Литературно-художественный журнал редакционный совет: Елизавета Данилова Михаил Лубоцкий Михаил Муллин Владимир Вардугин Евгений Грачёв Галина Муренина Саратов

страница	6/11
Дата	22.03.2012
Размер	3.85 Mb.
Тип	Документы

СодержаниеОт истока
На волне памяти

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
приз в студию!

Валерий Минаев, рослый розовощёкий дизайнер полиграфического предприятия ООО «Офорт», обладал талантом художника. Все сотрудники признавали это. Все, кроме директора фирмы и Дашеньки, недавно принятой на работу, молоденькой умненькой девушки, с изящной фигурой и длинными стройными ногами. Руководитель типографии не признавал одарённость работника, потому что пришлось бы зарплату Минаева увеличить как минимум в два раза. Дашенька же окончила курсы «Основы работы на персональном компьютере», восемь месяцев училась на дизайнера и считала себя специалистом. В типографии знали, что Валеру приглашали на большую зарплату в другие фирмы и не один раз.

Сам Валера никуда уходить не собирался. Он был молод, стеснителен и не представлял, как ему будет среди других новых людей. Он очень привык к своему коллективу и особенно к тому, что каждый день видел Дашеньку. Он с замиранием сердца смотрел в её черные, как уголь, глаза.

Его волновали её мягкие, блестящие, словно шёлк, волосы. Его волновали её нежно-розовые губы. Его волновало, как она, плавно покачивая бедрами, легко и грациозно, словно в танце, переступая своими точёными, красивыми ногами, шла вдоль столов. Его волновало, как, вдруг повернувшись, она долго смотрела на него не то сердито, не то вопрошающе.

Что касается денег, то Валера верил директору, который давно обещал повысить ему зарплату. Денег ему пока «хватало» ещё и потому, что было одно обстоятельство, которое удерживало его в типографии и позволяло ему жить относительно безбедно.

Всякий раз, закончив свою работу над оформлением обложки книги, буклета, рисунка или плаката, дизайнер, усталый, опустошённый и счастливый, сидел и просто смотрел на монитор. Всё его молодое существо наполнялось гордостью и наслаждением от выполненного задания и как бы пело высокий торжественный гимн красоте, любви, творчеству. А душа, казалось, летала в голубых и чистых небесах. Сама печать, линии, палитра красок, выбранные и нанесённые на экран в определённом, заданном им, Валерой, порядке, совершали настоящее чудо. Словно сама жизнь, вернее, кусочек её, реальный фрагмент запечатлелся на светящемся квадрате компьютера. Даже это была не жизнь. А что-то лучше и привлекательнее, правдивее. Нечто прекрасное открывалось перед глазами. И поражало в самое сердце. Валера ласково, словно лицо любимого человека, гладил экран и громко, не в силах сдержаться, восклицал на всю компьютерную:

— Приз в студию!

Коллеги, сидящие за соседними столами, вздрагивали и поворачивались к нарушителю тишины. А Дашенька, с округлёнными от страха и возмущения глазами, говорила сердито:

— Ну что ты, Валера, орёшь как резаный?! У меня всё опустилось. Теперь полчаса в себя приходить буду. Ты предупреждай, что ли! Якубович нашёлся. Я обязательно директору на тебя пожалуюсь. Хулиганство прямо какое-то. Честное слово, так работать нельзя!

И хотя говорила она всё это строго и решительно, но никогда к директору не обращалась по этому, как она выражалась, безобразию.

Некоторые подходили к рабочему столу Валеры и долго и молча смотрели на экран. Другие, вытягивая шеи, заглядывали через плечо со своих мест. Дашенька поднималась и демонстративно, не глядя в его сторону, направлялась в другую комнату. Валера же очень хотел, чтобы Дашенька оказалась рядом в этот момент и так же, как и все, оценила его работу. Он смотрел на её качающуюся плавную походку, на красивые белые ноги, точёную фигурку. У него нежной тоской сжимало сердце, и он думал, как бы пригласить Дашеньку куда-нибудь на дискотеку или в кафе.

Когда приходил заказчик, то он тоже долго, как зачарованный, смотрел на работу Валеры и говорил:

Вот именно так я и представлял свою задумку. Прекрасно! — восхищался заказчик, и лицо его сияло от удовольствия. — Это просто великолепно!
Приз в студию! — уже негромко, чтобы не испугать других компьютерщиков, восклицал Валера, поворачивал своё широкое молодое лицо к заказчику и счастливо смеялся.

— Что? — удивлённо спрашивал заказчик. — Ах, да, да. Заказчик торопливо лез в карман, доставал деньги и совал их

Валере. И тоже смеялся.

— Да вы не так меня поняли! — ещё больше веселился Валера. — Ничего мне не надо. Я про работу говорю. Ведь хорошо же?!

— Отлично, отлично, — продолжая совать деньги, говорил заказчик.

Вы уже заплатили в кассу. Зачем это? — спрашивал Валера, хотя в глубине души понимал, что он лукавит. Деньги Валере не помешали бы.
Спасибо, молодой человек, за прекрасную работу. А хорошо дёшево не бывает. Вы честно заработали эти деньги.

И человек уходил довольный.

Конечно же, это все слышали и видели. Знал об этом и директор и дважды вызывал его по этому поводу. Первый раз он усадил Валеру напротив себя и спросил весело:

Поборами занимаешься?
Что? — не понял Валера.
Деньги с клиентов берёшь?
А-а-а. Так это они сами дают.
А почему мне не дают? — лицо директора стало серьёзным.

Не знаю, — растерялся Валера, — честное слово, Игорь Васильевич, они сами дают, по своей воле. Я их ни о чём не прошу.
Короче, кончай это дело, а то уволю, да с такой статьёй, что тебя нигде не примут на работу. Понял?

Валера сидел и молчал.

— Чего сидишь? Иди работай.

— Игорь Васильевич, вы три месяца назад обещали мне зарплату прибавить. Как жить-то?

Теперь долго молчал директор.

Ладно, прибавлю. Потерпи немного.
Второй год терплю, — вздохнул Валера, встал и пошёл к двери.

— Постой, — сказал директор, — ты это... как-нибудь незаметнее это делай. Чтобы другие не видели. Договорились?

Валера пожал плечами и вышел.

Во второй раз директор позвал его к себе, садиться не предложил и сказал с раздражением:

Мы же с тобой решили, что всё будет незаметно, тихо, безо всяких эксцессов. А ты что делаешь?
А что я делаю? — спросил Валера. — Я не понимаю, о чём вы говорите.

Кто у тебя сейчас был?
Где?
Ну, заказчик к тебе сейчас подходил?

