Западные Земли" (1987) последняя часть трилогии, в которую также входят "

Вид материала

Документы

Содержание Глава 33 - Я работаю для черной дыры

Подобный материал:

• Я и заплакала 1994 Пауло коэльо анонс "На берегу Рио-Пьедра " первый из романов трилогии, 1341.49kb.
• "Л. Н. Толстой. "Отрочество" как часть автобиографической трилогии писателя" учителя, 22.82kb.
• Экскурс в историю полемики о философии как науке Позитивистская традиция, 5095.29kb.
• Королевская охота Часть, 6940.14kb.
• Погода и климат земли погода и климат земли, 193.32kb.
• Одна из важных задач, которую решает урок музыки в общеобразовательной школе,- научить, 700.38kb.
• Библиотека Альдебаран, 863.96kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Тема: «автобиографические мотивы в трилогии л. Толстого «детство», «отрочество», 220.79kb.
• Ii Историко-экономические и правовые вопросы административного устройства юго-западной, 72.85kb.

Глава 33 - Я работаю для черной дыры Работаю для дыры, Словно мул до поры. У меня нет своей норы, Блуждаю во мраке земной коры, Выползаю то там, то тут, Нигде меня не ждут, Я – вне правил людской игры. Я – аномалия, У меня нет человеческого Я, Никто не может спасти меня, Я тружусь, не зная ни ночи, ни дня, Я – замок без ключа, я – дым без огня, Аномалия. Высота этих деревьев – двести тридцать футов. Подняв голову, он видит то, что с первого взгляда кажется ярко окрашенными листьями, но цвета стремительно меняются, когда налетают цветные ветра, перемешивая между собой красный, оранжевый, желтый, рыжий, после чего остается только зелень листвы и синь неба, пронзительная до боли. Под деревьями бежит тропинка, очень старая, вытоптанная в глубину словно канава, на три четыре фута. То здесь, то там корни деревьев выступают из почвы и проползают по дну желоба… надо быть внимательным при ходьбе. Но он замечает, что его тело само обходит все препятствия. Он чувствует необычайную легкость в ногах, шагает широко. Одежда обтягивает его мускулы, пальцы ног помещены каждый в отдельный мешочек, гениталии защищены протектором. Это его вторая кожа, сделанная из какого то легкого, прочного, гладкого материала в желто зеленых пятнах. Материал этот меняет цвет, когда он переходит из тени на свет. Тишина переполняет каждую пору его тела, он не может заставить себя даже подумать: «А где я, собственно говоря, нахожусь?» Он чувствует, что понятия «идти» и «достигнуть цели» для него превратились в неразрывное целое, не разделенное линейной словесной последовательностью. Он проходит мимо длинного низкого здания. Сточная канава уходит куда то вдаль. Вдоль здания тянется что то похожее на железнодорожные пути, которые разбегаются вдали в разные стороны, подчиняясь какому то сложному замыслу. По этому лабиринту в состоянии пройти только жители здешних мест, поскольку схема лабиринта встроена им прямо в душу. Тот, кто привык к другим лабиринтам и другим схемам, никогда не сможет найти из него выход. Он видит каналы, тропинки и мосты, сеть, протянутую к небу, снабженную запутанной системой плотин и шлюзов, садов и плавучих домов, которые буксируют гигантские черепахи с кольцами для крепления канатов на панцирях. У черепах на лапах между пальцами. – перепонки, и они плавают невероятно проворно и быстро, волоча за собой баржи с грузами и пассажирами. Вдали в молочном свете он видит безбрежное озеро. В небе не видно ни солнца, ни луны. Очевидно, подобное мягкое освещение создано отраженным рассеянным светом. Внезапно на тропинке ему встречаются люди. Их тела кажутся совершенно неуместными здесь. Теперь он вспомнил. Время от времени ему не удается вспомнить содержание сна в состоянии бодрствования. Он прогуливается, окруженный огромной людской толпой как будто восточной внешности. Светит яростное жаркое солнце, люди