Geum.ru

Правовые реформы в России: проблемы рецепции Западного права Самара 2007

Вид материалаМонография
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   26
«Россия не является самостоятельной цивилизацией и не относится ни к одному из типов цивилизаций», так как народы, населяющие Россию, «проповедуют ценности, которые не способны к сращиванию, синтезу, интеграции… татаро-мусульманские, монголо-ламаистские, православные, католические, протестантские, языческие и другие ценности нельзя свести воедино»869.

Е. Басина, в ключе рассматриваемой тенденции, «обоснованно» утверждает, что «Россия – это всего лишь “кривое зеркало Европы”… восточно-европейская культура, тщетно притязающая быть самостоятельной цивилизацией»870.

Для Н.Г. Козина же Россия – это «вечно переходное общество, потому что являемся цивилизационно не закрепленным обществом, а потому вечно переходим к нечто иному, до конца не реализовав потенциал развития наличной социально-экономической реальности»871. Л.И. Семеникова пишет, что Россию можно назвать не иначе как «дрейфующим обществом на перекрестке цивилизационных магнитных полей»872.

В ряде случаев недовольство русским народом приобретает характер неприкрытого русофобства. Откровенно высказывается, что русские – народ с рабской (холопской) психологией, которому нет дела до права. Право – удел господ.

Вчитаемся в слова «исследователей» русской «рабской» ментальности. Например, г-жа С.Л. Баяхчева пишет: «Главным препятствием со времен Чаадаева и до сих пор является то, что мы до конца так и не преодолели психологию рабства, а оно порождает страх, эгоизм и местничество. Сознание россиян разорвано стычками западников и славянофилов, “левых” и “правых”, революциями, перестройками и реформами. Наша страна стала заложником постоянных перемен. В России быть гражданином – значит находиться в оппозиции к власти. А такая ситуация деструктивна для общества в целом. Эта ситуация не позволит обеспечить полностью логику общественных перемен, ни революционных, ни реформаторских»873.

Конечно, может быть, г-жа С.Л. Баяхчева и рассматривает себя в качестве носителя психологии рабства, однако считать весь остальной народ обладателем оной у нее нет никакого морального права.

На «рабскую психологию» русского народа указывает и А.Г. Сорокин. Он, констатируя, что многочисленные социологические исследования свидетельствуют о достаточно низком уровне правосознания современного российского общества874, вдруг находит причины в негативных последствиях не до конца преодоленного крепостного сознания: «Замкнутость, безынициативность граждан, неумение и нежелание отстаивать свои права, командно-административные методы, низкая роль суда, всяческое игнорирование прав и свобод человека и гражданина, – все это накладывало и продолжает накладывать отпечаток на правосознание граждан»875. Надо ли упомянуть, что его диссертация была успешно защищена в России?

Косвенно доказывается тезис, что рабская психология русских в отрицании права соотносится с деспотическим характером государственной власти, закономерно обусловливая ее. Так, Т.Ф. Юдина пишет, что «правосознание раба – это покорность, унижение, но никак не признание и не уважение к закону. <…> Деспотический характер государственной власти в Российской Федерации обусловил формирование такого уровня правосознания российского общества, характерной чертой которого является правовой нигилизм. Сложился устойчивый стереотип неуважения к праву, закону (“Закон что конь, куда хочешь – туда и вороти”, “Закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло” и т.д.), связанный, прежде всего, с низким качеством законов, их карательной направленностью, недоступностью и неясностью их содержания для населения. Поэтому сегодняшнее проявление правового нигилизма имеет глубокие корни и связано со спецификой развития нашего российского государства и права в дореволюционный период»876.

