Н. Я. Мясковский переписка всесоюзное издательство «советский композитор» Москва 1977 редакционная коллегия: Д. Б. Кабалевский (ответственный редактор) А. И. Хачатурян д. Д. Шостакович вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


202. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
203. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
204. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
205. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
206. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
207. Н. я. мясковский —с. с. прокофьеву
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   53

У пас его хотят играть «бездирижерники» с одним из своих присяжных солистов Д. Цыгановым3, отличным скрипачом, который, несмотря на свою молодость, может, я полагаю, сыграть не хуже Сигети, только вопрос в голосах, — можно их уже получить? Надо очень экстренно. [...]

Теперь жду Ваших новых нот — сонату! Как квинтет? Романсы так н не получил — слопала таможня, вероятно.

Пишите. Жму лапку.

Ваш Н. Мясковский

Москва, 24/Х 1924

Еще что у Вас в концерте хорошо — это арфа, где-то наверху, шестнадцатыми — просто и восхитительно, вообще использована мастерски.

202. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

9 ноября 1924 г., Бельвю

54, Route des Gardes, Bellevue, Seine et Oise, France.

9.XI.1924


Дорогой Николай Яковлевич.

Ваше письмо от 24 октября получил, равно как и предыдущее, от 18 августа. Винюсь за долгое молчание и признаюсь, что причиной его была самая низкая профессиональная зависть: в Вашем августовском письме Вы так сочно описали окончание эскизов Вашей восьмульки, что мне захотелось в свою очередь похвастаться окончанием эскизов моей второй1. Увы, это случилось лишь совсем недавно, после злейшей возни. Теперь отделываю эскизы, и в декабре надеюсь взяться за оркестровку. Столько возни, а вся симфошка всего в двух частях: первая — сердитое аллегро, allegro ben articolato, вторая — тема с вариациями. В последнюю из них введены темы первой части, для более крепкой спайки и заключения. Очень обидно, что ученики душат Вашу работу. Моя мечта вытащить Вас в Париж, но пока мне не удается найти возможность для этого.

Меня беспокоит участь партитуры и материала Вашей 5-й симфонии. И то и другое гниет у меня без дела, отчасти оттого, что Вы велели мне беречь их для исполнения Стоковским в Америке. Я в свое время написал об этом Зилоти, и тот ответил мне утвердительно, прибавляя, что о высылке материала он сообщит мне дополнительно, но до сих пор ничего не сообщил. Когда летом я был в деревне, Стоковский приезжал в Париж. Узнав об этом, я написал Эбергу, прося его справиться у Стоковского о Вашей симфонии. Эберг ответил, что Стоковский уже уехал в Москву2, «где, вероятно, лично увидит Мясковского». На этом я успокоился, однако из Вашего последнего письма совсем не явствует, что Вы виделись со Стоковским. Во всяком случае, одновременно с этим письмом я пишу Зилоти в Нью-Йорк с просьбой им месте разузнать, как обстоит дело. Через неделю я еду в Брюссель, где буду играть 3-й концерт и слушать в первый раз сюиту из «Шута» (до сих пор ее нигде не играли) 3. Захвачу с собой Вашу пятую. Брюссельский дирижер Рюльман — чуткий человек, я уверен, она ему понравится.

Правильно ли я понял из Вашего письма, что Универсаль предлагает Вам пятилетний контракт без всякого обязательства печатать все, что Вы пришлете, или, по крайней мере, известного количества в год? Если так, то ведь это же крысиная ловушка! Если Ваша первая партитура не будет иметь хорошего сбыта (а Ваши сочинения, наверное, не пойдут как «Веселая вдова»), то он за эти 5 лет может так-таки ничего и не напечатать! Насчет аванса я не знаю, надо ли Вам настаивать, но что очень важно, это выговорить хорошие проценты с проката материала: это самая доходная статья с симфонических вещей. Я думаю, Вам надо требовать процентов 20 и, в крайнем случае, cоглашаться на 15. Гутхейль мне платит 25, но едва ли Вы получите столько с Универсаля. За те сочинения, за которые я получил гонорар, Гутхейль платит мне 10 процентов.

