Аналогий с человеческой действительностью
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЧасть вторая |
- План: Введение. Использование метода поиска аналогий и ассоциаций при объяснении значений, 349.84kb.
- Вопрос о государстве и бюрократии занимал умы ученых не одно столетие, 589.96kb.
- Актуальность выбранной темы продиктована нашей действительностью, 935.49kb.
- Концепции современного естествознания, 25.69kb.
- Задача поиска геометрических аналогий, 82.45kb.
- Трагическая любовь героев романа в конфликте с окружающей действительностью /по роману, 49.3kb.
- Используемые педагогические технологии, 35.81kb.
- Методы и программные средства поиска решения на основе аналогий в интеллектуальных, 324.29kb.
- Моделей экономического развития, 653.29kb.
- Дипломная работа, 953.42kb.
Когда я была полноценной Иной, то легко могла не спать пять-шесть дней. Но,
в общем-то, и сейчас мне спать не хотелось совершенно. Наоборот — энергия
просто бурлила в крови. Обычная, человеческая энергия.
В наш коттедж я вернулась за полчаса до побудки. Заглянула к девочкам — кое-
кто уже ворочался, пробуждаясь. Все в порядке. Никто не убежал купаться и
тонуть, никого не похитили злые террористы, никому не вздумалось искать среди
ночи вожатую.
С глупой, но довольной улыбкой я вошла к себе в комнатку. Медленно, лениво
разделась, стоя перед зеркалом. С наслаждением провела руками по бедрам,
выгнулась, будто сытая кошка.
Сумасшедшая ночь. Волшебная ночь. Я, пожалуй, сделала все безумства,
которые только способна совершить влюбленная женщина с мужчиной. И даже то,
что раньше мне не нравилось, этой ночью обретало дразнящую радость.
Неужели я влюбилась?
Быть того не может...
В человека? В обычного человека, пусть даже понимающего меня, как никто в
мире?
Быть того не может!
— Тьма, пусть он окажется Иным, — прошептала я. — Молю тебя, Великая
Тьма...
Опасные игры — просить изначальную Силу о таких мелочах. Хотя... не верю,
что Тьма способна услышать простую ведьму. Вот Завулон, наверное, способен до
нее докричаться...
Завулон.
Я села на кровати, уткнулась лицом в ладони.
Пару дней назад ничто не доставило бы мне большей радости, чем его любовь.
А теперь?
Конечно, он сам предложил мне развлекаться. Конечно, ему плевать на
банальные человеческие догмы, да еще такие, из репертуара Светлых. Да что
такое для него измена? Что такое ревность? Да он слова не скажет против, если
даже мы с Игорем...
Стоп! Куда это меня несет?
— Алиска, ты сдурела... — прошептала я.
Неужели я так недалеко ушла от людей? Неужели я способна — страшно
вымолвить — выйти замуж? За человека? Варить ему борщ, стирать носки, рожать
и нянчить детей?
Как говорится — днем в Дозоре, ночью в позоре...
А ведь могу.
Я замотала головой, представляя себе реакцию девчонок. Нет, ничего
необычного в самом факте нет. Большинство ведьм замужем, и как правило — за
людьми. Но...
Одно дело обворожить мужика побогаче, повлиятельнее, какого-нибудь
олигарха, на худой конец — депутата Думы или бандита городского масштаба. А
простого молодого парня, студента, без денег и связей? Тут такие шуточки
посыпятся... и ведь небезосновательно, вот что ужасно!
Но я ведь не из-за секса с ума схожу!
Что ж со мной такое?
Словно инкуб очаровал...
Я вздрогнула от чудовищной мысли. А если Игорь — обычный инкуб? Коллега...
да еще из числа примитивных Темных!
Нет. Невозможно.
Инкуб почувствовал бы во мне Иную. Темную Иную, пусть даже временно
лишенную Силы. И никогда не стал бы практиковаться на ведьме, понимая, какой
окажется расплата. Я же его в порошок сотру, едва вернется Сила, и выяснится,
что любовь была наведенной...
Любовь? Значит, все-таки, любовь?
— Ох, Алиска... — прошептала я. — Дура ты дура...
Ну и пусть — дура!
Я достала из сумки чистые трусики и пошла в душ.
До самого вечера я носилась, как угорелая. Все шло нескладно, но это меня
ничуть не тревожило. Я даже поругалась немного с начальницей лагеря, выбивая
своим девочкам места получше на кинофестиваль. И выбила, и, кажется, даже
улучшила свою репутацию в ее глазах! Потом распределяли доставленные откуда-
то из города Николаева темные стекла — для просмотра завтрашнего затмения
солнца. Всем отрядам выдавали по пять стекол, а я как-то исхитрилась получить
шесть. Не ожидала, что на Украине кто-то додумается их выпускать, но раз уж
додумались...
Потом был пляж — и надо же было так случиться, что мальчишечьи отряды
сегодня отправились на какую-то дурацкую экскурсию! Мне даже море стало не в
радость. Но в какой-то момент я посмотрела на Наташку, поймала ее печальный
взгляд, и оценила комизм ситуации. Не я одна была дура, нас было две.
Девочка, скучающая по своему мальчику, и едва ли доходящая в своих фантазиях
хотя бы до поцелуев, и я, вытворявшая ночью такое, что даже в порнушном
закоулке Горбушки не найдешь... Крайности сходятся, одним словом.