Иными словами, российское «рабское нутро» привело не только к феномену правового нигилизма, но и к созданию деспотического характера государственной власти. Конечно, ведь «рабская психология» у русского народа и деспотизм его элиты заложены на генетическом уровне…

Особо выделяется в этом аспекте г-н Е.Н. Стариков. Оказывается, что в России «не было права, не было и собственности. Нечто весьма схожее с западными аналогами на самом деле оказалось обратимым, текучим. Право-собственность у нас оказалось подмененным властью-собственностью. Право было заменено морализаторством. “Судить не по закону, а по совести” – вот это наше, родное, близкое, кровное… На том стояли и стоять будем. Отсюда и обратимость всей русской истории. В соревновании с уходящим все дальше и дальше “в отрыв” Западом заспавшийся Илья Муромец (он же Обломов), продрав “очеса своя”, совершает дикий рывок вдогонку. Но перенимать все эти “западные штучки” – право и собственность – ему тошно, претит его “православной нравственности”, да и непонятно, на кой ляд они ему. И рывок в будущее оборачивается гигантским откатом в прошлое, ибо на пути к архаизации препон нет: главные завоевания цивилизации – право и собственность – отсутствуют, а стало быть, русская история принципиально обратима вспять»877.

Само рассуждение о российском правосознания, русской ментальности, изложенное в такой глумливой форме, просто настораживает. Откуда же такая ненависть у исследователей к русской православно-правовой ментальности? Надеюсь, г-н Е.Н. Стариков покинул российское «общество-казарму» и нашел свою обетованную землю. Мне страшно даже представить его в качестве преподавателя высшей школы, проповедующего свои русофобские взгляды молодежи.

Завершает подборку о «рабской» российской ментальности выдержка из философско-публицистического эссе г-жи И. Монаховой: «… Российский менталитет славится своей всепоглощаемостью, всеядностью, всеперевариваемостью. То есть он может поглотить и переварить, кажется, все что угодно, попавшее на его территорию, и переварить во что-то себе подобное, в себя. В том числе любые идеи, реформы, преобразования. Об этом свойстве российского менталитета существует такое нелестное мнение: в России какой бы строй ни устанавливали, все равно получается рабовладельческий. Вряд ли могут стать исключением из этого печального правила и современные реформы».878 Вот это да!!! Начала за здравие, а кончила за упокой…

Когда я читаю всякие псевдонаучные гадости про русский народ, мне иногда приходит в голову крамольная мысль: может, эти ученые получают зарплату не от российского государства, а от некоей страны, воюющей с Россией? Если так не нравится российское общество, может, государству помочь этим лицам выехать на постоянное место жительства в эту страну? Но, видимо, это очень импонирует правящей элите, потому что такие русофобские «научные» исследования выходят, диссертации, содержащие такие перлы, защищаются, антирусские взгляды пропагандируются. Интересно, что именно российская интеллигенция, в большинстве своем, отказывает российскому народу в праве на существование. Столько откровенного презрения на свой народ не выплескивала ни одна интеллигенция во всем мире. Приведу следующую подборочку высказываний, подтверждающих мой тезис.

Так, г-жа О.В Довлекаева считает, что «противоречивость, характеризующая правовой менталитет российского народа, выражается, с одной стороны, в раболепии перед властью, а с другой – влечением к вольнице, анархии, к вечному поиску “правды” и желанию построить свое государство как государство правды»879.

Ее мнение разделяет и другой «ученый», А.В. Махлаев, который убежден, что в народном сознании существует миф о необходимости сильной власти для обуздания народной стихии: «В данном случае мы <…> сталкиваемся с проявлением такого архетипа, как тоталитаризм, который воспринимается как изначальная данность, благодаря чему появляется возможность формулировать большой комплекс политических и этических проблем в короткой и емкой форме – в виде мифологемы о сильном государстве, империи, третьем Риме. Наличие подобного мифа, который выступает в роли политической аксиомы и позволяет личности четко идентифицировать любые события политической жизни, не прибегая к глубокому социальному анализу <…> навязывание религией несовершенства и убогости народа, его “греховности”, завершает оформление этого мифа и делает его основой для признания необходимости тоталитарной власти в русском государстве»880.