Благодарю Вас за сообщение Ваших чрезвычайно для меня интересных впечатлений от оркестрового исполнения моего скрипичного концерта. В моей заносчивости я думаю, что многие из Ваших упреков надо отнести все-таки на счет недостаточной срепетованности оркестра и второсортности дирижера. Вылезающая туба, козлящая труба, исчезающие альты — все это симптомы одной болезни: недостаточной эквилибрированности оркестра. Этот концерт так инструментован, что, если не уравновесить звучность отдельных групп, то получается черт знает что. Кусевицкий этого достиг, — у него и альты доканчивали тему, и трубы звучали издали, и туба выглядела симпатичным увальнем. Когда же я услышал тот же концерт у французского дирижера, то чуть не убежал из зала. Взял партитуру, просмотрел ее всю — и не нашел никаких поправок, которые были бы необходимы. Впрочем, сделал одну, о которой Вы упоминаете в Вашем письме: в конце прибавил пассажи кларнета и флейты, а то без какого-нибудь дивертисмента уж больно звучало под увертюру из «Лоэнгрина»! Клавир к тому времени уже был напечатан, поэтому пассажи эти так и останутся сюрпризом для знакомящихся с концертом по клавиру. [...]

Ваши дирижерские замыслы необходимо привести в исполнение. Ведь в сущности страшен только первый шаг. И Рахманинов и Стравинский при своих дирижерских дебютах сели в глубочайшие калоши, что, однако, не помешало им сделаться отличными исполнителями своих пещей. Ваша скромная задача для первого раза — это постараться как можно уменьшить глубину этой калоши, ни на минуту при этом не упуская из памяти, что она вполне традиционна и никакого влияния па дальнейшее оказывать не может. Вот Стравинский, который вдруг взял и сделался пианистом, — это храбро! Черепнин всю жизнь мечтает сыграть свой концерт, да так до сих пор и не собрался, а Стравинский засел на полтора года за экзерсисы, а затем вдруг выступил. Зато и ангажементов у него теперь больше моих!

Недавно я купил в Париже Ваши «Круги»4, и, хотя неприлично хвалить автору его старые сочинения, должен признаться, что прямо упивался этой изумительной вещью. On revient toujours à ses premiers amours*.

Крепко обнимаю Вас. Не заражайтесь моим долгим молчанием, я, кажется, искупил его неудержимой болтливостью этого письма! Обратите внимание на мой новый адрес; Бельвю в 15 минутах от Парижа.


Любящий Вас С. Прокофьев

203. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

19 ноября 1924 г., Москва

19 ноября, Москва, 1924 к


Дорогой Сергей Сергеевич,

Ваше письмо последнее меня упоило. Но... что за глазуновский вымысел — вариации, — из которых последняя пожирает темы другой части! На это, конечно, Вы возразите — да, но я покажу, как это надо делать. Надеюсь, что Вы будете правы. Появление на свет новой Вашей симфонии меня совершенно взбудоражило — какой ужас, что ничего этого нельзя здесь услышать будет. Не говоря о том, что некому играть,— нет y нас дирижеров, — я даже боюсь, что и Сараджев разучится играть — здесь ему не дают никакого ходу, — но и оркестры наши до того опоганились, что трудно их слушать бывает. Единственный оркестр, играющий чисто (!) и с превосходным звуком (зато часто не имеете и неуравновешенно), это оркестр без дирижера, — но что он

* Всегда возвращаются к своим первым привязанностям (франц.). может играть? Только старье, или что-нибудь ему почти наизусть известное. Недавно они играли такой пустячок как Фант[астическое] скерцо Стравинского, — так сдохнуть можно было от скуки, a Ваш 1-й концерт аккомпанировал Фейнбергу,— буквально вися на нем.

Жаль, что Вы не знаете кого-нибудь из немецких дирижеров, которые к нам шмыгают, хотя из них бы кто-нибудь что-нибудь сыграл; сейчас у нас был Отто Клемперер — будет опять в феврале, потом, кажется, будет какой-то Абендрот или Фуртвенглер1 — вот бы подбить! А то — Малер, Бетховен и чуть-чуть Шёнберга. Стоковского у нас не было и что-то не слышно, что будет. Я думаю, что голоса моей 5-м симфонии лучше всего дать первому, кто подвернется в конце концов. Впрочем, Вам там виднее. Я же что-то к своим сочинениям и исполнениям совершенно остыл. С Universal что-то затихло. [...]

