Виктор Кривопусков

Вид материалаДокументы

Содержание


Изоляторы временного содержания
Три крана
Республиканский оргкомитет по нкао.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   46


В первые дни работы нашей группы предложения по освобождению людей, необоснованно задержанных в комендантский час, генералом Сафоновым нередко не поддерживались. Он накладывал более суровое наказание. Тогда мы проанализировали количество и причины задержаний в комендантский час и были вынуждены официально направить соответствующий рапорт генералу Сафонову и военному прокурору Степанакертского гарнизона Игорю Александровичу Лазуткину о многочисленных фактах злоупотреблений зональных комендатур и военных патрулей при проверке документов жителей Степанакерта. Довели эти данные и требования о соблюдении законности до командиров всех частей и подразделений на одном из офицерских совещаний. Наши действия по соблюдению законности в отношении граждан НКАО, а затем замена генерала Сафонова на посту коменданта РЧП на полковника Шевелева сразу оздоровили обстановку в городе Степанакерте, а значит, и на фильтропункте.


[стр. 61] Мятежный Карабах


Сложнее и напряженнее строилась работа фильтропункта в период проведения оперативно-войсковых операций по проверке паспортного режима и изъятия у населения НКАО незаконно хранимого оружия и боеприпасов. В этих случаях на фильтропункт поступала сразу большая группа задержанных. Мало кто из армян, доставленных для официального оформления факта задержания, был, что называется, в приличном виде. Ссадины и синяки на лице, руках, теле, вывихи плечевых суставов, выбитые зубы, многочисленные раны различной тяжести, вплоть до увечий, по мнению конвоиров, должны были свидетельствовать о жесточайшем сопротивлении армян представителям власти. Закономерно предположить, что и у проверяющих должны бы иметься травмы. Однако таких примеров мой дневник не содержит. Характер проверок как бы предусматривал яростное сопротивление проверяемых. Войскам была дана установка: действовать опережающе и на поражение. Поэтому окруженный глубокой ночью войсками населенный пункт воспринимался офицерами и солдатами как укрепрайон, который предстояло взять штурмом.


Солдаты врывались в спящие дома, любое движение хозяев оценивалось как боевое сопротивление, которое надо подавить. На рассвете становилось ясно, что практически пострадало все село. Материальный ущерб не подвергался подсчету, морально-психологический урон всегда был невосполним. И все это совершали те, на кого армяне искренне возлагали надежду на защиту от вооруженных посягательств азербайджанцев. Доставалось всем. Больше, конечно, тем жителям, кто в эту ночь должен был нести охрану села. Разведка их местонахождение определяла заранее, как правило, эти люди брались первыми. На задержание выделялись бойцы из спецназа или рижские омоновцы чей профессионализм позволял действовать быстро и особенно жестко. Конечно, у армян обнаруживалось оружие и боеприпасы. Чаще всего оно хранилось без затей, в каком-нибудь одном месте и изымалось впервые же минуты операции.


Избитых, покалеченных и измученных дальней дорогой людей доставляли на фильтропункт в самом жалком


[стр. 62] Виктор Кривопусков


состоянии. Большинству из них требовалась срочная и серьезная медицинская помощь. Постоянно закрепленного за фильтропунктом медицинского персонала не было. На первых порах работы нам приходилось вызывать «Скорую помощь» из областной больницы. Видя изувеченных земляков, а нередко среди них — своих родственников и знакомых, врачи практически всем предписывали немедленную госпитализацию. Чаще всего на фильтропункт по нашим вызовам из областной больницы приезжали заведующая кардиологическим отделением Людмила Григорьевна Григорян и заведующий хирургическим отделением Валерий Марутян.


Для тех, кто попадал после фильтропункта в областную больницу, это практически был путь на свободу. Едва только административно задержанный доставлялся в больничную палату, для нас он оказывался потерянным навсегда. В больнице действовала группа Карабахского подполья из медперсонала, которая с помощью городских подпольщиков умело переправляла задержанных из больничных палат на конспиративные базы. Даже когда мы ставили у палаты вооруженную охрану, они умудрялись выкрадывать больных.


Когда побеги из больницы стали массовыми, то руководство МВД Азербайджана, Поляничко, а под их давлением и генерал Сафонов стали в категоричной форме требовать от руководства нашей группы не направлять армян, даже остро нуждающихся в медицинской помощи, в больницу, а доставлять в ИВС Шушинской тюрьмы. Эти упреки и требования, в основном, были обращены в мой адрес. Но тут на моей стороне оказались важные аргументы: речь шла о соблюдении законности и защите прав советских граждан. Можно было проявить и настойчивость, и твердость.