События периода перестройки показали, что слабая государственная власть, прозападно настроенная политическая элита закономерно приводят к крушению любого мощного государства, даже с тысячелетней историей. Понятно, слабое государство – зависимое государство. В силу чего трудно согласиться с рассуждениями процитированного выше ученого, сумевшего в нескольких строчках доказать, что русским изначально присущ тоталитаризм и в русском сознании существует «миф» о необходимости сильной власти. Тогда такой же «миф» характерен для любого жизнеспособного самостоятельного государства.

Размышляя о политико-экономических предпосылках развития современной российской государственности, достаточно известный и повсеместно пропагандируемый российский ученый В.С. Нерсесянц, в частности, выделял «господство на протяжении многих столетий деспотической системы власти, бесправное положение подавляющего большинства населения, отсутствие гарантий прав и свобод личности, преимущественную ориентацию на принудительно-силовые методы и приемы во внутренней и внешней политике, утверждение бюрократически-централизованной системы управления страной»881.

М.О. Хазамов в диссертационном исследовании вывел пространное рассуждение о «социальной опасности российского правового нигилизма» (читай – русского народа): «Трагедия российского общественного сознания в ХХ веке коренится в его неспособности обеспечить перевод моральных императивов в правовую плоскость. Это существенно затрудняет правовое развитие как внутри самой России, так и ее коммуникацию с западноевропейскими странами. Отсюда следует, что формирование гражданского общества, соответствующих ему аксиологической системы, правосознания и правовой культуры невозможно без осуществления переориентации общественного и социального сознания на признание приоритета права, без выработки адекватной правовой установки, которая должна стать основой мотивации правомерного поведения и активного положительного отношения к праву. Однако приходится признать, что в настоящее время, хотя значительная часть населения России оказалась в состоянии воспринять систему ценностей гражданского общества, большинство россиян все же продолжает придерживаться привычных аморфно-синкретических представлений о соотношении нравственности и формального права в регуляции поведения личности в обществе. Как показывают данные опросов, большой процент отвечавших предпочитают поступать не по закону, а по «совести», и в случае противоречия между требованиями нравственности и закона отдадут приоритет «совести». Нетрудно понять, что здесь мы имеем дело с прочной и устоявшейся мотивационной установкой, которая, несмотря на внешнюю декларируемую духовность, по своей сути противостоит правовой, поскольку основывается на неправомерной абсолютизации неотрефлексированных эмоциональных движений, отождествляемых опрошенными с «голосом совести» и рассматриваемых ими как достаточное основание для невыполнения требований формального права, для нарушений закона. Таким образом, подобная установка базируется на идее эмоционального переживания блага и справедливости как своего рода «сверхправа», внося в сферу поведенческой мотивации на уровне личности и социума представление о возможности нарушать закон и ущемлять права людей, если это в данный момент, в данных обстоятельствах представилось субъекту поступка справедливым или нравственным. Нет нужды говорить о том, что на уровне конкретных правоотношений, в конкретных жизненных ситуациях подобная противоправная по сути установка, квалифицируемая исследователями как правовой нигилизм, является социально опасной. <…> Моралистический подход к праву, возведенный в абсолют, становится источником деморализации правоотношений»882. Мне пришлось привести фрагмент рассуждений полностью, дабы избежать обвинений в передергивании цитат.

Любопытно также по своей русофобской направленности и мнение кандидата технических наук С. Четвертакова, выделяющего в качестве основных черт русского народа массовое воровство, которое «следует считать почти национальной чертой россиян, но, прежде всего, русских», ложь – «мы привыкли ко лжи, и потому население России на данный момент не способно инициировать начало борьбы с коррупцией» и т.д.883

Но превзошел всех, конечно, истинный любитель русского народа, заместитель Председателя Государственной Думы, заслуженный юрист России (!) В.В. Жириновский. Он задается следующим вопросом: «Почему мы такие – слишком агрессивные, слишком революционные? Почему многим из нас хочется всегда вешать, душить, расстреливать, рубить головы?».884

Думается, разрешить данный вопрос могут только специалисты в области медицины. Распространять же симптомы заболевания отдельного человека на все населения России излишне.

