Из книги: Международные отношения: социологические подходы / под Ред. П. А. Цыганкова. М.: Гардарики, 1998
Вид материала | Документы |
СодержаниеЭпистемология и Via Media |
- Международные отношения: социологические подходы / рук авт колл проф. П. А. Цыганков., 5290.06kb.
- Мировая экономика и международные экономические отношения : [в 2 ч.] Ч. 2 : учебник, 185.92kb.
- Мировая экономика и международные экономические отношения : [в 2 ч.] Ч. 1 : учебник, 148.75kb.
- Философия: Учебник / Под ред проф. О. А. Митрошенкова. М.: Гардарики, 2002. 655, 8828.6kb.
- Сша и канада: история, политика, экономика, культура, международные отношения. Новые, 98.72kb.
- Указатель книг и статей «Вмире экономики», 339.03kb.
- Программа курса «Международная торговля услугами», 170.24kb.
- «станкин», 1106.26kb.
- Программа наименование дисциплины: Международные экономические отношения Рекомендуется, 141.64kb.
- Ii. Теоретические и общеметодологические вопросы международных экономических отношений, 60.75kb.
Мой собственный подход к мировой политике в различной степени обязан своим существованием действующим конструктивистским исследованиям МО и особенно Рагги (Ruggie, 1983), Кратоквилу (Kratochwil, 1989) и Эшли (Ashley,1984; 1989), но в то же время он довольно значительно отличается от них. Это создает проблему номенклатуры, так как термин, которым я пользовался раньше для описания моей работы - "конструктивистский" - сейчас я хотел бы оставить для использования в социальной, а не международной теории. Такой выбор не идеален. Некоторые могли бы уравнивать мой государственный центризм, системную ориентацию и признание того, что власть и интерес имеют значение для реализма, но это означало бы отождествление реализма с проектом "третьего образа". Важно отделять описания мира от объяснений; в принципе кроме реализма существует много теорий, которые могли бы объяснить реальность,описываемую системной теорией государств. Выделение процесса и последствий вариации в государственных интересах дает новую возможность либерализму (см. особенно Моравчик, 1993), но мое видение государства больше марксистское (и реалистское), чем либеральное, а либералы не являются холистами в вопросе структуры системы. Мое утверждение , что капитализм трансформирует западное государство и государственную систему, имеет сильную марксистскую окраску, но истинные марксисты скорее всего посчитают его чрезмерно увлеченным вопросами материальных сил и классов. Подбор новой вывески может преуменьшить мои долги прошлому, но если я не сделаю этого, то за меня это сделают другие.
Поэтому я назову мою теорию "идеалистской". Это я делая с некоторой неохотой, поскольку это содержит в себе потенциальный риск путаницы с идеализмом в социальной теории, который предполагает, но сам не влечет за собой Идеализма в МО, однако выход можно найти через написание одного из них с заглавной буквы. Реальная проблема этого выбора, однако, имеет риторический (и таким образом - политический) характер: начиная с уничтожающей критики Карра (1939), термин "Идеалистский" функционировал в данной дисциплине как эпитет, дополнительно означавший умиротворенность, утопизм и наивность - короче, недостаток "реализма". Этот взгляд настолько глубоко проник в научную среду, сто современные исследователи МО - как основного течения, так и критики - разделяющие многие воззрения предвоенных Идеалистов, все еще избегают этот термин. В последнее время происходит его возвращение в связи с опубликованием явно Идеалистских книг Макелроя (McEroy, 1992), Френсиса Фукуямы (Fucuyama, 1992) и Дэвида Лумсдэйна (Lumsdaine, 1993), а в своем президенстком обращении к Международной Исследовательской Ассоциации Чарльз Кеглей (Kegley, 1993) даже называет период, начавшийся после окончания Холодной Войны "неоидеалистическим моментом". Однако, коннотации продолжают сохраняться и даже само слово кажется благоприятствует им. Подобно Марксу Грушо, большинство Идеалистов не захотят вступить в "клуб", в котором они будут членами.