Да. Мужик какой-то. Неприятный тип такой. Одет как бомж, и изо рта пахнет.
Мужик, бомж, изо рта пахнет! — рассердился директор. — Да ты знаешь, он откуда?

Нет.
Из милиции он. Мужик!
Ну и что?

А то, что на тебя жаловался. Вроде ты деньги с него лишние взял. Было?
Это он сам мне положил на стол. Я у него ничего не просил. Вот честное слово, не просил!

— Так какого же чёрта он на тебя жаловался?

Откуда я знаю. У него и спросите. Что, вы не знаете милицию нашу?
Ладно, иди. Эх, Валерка, Валерка, нарвёшься ты когда-нибудь. Будет тебе приз в студию. И мне достанется на орехи, — сказал директор и тяжело вздохнул.

Сказал и как в воду глядел.

Заказчик был молодой, красивый, с расчёсанными на обе стороны длинными волосами, которыми он то и дело встряхивал и откидывал при этом голову назад. На нём были дорогой костюм, чёрные лакированные мокасины и распахнутая у горла белоснежная рубашка. Валере он сразу не понравился. Клиент почти не смотрел на экран, но то и дело бросал взгляды в сторону Дашеньки. Когда она прошла мимо, он повернулся и долго и пристально посмотрел ей вслед.

Вы на экран лучше смотрите. Я же вам образцы показываю, — сказал недовольно Валера, заметив поведение клиента.
А это уже моё дело, молодой человек. Не надо со мной так разговаривать.
Будете потом говорить, это плохо, это не нравится, этого я не видел.
Нет, не скажу. Всё выполнено отлично. Вы настоящий художник. Я очень рисунками доволен и доверяю вашему вкусу.

Валера сдержанно заулыбался и сразу же почти простил ему и шикарный костюм, и длинные волосы, и замечательные мокасины. Только Дашеньку не простил. Поэтому он согнал с лица радость, повернулся к заказчику и сказал как обычно:

Приз в студию!
Что? Какой ещё приз?

Это я просто так. Когда всё получается хорошо и клиент доволен, я тоже очень радуюсь и как бы восхваляю себя. Привычка такая.
Странная у тебя привычка. Я подумал, ты денег хочешь с меня взять.

Никаких денег не надо. Вы уже оплатили в кассу.
Слушай, а как её звать? — спросил клиент.
Кого?

— А вон ту тёлку, с ногами от ушей, — и кивнул в сторону Дашеньки. Валера сначала побледнел, потом кровь бросилась ему в лицо.

— Здесь животных нет, — стиснув зубы, зло процедил Валера, — ищи себе тёлок в стаде коров. А может, тебе козочку надо? Или овцу? Ярочку. Тогда езжай в деревню. Хочешь, адрес дам? Там таких же, как ты, вонючих козлов разводят! Дать?

Лицо молодого человека окаменело, потом правая щека чуть дёрнулась.

— Я сейчас с удовольствием тебе по морде бы дал, — сказал он.

— А в чём дело? — сказал Валера и встал. Он был на голову выше посетителя. — Дай!

Руки боюсь испачкать, — делая шаг назад, сказал тот.
А ты не бойся.

Да пошёл ты. — снова отступая, едва слышно произнёс волосатый, тряхнул головой и откинулся телом назад.
Дерьмо, — сказал Валера. Он собрал образцы рисунков и сунул их в дрожащие руки заказчика. И машинально добавил: — Приз в студию.

Клиент постоял, постоял, а потом сказал громко, обращаясь к Дашеньке:

— Девушка, как бы мне вашего директора увидеть? — И снова смотрел ей вслед, когда она шла к кабинету директора.

Игорь Васильевич молча слушал возмущённого клиента, кивал головой и изредка посматривал на Валеру, как бы спрашивая: «Ну что, дождался?» Директор обещал разобраться и наказать своего нерадивого работника за грубость и попытку вымогать деньги у клиента. Может быть, оштрафовать Валеру или даже уволить того по соответствующей статье. Никаких поблажек! Чтобы другим неповадно было! Только так!

Директор поблагодарил франтоватого покупателя, пожал ему руку и раскланялся с ним. И пригласил Валеру к себе в кабинет.

«Уволит, — думал Валера, глядя в широкую спину Игоря Васильевича, — точно уволит. Надо же так влипнуть с этим козлом». И вспомнил о Дашеньке, что теперь по утрам они не будут видеться. Когда он поравнялся с её столом, она вдруг задержала его на миг за руку и, притянув его лицо к своему лицу, так что он услышал её свежее, как парное молоко, дыхание, прошептала на ухо:

— Не бойся, я с тобой, Валера. Всё будет хорошо. Вот увидишь.

— Спасибо, — невесело усмехнулся Валера, — твоими бы устами... Всё равно спасибо, Дашенька, — и ласково погладил её пальцы.

Потом произошло нечто необъяснимое и удивительное. Как в телепередаче «Поле чудес». Директор предложил присесть Валере и долго смотрел в окно. И вдруг улыбнулся.

— Значит, ты знаешь, где можно козочку или ярочку снять? Может, и мне этот адресок дашь? — Директор стал серьёзным. — Вот что, Валера. С сегодняшнего дня я, как и обещал, удваиваю твою зарплату. Доволен?

— Ещё бы! — не веря своим ушам, воскликнул Валера.

— Но с одним условием, — продолжал директор, — чтобы ты никогда, слышишь, никогда не выкрикивал это своё оригинальное: «Приз в студию!»

— Да, — сказал Валера, начиная верить в происходящее.

А если такое произойдёт хоть ещё раз, то мы с тобой действительно расстанемся. Конечно, не по статье, но ты вынужден будешь уйти. Договорились?
Да, — снова коротко сказал ошарашенный Валера. Он понял, что сказанное директором — правда.

А ты что, действительно хотел его побить?
Желание было, Игорь Васильевич.
И побил бы?
Запросто.
Что, прямо здесь, на работе?
Да, прямо здесь, на работе.
Ну, ты даёшь. За Дарью, что ли?
За неё тоже.

— Отчаянный ты мужик. А с виду — тихоня. Но драться на работе нельзя. Иди.

— Спасибо вам, Игорь Васильевич. — Валера поднялся и вышел. Дашенька сидела за столом Валеры и разглядывала рисунки.

— Ну что? Выгнал? — Она стремительно вскочила с кресла и со страхом смотрела на Валеру.

Он притянул Дашеньку к себе и прошептал ей на ухо:

— Приз в студию!