Вы можете себе представить степень моего маразмического состояния, если уже два месяца спустя после окончания эскизов 8-й девы, я до сих пор не принимаюсь за ее отделку — до того как-то — все равно.

С невероятным трудом и душевной пустотой пишу какую-то никчемную фортепианную сонату2 — какую-то смесь бескровной бесцветной мути с этюдностью. Написал 1-ю часть, пишу финал (3) в токкатном роде, а для середины (2) переработаю одну из тех же 18 пьесок (последнюю в es-moll, сарабандную, которую Вы едва ли, впрочем, помните), из которых выжал «причудки».

В своих перечислениях оркестрового материала разных сочинении Вы почему-то не упомянули вовсе о Класс[ической] симфонии — разве она не печатается. И вообще, когда, наконец, попадут сюда Ваши сочинения? Романсов бальмонтовских я никогда не могу получить, так как их всегда бывает в таком количестве, что я не успеваю их ухватить. А 5-я соната?

Ваш скрипичный концерт хотят играть бездирижерники с отличным молодым скрипачом Цыгановым — они, конечно, не надуют, но… у них нет и денег, чтобы заплатить за материал. [...]

Вспоминая исполнение скрипичного концерта Вашего, я допускаю вполне, что многое было виной именно плохой срепетовки (оркестр имел одну репетицию на 3 концерта!), ну и Хессина, конечно, тоже, ибо как он не изливал своих восторгов, все же музыка эта ему трудна. Ах, до чего он мало талантлив.

В январе или позже мы (Ассоц[иация] современной] музыки), хотя бы через силу, думаем устроить нечто симфоническое и сыгран. 3-й концерт. Фейнберг его уже почти выучил3. Но материал будет добывать Держановский. Я думаю так, — если Фейнберг сыграет в Ассоц[иации] совр[еменной] музыки, то, наверно, сможет повторим, с оркестром без дирижера, и очень возможно, что его пригласят в Питер, — вот 3 исполнения и гарантированы4. Мне очень, между прочим. жаль, что Вы поверхностно и невнимательно отнеслись к сочинениям Фейнберга — это ни в какой мере не Метнер, а нечто вполне самобытное, разве чуть-чуть Скрябин из последнего этапа. Это очень сильная индивидуальность и яркий стилист. Сонаты у него — чем дальше, тем лучше. В Universal’e печатается 6-я. Посмотрите еще раз.

Всего лучшего.

Ваш Н. Мясковский

204. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

21 января 1925 г., Варшава

Варшава, 21 янв. 1925


Дорогой Н[иколай] Я[ковлевич], Фительберг хочет играть Вашу 5-ю. Очень хорошо, если бы Вам удалось прислать ему материал, если не 5-й, то какой-нибудь другой. Имевшийся у меня материал 5-й я отослал в Америку — Зилоти для Стоковского, предварительно увеличив струнные голоса до 9—8—7—6—5, так как у Сток[овского] большой оркестр. Исполнение предвидится в феврале —марте, поэтому этот материал, вероятно, завязнет там до конца сезона (в случае успеха, может быть, сыграют еще раз в Америке). Ваша 5-я принципиально принята к исполнению в будущем сезоне в Брюсселе, но я должен буду еще проиграть ее дирижеру и директору. Пока не мог этого сделать, так как скотина Шлецер, которому я дал клавираусцуг на просмотр, мне его не возвращает. Я уже ему сделал по этому поводу скандал и, по возвращении из Варшавы, сделаю второй, публичный. Исполнение этой симфонии в Париже Вольфом, — лопнуло, ибо лопнуло все предприятие,— из-за какой-то глупой бабской истории. Косвенно пострадал и я, так как они хотели ставить «Огн[енного] ангела». Но больше всех пострадал сам Вольф: он ангажировал ряд артистов и, не будучи в состоянии выполнить контракты, должен был покинуть пределы Франции.

