Книга первая
| Вид материала | Книга |
- Руководство по древнемуискусству исцеления «софия», 3676.94kb.
- Книга первая «родовой покон», 2271.42kb.
- Руководство по древнему искусству исцеления «софия», 19006.95kb.
- И в жизни. Это первая на русском языке книга, 6644.79kb.
- Дайяна Стайн – Основы рейки полное руководство по древнему искусству исцеления оглавление, 3235.57kb.
- Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
- * книга первая глава первая, 3492.97kb.
- Аристотель Физика книга первая глава первая, 2534kb.
- Аристотель. Физика книга первая (А) глава первая, 2475.92kb.
- Книга Первая, 924.9kb.
Как оказалось, ни магия Тофика, ни девичья блажь не прошли даже к завтраку. Голова трещала, а принцесса за столом по-прежнему неизвестно отчего дулась, как мышь на крупу. Подруги же ее, хотя и прятали свои чувства, были чем-то явно довольны.
— Дези, милая, — сказал Максим, когда они остались одни. — Что происходит? Чем я провинился?
— И ты еще спрашиваешь? — на глаза принцессе навернулись слезы. — Джи, считай, каждую вторую ночь нежится в твоей постели. А Ай, Лав и Ю так изматывают тебя втроем, что ты после них за завтраком буквально спишь с вилкой в руке.
Максим опешил.
— О чем ты, Дези?! Разве не о тебе я мечтаю? Разве не о тебе плачет мое тело, даже когда я ласкаю других?! Вы же сами придумали это дурацкое испытание любовью. Наблюдаете за мной всем двором, будто я самец шимпанзе в клетке.
— Да я нисколько тебя не ревную! — воскликнула принцесса. — Дело в другом. Мои Подруги беременны. Все десять! Понимаешь?
— Нет, — тупо ответил Максим. — Это хорошо или плохо?
— Это ужасно! — опять воскликнула Дульси и расплакалась. — Ты можешь спать хоть со всей Норманой, но зачем ты на них потратил Семя? Оно мое и только мое.
— Ты в смысле Творящей Силы? — обалдело переспросил Максим и показал на свои «четки». — Ты о Живчиках?
— А о чем еще, по-твоему? — гневный румянец зажег щеки Дульси. — Это наше общее богатство.
Максим рассмеялся.
Принцесса резко отвернулась, попробовала высвободить руку, которую он держал.
— Дурочка моя, посмотри на счетчик. Ты хоть поинтересовалась, каким образом мы все попали на Норману, после того как Мудлак уничтожил в твоем замке на Земле нуль-переход? Смотри на счетчик! У меня их миллиарды — дефицита вашего.
— Этого не может быть! — повторила Дульси слова Магга, сказанные им в полуразрушенном тайном замке принцессы внутри Перекопского вала. Но повторила без ужаса и скептицизма.
Она не сводила глаз с белого «камня» преобразователя Творящей Силы. Она поверила. Сразу и безоговорочно. И просияла.
— Так! — сказал Максим. — Эмоции в сторону. Мне пора, наконец, активно подключиться к поискам твоего отца. Пора также выяснить связи лорда-предателя и Голубого Рыцаря, и нейтрализовать сеть секретных сотрудников Мудлака. Словом, мне пора на Землю.
— Я боюсь за тебя! — Принцесса порывисто прижалась к нему. — Я боюсь найти сокровище и тут же потерять его. Ты — мой! Ты мой суженый. Тем более, что для генетически дряхлой Норманы ты вообще национальное достояние.
— Есть понятие «надо», — ласково ответил Максим, целуя заплаканные глаза Дези. — Я не могу и не хочу прятаться под юбку невесты. Хотя не скрою: это самое желанное для меня убежище... Кстати, что тебе удалось выяснить во время пребывания на Земле?
— Почти ничего. Есть две записи переговоров лорда Мудлака и Голубого Рыцаря. Но их совещания были обставлены столь тщательно, что звукового ряда практически нет. Впечатление такое, будто они сидели не под защитой обычного поля, а внутри коллапсара, откуда не вырваться ни одной волне. Общались они в основном мыслеобразами, поэтому по артикуляции губ удалось восстановить лишь отдельные слова и фразы. Малозначительные. Точнее — непонятные.
