Революция в математике прошла незаметно, не считая некоторых специалистов по предметам, не имеющим связи с реальной жизнью. Революция в общественных науках, с другой стороны, не могла пройти незаметно для неспециалиста, потому что происходила у него на глазах, в основном считалось, что изменения происходили к худшему. Маститые ученые в романах Пикока изнемогали от симпатий и признания, а если и удостаивались насмешек, то добродушных; по-другому обстояло дело с экономистами и пропагандистами Общества изучения паровых двигателей.
Чтобы быть точным, то происходили две революции, чьи курсы сходились в одной точке, чтобы создать марксизм, как наиболее всесторонний синтез общественных наук. Во-первых, он продолжал блестящие изыскания рационалистов XVII и XVIII вв., создал аналоги физических законов для человеческого общества. Самым первым его достижением было создание систематической дедуктивной теории политической экономии, которая уже была к 1789 г. достаточно развита. Во-вторых, она по существу относится к нашему периоду и тесно связана с романтизмом, ее достижением является открытие исторической эволюции.
Смелость этого изобретения классического рационализма состояла в том, чтобы показать, как законы логики могут применяться к человеческому сознанию и свободному решению. Таковы были законы политической экономии. Убеждение в том, что они должны относиться к этим законам как к законам притяжения, придало капиталистам начала XIX в. уверенность и позволила внушить их романтичным оппонентам, что антирационализм также безнравственен. В принципе экономисты были, конечно, правы, хотя они сильно преувеличивали универсальность постулатов, на которых основывали свою дедукцию, способность некоторых вещей оставаться одинаковыми (равносильными), а также иногда их собственные интеллектуальные способности. Если население города удваивается, а число жилья в нем не увеличивается, тогда при всех прочих равных условиях должна повыситься квартирная плата, хочется этого кому-нибудь или нет. Утверждения такого характера служили укреплению этих систем дедуктивного мышления, созданных политической экономией в основном в Британии, и, хотя, конечно, в меньшей степени в XVIII в. в старых центрах науки Франции, Италии и Швейцарии. В период с 1776 по 1830 г. наблюдался расцвет политической экономии. Он дополнялся первой систематической теорией демографии, имевшей целью создать механизм отношений между математически описанными системами роста населения и средств существования, в "Очерке о населении" Мальтуса (1798 г.), который не был ни оригинальным, ни приковывающим внимание в своем открытии, что некто доказал, будто бедные должны всегда оставаться бедными и почему великодушие и благожелательность должны сделать их еще бедней. Значение ее заключается не в ее интеллектуальных заслугах, которые были скромными, а в тех требованиях, которые оно поставило перед наукой; среди них даже сексуальные, являющиеся социальным явлением. Применение математических методов к анализу общественных явлений позволило еще продвинуться вперед в этот период. Тут лидировали ученые-французы, благодаря существовавшему в то время во Франции прекрасному математическому образованию. Таким образом, Адольф Кётеле из Бельгии в его эпохальном труде "Sur l'Homme" (1835 г.) показал, что статистическое распределение человеческих характеристик подчиняется известным математическим законам, из чего он заключил, что социальные науки можно приравнять к физическим. Возможность обобщения статистики народонаселения и, основываясь на этих обобщениях, делать твердые прогнозы, явилась шагом к открытию теории вероятности использовалась практиками, которым надо было опираться на данные этой науки - в интересах страховых компаний. Но Кётеле и современная ему группа статистиков, антропометристов и социальных исследователей применяли эти методы в гораздо более широких областях и создали то, что и до сих пор является главным математическим инструментом для исследования социальных явлений.
Эти новшества в социальных науках были такими же революционными, как и в химии: используя уже сделанные достижения теоретических наук. Но социальные науки уже обладали новыми и оригинальными достижениями, которые в свою очередь явились толчком для биологических наук и даже физических, таких как геология. Это было открытием, что история является процессом логической эволюции, а не просто хронологией последовательных событий. Все эти открытия тесно связаны с двойственной революцией, это настолько очевидно, что не требует доказательств. Итак, то, что стало называться социологией (слово было изобретено О. Контом около 1830 г.), выросло из критики капитализма. Сам Конт, которого принято считать ее основателем, начинал свою карьеру как личный секретарь основоположника утопического социализма Сен-Симона [a], а ее наиболее значительный современник теоретик Карл Маркс считал свою теорию первоначально руководством для изменения мира.