вокруг него полураздеты. Они молчаливы, неторопливы, и на лице у них видны явные признаки истощения. Не слышно ни звука: только палит солнце, а вокруг – молчаливая людская толпа. Он бредет среди толпы с большой закрытой корзиной в руках. Он где то взял ее, но никак не может найти место, чтобы оставить. В том сне он испытывал странный страх оттого, что ему приходится все брести и брести сквозь толпу, не зная, где положить груз, который он таскает в руках уже так долго. Наконец он наткнулся на железнодорожные пути, по обеим сторонам которых стояли в ряд развалины домов. На тесных задних двориках виднелись полусгнившие домики уборных и живые изгороди из терновника, пыльные тряпки, вывешенные на просушку. Сама почва в этом месте казалась какой то мерзкой и заброшенной. Бесконечное течение людского потока через бесконечное время. Предупреждение… вспышка ужаса, мрачное будущее, грех и падение в пропасть между великолепием и тьмой. Жуткое сновидение, скрипучее и шаркающее, словно старые ноги по половицам, и, кто знает, возможно, нечто гораздо большее. Двадцать пятое декабря: Вчера я переписал отрывок со сном из романа «Сердце, Одинокий Охотник» Карсон Маккаллерс . Я вспоминал свой сон, когда внезапно по спине у меня пробежал знакомый холодок, обычно предшествующий изумленной и пугающей догадке… « Что у меня в корзине?» Повторяющийся сон о том, как ты заходишь в темную комнату. Кто то лежит на постели. Я просыпаюсь с криком: «Нет! Нет! Нет!» Совсем скорзинился. Яростное жаркое солнце в небе. Корзину некуда поставить, а он все идет и идет сквозь молчаливую толпу людей с признаками истощения на лицах. Они голодны не от нехватки пищи, а от нехватки чего то другого. Чего то, чего у них нет. Не зная, где положить груз, который он таскает в руках уже так долго. Дитя умирает в корзине. И никто не поможет под этим яростным солнцем в старой кинокартине, жизнь из которой вытекает медленно и молчаливо, словно это людская толпа. Слова старого Белого Охотника: Ты никогда не узнаешь, что такое подлинная отвага, пока не потеряешь ее. Потеряешь полностью, до последней капли… пока не рухнешь в грязь. И нет радости большей, чем радость, приходящая в тот момент, когда твоя отвага возвращается к тебе. Вот почему многие после такого переживания теряют интерес к жизни. Как можно испытать нечто большее? А если ты не в состоянии испытать ничего большего, зачем ты топчешь землю? Никогда не бросайся на страх очертя голову. Все это враки насчет того, что нужно собрать нервы в кулак: чем крепче ты будешь сжимать кулак, тем сильнее будет становиться страх. Лучше впусти его внутрь и присмотрись к нему. Какой он формы? Какого цвета? Пусть страх проползет через тебя насквозь. Замри. Сделай вид, что ты его не видишь и не слышишь. Веди себя как ни в чем не бывало. Интересно, что там сегодня подадут на этой факультетской вечеринке? Несомненно, какой нибудь смертоносный кислотный пунш, что нибудь такое, от чего меня немедленно скрючит изъязвленная грыжа. Вспомни побольше факультетских и офисных вечеринок, и ты убедишься в том, что острое чувство страха и острое чувство скуки не могут сосуществовать в одной душе одновременно. Существует множество способов провести черту между собой и страхом. Молчи и позволь страху болтать, сколько ему заблагорассудится. Ты узнаешь его по его поступкам. Смерти не нравится, когда ее разглядывают в упор. Смерть всегда живет в ожидании изумленного возгласа: «Это ты?!» Последняя, кого ты ожидаешь увидеть, и, в то же время, – кто еще это может быть, кроме нее? После очередного неудачного покушения на де Голля, когда его машину обстреляли из автомата, генерал сказал, смахнув осколок стекла с плеча: «Епсоге!» Смерть не могла ухватиться за него. Не смей говорить «А, это снова ты!» Смерти. Она этого терпеть не может.