— Ты помнишь их?
Дульси наморщила свой прекрасный лобик.
— Вот они: «расширение»... «моему воинству несть числа»... «Это ошибка природы»... «Цель — абсолют»... «Растворение ума — смерть ума»...
— На совещание заговорщиков действительно не очень-то похоже, но насчет воинства твой «голубой» выразился предельно ясно, — заметил Максим и спросил: — Ты еще упоминала о Тайном Советнике. Кто он?
— Этого никто никогда не знает, так как он — самое доверенное лицо Короля и на период своих полномочий обладает по сути всей полнотой королевской власти. Он, как и братья Грядущего Бога, всегда скрывает свое лицо. Данный Тайный Советник появился незадолго до исчезновения отца и исчез вместе с ним. Сексоты засекли его на Земле во время встреч Мудлака и Голубого Рыцаря. Очевидно, он по поручению Короля тоже следил за ними.
— Небогато, — подытожил Максим. Он задумчиво потрогал янтарный медальон, который по-прежнему носил вместе с преобразователем Творящей Силы. — Я сегодня же отправляюсь домой. С твоего позволения, я захвачу с собой этот знак королевской Власти.
— Милый мой... — только и сказала принцесса. — Я буду молиться о тебе. И ждать.
Максим перезарядил свой «узи», запихнул в один карман пачку долларов, которую вручил ему в Ялте сексот четвертой категории Петр Маркович, а в другой положил универсальное удостоверение с доброй сотней запрограммированных текстов — на все случаи жизни.
Еще раз просмотрел список московских секретных сотрудников СНГ, работающих на лорда Левита.
Сплошь первая и высшая категории. Фамилии и должности, как водится, для конспирации зашифрованы, но ему-то списочек сей — открытая книга: два министра, семь генералов, тьма депутатов, помощник президента, академики, банкиры, дипломаты, журналисты... Исполнители и другие мелкие сошки — не в счет. Их даже нет в списке. А вот и другой секретный кондуит, который нашли при обыске в кабинете рыжего прохвоста Мудлака и едва смогли расшифровать. Его сеть сексотов на Земле. Подробные объективки, спецхарактеристики типа: «неразборчив в связях», «пристрастен к деньгам, славе, и т.п.», «лжив», «скрытен», «пригоден для проведения теракций»... Соответствующий компромат на каждого и «послужной список» — что и когда успел сделать для бывшего шефа безопасности Норманы. Форма оплаты услуг — аккордно-премиальная.
«Разберемся в Москве, что с ними делать, — подумал Максим. — Главное: выйти на след Мудлака, а через него — на Голубого Рыцаря».
На всякий случай он надел бронежилет-скафандр — тяжелый широкий пояс, создающий в случае необходимости вокруг тела невидимый силовой кокон. Затем прихватил сосуд со спящим Тофиком и вышел в коридор. Мелькнула мысль: зайти в спальню принцессы и поцеловать на прощание Дульси, но он тут же прогнал ее. Девочку измучили эти странные кошмары, пусть поспит спокойно. А что касается настоящего прощания, то оно, судя по всему, впереди. Чует его сердце: скоро, скоро придет час отправляться неизвестно куда на битву неизвестно с кем. Это же — разведка боем, визит на родину, сопряженный, правда, с немалыми хлопотами и опасностями.
Ноги сами привели его на полукруглую террасу.
Здесь несколько недель назад он любовался с принцессой сказочным фейерверком в честь успешного завершения им трех Испытаний. Так же сияли над головой незнакомые созвездия, так же одуряюще сладостно пахли лиловые кисти незнакомого вьющегося растения, которое Максим по земной аналогии окрестил глицинией. Только в домах-деревьях тогда светилось куда больше окон. Оно и неудивительно — глухая ночь. Да и тень тревоги делает теперь этот мир тусклым и настороженным: при дворе измена, возможно, даже заговор.
Максим вздохнул, зажмурил глаза.
Он представил сначала штормовое море, волнорез с закомплексованным физкультурником (останься тот, однако, после спасения принцессы, — и не быть тебе, дурачок, ни случайным Рыцарем, ни Первым Претендентом).