Дашенька с силой и чуть не плача оттолкнула его кулачками в грудь и сказала:

— Что ты придуриваешься? Я тут с ума схожу, болею за тебя, а ты. а ты. — И снова толкнула его кулачками в грудь.

Валера взял её за руку и усадил в кресло. И рассказал ей всё.

Я рада за тебя, — сказала она. И посмотрела на него так, как смотрела по утрам. И добавила, немного покраснев и нерешительно: — Может быть, это отметить надо?
Как?
В кафе сходим или на дискотеку.
Только я приглашаю, — торопливо сказал Валера, — знаешь, я давно хотел тебе это предложить.
Что же мешало?
Боялся, откажешь.
Нет, вы посмотрите на него, — засмеялась она. — Представь, я очень даже согласна. Тоже мне, храбрец. Как драться, так он первый, а пригласить девушку отдохнуть вечером боишься. Как же так?
Не знаю, — пожал Валера плечами.
А научишь меня делать дизайн, как ты? У тебя так классно получается.
Конечно, — сказал он и улыбнулся.

Дашенька пошла к своему столу, а Валера смотрел, как она идёт. Он согнул руку в локте, сжал кулак.

— Приз в студию! — прошептал он так, чтобы никто не услышал. Но всё равно Дашенька обернулась и улыбнулась ему.

— Приз в сту-у-у-дию! — снова пропел он про себя. И выкинул руку вверх.

любовь, пиво и сапоги

Я больше так не могу! Мне всё так надоело! Неужели ты не замечаешь, что мы с тобой то и дело ссоримся и скоро, не дай Бог, разведёмся?
Ты что? Я этого вовсе не хочу!
Тогда поговори с ней так, чтобы она всё поняла и не обиделась. Неужели нельзя этого сделать?
Стасик, ну как я ей скажу всё это? Мама, не приходи к нам, потому что ты действуешь на нервы своему зятю? Так, что ли?
Слишком категорично. Надо как-то дать ей понять, что, ну, хотя бы по пятницам, когда мы с тобой немного расслабляемся, отдыхаем вдвоём, её присутствие совсем не обязательно. Неужели она сама не была молодой? Наташа, мне кажется, что она делает всё нарочно! И назло мне!
Хорошо, хорошо, давай я составлю график, когда маме можно приходить к нам, а когда — нет. Стасик, ты в своём уме? И потом, наши соседи Казанцы тебе не мешают по пятницам, а моя мама — поперёк горла!
Ну, даёшь! Ну, сравнила! — возмутился Стасик. — Григорий Казанец — это совсем другое дело! Он обещал меня на хорошую работу устроить! И ты это знаешь. Да я вовсе не против твоей мамы. Пускай она приходит в любое время, даже по пятницам. Но скажи ей, пожалуйста, чтобы она немного помолчала и не совала свой длинный нос туда, куда не надо. А уж это её противное: «ба-а-а»!
Не говори так грубо о моей маме! — Наташа дёрнула плечиком недружелюбно, совсем как тёща, посмотрела на мужа серыми большими глазами. — А то, что она нам продукты носит чуть ли не каждый день! Это тебе тоже не нравится? И деньгами помогает. Это тебе тоже действует на нервы? Что молчишь?
Ах, да не нужно мне ничего! Пусть ничего не носит! Всё это так подло и низко! Наташа, речь совсем о другом. — Стасик засунул руки в карманы и тут же выдернул их обратно. Он тоже начинал нервничать. — Мы с тобой взрослые, самостоятельные люди. У нас с тобой своя семья, независимая, можно сказать, ячейка общества. И я не позволю, чтобы любой и каждый мог бесцеремонно вмешиваться в наши семейные дела!
Моя мама — не любой и не каждый! — высоким голосом сказала Наташа и слегка покраснела. — Она нам очень помогает и желает только добра и тебе, и мне. И не смей так больше говорить о ней! Ты бы лучше подумал о том, как уговорить поскорее Григория устроить тебя к нему в фирму! Неужели ты так и будешь всю жизнь слесарем трамвайного депо? От тебя так воняет мазутом!
Дура, — коротко бросил Стасик и отошёл покурить к форточке, — не мазутом, а керосином. И не воняет, а пахнет. А ты действительно дура, каких поискать надо.
Сам дурак, — ответила Наташа и принялась готовить яичницу с колбасой, — и тебя совсем искать не надо. Вот он, смотрите!

Худой-расхудой и высокий, Стасик стоял у окна, нервно курил, глядя, как вытягиваются через форточку слоистые полосы сизого дыма, и думал о том, что он самый несчастный человек на свете. Как, ну как отвадить тёщу хозяйничать у них как в своём доме?

Так уж сложилось с самого начала их совместной жизни с Наташей, что тёща, Вера Сергеевна, предобрая, приходила к ним чуть ли не каждый день. Действительно, тёща приносила с собой мясо, рыбу, яйца, домашние солёности. И, слыша мелкий, угодливый смешок жены, убирающей продукты в холодильник, Стасик как бы и немного прощал бесцеремонность Веры Сергеевны. Но, чтобы как-то обозначить положение хозяина дома, Стасик кричал, лежа в постели:

— Наташ, который час?

— Без двадцати шесть, — отвечала жена, а Стасик, дремотно позевывая, ворчал что-то вроде «кому не спится в ночь глухую?» и накрывался с головой одеялом.

Тёща могла появиться и ни свет ни заря, и в обед, и поздно вечером, когда молодые уже укладывались спать. Не были исключением и выходные. Благо (вопрос «для кого» оставался открытым) тёща жила рядом. Всего-то ехать три остановки на маршрутной «газель-ке». Да пять минут хода по широкому, светлому проспекту. И вот как-то незаметно, постепенно, за короткий срок она стала словно бы членом молодой семьи и так же потихонечку, но целенаправленно стала учить зятя и дочь, как надобно правильно жить на белом свете. Стасик воспринимал это болезненно, но терпел до поры до времени. А Наташа была явно на стороне матери.

Мало-помалу молодые начали ссориться. Вера Сергеевна видела всё это, но продолжала поступать так, как считала нужным.

Стас, ты картошку и капусту где купил? — спрашивала она обычно по выходным, открывая дверь гружённому овощами зятю.
На Верхнем рынке, — не совсем приветливо отвечал Стасик. Стоять и беседовать в дверях, когда руки оттягивали тяжёлые сумки, было не совсем приятно. — А что?
Ба-а-а, на Нижнем-то всё почти в два раза дешевле. И выбор там больше. И свежее там всё.
Но туда ехать надо. За проезд платить. Туда, обратно. То на то и выйдет.
А ты пешочком, зятёк, пешочком. Заодно и прогуляешься.
Понятно, — гася в себе нехорошее чувство, соглашался Стасик. Он аккуратно огибал тучную фигуру тёщи, принимался выкладывать на стол принесённое.