Полковник Гудков, в свою очередь, всегда занимал твердую позицию и требовал от генерала Сафонова, чтобы административно задержанных лиц с жестокими побоями, нуждающихся в медицинской помощи и стационарном лечении, размещали в Степанакертском военном госпитале. Мы понимали, что генерал ни за что не допустит, чтобы


[стр. 63] Мятежный Карабах


армянские сепаратисты не только лечились, но и официально получили возможность проводить подрывную агитационную работу с солдатами и офицерами в госпитале военной группировки.


Мы же всякий раз повторяли генералу Сафонову, что если с человеком, утратившим здоровье в результате проверки паспортного режима, что-то случится, отвечать придется тому, кто настоял на отказе в медицинской помощи. Скрипя зубами, генерал Сафонов давал указание направить на фильтропункт военного врача из гарнизонного госпиталя для освидетельствования больного и назначения формы лечения. Надо признать, военные врачи были не менее сердобольными, чем местные. Они настойчиво требовали от нас вызова машин «скорой помощи» для доставки в ту же областную больницу наших узников, нуждающихся в лечении. Конечный результат оказывался таким же, как и ранее. В следующие дни ни одного из наших подопечных не было не только в больничной палате, но и в Степанакерте. Виновных в бесследном исчезновении больных, имевших перспективу уголовной ответственности, в этой ситуации найти оказывалось невозможно.


Видимо, понимая, что установка на жестокость при проведении войсковых мероприятий не приносит желаемых результатов, генерал Сафонов, после согласования с Поляничко, предложил мне выступить на очередном совещании офицерского корпуса группировки внутренних войск и начальников районных отделов милиции НКАО. Я не только изложил многочисленные факты превышения полномочий военными патрулями, зональными комендатурами, участниками оперативно-войсковых операций при проверках паспортного режима в армянских населенных пунктах, но и потребовал строгого соблюдения законности. После этого факты поборов, краж денег и ценностей, необоснованной физической расправы над армянами резко сократились.


Об интенсивности работы фильтропункта свидетельствует одна из справок, которая сохранилась в дневнике. О национальности лиц, доставленных на фильтропункт, говорить нет необходимости. Все они армяне.


[стр. 64] Виктор Кривопусков

СПРАВКА


о работе Фильтрационного пункта Района чрезвычайного

положения Нагорно-Карабахской автномной области

за октябрь — декабрь 1990 года


На фильтрационный пункт доставлено 3569 человек.

Из них:За нарушение комендантского часа 1027

За злостное неповиновение законному требованию работников ОВД и военных нарядов 193

За нарушения паспортного режима 563

Для установления личности 1261

За другие правонарушения 525


В том числе:Подвергнуто административному штрафу 559

Подвергнуто административному аресту 263

Направлено материалов в ОВД, комендатуры, другие организации и предприятия для дальнейшего реагирования 217

Предупреждено в ходе профилактических бесед 2548


Начальник фильтрационного пункта

капитан милиции М.Е. Григорян

ИЗОЛЯТОРЫ ВРЕМЕННОГО СОДЕРЖАНИЯ


В ведении нашей группы было два изолятора временного содержания (ИВС). Один находился в шушинской тюрьме, другой — в подвальной части здания УВД НКАО в Степанакерте. Азербайджанцы при задержании за правонарушения на межнациональной почве должны были направляться в ИВС шушинской тюрьмы. Правда, за всю свою практику я не помню ни одного случая, чтобы к нам в числе задержанных лиц доставили какого-нибудь азербайджанца.


Степанакертский ИВС был предназначен для армян и граждан других национальностей СССР (кроме азербайджанцев), задержанных в административном порядке сроком до 30 дней за.нарушения Закона СССР от 3.04.90 «О режиме Чрезвычайного положения в НКАО и прилегаю-


[стр. 65] Мятежный Карабах


щих к ней районах Азербайджанской ССР». В случае если затем этим гражданам будут предъявлены обвинения в уголовном преступлении, они должны быть переведены в тюремные камеры предварительного заключения. Место заключения определялось по усмотрению следователя в тюрьмах Азербайджанской республики. В наших условиях, значит, в Шуши или Баку.