— Скучаешь? — тихонько спросила я. Наташка на миг будто ощетинилась,
возмущенно глянула на меня... и вдруг вздохнула:
— Ага... Вы тоже скучаете?
Я молча кивнула. Девочка чуть поколебалась, и спросила:
— А вы до утра с ним были?
Врать я не стала, тем более, что рядом никого больше не было. Только
спросила:
— Следила?
— Мне ночью страшно было, — тихо сказала девочка. — Я проснулась, мне такая
гадость снилась... я к вам пошла, а вас не было в комнате.
— До утра, — призналась я. — Он мне очень нравится, Наташка.
— Любовью занимались? — деловым тоном спросила девочка. Я погрозила ей
пальцем:
— Наташа!
Она ничуть не смутилась. Наоборот, понижая голос сообщила, будто закадычной
подружке:
— А у меня с моим ничего не выходит. Я ему сказала, что если полезет
целоваться, я ему в глаз дам. Он и говорит: «Больно надо!» Почему мальчишки
такие глупые?
— Поцелует, — пообещала я. И мысленно добавила: «Постараюсь».
В самом деле, чего уж может быть проще? Завтра я обрету свои способности, и
рыжий веснушчатый паренек будет ходить за Наташей, глядя честными влюбленными
глазами. Почему бы не порадовать своего лучшего донора?
— А что тебе снилось? — спросила я.
— Гадость, — коротко ответила девочка. — Я уже не помню, правда. Но что-то
гадкое-гадкое!
— Про твоего младшего брата? — спросила я.
Наташка наморщила лоб. Потом ответила:
— Не помню... А откуда вы знаете, что у меня есть братишка?
Загадочно улыбнувшись я вытянулась на песке. Все в порядке. Сон был выпит
дочиста.
Вечером я не выдержала.
Просто поняла — больше не могу. Отыскала Галину и попросила присмотреть за
моими девчонками пару часов.
Странный у нее был взгляд. Нет, не обиженный, хотя она явно все поняла, а
виды на Игоря имела сама. И не злой. Скорее, печальный, как у несправедливо
наказанной собаки.
— Конечно, Алиса, — сказала она.
Беда с так называемыми «хорошими людьми». Им плюй в лицо, переходи дорогу,
топчи ногами — а они терпят.
Хотя, конечно же, это очень удобно.
Я двинулась к домику четвертого отряда. По пути спугнула из кустов двух
мелких мальчишек, коптивших осколки стекол на костерке из пластиковых
одноразовых стаканчиков. Впрочем, спугнула — это громко сказано. Пацаны
насупились, напряглись, но занятия не прекратили.
— Завтра всем дадут специальные стекла, — миролюбиво сообщила я. — А этими
W порежетесь.
— Специальных мало, — резонно возразил один из пацанов. — Мы сами закоптим,
стаканчики здоровски дымятся.
— А края лейкопластырем заклеим, — добавил второй. — И все дела!
Я улыбнулась, кивнула им, и пошла дальше. Хорошее поведение у ребят.
Независимое, самолюбивое. Правильное.
Уже подходя к летнему домику, и уже слыша звуки гитары, я увидела Макара.
Парнишка стоял у дерева, вроде бы и не прячась, но так, что со стороны
домика его видно не было. Просто стоял и смотрел на Игоря, сидящего среди
своих ребятишек. Услышав мои шаги он резко обернулся, вздрогнул... и опустил
глаза. И я все поняла.
— Подглядывать нехорошо, Макар.
Мальчик стоял, кусая губы. Интересно, что он собирался делать? Подстроить
Игорю какую-нибудь гадость? Вызвать на дуэль? Или просто сжимал в бессильной
злобе кулаки, глядя на взрослого мужчины, накануне занимавшегося любовью с
понравившейся ему женщиной? Глупый, глупый мальчик... тебе на сверстниц надо
заглядываться, а не на взрослых, длинноногих, обворожительных ведьм.
— Все у тебя еще будет, Макар, — негромко сказала я. — И девушки, и ночь на
морском берегу, и...
Он поднял голову. Посмотрел на меня — насмешливо и даже снисходительно. «Не
будет» — говорили его глаза. Не будет моря, не будет обнаженной красавицы на
кромке прибоя. Все будет по другому — дешевый портвейн в грязной общежитской
комнатушке; девица, доступная каждому после второго стакана; потное,
преждевременно рыхлое тело и прокуренный хриплый шепот: «куда суешь, ты,
салага?»
Я это знала, опытная и циничная ведьма. Он это знал, случайный гость
«Артека», недолгий посетитель «территории дружбы и любви». И нечего нам было
прикидываться друг перед другом.
— Извини, Макар, — сказала я. Ласково потрепала его по щеке. — Но он мне
очень нравится. А ты расти сильным, расти умным, и все у тебя...
Он повернулся и побежал прочь. Почти уже взрослый мальчик, который не хочет
терять даже минуты из своего недолго счастливого лета, который не спит по
ночам и придумывает себе другую, счастливую жизнь.
Ну что я могу поделать? Дневному Дозору слуги-люди не нужны. Хватает
оборотней, вампиров и прочей мелочевки. Я, конечно, проверю Макара. Из него
мог бы получиться великолепный Темный. Но очень, очень мало шансов, что в
мальчике есть задатки Иного...
И мои девчоночки, скорее всего, самые обычные люди.
И так же мало шансов, что задатки Иного есть у Игоря...
Может, и к лучшему? Если он человек... мы сможем быть вместе. Завулону
плевать на такую мелочь, как муж-человек у подруги. А вот мужа-Иного он не
потерпит...