Н.Б. Шулевский, отвечая на расхожие обвинения в отношении русского народа в природной лени, пишет в целом справедливые строки: «Существует бредовая идея о прирожденной русской лени, обломовщине. На деле, все наоборот. Резко континентальный климат, определяемый дыханием Арктики, постоянные военные угрозы и войны, периодически полностью разрушающие экономический и бытовой строй, огромные расстояния между селениями – все это создавало и создает беспредельное бытие и беспредельные испытания, в которых ленивый человек никак не смог бы выжить. Лень, обломовщина – это свойства человека вообще, а не только русских. И «энный» процент таких людей имеется в любой стране, но не он определяет их природу»885.

Особенное место в доказательствах «рабской» ментальности, генетического правового нигилизма, «тупости» русского народа занимает советский период развития русской цивилизации.

Именно здесь, по мнению г-жи В.Б. Романовской, деформация правосознания стала возможной благодаря отходу сначала интеллигенции, а потом и части народа от парадигм религиозного восприятия, и в первую очередь – религиозной совести и греха. Это подготовило почву для последующего воинствующего атеизма большевиков, окончательно сломавшего русское религиозное правосознание и создавшего социалистическое, атеистическое, искаженное правосознание советского человека886. А вот еще один ее «перл», доказывающий правовой нигилизм Руси: «Новое, едва сформировавшееся в XIX веке правосознание было разрушено быстро и до основания выстрелом с “'Авроры”»887. Достаточно показательный образ…

Современная российская научная мысль рассматривает советский опыт правовой системы как грубое заблуждение, ошибку, которую нужно просто забыть, вычеркнуть из памяти. Так, А.С. Масалимов утверждает, что «глубокие общественные преобразования, проводимые в России уже более десяти лет, свидетельствуют о коренной реформе российской государственности и становлении принципиально новой государственной системы. Они связаны с возвратом Российского государства в русло общемирового развития и обнаруживают органическую связь с реформами второй половины XIX в.»888.

Г-н Сорокин вообще рассматривает коллективизм как отражение тоталитарного (т.е. советского) государства, когда личность ограничена в собственных правах, имея много обязанностей и «долгов» перед властью. Коллективизм не способен активизировать правосознание ввиду того, что лица, его придерживающиеся, не имеют представления о собственной свободе, правах человека, демократии. Демократия, «народная власть», построенная там, где имеет место не до конца устраненный из общественного строя коллективизм, не может быть реальной демократией. Признак подлинной демократии – это признание прав человека, уважение его свобод в условиях гражданского общества и правового государства889.

Особо интересно обличительное «рассуждение» В.М. Константинова о правосудии в СССР. Он пишет: «В СССР… критериями стали полнейший идеологический и политический конформизм («политическая зрелость»), партийность, личная преданность вышестоящему руководителю, угодничество и подхалимаж, родственные связи, умение понравиться начальству, отсутствие собственных принципов, нравственной и политической позиции, знание негласных правил аппаратной игры, умение вовремя отрапортовать, «попасть в струю», солидный стаж и послужной список, показной активизм и т.п. Эти и другие подобные нормы-фильтры отсеивали наиболее честных и ярких людей, уродовали личность, порождали распространенный тип серого, идеологически закомплексованного судьи, не способного осуществить действительную судебную защиту прав граждан»890.

Конечно, этот пасквиль далек от действительности нашего недалекого прошлого и полностью отражает современную реальеость. Может, это просто эзопов язык?

