Секретариат программы «Шаг в будущее» Почтовый адрес

Вид материалаДокументы

Содержание


История литературы: формы описания литературного процесса
К вопросу о профориентации преподавания физики в лицейских медицинских классах
Деканата довузовской подготовки РГМУ им Н.И. Пирогова
Работа и мощность человека
Всестороннее сжатие. Разность давлений и деформация
Гидростатическое и динамическое давление крови
Легочное дыхание
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

История литературы: формы описания литературного процесса


Ивинский Дмитрий Павлович,

доктор филологических наук, профессор кафедры

«История литературы XIX вв.» МГУ им. М.В. Ломоносова


История литературы – сравнительно молодая наука: ей не более двухсот лет. Поэтому количество нерешенных проблем, с которыми ей приходится иметь дело, исключительно велико. Здесь речь пойдет только о двух таких проблемах, но, как представляется, наиболее важных.

Первая: язык истории литературы.

Вторая: в какой мере научные описания литературной эволюции могут сохранить независимость от «внешних» обстоятельств – общественной борьбы, политической и идеологической конъюнктуры.

Проблема описания истории литературы (как и культуры в целом) обычно рассматривается как проблема установления и интерпретации текстов и отношений между ними.

Для того чтобы понять текст, нужно, в частности, знать язык, на котором он создан.

Это обстоятельство представляется чем-то само собой разумеющимся в сфере перевода с одного естественного языка на другой, но оно далеко не всегда учитывается в сфере историко-литературной интерпретации.

Между тем историк литературы не может избежать роли переводчика: в любую историческую эпоху на основе русского (или какого-либо другого) языка функционирует несколько различных языков культуры, которые могут мыслиться и как конкурирующие друг с другом, и как взаимодополняющие. Поэтому умение читать по-русски (или на каком-то другом языке) не может быть признано достаточным условием для понимания культурных текстов, созданных на этом языке.

Каждый тип культуры, складывающийся в рамках той или иной национальной истории, а подчас и отдельные литературные, политические, мистические, ученые объединения, кружки, салоны, «школы», модифицирует естественный язык, отбирая значимые для себя компоненты и отодвигая на периферию то, что еще недавно могло находиться в центре.

Мало того, сам по себе естественный язык служит лишь материалом культурного строительства - в том смысле, что каждый культурный текст, созданный на его основе, фиксирует содержание, в естественном языке, в «языке-как-таковом» не заключенное.

Поэтому всякая попытка понимания текста неизбежно предполагает возможность перевода с языка той культуры, к которой принадлежит и которую призван выражать этот текст, на язык той культуры, носителем которой выступает «переводчик». И ему, разумеется, остается только надеяться, что его язык «окажется достаточно широк для того, чтобы вместить в себя – в некотором отраженном виде – и другие языки культуры»4.

Решение задачи описания отдаленной культурной эпохи обычно рассматривается в связи с проблемой поиска адекватного языка научного анализа.

Но задача эта, по всей вероятности, не имеет решения, так сказать, окончательного: соотношение научного языка и естественного всякий раз – независимо от желания исследователя, который может и не отдавать себе отчет в ее значимости – меняется, в зависимости от объекта, на который направлено испытующее внимание филолога.

Вряд ли кому–либо удастся выявить исследования, посвященные, скажем, древнерусской агиографии и памятникам литературы социалистического реализма, написанные на основе одной и той же терминологической системы. Это так же сложно, как сложно было бы заставить себя читать книгу о Пушкине, написанную языком газетных передовиц (конечно, опыты создания такого рода сочинений время от времени предпринимаются, но в истории культуры они остаются как отрицательный опыт, а к истории науки вообще не имеют отношения).

Прямая зависимость языка науки от особенностей ее объекта представляется неустранимой. Но эта зависимость, парадоксальным образом, является едва ли не единственной формой самозащиты научного знания от того, что иногда называют «интеллектуальной модой»: в науке имеет значение только то, что остается после того, когда модные научные школы с присущими им языками и «методами» забываются.

Важнейшее условие новаторства, с этой точки зрения, – использование традиционных филологических (т. е. герменевтических и текстологических) процедур: только они позволяют находить новое знание.

Не менее важно, что проблема языка научного описания неотделима от проблемы понимания литературной эволюции.