Тем не менее, реабилитация термина имеет три достоинства. Во-первых, это вызывает в памяти старую традицию теории МО, в основе которой лежит разделяемая сегодня конструктивистами вера в способность идей изменять природу международной политики, в то, что "анархия - это то, что делается государствами". Это долгое время игнорировалось в научной среде, особенно в Северной Америке и автор (к моему смущению) принадлежит к тем, кто мало что об этом читал[10]. Возможно повторное обращение к предвоенному Идеализму не будет означать появления новых пониманий, но, как кажется, уже наступило время для преодоления риторических сдержек и нахождения выхода. Во-вторых, "Идеализм" в отличие от "Неолибералистского Институционализма" ясно дает понять, что мы имеем дело с настоящей альтернативой реализму. Это помогает нам напомнить, что реализм и его варианты не исчерпывают возможностей в системной теории МО и этим благоприятствуют теоретическим дискуссиям. И наконец, несмотря на риск конфляции, риторическая привязка к идеализму в социальной теории и политической философии может оказаться полезной, поскольку это соединяет Идеализм в МО с идеализмом Канта и Гегеля. В свете негативных ассоциаций, однако, я думаю, что Идеализму следует иметь три определения: реалистичный , структурный и критичес кий .То, что Идеализм должен быть "реалистичным" означает, что он должен принимать объективную реальность "внешнего" мираи что первоочередной задачей социальных исследователей должно быть объяснение того, как действует эта реальность, какова она есть , а не какой она должна быть. Если реальностью международной политики является конфликт, жестокость и война, то Идеалистам нужно признать и объяснить это. Идеализму следует быть таким же научным и "реалистичным", как реализм. В свою очередь то, что Идеализм должен быть "структурным" означает то, по Уолцу[11], что ему следует концентрировать внимание на распределении идей в системе акторов, а не на идеях индивидуумов. Направляющими нитями должны быть скорее холизм, чем субъективизм, скорее культура, чем перцепции. Это означает возвращение к "реализму", так как посредством идей коллектива общество противопоставляется его членам как объективная реальность, и также это предостерегает тех, по мнению когоупор на идеи означает, что социальные изменения легко осуществимы. И наконец, то, что Идеализм должен быть "критическим", означает, что он должен создавать знание, которое поможет, насколько это возможно, освободить нас от деструктивных и подавляющих аспектов международной политики. Это придает Идеализму нормативный аспект, но в этом он не отличается от Реализма, сторонники которого всегда хотели "сделать мир лучше" путем воздействия на тех, кто принимает решения. Идеалистская теория МО не может дать нам картину хорошей жизни, но, увеличивая рефлекторные возможности международных систем - способность этих систем осознавать себя - она может помочь создать отсутствовавшие ранее возможности.
Некоторые будут спорить, что Идеализм, который одновременно является "реалистичным, структурным и критическим", будет непоследователен. Я согласен, что не все гладко между этими требованиями и что ни одно из них не влечет за собой остальные.
Эпистемология и Via Media
Рисунок 2 демонстрирует некоторые различия между теориями МО в вопросе природы и последствий международной структуры. Как таковая, она, по крайней мере частично, является картой онтологий того, что есть в международной сфере.
Однако, при вопросе о том, какая проблема является наиболее неодназначной в данной дисциплине, большинство исследователей МО скорее всего назовут эпистемологию, а не онтологию. С учетом всех различий, отраженных на рис. 2, если взглянуть на политику международной структуры (а именно на решение вопросов аренды и владения, публикации в журналах, распределения по основным университетам, дискуссии на съездах), то становится ясно, что наиболее очевидные расхождения наблюдаются в вопросах о том, "как" можно познать структуру, а не "что" она из себя представляет. И, в отличие от разнообразия онтологических взглядов по данной проблеме, ученые распределились на две кардинально различных группы: на большинство, считающее науку системой гносеологически привилегированных рассуждений, при помощи которой можно достичь более полного понимания мира, и на меньшинство, которое не признает за наукой привилегированного гносеологического статуса в познании "внешнего" мира. Первая группа ученых получила название "позитивистской", а вторая - "пост-позитивистской", несмотря на то, что ни один из этих терминов на проясняет ситуацию[12]. Поскольку одно из отличий между этими группами заключается в отношении к проблеме применимости естественнонаучных методов в сфере общественного исследования, то было бы правильнее дать им названия соответственно "натуралистов" и "антинатуралистов" или сторонников "объяснения" и "понимания" (Hollisand Smith, 1990). Как бы то ни было, на сегодняшний день стороны с трудом находят общий язык друг с другом, и вряд ли что может измениться в будущем.
Хотя рисунок 2 и не отражает данное гносеологическое расхождение с должной яркостью, многие ученые полагают, что дискуссии по онтологическим вопросам являются для меня частью этого различия в гносеологических взглядах (возьмем, например, важный анализ Кратоквила и Рагги (Kratochwill and Ruggie, 1986), исследовавший предполагаемые противоречия между онтологией и эпистемологией неолиберальной теории режимов). Во многом это так, потому что "позитивизм" проводит различие между субъектом и объектом. Подобное отличие достаточно просто доказать, если объекты исследования материальны (камни, деревья, а возможно, даже танки и авианосцы), поскольку их существование не зависит от идей. Танки располагают определенной каузальной мощью вне зависимости от того, знает ли кто-нибудь об этом, также как и дерево в лесу, падая, производит шум, независимо от того, слышит это кто-то или нет. Все это, похоже, ставит материалистическую онтологию в ряд с позитивистской эпистемологией, и действительно, большинство материалистов среди исследователей МО являются позитивистами. И наоборот, доказать различие между субъектами и объектами значительно сложнее, если общество представляет собой движение идей сверху до самого низа, поскольку субъекты (а ими являются люди) создают, в определенном смысле, объекты, которые их теории намереваются объяснить. А это, похоже, ставит в один ряд идеалистическую онтологию с постппозитивистской эпистемологией. На практике, среди исследователей МО многие идеалисты придерживаются постпозитивистских взглядов. Иными словами, с этой точки зрения, представленные в рисунке 2 онтологические дискуссии сводятся к гносеологическому выбору между двумя подходами к общественному исследованию.