Бахыт Даулетхановна Жумакаева сравнивает российскую модернизацию 1917 г. с западной исключительно в негативных для России тонах: «В отличие от стран Запада, где промышленная революция сопровождалась расширением индивидуальной экономической, мировоззренческой и политических свобод и высвобождением способности человека к самопроизвольному действию, российская модель сочетала технологический модерн с социальной архаикой. Ценой, уплаченной за технологический прорыв, было сохранение несвободы ради быстрейшего достижения результатов. Неэффективность этой модели достигла критического состояния на позднеиндустриальной стадии, когда главным ресурсом производства становится человек, а не орудие труда»891. Читая эти строки, поневоле начинаешь верить в СССР как в «империю зла»…

Другая исследовательница, Галия Ханифовна Чукаева, виднейший «специалист» в области марксистской философии, отмечает: «Опять-таки, обращаясь к истории, припомним, что расцвет производства достиг своего пика именно после уничтожения феодальной монополии, в результате чего произошло рассредоточение собственности, продолженное буржуазией. Марксизм-ленинизм усугубил свои ошибки, вступив на диаметрально противоположный путь посредством создания невиданной монополии на уровне государства. Таким образом, марксизм, не понимая должную сущность государства, подменил его понятие, приведшее к масштабному краху социалистической системы, что опять подтверждает необходимость разработки строго научной теории, дабы не совершить снова таких трагических ошибок»892.

И.Н. Бородина даже вывела научную закономерность: «авторитарное право порождает правовое отчуждение»893 – в результате чего, видимо, и получила искомую степень кандидата философских наук…

Достижения советского права закономерно рассматриваются только в негативном аспекте. Так, Н.В. Архипова выявляет следующий «феномен»: «Развитие правовой теории в условиях в принципе неправового советского общества – то, что можно назвать феноменом советской теории права»894.

Е.И. Балдицина связывает современные проблемы семейного права с идеологией советского государства: «Во многих отношениях негативные последствия прессинга советского государства на семью определяет и нынешнее состояние этого социального института в постсоветской России, кризис институциональных функций которого был еще более углублен очередным формационным переходом к другому общественному строю в 90-е годы ХХ века»895.

К.В. Извеков из советского прошлого вывел и современную алчность российской элиты: «Отсутствие основательных ценностно-правовых ориентаций отечественной элиты обусловлено глубокой традицией неприятия ценностей права, связанной с наличием в структуре российской власти двойных стандартов ответственности (политических и административных, партийных и советских и т.д.), которые научили управляющих различного уровня уклоняться от реальной ответственности. Поддерживает подобное положение дел свойственный российским политикам так называемый византийский стиль управления, использующий по преимуществу теневые и полутеневые способы принятия решений, закулисные методы подбора кадров и т.п.»896.

С.Ф. Палинчак на основании глубоких размышлений пришел к выводу, что советская власть была просто заинтересована в развитии правового нигилизма российского общества: «Командно-бюрократическая система не только не боролась с правовым нигилизмом, но по-своему опиралась на него, ибо он прекрасно вписывался в эту систему. О правовом нигилизме даже не говорили, как будто его не существовало»897.

Конечно, этому исследователю страшно даже представить, что в советский период законы (в частности гражданско-правовые) в большей степени добровольно исполнялись, так как это разрушает его врожденную веру в природный правовой нигилизм «примитивных» русских, а может и помешало бы защите диссертации. Ведь достаточно трудно говорить «неудобную» правду.

Интересно и недоумение Г.Д. Гриценко, который логично вопрошает: «И если основной чертой народа является правовой нигилизм, то возникает правомерный вопрос: как общество избегает саморазрушения, если отсутствует массовое понимание необходимости в своей деятельности руководствоваться определенными общеобязательными правилами поведения – нормами права, ведь право есть тот обруч, который удерживает общество от самоуничтожения?»898.