Затем мысленно поднялся через парк к пансионату «Лазурный», где и началось самое невероятное приключение в его жизни. Вот стойка администратора Машеньки. Дальше ее дежурка. Туда, туда, благородный Рыцарь! С «Шанелью» не получилось, а вот обещанный урок практической камасутры пора девушке преподать.
Максим решительно повернул на «четках» белую бусину преобразователя и открыл глаза.
На этот раз мгновенное перемещение сквозь бездну в пятьсот световых лет прошло почти безболезненно. Мигнул холодный свет, тревожно екнуло сердце — и вот...
Юная администраторша спала на коврике — голая и до неприличия аппетитная. На ее законном служебном диване по-хозяйски развалился волосатый мужик кавказского типа — он даже слегка похрапывал, будто уставший за день пахарь. На столе среди остатков позднего ужина стояли две бутылки из-под коньяка «Коктебель».
Максим улыбнулся, плеснул в чистый стакан остаток янтарного напитка: пускай утром кавказец опять раскошеливается. Затем написал фломастером на бланке гостиничного счета:
«Машуля! Любовался бы тобой до утра, да дела торопят. Не знаю как учитель, но практическая камасутра тебе явно на пользу. Извини за одеяла — оставляю компенсацию. Макс из 314".
Поискав глазами что-нибудь подходящее, Максим достал стодолларовую купюру и вместе с запиской приколол ее заколкой для волос к розовым трусикам Машеньки. Утром девочка, конечно, прибалдеет. И от «зелененькой», и от вечной загадки: как она вместе с запиской могла попасть в запертую комнату.
Через несколько секунд он материализовался в знакомом сквере возле станции метро, присел на лавочку. Отсюда до его дома идти ровно пять минут, но сначала надо кое в чем разобраться.
Максим закурил, негромко произнес, глядя на фиолетовую бутыль с тремя ручками:
— Выходи, Тофик! Я дарую тебе свободу и волю свою.
Из сосуда дохнуло огнем.
— Слушаю и повинуюсь, мой господин, — громко и радостно начал джинн-недоучка, на что Максим заметил:
— Не ори так. Трудовая Москва еще спит.
— Мы в Москве! — Тофик стал оглядываться, словно ожидал увидеть вокруг сказочный город. — Я всю жизнь мечтал...
— Ладно, насмотришься еще на свою мечту... Тошнить потом будет... Ты, во-первых, закутай шею — видишь, снег срывается. Во-вторых, поищи мысленно, кого сейчас я здесь интересую, и покажи их мне. Да не родителей и друзей, а тех, кто имеет приказ убить или захватить меня.
— Один момент, хозяин. — Лицо джинна-недоучки стало предельно серьезным и напряженным. — Засек. Показываю.
Горячих для него точек, как Максим и предполагал, в Москве оказалось три. Его дом и квартиры отца и матери.
Расстановка боевиков была удручающе одинакова: снайпер на чердаке (один, правда, облюбовал квартиру напротив отцовского дома) и по два костолома в подъездах. Еще двое хмырей жрали его водку в его комнате и, что больше всего разозлило Максима, закусывали всем лучшим, что у него было припасено в холодильнике. Для конспирации хмыри не включили свет, а поставили на пол свечку.
«Свечка — это хорошо! — с холодной яростью подумал Максим. — За упокой душ ваших, ребята! А водочкой помянем».
Он немного подумал и сказал Тофику:
— Дай им всем жесткую психическую установку: оружие уничтожить, полный запрет на спиртное, женщин и табак (все эти желания, даже необходимость в этом обязательно, кстати, оставь!) и пешком, пешочком все, сволочи — за Урал! В сибирские монастыри или скиты, как их там... Ага! Добавь им еще пост — великий, бесконечный. А этих двух, которые в моей квартире, пока не трогай.
— Они вооружены, — предупредил джинн-недоучка.
— Я тоже. А с тобой мы вообще непобедимы. Я могу объявить войну всей Земле и к утру ее выиграть. Но мы на это ни в коем случае не пойдем. — Максим улыбнулся. — Ты же знаешь людей, Тофик. Даже при помощи магии и колдовства наш СНГ не прокормит миллиарды ленивых и прожорливых военнопленных!.. Так что вперед, дружище. Если в моей хате хоть что-нибудь осталось, я обещаю тебе шикарный ужин.