Или Вера Сергеевна говорила низким грудным голосом, но так, чтобы слышала Наташа:

Зятёк, ты вот целый день лежишь и телевизор смотришь. Не боишься глаза-то испортить?
А что мне делать? — уже недовольно спрашивал Стасик. — Сегодня выходной. Да и фильм интересный.
Кому выходной, а кому бельё стирать надо, убираться, обед готовить. Взял бы да и помог жене. Она ведь тоже всю неделю отработала в школе. А быть учителем, сам знаешь, в наше время очень, зятёк, тяжёлое занятие. Вон даже правительство их пожалело, зарплату им прибавляет. А ты лежишь, как.

Стасик вздыхал, выключал телевизор и шёл к Наташе. Помогать. «И уж совсем не фонтан»! — замечал разгневанный Стасик, когда Вера Сергеевна начинала советовать, что покупать молодым.

Ба-а-а! И дался вам этот музыкальный центр! Купили! Есть же у вас трёхпрограммный приёмник и стерео, «Панасоник». Нет чтобы зимние сапоги взять жене. Или в Турцию за вещами махнули бы!
Нет, мама, лучше на Капри! Вон как Григорий с Татьяной, наши соседи, — вступала в разговор Наташа. Она давно мечтала съездить на далёкий, манящий её остров. — Как я им завидую!
Это Казанцы, что ли? Которые с вами пиво пьют? А он, Григорий, всё обещает устроить Стаса на хорошую работу?
Ну да, они самые. Замечательные, добрые люди.
Лучше бы на работу взял, если обещал. А то — пиво пить. — Вера Сергеевна косилась на помрачневшего Стасика. — А всё равно большую глупость вы сделали, что такую дорогую бандуру приобрели. Столько денег отвалили!
Мам, может быть, нам самим решать, что именно покупать? — уже не на шутку волнуясь, возражал Стасик. — Мы же денег у тебя не просим, свои тратим.

Если бы так, — продолжала выговаривать тёща, — если бы только свои тратили. Взяли моду — пиво пить. Сейчас вон кругом с этим борются, штрафуют, а они пьют себе.
Мама! Я попрошу закрыть... закрыть эту тему! Не трогайте вы ради Бога этот благородный напиток! Не надо ничего — ни колбасы вашей, ни денег. Только замолчите!
Ну, ну. Дело ваше, пейте себе на здоровье, — отступала тёща, видя почти зверское лицо Стасика.

Дело в том, что раз или два в месяц Стасик устраивал нечто вроде праздника у себя в доме. В эти отличные дни за ужином на столе преобладало пиво.

Свершалось это действо обычно по пятницам. После работы Стасик заходил в торговые ряды, что у Верхнего рынка. Там он покупал от четырёх до десяти (в зависимости от своих финансовых возможностей на текущий момент) бутылок «Ярпива» с белой этикеткой, вяленой рыбы и от двух до пяти (опять-таки, сколько бог послал денег) килограммов живых раков. Всё это великолепие он торжественно являл перед женой на кухонном столе и весело спрашивал:

— Гульнём, Наташ!?

— Ещё как гульнём! — так же весело отвечала жена и лихо встряхивала густыми чёрными волосами, обрамлявшими её по-мальчишески свежее милое лицо. И с восхищением смотрела, как шевелятся раки. Они щёлкали клешнями и расползались по столу. Гулять так гулять!

По этому случаю нередко приглашались соседи по лестничной площадке, супруги Казанцы. Огромный Григорий был старше Стасика лет на десять. Своей необъятной толщиной, большим животом, как у женщины на сносях, полным круглым лицом с двойным подбородком, сосед производил впечатление солидного человека. Чёрные, сросшиеся у переносицы брови придавали лицу суровость. Но на самом деле Казанец был весёлый, добрый человек, приятный в компании. Он любил хорошие анекдоты, знал их бесчисленное множество и мог их рассказывать часами. Его Татьяна, напротив, была стройна, высокого роста и тихая как мышь. Она почти всегда молчала, слушала внимательно мужа, делая иногда необидные замечания.

— Ну, что день грядущий нам готовит? — рокотал негромко Григорий, вваливаясь на кухню и со знанием дела оглядывая стол. — Недурно, совсем недурно. А ну-ка, Танюшк, доставай и наш полумокрый паёк.

И рядом с блюдом, на котором горкой краснели отваренные раки, с прилипшими к шершавым панцирям коричневатыми жилками укропа, выставлялись бутылка хорошей водки, несколько бутылок пива. К этому добавлялись мягкий кусок красной рыбы, а иногда и баночка чёрной икры.

— Ну, помолясь, приступим! — оглашал Григорий и, не дожидаясь никого, залпом опорожнял первую кружку пива. — Ах, хорошо!

Он вытирал ладонью толстые губы и с треском раздирал вяленого леща.

— Наташа, ты всегда молодец! Какой стол! Какие яства! Неужели ты всегда так Стасику накрываешь стол? Даром он у тебя такой худющий. А вот слушайте по этому случаю анекдот. Значит, жена говорит мужу, чтобы он, милый, не привередничал. Ты, говорит она, в понедельник с таким удовольствием ел щи с килькой. Во вторник, среду — тоже. И в четверг ты не отказался. А сегодня, в пятницу, ты вдруг закапризничал! В чём дело? А?!

Он захохотал негромко, вежливо, и всё его тело заколыхалось, как будто его подталкивали и тормошили снизу. Молодые женщины переглядывались, улыбаясь. Стасик хохотал громче всех, удивлённо вытаращив глаза. А Вера Сергеевна поджала губы и смотрела в угол, словно сердясь и осуждая всех. Татьяна тихо сказала, что анекдот старый-престарый, с длинной бородой.

С самого начала веселья тёща, пригубив немного пива, принималась за чай и пирожные, которые приносила с собой. Она пила мелкими глотками, отставив мизинец. Брала двумя пальчиками, большим и указательным, бутерброды с икрой и рыбой, сладкое. До раков она не дотрагивалась, брезговала. Стасик смотрел на всё это спокойно. Молчит себе, ну и пусть молчит, а то начнёт домогаться у Григория, когда тот, в конце концов, устроит Стасика к себе на работу? Лучше не трогать. Впрочем, и Татьяна Казанец, выпив рюмку-другую водки, тоже переходила на чай. Супруга Григория розовела лицом и с милой улыбкой на тонких губах молча наблюдала за происходящим. А сам Григорий царил за столом. Он громко шелушил рыбу, с хрустом разламывал панцири пресноводных, попавших под его тяжёлую волосатую руку. Сосед подкладывал то и дело раковые шейки Наташе, разливал по кружкам и рюмкам и травил анекдот за анекдотом, обращаясь чаще всего к Наташе.