Зачастую в исследованиях звучит отождествление советского человека с рабом, «холопом» (!). Мне встретилось очень любопытное рассуждение Г.Л. Цигвинцевой в главе ее диссертации с характерным названием «Гражданственно-индивидуальная неразвитость и отчужденные формы существования русского менталитета»: «Холопская психология и нравственность, безответственно-пренебрежительная по отношению к своим подчиненным и рабски-уничижительная по отношению к своему начальнику продуцировалась всей системой властно-подвластных отношений. Безусловно, психология холопа, раба сформировалась еще в дореволюционное время, но советский период российской истории, формально провозгласив всеобщее равенство, в действительности превратил конформизм в главный способ получения престижных социальных позиций»899.

Конечно, исследователи здесь действуют в четко заданных рамках государственной идеологии. И никакого развития юриспруденции как науки в данном случае не происходит. Это яркий и тревожный показатель современного загнивания и вырождения гуманитарных наук в частности и интеллигенции в целом. Это даже похуже, чем в советский период с преобладанием марксистско-ленинского подхода периода репрессий.

В современной российской литературе прямо или косвенно, но совершенно безапелляционно утверждается ошибочность всего советского прошлого России и острая необходимость следовать «проторенной» Западом тропой.

Показательно, что в учебном пособии по истории России Московского педагогического государственного университета написано, что «крах социализма <…> нанес сильный удар не только по марксистской идеологии, но и еще раз продемонстрировал бесперспективность каких-то особых путей, принципиально отвергающих передовой, апробированный опыт человечества, воплощаемый, по крайней мере, в последнее тысячелетие странами Запада. <…> Нынешние драматические попытки выбраться на наезженную дорогу мировой цивилизации с целины, по которой мы изо всех сил пробивались (таща на себе и другие государства) вновь возвращает нас к механизмам и особенностям российских реформ»900.

«Молодые» исследователи убеждены, что «Октябрьская революция нарушила пусть и медленно, но все же осуществляемую модернизацию страны и под радикальными революционно-социалистическими лозунгами свела на нет многие из ее результатов»901.

И господин М.С. Каган также считает, что нельзя «двигаться вперед с головой, повернутой назад, оправдываясь красивыми формулами “верности традициям”, “памяти предков”, “национальной идентификации”902. Даже академик АН СССР А.Н. Яковлев сейчас уже вполне уверен, что «большевизм – родное дитя марксизма. С точки зрения исторической – это система социального помешательства»903.

Но удивительно, что данное «прозрение» не привело к закономерному покаянию и отказу от всех льгот и выгод, достигнутых им и ему подобными в период служения «системе социального помешательства». Видимо, за это они заслуживают еще большего признания со стороны государства и общества.

Мало того, даже целые революции списываются на некачественность правовой системы в целом, а русского правового нигилизма – в частности: «В частности, опыт правового развития России ХХ в. свидетельствует о неэффективности правовых систем Российской империи и Советского Союза: результатом подобной неэффективности в первом случае была Октябрьская революция, во втором – распад СССР»904.

Показательно, что сам А. Яковлев, бывший секретарь ЦК КПСС по идеологии (!), оценивает революционное движение следующим образом: «Любая революция – прямое следствие дефицита ответственности и знаний; она – результат тщеславия и невежества. Никакие ссылки на благородные душевные порывы не в состоянии оправдать насилие и жертвы ради призрачных целей. Революция – истерика, бессилие перед давящим ходом событий. Акт отчаяния, безумная попытка с ходу преодолеть то, что требует десятилетий напряженных усилий всего общества. Тяга к революции – плод больного мессианского сознания и нездоровой психики». Им в этом же ключе определялась и Октябрьская революция: «Переворот в октябре 1917 года носил явно разрушительный характер», «к власти пришли резонерствующие невежды, но, будучи бездарно амбициозными, они не ведали своего невежества. Со дня своего змеино-яйцевидного вылупления основоположники российского общественного раскола всегда были мракобесами. Априорно, генно»905.

Конечно, если такие Иуды русского народа были у власти, о каком движении вперед могла идти речь? И государственная система, допустившая подобных ему лиц к руководству, должна была закономерно прийти к тяжелейшему системному кризису.

