Geum.ru

Орел взмывает ввысь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   20

2


Я сидел на кровати и этак слегка повизгивал от боли. А Машка стояла передо мной на коленях и старательно втирала мне в колено мазь, приготовленную Полуяном Косым, моим личным врачом. Полуян был уникумом, гением от медицины, поэтому составленная им мазь мне все-таки помогала. Вроде как. Ну или как минимум не мешала тому, чтобы оно само прошло. Артрит, будь он неладен… ну да лет-то уж мне сколько — семьдесят три! Столько не живут. Особенно в этом времени. А я вон еще пыхтю потихоньку. Хотя песок уже сыплется. Но Машка и Полуян с ним самоотверженно сражаются, собственноручно законопачивая все более и более множащиеся дырки. Короче, моя жена ведет себя совершенно не так, как оно вроде положено царицам. Ну если ориентироваться на мою матушку. Хотя как оно действительно положено вести себя царицам, я не представляю.

— Тебе бы полежать, старый, — с некоторым укором сказала мне жена, поднимаясь с колен.

— Не-а, — мотнул я головой, улыбаясь. — Не могу. Дел много. И вообще, разлеживаться нельзя. Тиран должен быть постоянно деятельным и страшным. Иначе подданные могут почувствовать слабину и взбунтоваться… Да и ты ж меня тогда точно разлюбишь. Ну кому я буду такой немощный нужен?

— А вот язык бы тебе укоротить, — усмехнулось мое чудо, целуя меня.

— Да как ты токмо смеешь так с кровожадным тираном-то? — расхохотался я.

Машка рассмеялась в ответ. Про бредни того англосакского индюка я ей рассказал в подробностях тем же вечером, когда состоялась встреча. Машка сначала слушала с удивленно распахнутыми глазами, что ей, впрочем, очень шло, потом начала похрюкивать, а в конце уже просто заржала в голос. Ох уж эти англосаксы… Нет, любой народ непоколебимо уверен, что его собственные обычаи — самые правильные, самые разумные и самые достойные. Но в случае с англосаксами это преклонение перед, так сказать, их законом и обычаем как единственной и неизбывной истиной всегда было прямо-таки неприличным. Будто нет и не может быть ни на земле, ни на небе ничего более разумного, достойного и соответствующего Божьему провидению (ну или правам человека и идеалам демократии), чем то, что создано и принято к исполнению англосаксами. Однако этот беглый лорд поразил меня не только и даже не столько этим. Он, с абсолютным апломбом вычислив (ну из своей, конечно, системы координат, то есть своего собственного представления, что такое хорошо, плохо, достойно, недопустимо), что я являюсь тираном, предложил мне вариант, как затиранить «бессловесное русское быдло» (ну таким ему представлялся русский народ) еще больше. Ох уж эта извечная англосакская привычка всех поучать, как оно наиболее правильно… и, как правило, к собственной выгоде. А как же, себя не забывают. Куда деваться — протестантская этика! Протестант изначально предопределен Господом к получению наибольшей выгоды в этой земной жизни, и поэтому, не добиваясь сего от всяких там неполноценных народов (ну мы же умные люди, понимаем, что вслух этого говорить не стоит, но между своими…), ты не просто наносишь себе материальный ущерб, что уже само по себе неприятно, но еще и (внимание, грозный рокот барабанов) не исполняешь предначертанное Господом!

— И все-таки почему ты его не выгнал? — с укором спросила Машка.

Я усмехнулся.

— Да так… понял, что испытываю непреодолимую тягу к просвещению идиотов. К тому же путешествие с ним послужит хорошей школой для тех двоих… ну может послужить. А у меня на ребят большие планы. Так что если справятся — быстро двинутся вверх по иерархической лестнице.

— А если нет?

— Если нет, — я пожал плечами, — на нет, как говорится, и суда нет. Найдем для тех должностей, на кои я их планирую поставить, других начальников.

Машка снова улыбнулась.

