, литератор - распространять в сочинениях своих сведения, сообразные с целью общества и пр.”, - формулировка как бы указывает на “закономерность” усмотрения в легальной деятельности “члена” действий “организации”. Установление факта контактов накануне 14 декабря с квартирой Рылеева Г.С. Батенкова также позволило интерпретировать его служебное положение как реализованную возможность “доставления сведений”. Указание Оболенского 8 января на принятие Ростовцева также сопровождается аргументом, что он как “талантливый поэт мог быть полезен для распространения просвещения” (1: 235). Не установление факта некой антиправительственной деятельности являлось основанием к обвинению в членстве “тайного общества”, а напротив голословное обвинение обращало внимание на “деятельность” очередного подследственного. Стабильнее всего в показаниях действие “тайного общества” отождествлялось с приемом членов. Именно на “выявлении” членов сосредоточило свою основную работу следствие.


Только закрепление сценария существования “тайного общества” в вопросных пунктах с середины января 1826 г. позволило стабилизировать поле возможных интерпретаций. Главным способом стабилизации описания стала новая постановка вопросов: следствие перешло от постановки частных вопросов, требующих от допрашиваемого “раскрыть” диктуемые ему формулировки, к вопросам общим, отражавшим уже все детали повествования. Следствие добивалось процессуально необходимого собственноручного закрепления этого детального описания, разработка которого завершалась следствием на рубеже января-февраля 1826 г. В это время правительством было опубликовано “Обнародование подробностей заговора”, отражавшее общую картину повествования, но еще без указания имен “виновных”.Уже в начале февраля следствие начнет работу над завершенным с сюжетной стороны очерком “о составе и цели тайного общества”.⁷⁵ Так накапливался материал “совпадающих” и “подробнейших” показаний, который, став доступным, начал использоваться в исторических реконструкциях. Разработка сценария не являлась анализом полученных показаний. Следствие искусственно придает внешнюю убедительность противоречивым догадкам подследственных, вынужденных под давлением следователей подвести реальные отношения под диктуемые им формулировки. Случайная пространчственная локализация попавших в поле зрения следствия лиц и отражавшие ее определения “южный/северный” становятся названиями “организаций”, противоречия в показаниях объясняются эволюцией “заговора”.

Начало стабилизации сценария совпало с получением рапорта командующего 3-го пех.корп. Л.О. Рота о подавлении бунта Черниговского полка. 9 января Следственный комитет сформировал две группы следователей - во главе с А.И. Чернышевым и А.Х.Бенкендорфом соответственно (16: 54), что соответствовало выделению в общем сценарии двух преступных обществ - “Северного” и “Южного”. В них следствие искусственно объединило разделенных в пространстве Российской империи многими километрами лиц, случайно попавших в его поле зрения. Многие из них никогда не встечались до следствия (Так, скажем, С.И. Суравьев -Апостов и М.П. Бестужев-Рюмин впервые увидели К.Ф. Рылеева лишь перед казнью); перечисление “членов тайного общества”, составление которого являлось одной из главных задач Левашева, как бы формально спрессовало вместе связи, в реальности разделенные временем, пространством и степенью близости. Разделение деятельности следователей на две группы в момент, когда следствие вступило на стадию проведения унификации показаний, закрепления в собственноручных отаветах целостной картины фабрикуемой реальности, вылилось в то, что в этом сценарии все отчетливее выделялись “черты” двух обществ, описываемых разным языком двух следственных групп. За структурными элементами этих обществ закрепляется разная, произвольно определенная следствием номенклатура.

Таков был механизм анализа следствием информации. Определение какой-либо группы как "тайное общество" означало, что связи между этими людьми носят организационный характер - характер отношений долженствования (а не являются простым знакомством, кругом общения), их действия представлять собой выполнение нефиксированных распоряжений некой организации, а встречи и контакты - обсуждение плана действий или передачу директив. Казалось бы, с точки зрения формальной логики установление этих характеристик должно было предшествовать квалификации группы как "тайное общество", однако на практике как раз они автоматически выводились из недоказанной констатации a priori, что группа является "тайным обществом". Главным орудием доказывания оказывается выбор терминов. Отсутствие документальных доказательств деятельности "организации" восполняется за счет показаний. В соответствии с процессуальным законодательством того времени единственной формой фиксации показаний являлись вопросные пункты - обязательная фиксация вопросов следователя и собственноручные ответы (исключением мог быть только случай неграмотности или не владения обязательным в судопроизводстве "российским" языком). Однако эта процессуальная норма соблюдалась лишь формально - на практике ей предшествовал нефиксированный допрос. Более того, в деле 1825 г. все первые допросы, оказывающиеся "результативными", - не собственноручны, следствие наполняет текст формулировками, придающими установленным связям характер отношений долженствования, обязанностей и их выполнения или нарушения, затем следует своего рода “смена следователя” и манипулирование цитатами для получения собственноручного подтверждения. При этом отказ от формулировок интерпретировался следствием как преступление лжесвидетельства - само по себе в XVIII-XIX вв. тяжело наказуемое. Таким образом дающий показания попадал в замкнутый круг в рамках данной правовой системы.