Создание истории как академического предмета является не слишком значительным аспектом в общественных науках. Это правда, что в первой половине XIX столетия Европу охватила эпидемия написания историй. Редко случается, чтобы сразу столько людей сели и попытались осмыслить происходящее в мире и написали бы многотомные отчеты о прошлом: Карамзин в России (1818-1824 гг.), Гейер в Швеции (1832-1836 гг.). Палацки в Богемии (1836-1867 гг.) - стали основателями историографии в своих странах. Во Франции побуждение понять настоящее через осмысление прошлого было особенно сильным, и там сама революция скоро стала предметом интенсивного изучения Тьера (1823, 1843 гг.), Минье (1824 г.), Буонарроти (1828 г.), Ламартина (1847 г.) и великого Жюля Мишле (1847-1853 гг.). Это был героический период историографии с работами Гизо, Огюстена Тьерри и Мишле во Франции, в Дании с работами Нибура и сочинениями швейцарца Сисмонди, Холлама, Лингарда и Карлейля в Британии, бесчисленные германские профессора, их работы теперь известны как исторические документы, как литература.
Наиболее длительные последствия этого пробуждения интереса к истории имело то, что являлось документацией или историческими техническими приемами. Собрать реликвии прошлого, написанные или ненаписанные, стало всеобщим пристрастием. Возможно, частично это было попыткой защитить их от натиска настоящего, хотя национализм был самым важным стимулом: историки, лексикографы и фольклористы не возродившихся до сих пор наций были основоположниками национального самосознания. Таким образом французы открыли Ecole des Chartes (1821 г.), англичане - Государственный архив (1838 г.), немцы начали публиковать "Монументальную историю Германии", в это время Леопольд фон Ранке сформулировал доктрину о том, что история должна основываться на скрупулезной оценке первоначальных летописей (1795-1886 гг.). А в это время лингвисты и фольклористы создавали фундаментальные словари своих языков и изучали устные традиции своего народа. Включение в общественные науки сразу же оказало влияние на юриспруденцию (в это время Фредерик Карл фон Савиньи основал историческую школу права (1815 г.)), на изучение теологии, где применение исторических критериев - а именно у Штрауса в "Leben Jesu" ("Жизнь Иисуса") (1835 г.) ужаснули фундаменталистов, но особенно в совершенно новой науке - филологии. Она также получила развитие в основном в Германии, которая являлась наиболее бурно развивающимся центром распространения исторического метода. Не случайно, что Карл Маркс был немцем. Для филологии очевидным стимулом явилось завоевание Европой неевропейских обществ. Сэр Уильям Джонс, первый из исследователей санскрита (1786 г.), стал заниматься им в результате завоевании Бенгалии Британией, Шампольон расшифровал иероглифы (его главная работа по предмету была опубликована в 1824 г.) после экспедиции Наполеона в Египет, Ролинсон разгадал клинописное письмо (1835 г.) благодаря вездесущим британским колониальным офицерам. Но фактически филология не ограничивалась открытием, описанием и классификацией. В руках великих немецких ученых, таких как Франц Бопп (1791-1867 гг.) и братья Гримм, она стала второй социальной наукой, второй, в которой были открыты общие законы, применимые к столь непостоянным областям, как общение людей. (Первой была политическая экономия.) Но законы филологии отличались от законов политической экономии тем, что они были глубоко историческими или даже эволюционными [b].
В основе их было открытие того, что широкий спектр индоевропейских языков взаимосвязан, и к этому добавляется еще факт, что каждый существующий письменный европейский язык в течение столетий претерпел изменения и до сих пор находится в этом процессе. Проблема состояла не в том, чтобы подтвердить или классифицировать эти взаимоотношения средствами научного сравнения, задача тогда стояла более широко (к примеру, в сравнительной анатомии Кювье). Главным образом было необходимо пролить свет на их историческую эволюцию, на то, какой язык являлся общим прародителем. Филология была первой наукой, которая считала эволюцию своей сутью. Хорошо, что появилась такая наука, потому что в Библии почти ничего не говорится об истории языка, хотя довольно ясно сказано о сотворении и ранней истории Земли. Библия утверждает: "И на всей земле был один язык, и одна речь". Но филологам все-таки повезло, потому что из всех общественных наук эта не имела прямого контакта с людьми. В конце концов этот вопрос остался нерешенным, и до сих пор не решена фундаментальная проблема исторической науки: как установить происхождение великого множества индивидуумов в реальной жизни, используя основные законы. Ученые-лингвисты не продвинулись в своих попытках объяснить изменение в лингвистике, хотя сам Бопп уже выдвинул идею происхождения грамматических изменений. Но ученым удалось построить нечто вроде генеалогической таблицы для индоевропейских языков. Они составили ряд обобщений об относительных классах изменения для различных лингвистических элементов и несколько исторических обобщений для очень широкого охвата, так называемый "закон Гримма" (который показывает что все тевтонские языки претерпели определенный сдвиг согласных). Таким образом, благодаря этим первым исследованиям, ученые уже не сомневались в том, что эволюция языка явилась не только предметом установления хронологической последовательности или регистрацией изменений, но должна была быть объяснена общими лингвистическими законами, аналогичными научным.