Особо выделяется тенденция говорить об ошибочности советского прошлого при рассмотрении ставшей ныне модной Судебной реформы 1864 г. С этой реформы исследователи перекидывают мостик к современности, минуя злосчастный для них советский период.

Так, В.В. Фролов пишет следующие строки: «… Тема Судебной реформы 1864 года в начале XXI века опять приобрела многие признаки актуальности. <…> Либеральный характер судебных установлений XIX века диссонировал с существовавшим тогда порядком жесткого административного управления. Впоследствии же установление тоталитаризма задержало на десятилетия развитие действительно демократического суда»906.

Н.И. Биюшкина тоже считает, что «феномен заключается в повторяемости политико-правовой модели, к которой устремляется российское государство, пройдя 130-летний цикл своего развития. Это явление не относится к категории случайного, а принадлежит к разряду закономерностей. Данное утверждение доказывается объективными процессами, происходившими в обществе в вышеуказанные периоды. 60-70-е гг. XIX в. характеризовались отходом от феодального способа производства материальных благ, от сословной структуры, присущей этому социально-экономическому строю, от правосознания раба и господина, от чиновничьего монополизма на все отрасли управления и, наконец, – от неограниченной власти монарха. В 90-е гг. ХХ в. происходит отказ от социалистического способа производства, от упрощенной социальной градации, свойственной этому строю, от понимания права, как воли господствующего класса, возведенной в закон, а также как системы общественных отношений, от этатизма в управлении и контроле над различными областями общественной жизни и, в целом, от осознания реальной власти, как абсолютной прерогативы узкого круга лиц»907.

В заключение, необходимо остановится на рецептах лекарств от правового нигилизма.

Перед российскими учеными ставится задача по выращиванию «правовой личности» западного образца. Именно это должно спасти Россию от генетического правового нигилизма. Так об этом красноречиво мечтает г-жа О.И. Анненко: «В современных условиях развития российского государства и общества необходим новый культурно-правовой феномен – правовая личность, для которой характерны такие типологические черты, как уверенность в том, что только свобода всех людей в обществе есть одна из надежных гарантий свободы каждого, уважение достоинства других лиц, выступающих в качестве равных участников правового общения, чувство личной ответственности за свои поступки и внутреннее убеждение в важности исполнения человеком лежащих на нем обязанностей, уважение к закону, вера в то, что соблюдение принятых человеком обязательств есть безусловное условие нормального сосуществования в рамках общества»908.

Г-н В.А. Медведев также убежден в необходимости взращивания такой правовой личности западного образца: «Формирование правовой государственности, укрепление системы государственной власти немыслимы без соответствующего уровня правовой культуры. России необходим быстрый и решительный прорыв в правокультурное пространство, нужна своеобразная ассимиляция национальных и мировых достижений в сфере права».909

Вера в то, что правовая личность – это панацея, сквозит и в рассуждениях другого представителя российской философской науки, г-жи Н.В. Моджиной из Уфы, которая простодушно убеждена, что «только право, закон способны стабилизировать обстановку и обеспечить самое насущное достояние демократии – свободу личности и процветание государства. Нация отличается от народа не численностью, а высоким уровнем правосознания. Для того чтобы новые ценности российского общества, такие как свобода собственности, независимость, инициативность и др. были имплицированы в социум, необходимо перестроить ценностное сознание россиян с ориентиром на правильное, уважительное отношение к праву. Ибо коренные преобразования в обществе не могут быть укорененными и жизнеспособными без трансформации правового сознания людей»910.

М.Ю. Невзоров настоятельно требует быстрейшего формирования гуманистической правовой культуры, так как «разработка проблематики гуманистической правовой культуры государства и общества является одним из условий успешного построения правового государства, гражданского общества, успешной борьбы с коррупцией и правовым беспределом»911.