Они двинулись по хмурой полуосвещенной улице. С неба срывался мелкий нервный дождь, который сам устал от этого балансирования между жидким и твердым состоянием и ждал-дожидался, когда он наконец воспарит над землей — весь новый, иной, в богатых кружевах снежинок.
Затем из этой мороси выдвинулись три ладные фигуры, все в кожаных пальто, будто первые рыцари революции. Они шли размеренно и тупо, как роботы, и Максим на миг пожалел, что определил им такую страшную кару: все помнить, хотеть, но не мочь. Потом он на миг представил, сколько мерзости уже натворили эти ублюдки, сколько могли натворить, и решил, что наказание вполне гуманное. Другой раздел бы их и разул, и погнал бы исследовать дно Москвы-реки.
— Ты побудь на площадке, — приказал Максим Тофику, когда они вошли в подъезд. — Я сейчас гостей выпровожу, а ты складывай их возле мусоропровода. Главное, чтоб не кричали и не стонали, а то соседей разбудят. Словом, выруби их как тебе будет удобней.
Максим включил пояс-скафандр и сразу движения его несколько замедлились. Он осторожно открыл квартиру, зажег свет и тут же захлопнул за собой дверь. Все должно быть тихо.
Из комнаты, двигаясь тоже несколько замедленно («Нажрались, сволочи, — подумал Максим. — Не ждали хозяина. Как же: на улице еще трое...»), показался кряжистый парень с набитым едой ртом и вилкой в руке.
Максим молча и жестко ткнул стволом «узи» в этот еще машинально жующий рот и, чтоб не дать бандиту крикнуть, вырубил его ударом ребра ладони по жилистой короткой шее.
Переступив через тело, Максим шагнул в комнату.
Напарник по засаде, отскочив от стола, пятился к стенке, где дожидались хозяина его книги, посуда, телевизор и стереомагнитофон. В руке у парня был пистолет с глушителем.
Все это Максим разглядел чуть позже, как и то, что на белобрысом ублюдке его любимый пушистый свитер, а первыми были хлопок и легкий толчок в грудь, затем второй хлопок и толчок.
«На поражение бьет, гад! Значит, Мудлаку я нужен только в качестве трупа».
Он шел на боевика, а тот, прижавшись спиной к серванту, стрелял и стрелял в упор, не понимая, что происходит, почему этот парень до сих пор жив и невредим. Последний хлопок — обойма кончилась.
Максим ткнул ствол автомата между ног белобрысого, приказал:
— Снимай свитер, мразь! Да осторожно — сзади посуда. Если трепыхнешься — отстрелю яйца. Поштучно.
Белобрысый бросил бесполезный пистолет, стал судорожно стягивать свитер.
— Молодчинка, — похвалил его Максим. — Не нервничай так, а то обосцышься. А теперь пошли на площадку. Я тебя, пионер, снимаю с поста.
Дрожа от ужаса, боевик Мудлака побрел в коридор.
— Кореша своего прихвати... Да не тяни ты его — кровью все перепачкаешь. На руки возьми. Поднатужься, падло! Быстренько!
Максим открыл дверь.
— Поднимайся наверх, к мусоропроводу. Тофик, обесточь их обоих и заходи.
Через пять минут он осмотрел свою однокомнатную, которую успел полюбить, и в расстроенных чувствах закурил. Эти мрази жили здесь больше месяца — практически весь срок, пока он был на Нормане. Спали, жрали, всю кухню изгадили. Убрать, проветрить — не страшно... Из холодильника повытаскали все самое вкусное, но кое-что еще осталось. Бар, суки, разгромили полностью. Кругом пустые бутылки валяются да пачки от сигарет. В вещах рылись, но тайника с деньгами не нашли. Впрочем, зачем ему теперь эти жалкие гроши.
— Еда в доме есть, — сказал он джинну-недоучке, — но шикарный ужин отменяется. Муторно мне здесь. Ты что-нибудь пожуй — и отдыхай. А я пока к отцу смотаюсь — соскучился. Утром прибери здесь немного, ладно. Я вернусь когда получится.