Крепко обнимаю Вас. Варшава приняла меня очень хорошо (3-й концерт и клавирабенд из моих сочинений), я думаю и Ваша симфония будет иметь большой успех, поэтому не премините немедленно иступить в переписку с Фит[ельбергом]1. Пишите мне в Bellevue.


Ваш С. Прокофьев

205. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

3 февраля 1925 г., Москва


Дорогой Сергей Сергеевич,

невероятно обрадовался Вашему варшавскому письму — мне начало казаться, что Вы чего-то от меня ждете и вроде как бы сердитесь; у меня же еще сложилось впечатление, что Вы не получили одного из моих писем, адресованных в Бельвю. Не помню точно, когда писал, но, кажется, в средине декабря. Что писал, теперь, конечно, тоже не помню, да это и не важно. Во всяком случае, письмо Ваше пришло очень кстати, чтобы рассеять мое беспокойство. Фителю я все уже послал, даже метроном выставил в партитуре, чтобы не было глупостей á lа Купер 1, который так затянул Andante и скерцо, что вышла скука, а скерцо показалось куцым. Если Стоковский еще не играл симфонии, быть может, Вы напишете Зилоти открытку с такими (важнейшими) цифрами

Не помню писал ли я Вам, что окончательно продался в Universal. Мелочь — на 5 лет всю (без выбора с их стороны), а оркестровые еще не отдал. Пока печатается 6-я симфония (выйдет в маленькой партитуре в «Philarmonischer Verlag», и в большой фотографической — это дрянь) и «Молчание». Пишут, что уже организуют исполнение в сезон 1925—1926 в Вене и Берлине. Послал недавно новую фортепианную сонату — 3-х частную. В воскресенье 8 февраля сыграем здесь 4-ю и 7-ю симфонии 2; правда, с плохим оркестром, но зато с Сараджевым. Осенью думаем организовать парочку концертов уже отменных — для чего постараюсь кончить 8-ю симфонию, над инструментовкой которой сейчас мучаюсь (слишком как-то по камерному делаю), и добыть от Вас какое-нибудь неигранное здесь (быть может, сюита из «Шута»?), и заставить Фейнберга доучить Ваш 3-й концерт, который он хотя и играет, но не вполне до конца. Вас теперь без конца разыгрывают у нас в консерватории на экзаменах: скрипичный концерт играли дважды, 3-й концерт тоже, и все очень недурно.

Недавно смотрел фортепианный концерт Стравинского. Что-то не нравится мне. Это — не то ворона в павлиньих перьях, не то наоборот. Во всяком случае, какие-то комбинации, от которых как-то тошно делается, несмотря на выпирающую силу... чего только? Потом не понимаю я этой революции от сочинения к сочинению, прямо дамский портной какой-то, законодательствующий.

С гораздо большим нетерпением я ждал и теперь жду Вашу 5-ю сонату, — почему ее нет до сих пор? Наконец, напишите — прошла ли Ваша опера в Кельне, готова ли симфония, шел ли квартет (или квинтет?)?

Вообще, сведения Ваши о себе поражают скудостью необходимых данных; необходимых просто так — даже для души.

Пишите.

Ваш всегда Н. Мясковский

3/II 1925. Москва

206. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

5 марта 1925 г., Бельвю

Бельвю, 5 марта 1925


Очень дорогой Николай Яковлевич.

С нетерпением жду от Вас двух вещей: 1) описания, как прошло исполнение Ваших 4-й и 7-й и Вашего впечатления от них, и 2) Ваших впечатлений от моей 5-й сонаты, которую отправил Вам 9 февраля заказною бандеролью. Чем подробнее Вы осветите оба эти пункта, тем больше доставите мне удовольствия. Вчера я получил от Держановско-го тематический разбор Ваших симфоний1; благодаря этому, мне легче будет следить за Вашими описаниями. Кстати, вместе с благодарностями, передайте Вл[адимиру] Владимировичу, что теперь уже поздно посылать ему анализы моего 3-го концерта, чему я, между нами, конечно, рад, иначе мне опять пришлось бы егозить, объяснять, что анализов я делать не умею, статьи писать не люблю, — и, вообще, пришлось бы всячески отписываться. А вот узнать, как прошло исполнение 3-го концерта Фейнбергом2, мне очень хотелось бы, и я надеюсь, Вы не преминете мне написать об этом. Кстати, Вы очень хорошо сделали, что в одном из предыдущих писем продернули меня за недостаточное внимание к сочинениям Фейнберга. Вы правы, тогда, огорченный сонатами Александрова, я как-то поверхностно перелистал сонаты Фейнберга. Теперь постараюсь вернуться к ним, а также послежу за выходом его 1-й сонаты в Универсале. Если у него будет свободный авторский экземпляр, попросите его прислать мне.