Подобная практика не позволяет, на наш взгляд, рассматривать полученные в ходе этого дела показания как независимые свидетельства, совпадение которых якобы указывает на их объективность, а несовпадение - на субъективные попытки обмануть следствие. Эта практика имеет все признаки фабрикации, что заставляет исследователя обращаться к общим принципам анализа, выработанным на сегодня в исторической науке для подобных дел. Не укладывающиеся в общую, навязываемую следствием систему описания элементы, особенно попытки опровержения некоторыми подследственными закрепленных в документах следствия формулировок могут в этой ситуации гораздо адекватнее описывать реальные отношения, нежели повторяющиеся из показания в показание сюжетные блоки.

* * *

Понятие “тайное общество” продолжало бытовать в языке политического сыска на протяжении всего XIX века. Между тем, процессуальное законодательство претерпело после 1864 г. значительные изменения. Устанавливается новая практика фиксации показаний, существенно падает роль доноса при начале политических дел. Неоднократно меняется устройство системы политического сыска. Происходит и появление новых практик в работе следователей, как, например практика опознания по фотографиям использующих поддельные документов лиц. Безусловно, происходит и повышение профессионализма следователей - установление отношений соучастия (кратковременного существования небольшой сплоченной группы лиц для совершения действия, требующего материальных затрат и разделения ролей - как, например, нелегальное производство и распространение литературы, изготовление подкопа, мин, бомб и т.п., нелегальный въезд и выезд из страны, изготовление поддельных документов) и конкретных обстоятельств происшествий становится более аргументированным, но привлечение к делу нескольких десятков лиц, объединение нескольких дел через обвинение в членстве единой организации (в 70-е гг. в основном - “Народной воли”) по-прежнему удавалось только способами, напоминающих с точки зрения логических и правовых оснований, приемов и методов следствия прежние годы. Так из текста показаний, скажем по Нечаевскому делу, делу 1 марта 1881 года и др., видно, что практика чтения “”обличительных” показаний, предъявления и интерпретации бумаг, обстоятельств дела сохранялась и в это время (на это указывают вводные конструкции в тексте, указывающие на отношение дающего показания к этим сообщаемым следствием сведениям) и оказывала влияние на изменение показаний в сторону насаждения формулировок следствия.

Однако правовая доктрина России последовательно сохраняла принцип расследования “несовершенных в прошлом действий” (подготовки, покушения, умысла), а также сговора ряда лиц на его совершение (то есть разговоров). Понятие “преступной организации” выдвигалось именно в связи с этими обвинениями, при чем такой элемент сценария ее деятельности как конспирация, тайна - на практике прикрывал многие доказательственные лакуны - в том числе и отсутствие вещественных доказательств. Противоправный характер этого доктринального принципа был, по мнению Р. Арона, являлся залогом многовековой традиции противоправных же - основанных на следовании этому принципу - действии российских властей: “важнее не допустить безнаказанности виновного, нежели избежать осуждения невиновного” ⁷⁶. Принципы уголовного законодательства России, последовательно сохранявшиеся от средневековья, через имперский период до конца XX века, ставили перед следователями задачу выяснить то, что было принципиально невозможно установить с достаточной для приговора убедительностью. Единственным способом преодолеть это ощущение субъективности было любыми способами получить психологически внешне убедительное признание обвиняемого. Не раз обращалось внимание, как коварно нарушает режим обещания смягчить участь в обмен за сотрудничество со следствием. Однако сценарий “тайной организации” не оставляет иного выхода: учитывая “конспирацию” те, кто на следствии дает наиболее подробные показания об организации - в силу своей “осведомленности” - должен быть признан ее руководителем. Позже это создавала неизбежную коллизию с принятым процессуальным законодательством принципом достаточности оснований для производства следственных действий (хотя российское законодательство избегало детального их определения). Решением о предпочтении одного из принципов зависело исключительно от субъективных интересов власти. Можно сказать, что практика расследования незавершенных преступлений и деятельность преступной организации оказывается одним из критериев режима.⁷⁷

Подобный характер обвинений и практика получения показаний заставляют усомниться в том, что схема хитросплетения строго структурированных “организаций” адекватно отражает реальный характер взаимоотношений, деятельности и умонастроений лиц, квалифицированных в XIX веке следователями как ее члены. Обращает особое внимание, что сами подследственные при этом проявляют “хроническую” неспособность нарисовать сопоставимую структуру организации и план предполагавшихся действий при всем пафосе и эмоциональной напряженности их показаний. Не меньшее сомнение вызывают и формулировки, пущенные следователями при интерпретации “вещественных доказательств” так называемой деятельность “пропаганда”, “прокламация”, “конституция”, “яд”, “взрывчатка” и т.п. Специфика источника заставляет в каждом подобном случае строго аргументировать исследовательские построения.