Задумчиво глядя себе под ноги я вышла к домику. Игорь сидел на террасе,
настраивал гитару. Рядом были лишь двое ребятишек — «костровой» Алешка и
пухлый, болезненного вида ребенок, которого вроде как и не было на костре.
Игорь посмотрел на меня, улыбнулся. Ребятишки что-то произнесли,
поздоровались, а мы ничего друг другу не сказали — все читалось в глазах. И
воспоминание об этой ночи, и обещание следующей... следующих...
А еще у него в глазах была легкая смущенная тоска. Будто что-то Игоря очень
сильно печалило. Милый мой... если бы он знал, какова моя печаль... и как мне
трудно улыбаться...
Пусть уж лучше в тебе не будет задатков Иного, Игорь. Пусть коллеги надо
мной смеются. Перетерплю. А про Завулона ты никогда ничего не узнаешь. И про
Дозор — тоже. И сам будешь удивляться своей удачливости, своему карьерному
росту, великолепному здоровью — я все это тебе дам сама!
Игорь провел ладонью по струнам, ласково поглядел на своих ребятишек. И
запел:
— Я боюсь младенцев, я боюсь мертвецов,
Я ощупываю пальцами свое лицо.
И внутри у меня холодеет от жути —
Неужели я такой же, как все эти люди?
Люди, которые живут надо мной,
Люди, которые живут подо мной,
Люди, которые храпят за стеной,
Люди, которые живут под землей...
Я отдал бы немало за пару крыльев,
Я отдал бы немало за третий глаз,
За руку, на которой четырнадцать пальцев!
Мне нужен для дыхания другой газ!
У них соленые слезы и резкий смех,
Им никогда и ничего не хватает на всех.
Они любят свои лица в свежих газетах,
Но на следующий день газеты тонут в клозетах.
Люди, которые рожают детей,
Люди, которые страдают от боли,
Люди, которые стреляют в людей,
Но при этом не могут есть пищу без соли.
Они отдали б немало за пару крыльев,
Они отдали б немало за третий глаз,
За руку, на которой четырнадцать пальцев —
Им нужен для дыхания другой газ.
Внутри у меня что-то холодно и липко шевельнулось. Гадкое, тоскливое,
безысходное ощущение...
Наша эта песня. Слишком наша... слишком наша... Иная.
Я чувствовала эмоции сидящих рядом мальчишек, я сейчас была почти обычной
Иной, казалось — еще миг, и смогу вызвать Сумрак. Это было как ночью, когда
мы занимались сексом, томительное раскачивание на качелях, баланс на лезвии
бритвы, ожидание взрыва, пропасть под ногами... Вокруг текли ручейки Силы —
еще грубоватой для меня, не бульончик из ночных детских кошмаров, а просто
тоска скучающего по родителям пухлощекого пацана: у него что-то неладно с
сердцем, он мало играет с ребятами, ходит следом за Игорем, примерно так, как
жмется ко мне Олечка...
Это не бульончик.
Но это, все-таки, почти то, что нужно...
Я не могу больше ждать!
И я качнулась вперед, протянула руку, взяла мальчика за плечо, вбирая его
глухую печаль, меня едва не вывернуло нахлынувшей энергией, но мир вдруг
наполнился серой прохладой, моя тень черным провалом легла на обшарпанные
доски веранды, и я упала в нее, в Сумрак, как раз вовремя, чтобы увидеть...
...как Игорь втягивает в себя Силу из прильнувшего к нему мальчика Алеши,
тонкую сиреневую струйку энергии: ожидание проказ и приключений, восторгов и
открытий, радостей и испугов — весь букет эмоций и чувств здорового,
веселого, довольного собой и миром ребенка...
Светлый букет.
Светлую Силу.
Темным — темное.
Светлым — светлое.
И я встала — наполовину еще в реальном мире, наполовину — уже в Сумраке,
навстречу встающему Игорю, навстречу своему любовнику и любимому, навстречу
Светлому Магу московского Ночного Дозора.
Навстречу врагу.
И услышала его крик:
«Нет!!!»
И услышала свой голос:
«Не надо!!!»
Самая первая мысль, которая пришла мне в голову, оказалась неправильной.
Нет, Игорь не работал против меня, разыгрывая коварные планы Ночного Дозора.
Он был лишен Силы — так же, как и я. Он восстанавливался, отдыхал в «Артеке»,
так же как и я. Он не видел моей ауры, он не мог и помыслить, что перед ним —
ведьма.
Он полюбил. С закрытыми глазами. Так же, как и я.
Мир был сер и тускл, холодный мир Сумрака, делающий нас такими, какие мы
есть, тянущий Силу — но и помогающий ее находить. Ни звуков, ни красок.
Застывшие листья на деревьях, замершие фигурки ребятишек, повисшая в воздухе
гитара — Игорь выпустил ее из рук, уходя в Сумрак. Тысячи ледяных иголочек
кололи кожу, тянули из меня только что обретенную энергию, уводили в Сумрак
навсегда... но я снова была Иной, и могла брать Силу из окружающего мира. Я
потянулась — и выскребла дочиста все то темное, что было в толстом мальчишке.
Уже не испытывая проблем с поглощением Силы. Уже не обращая внимания на то,
что и как делаю. Легко, привычно.