— Тофик все сделает. Тофик будет ждать хозяина.
Максим докурил сигарету и вышел на площадку — посмотреть, что джинн-недоучка сотворил с боевиками.
Сначала он не понял что к чему. Потом присмотрелся — и чуть не рассмеялся. Опять Тофик перестарался.
На лестничной площадке возле мусоропровода стоял белобрысый и по-прежнему держал на руках своего кореша с разбитым ртом. Но это были не живые люди, а гранитные фигуры, точь-в-точь повторяющие в камне и выражение ужаса на лице второго ублюдка, и мельчайшие детали одежды.
— Что-нибудь не так? — обеспокоено спросил Тофик, выглядывая на площадку. — Я подумал: камень самый смирный, самый молчаливый. Да и для парней почетно.
Максим хотел было приказать джинну-недоучке тотчас оживить боевиков, но вспомнил хлопки выстрелов, жующую пьяную рожу и передумал.
— Ты представляешь, что здесь начнется утром, когда соседи обнаружат эту скульптурную группу? Вот этого, так сказать, партизана, выносящего с поля боя товарища?
Он на миг задумался.
— Знаешь что: перенеси-ка ты эту композицию куда-нибудь в парк. В Сокольники, например. Пусть ребята послужат искусству.
Возле мусоропровода мигнуло холодное пламя, и окаменевших (в прямом смысле этого слова) боевиков не стало.
Еще через минуту (Знала бы Дульси, как он направо и налево тратит драгоценное Семя!), Максим возник перед домом отца и буквально остолбенел от ужаса.
Верхние этажи Белого дома, который располагался напротив отцовского, через площадь, выгорели и то ли из них, то ли откуда-то из подвалов валил черный дым. На площади виднелись остатки баррикад.
«Господи! Да что тут произошло?! И что с отцом?!»
Максим мигом взлетел на второй этаж, забыв о ключе, изо всех сил придавил кнопку звонка.
Отец открыл дверь, и он чуть не сшиб его с ног, рослого, несколько грузноватого. Обнял, припал к уже седеющей груди.
— Папа, ты жив... Что с мамой? Что тут у вас произошло? Революция, переворот, гражданская война?
— Ты ничего не знаешь? — удивился отец. — Как же ты ночью добрался до меня? У нас чрезвычайное положение, комендантский час. Тебя мог забрать любой патруль... А с мамой все в порядке. Правда, хасбулатовцы пытались штурмом взять их Останкино. Есть и жертвы, но сколько — пока никто не знает.
Пока отец все это рассказывал, он успел помочь Максиму снять пуховую куртку, надел спортивный костюм и «запустил» что-то на кухне.
Максим сразу и прошел на кухню, так как знал детдомовскую привычку отца: родного, чужого, пришлого — сразу покормить. А уж потом, как говаривал он, будем или целоваться, или морду бить.
— Где же ты пропадал, сынок? Один звонок — и как в воду канул. Я с матерью извелся, друзья твои на ушах стоят. Звонят, заходят: где, мол, как, что, не объявился ли?
— Незнакомых тебе "друзей" много было? — спросил Максим.
Отец насторожился.
— Наведывались... Два типа, довольно неприятных... И возле дома я их несколько раз видел... Сынок, меня, кстати, это и тревожит: ты не влип в какую-нибудь историю?
Между тем он достал нехитрую закуску, бутылку водки, поспешил к сковородке на плите.
— Вот. Словно сердце чуяло. Блинчики с мясом, твои любимые, с корочкой.
— Жаль, что не с икорочкой, — пошутил Максим, и тут же сердце сжалось от взгляда отца: недоуменного, не успевающего за логикой или подлостью житейского действа.
— Папа, я не о том! — воскликнул Максим. — Я тебе хочу все объяснить, но о подробностях, пожалуйста, пока не спрашивай. Я действительно влип. Однако это очень благородное ответственное международное дело. Я действительно не купался в Черном море, а был в такой глуши, куда даже наши российские страсти не долетали...