В Степанакертском ИВС для армян мест всегда не хватало. И тогда задержанные армяне доставлялись в ИВС шушинской тюрьмы. Пребывание в ИВС этой тюрьмы для армян считалось трагедией. Охрану в шушинском ИВС осуществляли сотрудники нашей группы. Но многие моменты пребывания в изоляторе сопровождались для задержанных контактами с тюремным начальством и сотрудниками-азербайджанцами: охрана во время доставки на допросы к следователю, прогулки, лазарет, раздача пищи и т.д. Большинство этих сотрудников старалось разными изощренными способами ущемить элементарные права армян.


Когда в шушинский изолятор доставлялась большая группа задержанных, а наших сотрудников не хватало, то к сопровождению от автозака (машины, оборудованной для перевозки заключенных) до камеры ИВС привлекалась охрана тюрьмы. Так вот, даже просто при разводе по камерам азербайджанские охранники успевали жестоко избить армян. Мы всячески старались не допустить ничего подобного. Требовали от начальника тюрьмы строгого соблюдения законности. Однако полностью исключить такого рода случаи не могли. Более того, в шушинском ИВС дела армянских узников часто расследовались следователями МВД Азербайджана. И вот тут события всегда развивались по одной схеме.


Народные депутаты СССР от Нагорно-Карабахской автономной области постоянно настаивали, чтобы отбывание административного наказания, предварительное заключение и сроки наказания за межнациональные преступления их соотечественники проходили в российских тюрьмах, так как, было известно, что в Шуши и Баку армян-карабахцев постоянно избивают, насилуют, унижают их человеческое достоинство.


[стр. 66] Виктор Кривопусков


Правоохранительные органы Азербайджана выступали категорически против. Они убеждали союзное руководство в том, что преступники должны отбывать наказание только в тюрьмах республики. Перенос предварительного следствия на российские территории считали не целесообразным, в том числе по финансовым соображениям.

ТРИ КРАНА


Действие в НКАО Закона о чрезвычайном положении приостановило не только деятельность органов конституционной власти. В Степанакерте закрыли драматический театр, музеи, кинотеатры, запретили проведение культурно-развлекательных и спортивных мероприятий. Запрет распространился даже на дни государственных праздников.


Единственное, что военные комендатуры Района чрезвычайного положения оказались бессильны запретить, были похороны. Длинные скорбные процессии все чаще собирались в селах и городах. Люди шли к родным, друзьям, знакомым погибших в межнациональном противостоянии или во время проверок паспортного режима. Были еще очереди за продуктами, особенно за хлебом, которого часто не хватало из-за перебоев в поставках муки. Городской рынок стал совсем малолюдным. Блокада дорог привела к тому, что на прилавках остался самый скудный выбор товаров. Магазины в Степанакерте стояли пустые, продавались только предметы первой необходимости.


Правда, было в Степанакерте одно местечко, куда всегда можно было прийти, откуда угодно, хоть с самой окраины города, не опасаясь ничьих запретов. Оно называлось «Три крана». Там всегда текла холодная ключевая вода, чистая и удивительно вкусная, за что любили ее горожане и гости города. С далекого горного источника вода самотеком врывалась почти в самый центр Степанакерта по искусно проложенному еще в давние времена водоводу. Круглосуточный звон весело льющейся сразу из трех кранов


[стр. 67] Мятежный Карабах


воды, привлекал всякого прохожего. Три крана располагались на улице Кнунянца.


В верхней части этой недлинной улицы размещалось здание Управления внутренних дел НКАО, а значит, штаб нашей Следственно-оперативной группы, внизу — комендатура Района чрезвычайного положения и гостиница, где мы жили. Так что каждый день в Степанакерте для наших сотрудников начинался и заканчивался естественным ритуалом — неоднократным прохождением мимо «Трех кранов». Понятно, что и мне мимо «Трех кранов» приходилось проходить или проезжать на машине по нескольку раз в день.


К источнику кроме горожан, приходящих специально за ключевой водой для дома или для работы, заворачивал практически каждый прохожий. Все обязательно пили ее прямо у источника. И в жаркий день, и в студеную зимнюю пору. Пили с откровенным удовольствием, даже наслаждением. Было заметно — вода действовала на всех одинаково. Кроме благотворного физического воздействия, она словно бы духовно очищала, успокаивала, поднимала настроение, возвращала на мгновения в добрые и благополучные времена. На какие-то минуты она делала людей добрее и счастливее.