И то же самое сделал Игорь с Алешкой. Может быть — с меньшим умением,
Светлые очень редко работают с прямым забором Силы, они скованы своими
дурацкими ограничениями, но он выпил его радость до донца... и я испытала
противоестественную радость за своего любимого, за своего врага, за Светлого
Иного, обретшего Силы...
— Алиса...
— Игорь...
Ему было трудно. Ему было куда тяжелее, чем мне. Светлые — они всю жизнь
гоняются за иллюзиями, они полны фальшивых надежд и не умеют держать удар...
но он держал... и я держу... держу... держу...
— Как нелепо, — прошептал он. Тряхнул головой — странный жест в этом
смутном мареве, в Сумраке... — Ты... ты ведьма...
Я ощутила, как он тянется к моему сознанию — не в глубь, а по самому верху,
просто пытаясь убедиться... или надеясь разочароваться... и не стала
противиться. Только потянулась в ответ.
И засмеялась — от невыносимой боли.
Южное Бутово.
Эдгар — стоящий напротив Светлых магов.
Мы подпитываем Силой Эдгара, а Светлых подпитывают их маги второго
эшелона...
В том числе — Игорь.
Я узнала его ауру, вспомнила профиль Силы. Такое не забывается.
И он меня узнал...
Конечно, я не знала его в лицо, конечно, не слышала имени. Ну к чему
обычной патрульной ведьме знать всю, без малого, тысячу работников Ночного
Дозора Москвы? Всех этих магов, волшебников, чародеев, перевертышей... Надо
было — выдавали конкретные ориентировки. Как было с Антоном Городецким, за
которым мы следили мы секретному приказу Завулона полтора года назад, и
подловили-таки на неразрешенном воздействии... Кто-то запоминался поневоле...
как Тигренок, к примеру.
А Игоря я не знала.
Светлый маг третьего уровня. Пожалуй, посильнее меня будет, хотя трудно
сравнивать силы природного мага и ведьмы.
Мой любимый, мой любовник, мой враг...
Моя судьба...
— За что? — спросил Игорь. — Алиса... зачем ты... так?
«Что зачем?» — едва не выкрикнула я. И осеклась, потому что поняла — он не
поверит. Никогда не поверит, что случившееся — лишь случайность, нелепая и
трагическая, что нет в произошедшем ничьего злого умысла, что беспощадная
ирония судьбы свела нас вместе — в момент нашей слабости, когда мы не могли
узнать друг друга, почувствовать врага... в тот миг, когда мы могли и хотели
лишь одного — любить.
Что в этом мире бывает «зачем»? Зачем я Темная? Зачем он Светлый? Ведь в
каждом из нас — поначалу — намешано и того, и другого...
И лишь цепочка случайностей приводит к тому, что мы становимся теми, кто мы
есть...
Игорь мог быть моим другом, коллегой, Темным...
И я... наверное... могла стать Светлой. И учила бы меня не мудрая ведьма, а
мудрая волшебница... и не платила бы я своим врагам их же монетой, а слюняво
наставляла на «путь истинный»... подставляя другую щеку... и наслаждаясь
каждой благоглупости...
Я поняла, что плачу, лишь когда мир закружился вокруг. Нельзя плакать в
Сумраке, это все знают. Сумрак пьет силы тем охотнее, чем больше эмоций мы
позволяем себе.
А потерять силы в Сумраке — значит, остаться в нем навсегда...
Я попыталась вобрать Силу из своего донора — толстого мальчишки, но он уже
был опустошен, я потянулась к Алешке — но он был абсолютно нейтрален, выжатый
Игорем, а из Игоря я и не могла и не хотела тянуть энергию, а все остальные
были слишком далеко, и мир закружился... как нелепо...
Земля ткнула меня в колени — я даже успела глупо подумать о том, что
испачкаю юбку грязью, хотя никакая сумеречная грязь не остается с нами в
реальном мире.
В следующий миг Игорь метнул в меня заряд энергии.
Нет, не добивая. Помогая.
Это была чужая, Светлая Сила. Но пропущенная через него. Отданная мне.
А Сила, все-таки, всегда Сила.
Я встала, тяжело дыша, опустошенная как этой ночью, ночью нашей
бессмысленной невозможной любви. Игорь помог мне удержаться в Сумраке, но не
протянул руки.
Он плакал сейчас, как и я. Ему было так же плохо.
— Как ты могла... — прошептал он.
— Это случайность, Игорь! — я шагнула к нему, протянула руки, будто еще
можно было на что-то надеяться. — Игорь, это случайность!
Он отпрянул от меня, словно от прокаженной. Легким, изящным движением мага,
привыкшего работать в Сумраке.
Воевать в Сумраке. Убивать в Сумраке.
— Не бывает таких случайностей, — будто выплюнул он. — Ты... ты грязная
мразь... ведьма... Ты...
Он замер, впитывая следы остаточной магии.
— Ты отнимаешь Силу у детей!
И тут я не выдержала.
— А ты, чем ты здесь занимаешься, Светлый? — язык не хотел мне
повиноваться, невозможно, немыслимо было так его называть, но он
действительно был Светлым, и ругательство стало лишь простым термином...
— Что ты делаешь тут, как не пасешься на человеческих детенышах?
— Свет не отнять, — он качнул головой. — То, что взято, возвращается
сторицей. Ты отнимаешь Тьму — и Тьма растет. Я беру Свет — и он приходит
вновь.
— Скажи это мальчику Алеше, который весь вечер будет тосковать! — крикнула
я. — Порадуй его, что потом радость вернется!