Общих концепций истории литературы много, и их влияние обусловлено не только их доказательностью, но и влиянием идеологии, избежать которого исключительно сложно.

Эти концепции различаются по степени обоснованности фактами, по степени абстрагирования от конкретного литературного материала, по широте его охвата («мировая литература», национальная литературная традиция в целом, какой-либо ее период или эпизод), по культурно-исторической, идеологической, политической, мистико-религиозной и философской ориентированности.

Научная биография, научный комментарий, монографические историко-литературные исследования обычно ориентируются на одну из наиболее обоснованных идеологически концепций литературного процесса, в какой-то мере трансформируя, уточняя или, наоборот, огрубляя ее.

Так, история новой русской литературы выдвинула две влиятельные и конкурирующие друг с другом концепции.

Первая, преобладающая, назовем ее условно либеральной, исходит из обоснованного еще в XIX веке5 представления о преимущественно оппозиционном и преимущественно сатирическом направлении русской литературы.

От «Сатир» А.Д. Кантемира проводится прямая линия к сатирическим журналам Н.И. Новикова и комедиям А.П. Сумарокова и Д.И. Фонвизина, далее к некоторым одам Г.Р. Державина, «Почте духов» И.А. Крылова и «Путешествию из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева.

В 1930-е гг. данная схема подверглась модернизации в работах Г.А. Гуковского, посвященных Сумарокову и писателям его времени6. Оппозиционный по отношении к политическому и культурному проектам Екатерины II характер его литературной деятельности был, якобы, обусловлен их особым социальным статусом: это была «дворянская фронда», точнее ее представители в культуре, полагавшая, что высшая аристократия должна иметь политические права и может заключить с верховной властью подобие социального договора.

Чтобы придать этой картине хотя бы видимость правдоподобия, Г.А. Гуковский создал миф о т.н. «сумароковской школе», к которой он отнес таких разных поэтов, как В.И. Майков, М.М. Херасков, А.А. Ржевский, Нарышкин.

Позднее другой, менее одаренный советский исследователь, В.Н. Орлов, выступил с монографией, посвященной никогда не стремившимся к сколько-нибудь активной политической деятельности и, во всяком случае, чуждавшимся политического радикализма И.М. Борну, И.П. Пнину и В.В. Попугаеву, и постарался доказать, что они соединились, чтобы продолжить литературное дело Радищева7. Наградой исследователю оказались Сталинская премия и сдержанно-иронические комментарии ученого сообщества.

Литературой первой половины XIX в. еще в 1920-е гг. занялся Ю.Н. Тынянов8. В результате его усилий утвердилась историко-литературная концепция, согласно которой центральными фигурами русской литературы пушкинской эпохи были не Н.М. Карамзин, не И.И. Дмитриев, не В.А. Жуковский, не Крылов, чуждые делу Революции, а фантастически бездарные, но политически перспективные «младшие архаисты», «поэты-декабристы»9, постаравшиеся, отодви-нув Жуковского и обличив Карамзина, реанимировать гражданскую поэзию XVIII в., разумеется, в ее лучших проявлениях.

Так преемником Державина оказался В.К. Кюхельбекер (в двадцатом веке – В.В. Маяковский).

Пушкин ранний, с одной стороны, был противопоставлен Карамзину как апологету самовластия, с другой Жуковскому как поэту, быстро исчерпавшему свои творческие возможности.

Пушкин поздний, отошедший от «декабризма» и революционной архаики, был противопоставлен Тютчеву с его державинскими подтекстами (при этом сознательную ориентацию Тютчева на Жуковского принято было игнорировать).

А дальше все казалось гораздо яснее и проще. Целое поколение советских историков литературы разъясняло, что с Н.В. Гоголя и «натуральной школы» начался период открытой критики основ режима, подхваченный А.И. Герценом, потом «революционными демократами» (прежде всего Н.Г. Чернышевским) и поздними произведениями Л.Н. Толстого.

Вторая концепция, назовем ее условно консервативной, полагала сатирическое направление не главным, а второстепенным, выдвигала в центр литературного и, шире, культурного пространства Екатерину II, а ее царствование рассматривала как своего рода «золотой век» русской культуры, достигшей небывалой высоты под покровительством истинно просвещенного абсолютизма.