А сама молодая хозяйка была прекрасна! Юное, миловидное, худенькое лицо её бледнело после выпитого пива. Серые глаза становились атласно-тёмными и блистали неестественно и ярко. Когда Наташа, смеясь после очередного анекдота, запрокидывала голову, то словно трепетный мягкий воробышек бился у неё под белой кожей на обнажённом горле. Казалось, ещё немного, и она взлетит, и сама будет парить над столом, где сидели такие необыкновенно близкие ей люди. Все они были ей дороги. И толстый смешной Григорий, и ставшая вдруг серьёзной мама, и тихая Татьяна, и, конечно же, её дорогой, любимый муж.

Наташа, как любящая послушная дочь, поддерживая Веру Сергеевну, тоже не особенно одобряла Стасика в его увлечении пивом. Но, во-первых, ей самой хотелось немного расслабиться и отдохнуть после трудовой недели в школе. Во-вторых, она сама любила «Ярпиво» с белой этикеткой. Да ещё под такой деликатес, да в такой компании! И, в-третьих, пусть её мужичок, роднуля Стасик, немного развлечётся. Но пусть это будет не где-нибудь, а дома, под её, Наташиным, бдительным оком. А самое главное, после подобного пивного возлияния ночью Стасик был безумно страстен. О чём она вспоминала, рассеянно улыбаясь, несколько дней подряд.

Сам же Стасик спокойно наблюдал за тёщей, слушал анекдоты, потягивал пиво и вкушал лакомства. Он ни на минуту не забывал обещание соседа и мечтал о том дне, когда он, Стасик, так же как и

Григорий, будет ездить на «Мерсе», а в руках у него будет барсетка из крокодиловой кожи.

Одним словом, всем было хорошо и всё было прекрасно!

И вот на эту идиллию, на этот прекрасный сон неоднократно посягала Вера Сергеевна!

Как-то раз, в один из таких праздников, молодые оказались вдвоём. Татьяна уехала в командировку. Григорий сослался на дела и сидел дома, якобы работал. За столом было непривычно тихо. И в то же время уютно, спокойно, совсем по-домашнему.

Господи, как хорошо-то, — сказал Стасик, сладостно потянулся и задержался взглядом на фигуре Наташи, — словно в театре.
При чём здесь театр? — ласково спросила Наташа, не отводя глаз от глаз мужа. — Мы с тобой там тыщу лет не были.
Да вспомнил просто так. Помню, когда спектакль идёт, все сидят на своих местах и никто никому не досаждает. И все смотрят только на сцену, где всё интересно! И сам вдруг чувствуешь свою значимость.
Какой ты у меня у-у-умный, — протяжно сказала Наташа и рассмеялась, — а я и не знала.

— Да. Только ты меня дураком и считаешь.

А сам-то, сам-то, — Наташа продолжала смеяться и тронула руку мужа. — Театрал ты мой, налей-ка пива да рыбу почисть. Как Григория нет, так и всё дело стало.
Да что ты говоришь? — всё так же пристально глядя на жену, сказал Стасик и вдруг притянул её к себе. — Наташ, а пойдём сначала отдохнём. А?
Что это ты? — спросила, всё ещё улыбаясь, Наташа. Но посмотрела в лицо мужа и поднялась. — Ну, пойдём.

И тут позвонили в дверь.

— Кого ещё чёрт несёт? — сердито спросил Стасик и пошёл открывать.

На пороге стояла Вера Сергеевна.

Кому не спится в ночь глухую? — вместо приветствия пробормотал себе под нос Стасик и вернулся на кухню.
Что-что? — не расслышала тёща. Она быстренько скинула курточку и, оправляя кофту и юбку, проплыла к столу. — А-а-а, вы снова гуляете? Я вот шла и думала: считай, сотни три-четыре у вас на это удовольствие уходит? Уходит беспременно. Если полгода не угощаться вот так, бесполезно, то можно ох какие хорошие сапоги жене справить! А то — пиво!

И тут Стасик не выдержал.

Вера Сергеевна! Да какое ваше дело, что мы вот таким образом отдыхаем?! Что вы суёте свой нос туда, куда вам не положено? Вы вообще не имеете никакого права делать мне любые замечания в этом помещении! Это мой дом! Я здесь хозяин!
Ба-а-а, — удивлённо протянула тёща и осмотрела Стасика с головы до ног. Словно он был неодушевлённым предметом. Или она впервые увидела его. — Я стала Верой Сергеевной. Вот как. Вера Сергеевна, значит.

— Да, да, именно Вера Сергеевна! Она! Самая желанная и ненаглядная! — несло Стасика. — Вы даже не представляете, как мы ссоримся из-за вас! И что вам не сидится дома? Вы добиваетесь, чтобы мы разошлись с Наташей? Это вам надо? Какого чёрта вы всё время торчите у нас?!

И пошло, и поехало! От всей души настрадавшегося Стасика. Да ещё образно, сравнивая тёщу с плохой тётей, злой феей из не нашей сказки. Да ещё с матерком, забираясь всё выше и выше к «трём этажам». Не надо забывать, что Стасик был всё-таки слесарем трамвайного депо. И не просто слесарем, а специалистом высшего разряда!

Тёща уже произносила свое «ба», и на лице у неё появилось смятение, а в глазах — настоящий испуг.

Как ты смеешь?! Прекрати! — закричала Наташа и швырнула в мужа большим раком. — Извинись сейчас же перед мамой! Иначе, иначе. — и заплакала.
Ах, и ты туда же! — Стасик бросился к вешалке, сдёрнул куртку и направился вон. Но вернулся с порога, сгрёб бутылки с пивом, воблу, посмотрел на раков, но руки у него были заняты. — Всё! Оставайся со своей мамой! Живи с ней! Мне лично всё это надоело!

И громко, так что задрожали стены, хлопнул дверью. И пошёл к Григорию.

Сосед встретил Стасика без удивления, как будто ждал. Только немного нагнул голову и почесал свой большой живот.

Стасик с ходу поведал Григорию, что расходится со своей Наташкой. Всё. Баста! Никакого терпежа нет. Всё обрыдло и надоело. И вообще.