Тут Максим полез в карман и достал универсальное удостоверение, в котором на основных языках очень впечатляюще значилось, что он — представитель Международного Отдела гуманитарных связей ООН. Максим понятия не имел, есть ли что-нибудь подобное в структурах Организации Объединенных Наций, но давно и четко усвоил славянское значение “корочек”. Если они соответствующе исполнены и в них засвидетельствовано, что ты Иисус Христос, то так тебя везде будут и воспринимать, и принимать.
Отец с почтением (но, увы, и с некоторым недоверием) рассмотрел документ, положил его на стол.
— Если это твоя удача, твоя фортуна, то давай за нее и выпьем. Но я чувствую: ты что-то темнишь, сынок. Нет на планете такой глуши, где бы не знали о сражении в России двух Змиев... Но я люблю тебя, и ни о чем больше не спрашиваю. Я верю тебе, сынок, даже если это часть правды, даже если это видимость ее... Но что дальше?
Максим, уничтожив не без удовольствия треть горячих блинчиков, сказал:
— Сам точно не знаю, папа... Видимо, предстоят мне долгие командировки, жизнь за рубежом, молчание, хотя я при первом попавшем случае буду давать о себе знать... Сохрани мою квартиру, папа. Никаких больше типов не будет. Больше того! Я оставлю тебе два-три телефона, позвонив по которым, ты решишь любые свои проблемы... Что еще? Вот тебе на ближайшие дни, на расходы. — Максим протянул отцу полпачки долларов, которые вручил ему в Ялте сексот четвертой категории незабвенный Петр Маркович. — А вот мой счет во Внешэкономбанке и доверенность.
Пока отец разглядывал бумаги, Максим наполнил рюмки.
— Ты правильно, папа, сказал: это моя фортуна. Моя судьба! Насчет удачи — не знаю, а в остальном...
— Я не вижу здесь суммы счета, — тихо сказал отец.
— А там ее просто нет, — засмеялся вдруг захмелевший Максим. — неограниченый кредит, вот и все. Папа, ты же — писатель-фантаст. Прими все происходящее за некую шизу мироздания. Как то, о чем вы все пишете и что никогда не сбывается... Я прошу тебя об одном: отнесись серьезно к этим бумагам. Я маме таких серьезных вещей поручать не могу, поэтому купи немедленно себе и ей нормальные квартиры. За любую цену, понимаешь?! И еще одно. Сколько там твой корефан Вася Пришелец томов в Нижнем Новгороде издает?
— Кажется, восемь, — рассеянно ответил отец. — А что?
— Деньги у тебя в руках. Издай десять томов. Себя!
— У меня едва на три-четыре наберется. — Отец был явно обескуражен. — Это заманчиво — издать все... Но в принципе, сынок, на фоне мировой литературы и я, и Вася...
— Знаю. Надоело! Вот первый раз в жизни прошу тебя, отец, даже требую: полюби себя хоть раз, себя, как творческую индивидуальность! Хотя бы временно пошли подальше все свои комитеты, правления, заседания... Раз сейчас такой мир, продай ему себя, — и пусть он задавится... А ты еще и с прибылью будешь.
Выпили еще по одной. Потом поговорили о маме. Отец рассказал, что она как раз работала в студии, когда БТР заговорщиков протаранил вход в Останкино. На первых этажах шел настоящий бой. Потом бандитов остановили...
«Странное совпадение, — подумал Максим. — Заговор на уровне чуть ли не мироздания, и демарш кучки фанатиков в моей родной стране. Несоизмеримые масштабы, но суть одна: разделяй и властвуй, греби под себя, жри и воруй, обязательно оставаясь при этом радетелем народа».
— У меня, кстати, появилась невеста, — сообщил он отцу. Взгляд зацепился за прорехи в его спортивном костюме. Сколько же лет этой одежке? Почти столько же, сколько и ему, Максиму. — Папа, — попросил он, забыв о невесте. — Купи себе все, прошу тебя. Ты же еще такой мужик — закачаешься!
— А что за девушка?
— Принцесса... Ее зовут Дульси, нет-нет — Дези... Папа, она такая хорошая... Она тебе обязательно понравится...
— Сынок, — сказал отец, — а не подремать ли нам минут шестьсот? Ты, я вижу, устал, да и мне эти дни танки спать не давали. Спим, как всегда, валетом. Кто первым моет ноги?