К данной точке зрения тяготел в 1830-е гг. А.С. Пушкин; она легла в основу биографии А.П. Сумарокова, написанной С.Н. Глинкой, биографии Д.И. Фонвизина, написанной кн. П.А. Вяземским и биографии Г.Р. Державина, написанной Я.К. Гротом10.

Основным оппонентом екатерининского культурного проекта рассматривается А.Н. Радищев, основным апологетом – Н.М. Карамзин, автор «Истории государства российского» и «Исторического похвального слова Екатерине II».

Наследниками Карамзина мыслятся Жуковский и «поздний» Пушкин, отчасти Гоголь.

Декабристский миф (не без серьезных оснований) атрибутируется Герцену, его единомышленникам и последователям, а также русским либералам и радикалам. С «натуральной школы» начинается деградация русской литературной культуры, которую не смогут остановить или хотя бы затормозить ни И.С. Тургенев, с его идейной непоследовательностью и стилистической неровностью, ни Л.Н. Толстой, начавший свой путь в литературе с патриотических «Севастопольских рассказов», продолживший его созданием «феодальной утопии» «Войны и мира», а закончивший отпадением от церкви, критикой основ государственного устройства и созданием собственного «учения».

Разумеется, в каждом конкретном случае акценты расставлялись по-разному, как разной была и степень отрефлексированности ситуации, но само противостояние сохранялось, при том, что в советской России востребованной оказалась, конечно, либерально-радикальная версия, позволявшая адаптировать историю русской литературы к истории русской революции.

В постсоветский период на первый план выдвигались те авторы и произведения, которые могли в той или иной степени соответствовать «постмодернистской парадигме» (прежде всего, порнографическая и «антиклерикальная» литература XVIII – XX вв.)

Но предпринимались и некоторые своеобразные попытки создания историко-литературных концепций, связанные с политическими идеологиями только опосредованно.

Наиболее известный опыт такого рода принадлежит В.Э. Вацуро с его «эволюционной» моделью. Если Ю.Н. Тынянов, создавая радикально новый образ истории русской литературы эпохи Карамзина, Жуковского и Пушкина, стремился соответствовать революционной эпохе, то «спокойные» исследования Вацуро11, по крайней мере на первый взгляд, в полной мере соответствовали эпохе «застоя» с ее откровенной неприязнью к прямолинейной революционной риторике, к политическому и культурному радикализму. Он писал об А.А. Дельвиге и его «Северных цветах», о Д.В. Давыдове и В.Г. Теплякове, о том, почему Пушкин усмотрел в «Истории государства российского» «подвиг честного человека».

Основной принцип работы В.Э. Вацуро – выявление лакун и постепенное заполнение их путем сплошного просмотра первоисточников. При этом особое внимание он обращал на т.н. «периферийные» фигуры, обращаясь, например, к поэтам дельвиговского круга, к Н.С. Тепловой, к А.Г. Родзянко и т.д.

Данный метод, который мог восприниматься как нечто новое только на фоне официального «литературоведения» позднесоветской поры, естественным образом приводил к уточнению данных о центральных персонажах пушкинской литературной эпохи. (Впрочем, литературному сознанию постсоветских культуртрегеров он не противоречил принципиально, поскольку, в случае необходимости, мог использоваться как один из инструментов дискредитации «неактуальной» идеи культурной иерархии: «первостепенные» и «четырехстепенные» авторы оказывались в одном смысловом ряду).

Так или иначе, «либеральная» и «консервативная» модели осмысления истории русской литературы сосуществовали, то дополняя друг друга, то обнаруживая в полной мере свой антагонизм, и, в некоторой степени, сохранили актуальность до сих пор.

Задача историка литературы заключается не в том, чтобы присоединиться к одной из этих концепций, а в том, чтобы избежать этого: этические, идеологические, религиозные, политические, эстетические оценки – достояние литературной критики, а не науки.

Но это не значит, что история литературы ограничивает себя историей литературных форм: литературный процесс – это в первую очередь история литературной жизни, которая обычно понимается как исторически изменчивая совокупность социальных институтов, оказывающих прямое или опосредованное влияние на литературу.

Эти институты различаются, во-первых, по степени регламентированности их деятельности, во-вторых, по степени удаленности от государственной власти, в-третьих, по социальному составу.

К числу наиболее влиятельных относят цензуру (придворную, духовную, светскую, ведомственную), литературные, артистические, политические, мистические общества, салоны и кружки, редакции журналов и газет.