А что случилось-то? — спросил Григорий, глядя, как Стасик устанавливает бутылки по краю стола. И покосился на огромного леща.
Да достали они меня до самых печёнок!
Кто они?
Ну, Наташка со своей мамой предоброй. Наташка всё ноет и ноет. Видишь ли, одни соседи машину купили, другие отдыхать поехали на Капри, третьи... Эх, да что там говорить! А тёща всё талдычит про сапоги. Купи дочери зимние сапоги да купи!..
У Наташи сапог, что ли, нет?
Две пары не хочешь?
А чего же тогда?
Гриш, а ты спроси у неё сам. Такой вредный человек просто. Ты знаешь, как она смотрит на меня? Как на преступника, который у неё дочь украл. А уж если мы с ней поругались, она стережёт свою Натку, как будто я убить жену свою хочу или отравить. И всё на кухне шепчутся, шепчутся. А потом претензии начинаются. Тьфу! Капри, сапоги! Всё, расхожусь!

Да постой ты, кипятильник. Сколько вы вместе живёте? Стасик немного подумал, прикидывая.
Скоро год и три месяца будет.

— Короче, без году неделя. Может, ты торопишься? Зачем вот так, с плеча рубить? Подожди немного. Всё и образуется.

— Нет, нет! Не уговаривай!

— Хватит тебе. — Григорий затрещал лещом, раздирая его с хвоста, и разлил пиво. — Пей-ка лучше. — И опорожнил бокал.

— Не хочу я, — сказал Стасик, — не лезет в горло.

— Ну и напрасно, — сказал Григорий и выпил ещё одну бутылку. — Ты думаешь, у тебя одного так? Да почти у всех. Просто притирка идёт.

— Какая ещё притирка?

Ну, привыкаете вы с Наташей друг к другу. И надо это понимать, прощать что-то, вообще стараться не замечать всё плохое, что происходит между вами.
Как это не замечать? Они же часами шушукаются на кухне! А потом начинается... машина, Капри. И сапоги эти дурацкие.
Да будет у тебя всё. Машина, Капри. И даже сапоги будут. Много-много сапог. И ты их пачками на мусорку выбрасывать будешь. И не смотри на меня так. Вот перетащу тебя к себе, и всё у тебя будет! Пей-ка лучше пиво. А лещ какой жирный! Ах, как славно!

— Пачками? На мусорку? Сапоги? — повторил как эхо Стасик.

Он вдруг радостно засмеялся, глядя, как Григорий большими жадными глотками пьёт пиво и заедает прозрачно-светящимся рёбрышком вяленого леща, с которого капало. Стасик просто сидел и молча улыбался. Мечтательно так и повторял как бы про себя: «Надо же, на мусорку. Пачками. Сапоги.» — и покачивал головой.

— Знаешь, если разговор настойчивый про сапоги идёт, нужно устроить что-нибудь необыкновенное. Что-нибудь такое, знаешь... эдакое, — прервал наконец молчание Григорий, веером выворачивая перед собой растопыренные пальцы, — ну вроде праздника, что ли. И именно только для неё.

— Праздник? — удивился Стасик. — Для тёщи?

При чём здесь Вера Сергеевна? Ты когда в последний раз с женой в ресторан ходил? Или кафешку?
После свадьбы бывали несколько раз. Когда деньжата водились. А сейчас как-то не получается. Дороговато.
Напрасно, милый, — назидательно сказал Григорий и в очередной раз пригубил пиво, — женщины любят, когда им оказывают внимание, развлекают их. Ну, сходил бы с ней на концерт какой-нибудь. Или в театр, что ли. Вон наш земляк великий приехал на гастроли. Вот и сходите с ней на спектакль.
Эх ты, здорово как! — обрадовался Стасик. — Мы с полчаса назад с Наташей вспоминали про театр. Но на великого земляка, знаешь, сколько хороший билет стоит? Две с половиной тыщи! Пять штук на двоих надо. Это больше, чем моя месячная зарплата.
Правда? — почесал живот Григорий. — Я как-то не интересуюсь этим. И на какого зрителя они рассчитывают? Хотя артистам тоже достойно жить хочется. А знаешь, что сделаем? Слушай внимательно. Вот в прошлом месяце мы с моей Татьяной так схватились, так поругались, что тоже хоть в пору разбегаться!
Вам что не хватает? Живёте вы, слава богу, в достатке. Оба при деле. Дети учатся. А самое главное, тёщи у тебя нет, царство ей небесное. Что вам делить?

Не в этом дело. Слушай дальше. Пошёл я, значит, в ювелирный магазин и купил перстень. Женский. Маленький такой, с красным камушком, рубином называется. А вечером приготовил классный ужин. Сам, представляешь? Отбивные там, колбаска копчёная, икра красная, ананасы, апельсины, виноград, то да сё. Ну и, конечно же, шампанское по этому случаю. В общем, как в лучших домах Лондона! Слышу, она приходит. Дверью хлоп! Всё ещё сердится. И прямо направляется к накрытому столу, значит. И обомлела. А я ей говорю: «Танюшк, я вот тут на скорую руку приготовил, сгоношил кое-что. Давай вместе поужинаем. Без детей». Она улыбнулась как-то странно, а я вижу, на глазах у неё слёзы. Я наливаю, значит, вино в фужеры и говорю, прежде чем выпить за нас обоих, за наше счастье, детей наших и за всё хорошее, что было и ещё будет у нас, пусть она закроет глаза и потихоньку выпьет шампанское до дна. И только по моей команде разомкнёт свои прекрасные очи. А когда она зажмурилась, я опустил, осторожненько так, ей в бокал золотое колечко с этим самым рубином, с камешком красным. Эх, что потом было!
Что?! — живо спросил Стасик, а Григорий негромко захохотал.
Ишь ты какой! Расскажи ему. Вот сам мне и расскажешь, когда точно так же сделаешь своей Наташе. — Григорий откупорил последнюю бутылку.
Постой, постой, — торопливо сказал Стасик, — мне тоже плесни. Уж больно ты аппетитно пьёшь, и мне захотелось.
Ты же любишь свою жену? — улыбнулся Григорий.
Конечно.
Вот и сделай ей приятный сюрприз, небольшой праздник. Этого так не хватает нашим женщинам.
А где я денег возьму?
Я тебе одолжу. Как разбогатеешь, вернёшь. Я не тороплю. Идёт?

Так и порешили. И допили пиво.

Когда в субботу, ближе к обеду, гружённый пакетами Стасик вошёл в квартиру, Наташа устроила небольшую постирушку и мыла полы. А на кухне сидела. тёща. Вера Сергеевна предобрая. Она совсем не скрывала, что хорошо помнит вчерашнее. Поэтому посмотрела на зятя весьма неодобрительно и даже, как показалось Стасику, с большим опасением.