Более того, с учетом моих идеалистических онтологических убеждений, мне бы следовало твердо защищать постпозитивистскую сторону, ведя разговор о рассуждениях и интерпретации, а не о проверке гипотез и объективной реальности. Однако, на деле, когда речь идет о гносеологии общественного исследования, я искренне верю в науку, причем, именно в плюралистическую науку, в которой важная роль принадлежит "пониманию". В определенном смысле это втягивает меня в третью дискуссию, но не потому, что я хочу найти эклектическую гносеологию[13], а потому, что я не считаю, что идеалистическая онтология подразумевает постпозитивистскую гносеологию (при всем уважении к Кратоквилу и Рагги, я не вижу противоречия в неолиберальной теории режимов). Вместо того, чтобы упрощать онтологические различия до уровня гносеологических, я считаю, что последние должны рассматриваться в качестве третьей, независимой оси дискуссии.
Таким образом, я, по существу, надеюсь найти via media[14] при помощи третьей дискуссии путем примирения онтологических и гносеологических взглядов, кажущихся несовместимыми. Такая попытка может внести серьезную напряженность в дискуссию. Кто-то скажет, что она (попытка) обречена на провал и что никакой via mediaне существует. Может, они и правы, но я, тем не менее, настаиваю на двух доводах: 1) важно понять, что действительно существует, а не как мы об этом узнали;
2) наука должна отвечать на вопросы, а не заниматься поиском методов (в подобном случае важное место в исследовании МО отводится толковательным методам).
Если говорить более прямо, то постпозитивистам я указываю на переоценку роли эпистемологии, а позитивистов прошу стать более непредубежденными. Никто не может заставить одних вести диалог с другими, но нахождение via media может показать, что существует то, о чем позитивисты и постпозитивисты могут при желании говорить.
* Перевод с английского М.Навретдинова, Д.Балакина, Э.Кутрашова
[1] Вслед за Николасом Онуфом (1989) я применяю заглавные буквы для обозначения научной дисциплины, объясняющей феномен международных отношений. Насколько я знаю, Онуф был первым, кто употребил термин "конструктивизм" среди исследователей МО. Этот термин получил широкое распространение в других научных сферах.
[2] Теории МО я буду обозначать заглавными буквами, с тем, чтобы отличать их от общественных теорий
[3] Смотри, например, Адлера и Барнетта (Adler and Barnet, eds., 1996), Бирштекера и Вебера (Biersteker and Weber, eds.,1996) и Катценштейна (Katzenstein, 1996).
[4] Фраза принадлежит Кеохейну (Keohane, 1989).
[5] Для ознакомления с реалистским подходом к структурным изменениям, который обращается к подобного рода факторам, смотри Гилпина (Gilpin, 1981).
[6] Составной частью этого более широкого вопроса является важное разграничение "предпочтений исходов" и "стратегий", проведенное Робертом Пауэлом (Powell, 1994).
[7] Это может проистекать из того, что, хотя "значение" индивидуализма совместимо со структурным определением интересов, его сопутствующее "значение" заключается в том, что данные индивиды являются отправной точкой теории. По вопросам основных и сопутствующих аспектов теорий смотри: Краснер (Krasner, 1991).
[8] Нижеследующее может также быть охарактеризовано как "структурализм" в концептуальном смысле, но, с учетом того, что все стороны заявляют о том, что концепция структуры своим рождением обязана им, то во избежание путаницы, здесь следует употреблять термин "холизм". Главные же действующие лица пусть спорят о природе структурализма.
[9] В идеальном мире неловкое посредничество (такое, как эта часть) не будет необходимым, но реальность такова, что на сегодняшний день в МО преобладают ярлыки, которые много значат в международной политике. Ярлык, который наилучшим образом отражает мой подход, - это идеализм, а он для многих имеет нарицательное значение. Поэтому, необходимо короткое отступление.
[10] Объясняя подобную неудачу, все, что я могу сказать, - это то, что свои симпатии предвоенному идеализму я осознал очень поздно.
[11] С учетом того, что структурализм был основой "неореализма", мы могли бы проследить идею Уолтца и создать "неоидеализм", но это кажется необоснованным в условиях отсутствия "классической" традиции идеализма в современной теории МО (не говоря уже о распространении приставки "нео").
[12] Первое, т.к. строго говоря, позитивизм - это философское течение начала 20 века, которое одобряется немногими современными "позитивистами"; последнее, потому что при данном строгом определении позитивизма, постпозитивизм фактически включает всю современную философию науки, многое в которой является "про"-наукой, т.е. ее замещением, включая и научный реализм.
[13] По проблеме эклектизма см. Sanderson, 1987.
[14] Это определение было мне предложено Стивом Смитом