— У меня будут другие дела, ведьма! Спасать детей, которых ты вогнала во
Тьму!
— Утешай, — равнодушно сказала я. Все в мире будто покрылось ледяной
коростой. — Это — твоя работа... милый!
Что я делаю?
Он же только уверится, что я знала все заранее, что Дневной Дозор
планировал хитрую операцию, что над ним гнусно поиздевались, что все бывшее
между нами — лишь хитрая игра...
— Ведьма... — презрительно сказал Игорь. — Ты уберешься отсюда вон. Поняла?
«С радостью!», — едва не ответила я. В конце концов... какая уж теперь мне
радость от этого лета, от этого моря, от этого изобилия Силы? Восстановлюсь
потихонечку, главное уже сделано.
— Можешь убираться сам, — сказала я. — У меня разрешение на отдых и
использование человеческих сил. Можешь спросить у своих... а у тебя-то есть
разрешение... милый?
«Ну что же ты творишь, дурак? Что ты делаешь, любимый мой? Что я делаю?»
А что я делаю? Я — Темная. Я — ведьма. Я — вне человеческой морали, и не
собираюсь играть в цацки с примитивными организмами по имени «люди». Приехала
отдыхать — отдыхаю! А вот ты, ты что делаешь? Если ты и впрямь меня любишь? А
ты ведь любишь, я знаю! Я и сейчас это вижу, и ты можешь увидеть... если
захочешь...
Потому что любовь — она над Тьмой и Светом.
Потому что любовь — это ни секс, ни одинаковая вера, ни «совместное ведение
хозяйства и воспитание детей».
Потому что любовь — это тоже Сила.
И черта с два к ней имеют отношение Свет и Тьма, люди и Иные, мораль и
закон, десять заповедей и Великий Договор.
И я все равно тебя люблю, сволочь, гад, светлая скотина, дубина
добродушная, кретин надежный! Все равно! Пусть три дня назад мы стояли друг
против друга, и мечтали об одном — уничтожить врага. Пусть между нами
пропасть, которую никто и никогда не преодолеет!
Ну пойми же ты, я люблю тебя!
И все мои слова — лишь защита, это те же слезы, только ты их не видишь, не
хочешь видеть...
Ну подойди ты ко мне, все равно где — в Сумраке, где никто нас не увидит,
или на этой веранде, перед глазами изумленных детишек, обними, и мы заплачем
вместе, и не надо будет слов, и я уеду к чертовой матери, к Завулону в
Москву, под крылышко к довольной Лемешевой... а хочешь, я уйду из Дневного
Дозора? Хочешь? Я не перестану быть Темной, это не в моей власти, и не хочу я
этого, но я выйду из бесконечной войны Тьмы и Света, я буду просто жить, даже
с людишек ничего брать не буду, и пусть ты все равно не захочешь быть со
мной, я даже этого не прошу, лишь оставь память о том, что мы любили друг
друга!
Просто подойди.
Не отвечай на мои слова!
Я — Темная!
Я — не могу быть другой!
Я — люблю лишь себя в этом мире!
Но сейчас ты — часть меня. Большая часть. Главная часть. И если будет надо
— я убью часть себя, а значит — всю себя.
Но не делай этого!
Ты же — Светлый!
Вы кладете свою жизнь на алтарь, вы храните людей и стоите друг за друга...
ну попробуй так же посмотреть на меня, пусть даже я ведьма, пусть я твой
враг! Вы ведь иногда можете — понять. Как понял Антон Городецкий... собрав
чудовищную Силу ради одного — не пускать ее в ход. Но Антоном я могу лишь
восхищаться как настоящим врагом, а тебя я люблю, люблю, люблю! Ну пойми же
ты, и шагни ко мне, сволочь ты любимая, гадина ты моя милая, враг мой
единственный, придурок ты мой ненаглядный!
— Придурок! — крикнула я.
И лицо Игоря исказилось такой чудовищной мукой, что я поняла — все.
Свет и Тьма.
Добро и Зло.
Это лишь слова.
Только мы говорим на разных языках, и никак не поймем друг друга — пусть и
хотим сказать одно и то же.
— Уходи. Или я уничтожу тебя.
Он произнес эти слова — и вышел из Сумрака. Его тело потеряло очертания,
размазалось, чтобы тут же возродиться уже в человеческом мире, рядом с
мальчишками-артековцами. И я бросилась следом, выдираясь из своей тени — если
бы можно было так же легко выйти из самой себя, из своей сути, из своей
судьбы!
Я даже успела увидеть, как появившись в человеческой реальности Игорь
подхватил почти коснувшуюся пола гитару, набросил на свое искаженное болью
лицо «паранджу» — не знаю, как ее Светлые именуют, и вывел из транса
мальчишек. Оказывается, он их погрузил в ступор, уходя в Сумрак. Чтобы не
испугались внезапного исчезновения вожатых...
Как ты там говорила, Наташка?
Надежность?
Да. Надежность.
— Тебе пора идти, Алиса, — сказал Игорь. — Ребята, что надо сказать?
Лишь я видела сейчас его настоящее лицо. Только горе, и ничего кроме
горя...
— До свидания, — сказал толстый мальчишка.
— Пока, — сказал Алешка.
Ноги были как ватные. Я оторвалась от перил веранды, на которые
облокачивалась... сделала шаг.
— Прощай, — сказал Игорь.
Темно.
Это хорошо, что темно.