Он прошёл на кухню и стал выкладывать свёртки с едой и фруктами на стол. Жена и тёща смотрели на Стасика, как дети в цирке смотрят на фокусника. А когда он со стуком выставил бутылку шампанского, Наташа спросила:

Ты что, зарплату получил вчера? И молчишь.
Наташ, видишь ли, сегодня год и три месяца, как мы с тобой поженились. Вот я и решил. это. отметить.
А где деньги взял? — строго спросила Вера Сергеевна и поджала губы.
Мам, пусть это будет сюрпризом. А у меня ещё кое-что для тебя есть. — Он повернулся к жене и незаметно потрогал карман, где лежала коробочка с перстнем. — Давай садись, отпразднуем.

— Вы что же, каждый месяц отмечаете? — снова спросила тёща. — Уж больно дата какая-то... ненормальная. Год и три месяца. Может, ещё и день-другой накинуть?

Вера Сергеевна потрогала пальчиком ананас, как брала пирожные, понюхала палку копчёной колбасы, взяла в руки баночку красной икры. И тяжело, протяжно вздохнула.

— На сапоги бы, наверное, хватило. Ну, чуток бы добавить, и хар-р-рошие бы сапоги можно было бы справить. — И снова судорожно вздохнула.

Наташа стала готовить отбивные, принялась за салат. Она металась между плитой, столом и стиральной машиной. Вера Сергеевна нарезала колбасы, помыла фрукты, всё так же осуждающе и с боязнью поглядывая на зятя.

Сели за стол. Стасик устроился у открытого окна. С высоты девятого этажа эму была хорошо видна свинцовая, в белых барашках Волга. С реки на город набегали чёрные грозовые тучи. Тянул холодный осенний ветерок, и стало накрапывать. И Стасик ещё подумал, что надо бы закрыть окно, в которое залетели первые капли дождя. Но поленился вставать. Как он потом жалел, что поддался расслабухе! Но уж больно всё хорошо складывалось.

— Господа и дамы! — торжественно сказал Стасик и встал, придерживая рукой карман. — Разрешите поздравить всех вас с праздником, который вошёл в этот дом. нет, в эту квартиру. пятнадцать месяцев назад. Хотелось бы пожелать счастья, понимания и, самое главное, любви, большой и всеобъемлющей.

Ну и так далее. Он добросовестно выучил речь, подготовленную Григорием за вчерашним пивом. Потом попросил Наташу выпить шампанское с закрытыми глазами. И полез в карман за коробочкой. И всё бы закончилось замечательно, согласно задуманному плану и сценарию. Но, когда он протянул руку и опустил в фужер жены золотое колечко, Вера Сергеевна, всё это время недоверчиво, с настороженностью наблюдая за происходящим, вдруг вскочила со стула и закричала диким голосом:

— Талька! Не пей, он тебе отраву подсыпал!

Тёща наотмашь ударила по бокалу с шампанским, где на донышке покоился кусочек жёлтого металла. Фужер вместе с содержимым полетел в открытое окно. Навстречу падающим дождевым каплям.

Потом, как рассказывал Стасик своему соседу, они втроём — тёща, жена и он сам, Стасик, на карачках ползали часа два под проливным дождём по газону, искали перстень. Куда там! Либо закатился так, что ни в жизни не найти. Либо кто-то успел подобрать. Потому что времени — пока он объяснялся с женой и тёщей, пока те поняли, что к чему, ждали лифт, спускались с девятого этажа и бежали на другую сторону дома, — времени прошло предостаточно. А согласитесь, не так уж часто падают с неба на голову золотые украшения. И какой дурак, подняв с земли дорогой перстень, будет ждать и разбираться, откуда Бог послал такой замечательный подарок?

— Так что золотое колечко тю-тю, — печально закончил свой рассказ Стасик.

Сам виноват, — подытожил слушавший его Григорий, — кто ж так делает? Женщина убирается, стирает, а он надумал веселиться. Это совершается не на ходу. А вечером, когда все дела переделаны, в интимной обстановке и по полной программе. И уж, конечно, без всяких там свидетелей. Тем более без тёщи. Думаешь, Вера Сергеевна поняла тебя, оценила твой рыцарский поступок? Как бы не так. Вот поворчать, наговорить гадостей — это она всегда пожалуйста.
Да, — уныло согласился Стасик, — тёща, когда уходила, вся мокрая, грязная и злая, так и сказала. Вот, дескать, лучше бы сапоги купил. Их сразу бы увидели. Их в стакан не засунешь. И не выплеснешь в окно. И вообще, сказала, чёрт тебя, зятёк, знает, был ли перстень с камушком в твоей бархатной коробочке?

Чудеса стали происходить потом.

Наташа всем и по любому случаю с восторгом рассказывала о том, как ей Стасик, её родненький муж, дарил ей золотой перстень с камушком-рубином. Тем, кто не верил, показывала пустую коробочку с бархатным нутром, заставляла потрогать ласкающую пальцы поверхность. И счастливо-счастливо смеялась. Стасик грустно улыбался, недоумевая, чему радоваться-то? Подарок-то не получился. Но Наташа снова счастливо смеялась и говорила:

— Ах, дурачок ты мой! Да разве ж в этом дело?! — и ласково гладила его по голове. Когда же они оставались вдвоём, то она крепко целовала его в губы.

А главное, тёщу стало почти не слышно и не видно в их доме. Однажды, правда, Стасик, проснувшись утром, услышал, как Наташа шёпотом говорила на кухне:

Мама, ты что так шумишь? Мы ещё спим. Как бы не разбудить Стасика, — и почти неслышно прикрывала холодильник.
Ну и что? — тоже шёпотом говорила Вера Сергеевна. — Подумаешь, барин нашёлся. Лучше бы на Верхний рынок сходил. Там такое мясо дешёвое. А то вот таскай вам.
Мама, — переходила на голос Наташа, — мы не заставляем тебя таскать нам продукты! И мы — взрослые люди. Мы — независимая ячейка общества!

Стасик хотел было по привычке проворчать: «кому не спится в ночь глухую?», но улыбнулся, повернулся на другой бок и сладко задремал.

И снилось ему необыкновенное. Как они вдвоём с Наташей пьют в необыкновенном месте необыкновенное пиво с необыкновенной рыбой. Это необыкновенное место было окружено необыкновенно лазурным морем. Кажется, это необыкновенное место называлось тоже необыкновенно — Капри.

Удивительным было и то, что обслуживала их сама Вера Сергеевна. Она ловко и быстро очищала раковые шейки и потчевала, потчевала ими Стасика. И то и дело подливала ему в кружку пиво. При этом она показывала пальцем на ноги Стасика и счастливо так, звонко смеялась. И целовала, целовала зятя. Стасик скосил глаза вниз, куда указывала рукой тёща. И обречённо поник головой.