Литературная жизнь по-разному влияет на литературу: в одних случаях опосредованно, через систему эстетических приоритетов, в других – непосредственно, обуславливая и литературные репутации, и порождение конкретных текстов.

Простейшая форма влияния – прямой заказ, сложнейшая – формирование литературного мировоззрения.

Литературная жизнь – явление позднее: русское средневековье ее не знало, как не знало и понятия «художественная литература».

Ранний этап формирования литературной жизни в России связан с придворным бытом (вторая половина XVII – первая половина XVIII в.); в екатерининскую эпоху начинается постепенное, но последовательное перемещение литературной жизни в салоны, поначалу немногочисленные.

В первой половине XIX в. литературные салоны оказываются основной формой дворянского литературного быта, двор все больше уступает им влияние на литературу, хотя и не теряет его совершенно.

Во второй половине века ситуация резко осложняется: разночинный мир начинает претендовать на ведущую роль в культуре, и на первый план выдвигаются редакции влиятельных журналов, стремившихся влиять на духовную сферу в целом.

От придворного быта к салонному и разночинному – такова основная тенденция в смене ориентиров русской литературной жизни.

На протяжении литературной биографии писателя его отношение к литературной (и шире, общественной) жизни может неоднократно меняться, от активного участия в ней до отрицания ее значения.

Подобного рода изменения обычно обуславливаются целой совокупностью причин и следствий (психологических, идеологических, эстетических, религиозных), уяснение которых необходимо для правильного понимания эволюции его литературной позиции, но, конечно, не всегда возможно.

Но меняется и отношение литературного сообщества к писателю: в одних случаях выраженный интерес к его литературной деятельности сменяется равнодушием, в других, наоборот, автор, которого ранее не замечали, выдвигается на авансцену литературной (подчас и общественной) жизни.

Разумеется, литературная репутация зависит не только от собственно литературных факторов, но и от идеологических, социальных, от изменения литературных вкусов, от конкурентной борьбы и проч.

Так, например, удаление А.П. Сумарокова от двора в конце 1760-х гг. привело к резкому снижению интереса к его сочинениям со стороны культурной элиты и литературных кругов.

Другой эпизод из истории русской литературы, не менее известный: успех «южных поэм» А.С. Пушкина (прежде всего «Кавказского Пленника») предопределил падение читательского интереса к его произведениям конца 1820-х – 1830-х гг., создававшихся на совершенно иных эстетических основаниях: вкусы и ожидания публики остались прежними.


К вопросу о профориентации преподавания физики в лицейских медицинских классах


федорова Валентина Николаевна,

профессор кафедры медицинская и биологической физики,

председатель предметной комиссии по физике

Деканата довузовской подготовки РГМУ им Н.И. Пирогова


В течение многих лет Российский государственный медицинский университет активно занимается довузовской подготовкой в лицеях, работающих при университете. Ее цель – создать будущим студентам оптимальные условия для качественного завершения среднего образования, подготовки к поступлению в ВУЗ и адаптации к последующему обучению. Ну и, конечно, - привлечь талантливую молодежь, отобрать самых подготовленных и профориентированных абитуриентов.

Важную роль фундаментальной подготовки перед поступлением в университет отмечал еще М.В. Ломоносов в годы создания первого университета в России. Современникам были хорошо известны его слова: «При Университете необходимо должна быть гимназия, без которой Университет как пашня без семян». В общественном сознании того времени гимназия не отделялась от Университета. Система образования в гимназии учитывала, что человек связан с различными сферами, в том числе природной, человеческой, которые должны быть отражены в его образовании. В план обучения в первой гимназии наряду с другими предметами была введена общая и экспериментальная физика, экономика (наука о полезных природных продуктах). Ломоносов считал, что душа этих предметов – математика.

В медицинской профессии фундаментальное образование, в том числе и физическое, несомненно, имеет важное значение.

По нашему мнению, использование в преподавании физики медико-биологических задач, объяснение влияния различных внешних факторов на человека, разбор принципов функционирования медицинской аппаратуры способствует лучшему усвоению предмета.

Ниже представлены разделы механики, при изучении которых в лицейских классах рассматриваются медико-биологические вопросы.