Не надо тратить силы на паранджу. Не надо притворяться веселой. Надо лишь
следить за голосом. Слабый свет в окне — мелочь.
— И тогда они разделились на Светлых, и Темных, — сказала я. — И Светлые
считали, что надо отдавать свою жизнь на растерзанием другим. Что главное —
отдавать, даже если берущие недостойны этого. А Темные считали, что надо
просто жить. Что каждый заслуживает того, чего он добился в жизни, и не
более.
Они молчали, девочки мои глупые... человеческие детеныши, среди которых не
нашлось ни одной Иной. Ни Темной, ни Светлой. Ни колдуньи, ни ведьмы, ни даже
вампирши...
— Спокойной ночи, девчонки, — сказала я. — Хороших вам снов, а еще лучше —
никаких снов не надо...
— Спокойной ночи, Алиса...
Сколько голосов. Даже удивительно. Это ведь даже не сказка, это притча,
которую знает каждый Иной. И Темный, и Светлый. Но не спали... слушали.
Я была уже в дверях, когда голосок Наташи спросил:
— А когда будет затмение — это страшно?
— Нет, — сказала я. — Это совсем не страшно. Только немножко грустно. В
своей комнатке я в очередной раз взяла мобильник. Набрала номер
Завулона.
«Абонент временно недоступен...»
Где же ты можешь быть, Завулон? Если твой хваленый «Иридиум» не принимает
мой звонок? Где же ты, где?
Я не люблю тебя, Завулон. И, наверное, вовсе не любила. Кажется, я лишь
теперь поняла, что это такое — любовь. Но ведь ты меня любишь! Ведь мы были
рядом, нам было хорошо, ты подарил мне весь этот мир... и коньки в придачу...
ну ответь! Ты мой начальник, ты мой учитель, ты мой любовник, так скажи — что
теперь делать? Когда я осталась наедине со своим врагом... и своим любимым?
Убегать? Драться? Умереть? Что мне делать, Завулон?
Я вошла в Сумрак.
Тени детских снов колебались вокруг. Пиршество... потоки энергии. И
светлой, и темной. Страхи и печали, тоска и обиды. Я весь «Лазурный» насквозь
вижу. Вон обижается во сне мальчик Димка, которого друзья не позвали пить
лимонад. Вон у маленькой неутомимой девочки Ирочки по прозвищу «Энерджайзер»
кто-то спер надувной плавательный круг, и она тихо хнычет в подушку... Вон
потеряла в странных темных закоулках сна своего маленького брата мой верный
энергетический донор Наташка, и бегает теперь в его поисках, и плачет...
Не хочу я собирать Силу. Не хочу готовиться к бою. Не хочу ничего.
— Завулон! — закричала я в колеблющуюся серую мглу. — К тебе взываю!
Завулон...
Нет ответа.
Легче было тетушке Полли докричаться до Тома Сойера, забравшегося ручонкой
в банку с вареньем, чем мне — до Завулона.
— Завулон... — повторила я.
Не так я представляла себе эту ночь... не так.
Игорь... Игорь...
Что ты сейчас делаешь? Копишь Силу? Советуешься с премудрым Гесером? Или
сидишь, тупо глядя в зеркало... как я сейчас...
Зеркало-зеркало... может мне погадать?
Я не сильна в гадании, но иногда у меня получалось увидеть будущее...
Нет.
Не хочу.
Я знаю, что ничего хорошего там нет.
Они пришли на пляж, когда затмение уже началось.
Визжали мои девочки, вырывая друг у друга темные стекла. Они не понимали,
почему я не прошу стекла. Девочки-девочки... что мне ослепительный солнечный
свет? Я могу смотреть на убывающее Солнце невооруженными глазами.
Прыгали вокруг Игоря, торопили его, мальчишки четвертого отряда. Они не
понимали, почему их любимый вожатый не спешит. Не понимали, почему он вел их
на пляж таким долгим и кружным путем.
Я — понимала.
Видела сквозь сумрак неяркие вспышки отбираемой Силы.
Что же ты делаешь, Игорь... враг мой любимый...
Шаг — и тускнеет улыбка на очередном лице. Вот перестал радоваться
примирению с другом непоседливый десятилетний задира. Вот забыла про
найденную на берегу черную ракушку одиннадцатилетняя непоседа. Вот перестал
думать об обещанном вечером свидании серьезный мужчина пятнадцати лет.
Игорь шел по «Артеку», как когда-то шел по Москве Антон Городецкий.
А мне, его исконной противнице, хотелось кричать — «что же ты делаешь?»
Антон обыграл Завулона не потому, что собрал больше всех Силы. Все равно
Завулон был сильнее.
Антон сумел ее правильно употребить...
Сможешь ли ты?
Я не хочу твоей победы. Я люблю лишь себя. Но что же делать, если ты стал
большей частью меня? Как удар молнии пронзил мою жизнь?
Игорь собирал все. Каждую капельку светлой энергии, что была вокруг. Он
нарушал все законы и соглашения, он ставил на карту все — и свою жизнь в
первую очередь. И не только потому, что был полон желания защитить
человеческих детенышей от злой ведьмы.
Ему тоже не хотелось жить. Вот только в отличии от меня он готов был жить
для других. Раз уж так надо...
Последним он взял Силу у Макара.
Я давно чувствовала на себе взгляд мальчика. Тоскливый взгляд мальчишки,
влюбленного во взрослую женщину. Тоскливый... полный прощальной грусти.