Метрономические обозначения 5-й симфонии переслал Зилоти для передачи Стоковскому немедленно по получении Вашего письма от 3 февраля, а также внес их в имеющуюся у меня партитуру (не помню, писал ли Вам, что у Зилоти есть своя партитура, а потому в Америку я отослал только голоса).

Партитура и голоса Классической симфонии сейчас в работе, летом они выйдут, а потому лучше всего, если в программу осенних концертов Вы поставите именно ее. Наше издательство обладает только четырьмя материалами сюиты из «Шута», из которых один в Америке, а потому оно неохотно даст его в Россию; материалов же Классической будет множество. Кроме того «Шута» через месяц привозит в Москву Monteux. Ему издательство дает, потому что через две недели он обязуется привезти обратно. Кроме «Шута» Монте сыграет в Москве «Песню соловья» Стравинского3. Хотел сначала «Скифскую» и «Весну», но не понадеялся на четверной состав. Я ему много говорил про Вас, и он очень хотел бы познакомиться с Вашими симфониями. Непременно сделайте это. Monteux — хороший музыкант и не боится нового; я уверен, он захочет привезти одну из Ваших симфоний на Запад.

С немецкими дирижерами я, действительно, никак еще не заведу знакомства. Боровский играл мой 3-й концерт с Абендротом4, однако Абендрот весь в прошлом, был корректен, но враждебен. Премьера «Апельсинов» в Кельне 14 марта5, и через несколько дней я туда уезжаю. В симфонии, после отчаяннейшей возни, я закончил оркестровку первой части6. Вышло около ста страниц, заполненных сверху донизу. По возвращении из Кельна примусь за оркестровку вариаций. Надо торопиться: при такой вознище еле-еле кончу к маю. Квинтет еще не играли, он ведь должен пойти с балетом Романова, а это произойдет, вероятно, не раньше мая. В Париже такой фасон, что все новинки приурочиваются к этому месяцу.

Относительно концерта Стравинского у меня впечатление двойственное. Что касается стиля и модного портного, то тут Стравинский вдруг проявил некоторую устойчивость: бахоподобность этого стиля предчувствуется в октете, а теперь за концертом последовала соната опять-таки в том же стиле7. Сам Стравинский утверждает, что этим он создает новую эпоху, и что только так и следует писать. Мне лично «Весна» и «Свадебка» дороже.

Крепко обнимаю Вас, пишите мне в Бельвю.


Любящий Вас С.Прокофьев


Читал в английских газетах о камерном вечере из сочинений Ширинского, Александрова, Крейна и Ваших. Первых трех выругали, а Вашу сонату нашли эффектной, написанной с эрудицией и в классических линиях.

207. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ —С. С. ПРОКОФЬЕВУ

16 марта 1925 г., Москва

16/1II 1925. Москва


Дорогой Сергей Сергеевич,

у меня уже больше недели лежало написанное Вам письмо, но из-за некоторых держановских соображений я его не отправил, хотя теперь и жалею. Но ничего. Зато теперь получил Ваше письмо, и моя эпистолия изменится соответственно. Оказывается Вы уже знаете о факте исполнения моих дев и, кроме того, пишете о стадии Вашей работы над симфонией, то есть вычеркиваете ¼ моего старого письма. 5-ю сонату Вашу я получил недели 2 тому назад и со стороны все же до сих пор не слыхал — немного очень чувствительно наигрывал Фейнберг из 2-й части, но целиком я ее еще не смаковал. В моем ковырянии ничего путного не получается, но как общее впечатление меня подкупает в ней интимность, теплота и какая-то особенно приятная полифоничность, хотя общее выражение ее — сдержанное. Какая часть лучше, — не умею сказать, — все по-своему лучше. Жаль, что Вы не ставите метроном хоть на основные моменты, от этого многое не сразу укладывается; я, например, до сих пор не могу, несмотря на все усилия, перенестись в Вашу манеру игры, ясно себе представить 2-ю тему первой части (Narrante) —не выходит да и только, и потому мне пока ближе 1-я тема, разработка и кода. 2-я часть, несмотря на скупость средств, производит очень цепкое впечатление своей изнеженной и, в то же время, почти саркастичной мелодичностью. Финал я тоже очень люблю и, в частности, коду его. По характеру в нем есть что-то общее с «Шутом» —больше всего, как это и не странно, во 2-й теме. Пианисты уже накинулись на сонату, но... что-то пока не проявляются с нею, словно притаились.

Меня ужаснуло Ваше сообщение об оркестровке 2-й симфонии. Это, должно быть, совершенно мучительно писать такую партитуру. Интересно было бы взглянуть, что Вы туда насовали, — почему у Вас такая гущина. Не пришлете ли мне хоть темки какие-нибудь? У меня в оркестровке теперь, напротив, какое-то совсем иное направление: 8-ю симфонию, которую я делаю очень лениво (не сделал даже 1-й части, а только до репризы), я излагаю как-то, словно, по-камерному. Что из этого получится, трудно сказать, но думаю, что опыт слушания двух симфоний, да еще с неважным оркестром, кое-что мне дал. 4-я симфония, вообще, звучала лучше, чем 7-я1, но кое-какие наивности приходится исправлять, например, начало с гобоем — звучало отвратительно (даю флейте), в Andante—аккорды (8) — очень слабо контрастировали струнные — придется изменить расположение аккордов, но, в общем, было хоть и грязно (трудные пассажи у струнных), но складно и напряженно. 7-ю я переоркестровал почти всю заново и ужасно радовался, что она не добралась до европейских эстрад, — она была полна наивностей и непрактичностей совершенно непростительных даже с глазуновского подхода. Масса лишних фигураций, дикий рев и возня меди, однообразие инструментального изложения, неубедительный конец, и так без конца. Я написал 50 новых страниц партитуры (1/3) и почти ни одной из остальных не оставил без ретуши. Надеюсь, что теперь в этой деве есть смысл. На концерте хороший успех имела 4-я, 7-я же прошла слабее из-за падучего припадка с сараджевским сыном; Сараджини как-то еле-еле домахал. Но музыканты настоящие большие одобряют 7-ю, что и понятно, ибо в ней гораздо больше натиска, да и материал несколько острее. Ну, вот Вам отчет.

Насчет Монте я сомневаюсь, — Вы говорите он хороший музыкант и новую музыку воспринимает, но я, ей-ей, начинаю сомневаться, что моя музыка достаточно нова — и уж, во всяком случае, не на западный образец. Смешно, что Монте не надеется на четверной состав у нас — да хоть шестерной и то найдется, ведь играли же «Альпийскую» дребедень Штрауса2. Отговаривать его, конечно, не стоит, так как и «Скифскую» и «Весну» слышал, а «Шута» и «Соловья» нет. Между прочим, мне очень не нравятся партитуры Ваших концертов — на редкость не наглядны, то широко, то тесно, а соло написано тем же шрифтом, что и остальные! Это нечто вроде литографии? Так же, верно, будет напечатана большая партитура моей 6-й — мало аппетитно. Зато маленькая партитурка 6-й будет, по-видимому, изящна, — я сделал корректуру нескольких десятков первых страниц — очень недурно: четко, чисто. Буду просить Универсалку, чтобы сейчас же, по выходе, экземпляр поскакал к Вам. Вчера получил первую корректуру 4-й сонаты своей. Награвировали молниеносно — не больше двух недоль, и не плохо. Думаю, что в апреле выйдет, если не дадут второй корректуры. Интересно, какими словами будете браниться? Очень уж там незатейливый финал и гниловатое Intermezzo.