За источником был небольшой уютный скверик, а чуть дальше — здание областного драматического театра имени Максима Горького. Театр закрыли с введением в Карабахе чрезвычайного положения. Помню, что у меня, возле «Трех кранов», появлялось чувство особой торжественности, такое редкое в это время. И я подольше старался сохранить его в себе... Со временем я стал назначать здесь встречи со знакомыми жителями города. У пришедших испить воды из горного источника как-то само-собой завязывались разговоры, а иной раз и услышать мнения карабахцев о событиях, которые были, скажем, следствием мероприятий, осуществленных незадолго до того нашей группой. Об одном из них напоминает моя очередная дневниковая запись.


В начале ноября 1990 года мы освоились в карабахской ситуации и организовали нормальный режим следственно-оперативной работы. В руководстве и в целом в группе сложилось деловое взаимопонимание, а главное — появилось


[стр. 68] Виктор Кривопусков


общее требовательное отношение к обязательному соблюдению законности не только при расследовании преступлений и других противоправных действий, совершенных на межнациональной почве, но и при проведении войсками любых действий на территории Района чрезвычайного положения. Материалы о нарушениях прав жителей НКАО отдельными командирами внутренних войск, комендантскими патрулями, превышения к ним полномочий, о фактах поборов и краж солдатами денег, ценностей, другого имущества у местного населения при проверке паспортного режима были направлены коменданту РЧП генералу Сафонову, председателю Республиканского оргкомитета по НКАО Поляничко, прокурору НКАО Василенко и военному прокурору Степанакертского гарнизона.


Когда я вместе с нашим сотрудником, инспектором Главного управления охраны общественного порядка МВД СССР капитаном милиции Иваном Васильевичем Нечаевым проанализировал дела на лиц, содержащихся под административным арестом в изоляторах временного содержания по итогам войсковых паспортных проверок, то оказалось, что многие из них арестованы необоснованно. Только среди тех, кто в данный момент находился в Степанакертском изоляторе, таких набралось более десяти человек, то есть, практически каждый четвертый. Они не были социально опасными, не являлись организаторами разжигания межнациональной розни, не вели никакой подрывной работы. Рапорты войсковиков с большой натяжкой квалифицировались как нарушение Закона о чрезвычайном положении. Просто так патрули выполняли свой «план».Один наш арестант, например, был задержан в районе городского рынка в дневное время, он нес в руках картонную ячейку с куриными яйцами. На требование патруля предъявить паспорт, он попросил подержать яйца кого-то из патрульной группы. Лейтенант — старший патрульного наряда — эту просьбу расценил, как унижение его офицерского достоинства, причем, на межнациональной почве. В рапорте молодого офицера указывалось, что он «...отказался держать в своих руках армянские яйца».


В другом случае в ИВС одновременно оказались два родных брата. Административные дела, заведенные на них,


[стр. 69] Мятежный Карабах


свидетельствовали, что младший брат жил со старой больной матерью. В субботний вечер, как всегда, старший брат пришел к родным, чтобы помочь младшему ухаживать за старушкой. Приближался комендантский час, а у больной разыгрался астматический приступ. Оказалось, что лекарство закончилось. Старший сын кинулся в аптеку, документы впопыхах взять забыл. В ближней аптеке нужных таблеток не оказалось, пришлось бежать в другую. На обратном пути его задержал патруль. Как ни доказывал, ни просил, ни умолял — не отпустили, не разрешили забежать домой за документом, хотя дом был рядом.


Младший, не дождавшись ни брата, ни лекарства для матери, отправился на поиски. Его уже другой патруль задерживает как нарушителя комендантского часа. И ему, понятно, тоже не помогли никакие просьбы. При этом младший брат оказался менее выдержанным человеком и высказал все, что он думал о патруле, Законе о чрезвычайном положении, комендантском часе, матерях офицера и этих солдат и т.д. Рапорт командира патруля содержал длинный переченьего высказываний и выражений. Их действительно хватило бы на два административных срока. Но представьте себе состояние бедной больной матери, когда в одночасье пропали оба сына!