Это не та грусть, которую можем использовать мы, Темные. Это светлая
грусть.
Игорь выпил ее до дна.
Он перешел все рамки. А я даже не могла ответить ему тем же — меня держало
обещание, данное Завулону, держал давний проступок.
И еще — безумная надежда, что он поступит правильно. Что мой враг победит,
и значит — я тоже не проиграю.
А в небе медленно умирал солнечный диск. Детям уже наскучило глазеть на
него через стеклышки, дети барахтались в море под странным призрачным светом,
который двум Иным на пляже напоминал Сумрак.
Я повернулась к Игорю, и поймала его взгляд.
«Уходи», — беззвучно шепнули его губы. «Уходи, или я убью тебя».
«Убивай», — беззвучно отозвалась я.
Я — Темная.
Я не уйду.
Что он собирается делать, враг мой? Напасть? Вопреки моему законному праву
быть здесь? Привлечь к делу ялтинское отделение Ночного Дозора? Так ведь
наверняка с ним консультировался... и знает, что предъявить мне нечего.
Игорь шагнул ближе.
— Светом и Тьмой вызываю тебя... — прошептали его губы.
И меня пронзила дрожь.
Этого я не ждала. Никак.
— Вне Света и Тьмы, ты и я, один на один, до конца...
Он вызывал меня на дуэль.
Старый, рожденный вместе с Великим Договором между Светлыми и Темными
обычай. Почти не использующийся. Потому что победителю — отвечать перед
Инквизицией. Потому что дуэль — это если нет законных оснований для схватки,
если Дозоры неправомерны вмешиваться, если говорят эмоции, а не разум.
— И будет Свет мне свидетель.
Вряд ли кто-то увидел крошечный лепесток белого огня, что на миг вспыхнул в
руке Игоря. Он и сам вздрогнул. Высшие силы редко отвечают на обращение
opnqr{u дозорных...
— Игорь, я люблю тебя...
Его лицо вздрогнуло, как от удара. Он мне не верил. Не мог поверить.
— Ты принимаешь мой вызов, ведьма?
Да, я могу отказаться. Вернуться в Москву, униженная и обесчещенная, с
клеймом уклонившейся от поединка... каждый вшивый волкулак будет плевать мне
вслед...
Еще я могу попытаться убить Игоря. Собрать столько Силы, чтобы суметь ему
противостоять...
— Будет свидетелем моим Тьма... — сказала я, протягивая ладонь. И клочок
темноты вздрогнул на ладони.
— Выбирай, — сказал Игорь.
Я покачала головой. Я не стану выбирать место, время, вид поединка.
Ну пойми же меня, пойми!
— Тогда выбор за мной. Сейчас. В море. Пресс.
Его глаза были темны. Затмение — это не страшно. Затмение, это всего лишь,
когда что-то закрывает свет.
Море было неестественно теплым. Может быть потому, что воздух стал
холодным, будто вечером? От солнца остался лишь узкий серпик в верхней части
диска, сейчас даже человек мог посмотреть на него невооруженным глазом.
Я плыла в теплой воде, не оглядываясь на берег — где никто не заметил, как
вожатый и вожатая вошли в море, не обращая внимания на медуз, торопливо
убирающихся с дороги.
Я вспоминала, как первый раз попала на море. Совсем еще маленькая, еще не
знающая о том, что не принадлежу к человеческому роду, что судьба определила
мне стать Иной. Мы жили с папой в Алуште, он учил меня плавать... помню этот
восторг, когда вода первый раз покорилась мне...
А еще помню, как на море были волны. Очень сильные. Или тогда все волны для
меня были огромными? Я на руках у папы, тот смешно подпрыгивает в волнах, нас
обдает пеной, и так хорошо, так весело... И я кричу, что могу переплыть море,
и папа отвечает, что конечно же могу...
Тебе будет очень плохо, папа.
Да и маме придется несладко.
Берег остался далеко позади, берег полный восторженных детей и довольных
взрослых, и впрямь радостный и счастливый берег. Я даже не сразу
почувствовала, как начался «пресс». Просто стало труднее плыть. Просто вода
перестала держать. Просто что-то легло на плечи.
Простейшее заклинание. Никаких изысков. Сила против силы.
Папа, я и вправду верила, что могу переплыть море...
Я раскинула над собой защитный полог, убирая с плеч невидимый груз. И
прошептала, снова, в который уже раз:
— Завулон, к тебе взываю...
Те силы, что я успела собрать, стремительно таяли. Игорь бил, беспощадно
сминая мою защиту.
«Да, Алиса».
Он все-таки ответил! Откликнулся! Вовремя, как всегда!
— Завулон, у меня беда!
«Я знал. Мне очень жаль».
Я не сразу поняла, что значит это холодное «знал». И этот безличный тон, и
не появляющееся ощущение Силы... он всегда делился со мной Силой, даже когда
та не была столь нужна...
— Завулон, я умру?
«Я сожалею».
Мой защитный полог таял, а все еще не могла осмыслить происходящее. Ведь он
же может вмешаться! Даже на расстоянии! Доли его сил хватит, чтобы я
выдержала натиск, свела дуэль вничью!
— Завулон, ты говорил, что любовь великая сила!
«А разве ты в этом не убедилась? Прощай, девочка моя».
Только теперь я поняла все.
Одновременно с тем, как растаяли мои силы, и невидимый пресс вновь
навалился на меня, вдавливая в теплую, сумрачную глубь.