Перегрузка

Вопросы, связанные с возникновением перегрузок приобрели особое значение после появления транспортных средств и конструкций, работающих в условиях значительных ускорений. Перегрузки обусловлены действием сил инерции. Величину перегрузки выражают отношением веса тела, движущегося с ускорением, к весу тела, покоящегося на Земле (например, трехкратная перегрузка).

Воздействие перегрузок на человека зависят от их продолжительности, от состояния организма, от направления полной силы тяжести относительно осей тела человека и других факторов. На занятиях рассматриваются методы вычисления перегрузок и эффекты, сопровождающие различные перегрузки. Приводятся значения перегрузок, возникающих в некоторых условиях, и обсуждаются последствия их воздействия.

Невесомость

У человека в состоянии невесомости исчезают нагрузки на все суставы и натяжения всех связок и сухожилий, которые были на Земле в обычных условиях. Условия жизни в состоянии невесомости резко отличаются от привычных земных, что вызывает изменения ряда его жизненных функций человека. Так, невесомость ставит центральную нервную систему и рецепторы многих анализаторных систем (вестибулярного аппарата, мышечно-суставного аппарата, кровеносных сосудов) в необычные условия функционирования. Поэтому невесомость рассматривают как специфический интегральный раздражитель, действующий на организм человека и животного в течение всего орбитального полёта. Ответом на этот раздражитель являются приспособительные процессы в физиологических системах; степень их проявления зависит от продолжительности невесомости и в значительно меньшей степени от индивидуальных особенностей организма.

Состояние невесомости имеет место, например, внутри космической станции, когда она движется под действием одной лишь силы тяготения (двигатели выключены). С наступлением состояния невесомости у некоторых космонавтов возникают вестибулярные расстройства. Длительное время сохраняется чувство тяжести в области головы (за счёт усиленного притока крови к ней). Рассматриваются физические принципы профилактики невесомости.

Рычаги

При разборе свойств рычагов, рассматриваются рычаги в теле человека.

Движения конечностей относительно суставов представляют собой вращения под действием мышц. Действию мышц противостоят внешние силы, например, сила тяжести. Конечность будет находиться в равновесии, если выполняется правило моментов.

По принципу рычага второго рода работает предплечье человека (и большинство суставов). При этом, как правило, имеет проигрыш в силе – мышца создает значительно большую силу, чем конечность, которую она поворачивает вокруг сустава (для предплечья примерно в 8 раз). Целесообразно ли такое устройство? На первый взгляд как будто нет, поскольку имеется потеря в силе. Однако согласно "золотому правилу" механики потеря в силе вознаграждается выигрышем в перемещении: перемещение кисти примерно 8 раз больше величины сокращения мышцы. Одновременно происходит и выигрыш в скорости движения: кисть движется в 8 раз быстрее, чем сокращается мышца.

Таким образом, способ прикрепления мускулов, который реализован в теле человека (животных) обеспечивает конечностям быстроту движений, более важную в борьбе за существование, нежели сила. Человек был бы крайне медлительным существом, если бы руки и него не были устроены по этому принципу.

Череп человека представляет собой рычаг первого рода, ось вращения которого проходит через точку сочленения черепа с первым позвонком. Такое крепление обеспечивает движение головы вверх-вниз.

Работа и мощность человека

Работа, совершаемая человеком, и развиваемая им мощность зависят от многих факторов и имеют широкий диапазон значений. Например, при прыжке в высоту мощность, развиваемая при отталкивании, достигает 3-4 кВт. В данном случае энергетические затраты связаны с сообщением кинетической энергии телу прыгуна. Однако энергетических затрат требует и поддержание состояния равновесия в какой либо позе. Мы знаем, что сохранение неподвижной позы в течение длительного времени вызывает значительное утомление. Причина утомления (а значит и энергозатрат) при статических нагрузках состоит в том, что покой в данном случае является кажущимся. Вследствие биологической активности мышц у человека всегда наблюдается физиологический тремор (лат. tremor - дрожание). При этом происходят очень мелкие и очень частые сокращения и расслабления мышц, незаметные глазу. Следовательно, мышцы постоянно совершают работу (такую работу называют статической) и расходуют запасенную в них энергию. Сила мышц падает и требуется перерыв для ее восстановления. Этим и объясняется то, что стоящий человек время от времени переносит тяжесть тела с одной ноги на другую.