На белых и тонких ногах его, в широких, гармошкой голенищах, болтались обыкновенные кирзовые сапоги.

ПОЭТОГРАД

Сергей

КУЗНЕЦОВ

ОТ ИСТОКА

* * *

Всё неизменчиво, строго,

Очень знакомо глазам:

Чахнет в богатстве убогий —

Верящий строит храм.

Блудных смущают блудницы,

Требуют страстный суд.

Ханжества полные лица

Грешно приветствуют блуд.

Руша заветы на части:

Каин, что Каин? Убил.

Есть и страшнее несчастье —

Я тебя разлюбил.

бросьте монетку

Бросьте монетку, куплю себе счастье,

Счастье — оно как луч света в ненастье.

Счастье, когда ты, лихую дорогу

Преодолев, видишь храм, видишь Бога.

Паперть. Ладони протянуты к людям —

Бросьте монетку, да счастливы будем.

дом у реки

Повинен ли, что красоту приемлю —

Дом у реки, в котором будут дети.

В свидетели я призываю землю,

Ведь это лучшее, что может быть на свете.

В нём свечи, все оттенки, душу лечат,

И, как хозяйке добрые пенаты,

Любви своей дверь отворю навстречу,

Чтоб любоваться и беречь предвзято.

Пускай всегда царит здесь запах хлеба, Богато будем жить на удивленье.

В свидетели я призываю небо —

Его так много, даже в отраженье.

речка-реченька

Речка-реченька, по камню камушек,

По Руси от истока течёт.

Здесь Алёнушка братцу Иванушке

О беде своей грустно поёт.

Но туман вокруг тайной стелется —

Для полёта ведьмы пора.

А зовётся речка Медведицей,

И лысеет над нею гора.

Здесь октябрь хранит тайны новые —

Что задумано, то и ждёт.

А луна в тумане кленовая,

Да река от истока течёт.

НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ

Елизавета

КИШКИНА (Ли ША)

ДАЛИ МОЕГО ДЕТСТВА: 1914-1921

Известная русистка, профессор Пекинского университета иностранных языков. Общественный деятель, член Всекитайского народно-политического консультативного Совета 6—9-го созывов, почётный член правления Общества китайско-российской дружбы.

Награждена серебряной медалью А.С. Пушкина (учреждена МАПРЯЛ Международной Ассоциацией преподавателей русского языка и литературы) за заслуги в распространении русского языка (1998), медалью Общества российско-китайской дружбы (1999), памятной медалью Министерства культуры РФ (1999).

В годы Великой Отечественной войны самоотверженно трудилась в Москве и в эвакуации. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» (1945). В 2005 году Указом Президента РФ награждена медалью «60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», ей также был вручён орден Совета по общественным наградам России «За вклад в Победу».

Е.П. Кишкина (Ли Ша) родилась в 1914 году в дворянской семье в имении Студёнка. После гибели отца во время Гражданской войны переехала с матерью в Москву. Окончив фабзавуч в 1931 году, добровольно поехала на Дальний Восток, где работала техническим редактором Дальневосточного краевого издательства в Хабаровске и Владивостоке. В 1936 году поступила в Московский педагогический институт иностранных языков (ныне Московский государственный лингвистический университет), на факультет французского языка, который закончила в 1941 году.

В 1936-м вышла замуж за Ли Лисаня, одного из лидеров Компартии Китая, работавшего в то время в Москве, в Коминтерне. В феврале 1938 года, в разгар сталинских репрессий, Ли Лисань был арестован (освобождён в ноябре 1939-го). Елизавета Павловна отказалась размежеваться с мужем и была исключена из ВЛКСМ за «утрату бдительности». В 1946 году, после возвращения Ли Лисаня на родину, уезжает к нему в Китай.

В 1947 году начинает работать преподавателем в Школе русского языка при штабе Народно-освободительной армии Китая (НОАК), впоследствии Харбинский институт русского языка. Весной 1949-го переезжает в Пекин, где переходит на работу в Пекинский институт русского языка (позднее

влившийся в Пекинский университет иностранных языков). Там она проработала около 50 лет, подготовив более 1000 специалистов по русскому языку, многие из которых заняли ответственные посты в правительстве, стали известными профессорами, учёными. Составитель и редактор словарей и учебников русского языка; автор публикаций в области лексикологии (новые слова и значения), воспоминаний, переводов с китайского на русский.

В период политических кампаний 50—60-х годов, которые негативно сказались на политической судьбе Ли Лисаня, Елизавета Павловна, не желая терять мужа и семью, приняла китайское гражданство (1964). Однако это не спасло ни её, ни Ли Лисаня от репрессий «культурной революции». Сразу после гибели мужа, в июне 1967 года, Елизавету Павловну заключают в тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза. Она провела 8 лет в одиночной камере «китайской Бастилии» (так окрестили тюрьму Цинчэн для политических преступников в окрестностях Пекина), а затем в мае 1975 года была выслана в провинцию Шаньси. В конце 1978 года получила разрешение вернуться в Пекин, в 1980-м одновременно с Ли Лисанем официально реабилитирована и восстановлена во всех правах.

После «культурной революции» Елизавета Павловна возвращается к любимой работе. Ведёт активную общественную деятельность, в том числе по линии китайско-российской дружбы, часто выступает с интервью в газетах, журналах, по радио и телевидению. Готовит книгу воспоминаний о своей жизни. В 2003 году под её редакцией вышел русский перевод книги Ли Минь «Мой отец Мао Цзэдун», вызвавшей положительные отклики в России.

Жизни и сложной судьбе Е.П. Кишкиной посвящён целый ряд телевизионных документальных фильмов, показанных по Центральному ТВ Китая, Гонконга и России (в том числе фильм И. Бахтиной «За китайской стеной» из цикла «География русской любви»). В 1999 году во Франции вышла биографическая книга «Красная империя» (автор Патрик Леско), переведённая на английский, немецкий, испанский, итальянский, голландский и другие языки.

В марте 2004 года в Пекине прошло чествование профессора в связи с её 90-летним юбилеем, широко отмеченное китайской и российской прессой. В приветственном адресе Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ в КНР И.А. Рога-чев писал: «В течение Вашей жизни много воды утекло и в Волге, наполняющей жизнью те места, откуда Вы родом, и в Янцзы, кормящей Вашу вторую Родину, разное довелось испытать и повидать, но, несмотря на трудности и тяжёлые испытания, выпавшие на Вашу долю, Вы навсегда остались верны идеалам добра и гуманизма».

Blog