— Игорь! — крикнула я, но плеснувшая волна заглушила мой голос.
Он плыл метрах в пятидесяти. Он даже не смотрел в мою сторону. Он плакал,
но в море нет места слезам.
И меня тащило, тащило, тащило в темную бездну.
Как же так... как же так...
Я попыталась собрать Силу с берега. Но там почти не было Тьмы, которую я
могла бы взять. Сладостный восторг, радостные крики — это не ко мне.
Только метрах в ста позади нас с Игорем, тщетно пытался лечь на волны и
размять сведенную судорогой ногу, так неудачно влюбившийся в меня подросток,
невесть как заметивший, что мы вошли в воду, и поплывший следом. Гордый
мальчишка со смешным именем Макар, уже понимающий, что ему не доплыть обратно
до пляжа.
Любовь — великая сила... какие же вы глупые, мальчишки, когда
влюбляетесь...
И барахтающийся в подступившей панике Макар... я могу взять его страх и
продлить свою агонию на пару минут...
И плывущий Игорь: не видящий, не слышащий, не чувствующий ничего вокруг,
думающий лишь о том, что я убила его любовь. Глупый светлый маг не знающий,
что в дуэлях не бывает победителей, особенно — если дуэль тщательно
подготовлена Завулоном...
— Игорь... — прошептала я, ныряя, и чувствуя, как давит, давит, давит меня
темное небо — прямо к темному, темному, темному дну.
Папа, прости... я не могу переплыть это море...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧУЖОЙ ДЛЯ ИНЫХ
ПРОЛОГ
Впереди уже тлели огни вокзала, но окраина мрачного запущенного парка рядом
с заводом «Заря» хранила густую стылую темень. Под ногами хрустел наст,
который к полудню, вероятно, опять подтает. Далекие свистки локомотивов,
невнятные объявления по радиотрансляции да хруст под ногами — вот и все, что
мог бы услышать случайный гуляка, забреди он в такое время в парк.
Но сюда давно уже не совались ночью — да и вечером тоже. Даже прогуливающие
здоровенных и зубастых питомцев собачники.
Потому что собаки не спасали от того, кто мог встретиться ночью во тьме,
среди подросших за четыре десятилетия дубков.
Одинокий путник с объемистой сумкой на плече явно спешил на поезд и поэтому
решил срезать угол. Пойти через парк. По хрустящей настом и иногда гравием
дорожке. Звезды удивленно глядели на этого смельчака. Сквозь изломы голых
ветвей просвечивал желтый, как лужица ликера «Адвокат», диск луны.
Причудливые очертания лунных морей казались тенями людских страхов.
Парный отблеск чьих-то глаз путник заметил, когда до крайних деревьев
оставалось метров тридцать На него глядели из кустов, что тянулись вдоль
дорожки — в это время года кусты походили на скелеты. Что-то темное угадыва
лось там, в зарослях; даже не что-то — кто-то, потому что этот сгусток мрака
был живым. По крайней мере — подвижным.
Глухое ворчание, вовсе не рев, только тихий утробный клекот — вот и все,
что сопровождало молниеносную атаку. В лунном свете блеснули зубы — полный
набор.
Луна уже приготовилась к новой крови. К новой жертве.
Но нападающий неожиданно замер, на мгновение, словно наткнулся на невидимую
преграду, а затем рухнул на дорожку, смешно пискнув.
Путник на секунду задержался.
— Ты что делаешь, придурок? — прошипел он нападавшему. — Ночной Дозор
крикнуть?
Сгусток тьмы под ногами путника обиженно заворчал.
— Твое счастье, я опаздываю... — Путник поправил на плече сумку. — Дожили,
блин, Иные на Иных нападают... — Он торопливо преодолел последние метры парка
и, не оборачиваясь, поспешил к вокзалу.
Нападавший уполз с дорожки под деревья и только там совершил трансформацию,
превратившись в голого, совершенно голого парня лет двадцати. Высокого и
широкоплечего. Наст возмущенно заскрипел под босыми ногами. Холода парень,
похоже, не чувствовал.
— Проклятие! — выдохнул он шепотом и только после этого зябко поежился. —
Кто же это был?
Он остался голодным и злым, но странная несостоявшаяся жертва отбила у него
всякую охоту к охоте. Он испугался, хотя еще несколько минут назад был
уверен, что бояться должны только его — оборотня, вышедшего на охоту. На
пьянящую и дурманящую охоту на человека. Охоту без лицензии — от этого
ощущение риска и собственной удали делались еще острее.
Две вещи начисто охладили пыл охотника. Во-первых, слова «Ночной Дозор» —
лицензии у него все-таки не было.
И во-вторых, тот факт, что он не сумел распознать в несостоявшейся жертве
Иного. Такого же, как сам.
Еще совсем недавно и оборотень, и любой из его знакомых Иных заявили бы,
что это попросту невозможно.
Как был, в обличье голого человека, оборотень поспешил через заросли к
месту, где оставил одежду. Теперь много, много дней придется прятаться вместо
того, чтобы рыскать по ночному парку в поисках случайной жертвы — сидеть
взаперти и ждать санкций от Ночного Дозора. А может быть, и от своих.
Единственная надежда на то, что одинокий путник, не убоявшийся ночью
пересечь парк, этот странный не то Иной, не то только притворяющийся Иным,
действительно опаздывает на поезд. Что он успеет и уедет из города. А значит,
не сможет обратиться к Ночному Дозору.
Иные тоже умеют надеяться.