Всестороннее сжатие. Разность давлений и деформация

Если жидкость или газ окружают тело со всех сторон, то воздействие, оказываемое на поверхность тела, называют всесторонним сжатием. Одним из эффектов такого воздействия является возникновение выталкивающей силы.

Следует объяснить, что всестороннее сжатие сплошных тел не вызывает их разрушения даже при давлении в тысячи атмосфер. Глубоководные рыба и другие морские животные прекрасно себя чувствуют на глубинах несколько километров. Поэтому утверждения типа «скат потому плоский, что его расплющило высоким давлением» не более чем легенды. Так что же, давление не вызывает разрушение? – Вызывает. Только не само давление, а перепад давлений. Величина деформирующей силы зависит от разности давлений, а не от их величин. Поэтому давления P1 = 1,5 атм и P2 = 1 атм. вызовут такой же эффект (например, прогиб перегородки), как давления P1 = 1000,5 атм. и P2 = 1000 атм. В обоих случаях P1P2 = 0,5 атм.

Именно с перепадом давлений связаны ограничения на глубину погружения подводных аппаратов. Подводная лодка имеет экипаж, поэтому внутри нее поддерживается нормальное атмосферное давление. При погружении наружное давление возрастает, а давление внутри лодки не меняется. Возникает перепад давлений, равный гидростатическому давлению (gh). При большой глубине погружения перепад давлений разрушает корпус лодки. Если бы внутреннее давление можно было бы уравнять с внешним давлением, то прочностные ограничения на глубину погружения исчезли бы. Например, аквалангист получает дыхательную смесь под давлением, которое равно внешнему, и ни каких механических нагрузок не испытывает. Глубина погружения человека ограничена не механическим действием давления, а двумя другими факторами.
  1. При высоких давлениях изменяются скорости и характер многих химических реакций, что может привести к сбою функционирования всего организма. Например, при сжатии обычного воздуха образуется закись азота N2O – веселящий газ. При заправке аквалангов атмосферным воздухом этот газ попадает в легкие, что явилось причиной многих трагедий. Сейчас акваланги заправляют смесью, не содержащей азот.
  2. При повышении давления возрастает растворимость газов, и кровь оказывается «газированной». При быстром всплытии давление падает, и растворенные газы начинают выделяться – кровь вспенивается. Для безопасного всплытия с большой глубины требуется длительная декомпрессия.

Гидростатическое и динамическое давление крови

Для обеспечения циркуляции крови в организме необходим источник повышенного давления. Таким источником является предсердие, сокращающееся в течение систолы. Давление, под которым выталкивается кровь из предсердия, называют систолическим. Артериальное давление в конце систолы называют диастолическим. Измерение артериального давления производится в плечевой артерии опущенной руки. В этом случае участок измерения находится на уровне сердца, и давление совпадает с давлением крови в ближайшей к сердцу части аорты. При вертикальном положении человека к давлению, обусловленному работой сердца, добавляется гидростатическое давление крови. Эта добавка положительна для нижних конечностей и отрицательна для головы. Именно гидростатическое давление крови является физической причиной варикозного расширения вен. Уменьшение давления крови в артериях, питающих головной мозг, является причиной потери сознания при значительных перегрузках, в направлении голова-ноги.

Динамическое давление крови можно не учитывать. Действительно, максимальная скорость кровотока – 0,5 м/с – в аорте. Возникающее при этом динамическое давление крови не превышает 1 мм рт. ст. и является несущественным.

Легочное дыхание

Дыхание обеспечивает человека кислородом, необходимым для жизнедеятельности организма.

Вдох совершается в результате увеличения объема легких, происходящего при подъеме ребер и опускания диафрагмы. Увеличение объема легких сопровождается понижением давления в них. Оно становится ниже атмосферного, и наружный воздух поступает внутрь дыхательных путей и далее в легкие. При спокойном дыхании 2/3 глубины вдоха обеспечивается сокращением диафрагмы, 1/3 – сокращением наружных межреберных мышц.

Выдох совершается пассивно, за счет расслабления дыхательной мускулатуры и подъема диафрагмы, что приводит к уменьшению объема грудной клетки, и повышению давления в легких. В результате этого происходит выдавливание воздуха из легких в атмосферу.

Профилизация является мотивацией для лицеистов в изучении физики, что чрезвычайно важно из-за отсутствия вступительного экзамена.