Третий пример мог бы показаться забавным, если бы речь не шла о старом и больном человеке. В камере ИВС оказался участник Великой Отечественной войны, бывший фронтовой разведчик. Его многочисленные орденские колодки показывали, что в боях он был смелым и удачливым. Беженец из Гянджи, он с многочисленной семьей ютился в одном из номеров гостиницы «Карабах». Возраст, лихолетье, безработица сделали его любителем тутового напитка. Нет, он не набирался до беспамятства. Но держал себя постоянно на взводе. Несправедливости не терпел. А здесь за ней далеко ходить не надо, стоит только порог гостиничного номера переступить. В вечернее время бывший фронтовик любил посидеть на ступеньках гостиницы, поговорить по душам с кем-нибудь из военных постояльцев. Равнодушие к его персоне делало его задиристым и неразборчивым в выражениях. Однажды он нарвался на новенького


[стр. 70] Виктор Кривопусков


коменданта нашей гостиницы, решившего навести во вверенном ему хозяйстве свой порядок. Старожил дал соответствующий отпор. Был вызван патруль. Не помогли ни уговоры офицеров, знающих деда, ни плачь родни.


Вместе с капитаном Нечаевым мы пришли к полковнику Гудкову с предложением пересмотреть меры административного наказания более чем десяти человек и немедленно освободить их из ИВС. Он без колебаний одобрил нашу инициативу и подписал соответствующие решения. Надо было видеть радость этих безвинных, тем более что их освобождение пришлось в канун празднования Великой Октябрьской социалистической революции. И вот вечером того же дня, когда мы с Виктором Семеновичем возвращались в гостиницу, с балконов комнат, где проживали беженцы, раздались громкие аплодисменты и звонкое голосистое «Гудкову спасибо!», «Гудкову ура!», «Да здравствует Великая Октябрьская революция!». Громче всех кричал наш подопечный ветеран. Его дружно поддерживала вся семья.


Весть о праздничной «амнистии» быстро облетела Карабах. После этого местные жители стали первыми здороваться с нашими сотрудниками, а у «Трех кранов» старались уступить нам место у воды. Чтобы обсудить с кем-то из нас актуальные для себя вопросы, они заранее приходили к зданию УВД НКАО и терпеливо ждали, когда нужный им офицер направится вниз по улице. Буквально по пятам они шли до «Трех кранов», а уж там, что называется, затевался разговор.

РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ОРГКОМИТЕТ ПО НКАО.

В.П. ПОЛЯНИЧКО


Председатель Республиканского оргкомитета по НКАО, второй секретарь Центрального Комитета Компартии Азербайджана, член ЦК КПСС, народный депутат СССР Виктор Петрович Поляничко в карабахских событиях играл чрезвычайно важную роль. Я это знал. И, когда прилетел в Степанакерт, с нетерпением ожидал встречи с ним.


[стр. 71] Мятежный Карабах


С Виктором Петровичем мы были знакомы давно, с 1969 года. Тогда, в августе, в Пятигорске и Домбае в составе делегации от комсомольских организаций страны я неделю участвовал в ставропольском краевом празднике молодежи «Слава труду». Помню, делегацию возглавлял второй секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов, а в ее составе были известные всему миру олимпийские чемпионы: боксер Борис Лагутин и борец Александр Медведь. Виктор Поляничко представлял Челябинскую областную организацию ВЛКСМ и, как ее руководитель, был очень популярен среди молодежи. Я же в то время был совсем молодым инструктором Ростовского обкома комсомола. И хотя между нами была изрядная разница в возрасте, мы, как это водилось в комсомоле, сразу же подружились. Еще бы, у нас было так много общего: Виктор Поляничко родился и вырос в Ростове-на-Дону, до учебы в МГУ три года работал слесарем-сборщиком на заводе «Ростсельмаш». Его младший брат учился в техникуме сельхозмашиностроения — в базовом учебном заведении первенца советского машиностроения завода по производству зерновых комбайнов «Ростсельмаша», в котором я с удовольствием работал до перевода в Ростовский обком комсомола. А здание школы №75, где учился Поляничко, находилось рядом с нашим техникумом, и он хорошо был знаком с преподавателями, однокурсниками брата, любил участвовать в их студенческом веселье. Даже когда брат был уже одним из руководителей Ростсельмаша, он оказывал коллективу техникума разностороннюю помощь и поддержку. Мы нередко встречались на различных комсомольских или партийных мероприятиях в Москве. Как истинный ростовчанин, Виктор Петрович всегда был приветлив и доброжелателен. Мы с удовольствием вспоминали ростовские времена, рассказывали друг другу о своей жизни, о делах друзей и общих знакомых.