Именно для этой будущей «правовой» личности, а не для современного общества предназначены правовые преобразования в нашей стране. Оказывается, «основой гражданского общества является цивилизованный, самодеятельный полноправный индивид как реальный субъект правовой культуры и правового поведения, обладающий системой сформировавшихся правовых представлений и предпочтений. Подлинно гражданскому обществу должен соответствовать особый тип правового сознания и правового поведения личности, основывающийся на диалоге власти и человека и базирующийся на принципе личной инициативы, осознании индивидом собственной ценности и правового статуса, а также содержащиеся в качестве основного нормативного предписания реальное уважение к закону и готовность его неукоснительно соблюдать»912.

Ну и, конечно, как всерьез рассуждают официальные лица российского государства «У ребенка, воспитанного вне понятий права, формируется рабская душа, лишенная чувства собственного достоинства, он будет склонен не к уважению чужой личности, а к самодурству и агрессии»913.

Кроме того, признается, что «распространенность нигилистического отношения к праву среди россиян является существенным мировоззренческим фактором, препятствующим становлению правовой государственности».914 Значит, с этим народом и правовой государственности тоже не построим…

Конечно, «неразвитая» русская правовая личность пока не сможет полноценно воспринять достижения западной цивилизации, о чем так восторженно мечтают «молодые» российские ученые. Достаточно привести слова г-жи Н.В. Тыдыковой о положительных переменах в мировосприятии российского общества: «Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений в том, что гомосексуальные связи не должны быть наказуемы, так как каждый имеет право на добровольный выбор полового партнера и формы полового общения, то есть обладает половой свободой, которая не должна искусственно ущемляться. В таких отношениях, построенных на добровольных началах, нет общественной опасности, а следовательно, нет и оснований для криминализации. Более того, в обществе уже поднимается вопрос об однополых браках, и возможно, что в скором времени, ориентируясь на некоторые западные страны, он будет решен положительно»915.

Проблемой насильственного взращивания «правовой» личности озабочена А.А Булгакова. Она предлагает следующее: Думается, было бы желательным установление так называемого обязательного вотума, то есть обязательного (при наличии объективной возможности) участия граждан в выборах народных представителей (под угрозой наложения весомого штрафа)916.

Предлагается ряд мер, которые помогут взращиванию такой прозападной личности. Так, О.А. Долгополов предлагает следующее:

- вести пропаганду и изучение основных положений Конституции РФ;

- организовать систему работы по формированию правовой культуры, учитывающей образовательный уровень, общую культуру индивида, данной группы, общества;

- пропагандировать демократические ценности мировой цивилизации, российского опыта, теоретическое и практическое изучение непосредственной и представительной демократии;

- разъяснить и формировать толерантность, терпимость к чужому мнению, инакомыслию;
  • использовать возможности средств массовой информации в целях пропаганды достижений правовой культуры917.

По мнению В.А. Медведева, наиболее важными являются следующие направления:
  • в общественном сознании должно утвердиться отношение к праву как к непроходящей социальной ценности на основе социальной справедливости, гуманизма, свободы личности;
  • особое внимание необходимо уделить совершенствованию правотворческой деятельности: учет различных мнений, подготовка альтернативных правовых актов, их научная экспертиза, проведение социологических опросов, референдума, изучение мирового опыта, четкое разграничение компетенции между органами государственной власти – таковы основные требования правовой культуры;
  • правовое воспитание является одним из способов повышения правовой культуры. Его необходимо рассматривать как непрерывный, системный процесс формирования правосознания и правовой культуры членов социума, создание здоровой нравственной атмосферы, эффективной системы законодательства и установления подлинного демократического режима. Посредством правового воспитания осуществляется включенность личности в политическую, социальную и правовую действительность, формируются статусные характеристики и происходит осознание индивидуумом себя в качестве гражданина, создаются предпосылки и механизмы для реализации статуса человека и гражданина918.

Представители государства, особенно – правоприменители, вдруг заговорили о таком лекарстве от правового нигилизма русского народа, как