— Ну в чем-то он все-таки прав. Ты действительно жесток.

— Не жесток, а требователен, — воздел я вверх указательный палец. — Не путай! Этот индюк считает, что я заставил народ слепо повиноваться себе, мы же прекрасно знаем, что народ сам решил, что царь-батюшка на своем месте и потому не хрен голову ломать. Ну на кой черт влезать в управление санями, если кучер вполне приемлемо справляется с сим делом, а долгий опыт совместного путешествия доказывает, что ежели кучер вдруг попросит наклониться к левому боку саней или привстать, то это всегда на общую пользу. Тем более что у седоков и своих дел немерено.

— А если нет? — лукаво склонив головку к плечу, спросило мое чудо.

— А если нет, то… «мудрый государь, заботящийся о благе своего народа, должен непременно отыскать среди окружающих его людей такового, коий более всего способен к мудрому и твердому управлению государством, и поручить ему заботу о подданных», — процитировал я меморандум англичанина. — Ишь ты, в фавориты, козел, метил! В первые министры. Да еще и с неограниченными правами. Да не бывает правителей с неограниченными правами! Ну если только, — я зло ухмыльнулся, — очень ненадолго. Каким бы абсолютными властителями они кому бы то ни было ни казались! Даже себе. Правитель всегда ограничен. Экономической ситуацией, имеющимися ресурсами, другими государствами со своей армией и флотам, а главное, главное — коренными интересами своего народа. Есть ли для этого… — я снова вернулся к цитированию меморандума англичанина, — «механизм, доносящий до правителя волю его подданных» или нет такого механизма… припрет — найдется. Если не в виде парламента, так в виде всенародного бунта, мятежа гвардейских полков или заговора знати. Так что, если правитель действует в соответствии с этими главными, коренными интересами и умеет подчинить этому действию элиту — любым способом, принуждением или убеждением, все нормально. Даже если в этот конкретный момент всем и тяжело — кряхтят, но терпят. А ежели нет — какими бы репрессиями и словесами это ни маскировалось — слетит, и мама не горюй…

Машка покачала головой.

— Ну ты и оратор, дорогой. Не подозревала за тобой такого.

Я смутился.

— Ладно, не дразнись… Так ты поедешь?

Она пожала плечами.

— Даже и не знаю. Давно надобно. Только вот ты что-то разболелся…

Маша уже давно рвалась в свою Подсосенскую школу. Царицыных школ ныне насчитывалось уже десять. Столько же, сколько и царевых. И располагались они по всей России… вернее, по старым губерниям ее Европейской части. В Сибири, а также в землях, отобранных нами обратно от Литвы после Польской войны, я никаких царевых школ пока не затевал. И сыновьям наказал еще лет пятьдесят их там не устраивать. Будущая элита страны должна учиться в метрополии, а таковыми присоединенные земли станут как раз еще лет через пятьдесят, не ранее. А то и вообще через сто. Моисей недаром свой народ сорок лет по пустыне водил, вот пусть и там умрут не только те, кто сам помнил, что эти земли раньше были другим государством, но и те, кто слушал их рассказы. И вот тогда уж…

Так вот, у нее в Подсосенском монастыре, на базе первой из таких школ, уже три дня продолжался сбор начальниц всех таких школ и их старших дам. А тут я со своим артритом. Все-таки когда жена на двадцать лет младше мужа, это, знаете ли, создает определенные трудности. Да нет, не в том смысле, что вы подумали…

— Езжай уж, — махнул рукой я, — вроде как мне полегче, да и найдется кому мне коленку те четыре дня, что ты будешь в Подсосенском, натирать.

Мое чудо с сомнением покачала головой, но сразу же в отказ не пошла. Значит, у нее там действительно припекает, иначе хрен бы она когда от меня даже на день отъехала…

Но, несмотря на мою браваду, до кабинета я добрался с трудом. То есть под самый конец вроде как было и ничего, нога разошлась, но сначала держался только на характере… ну и на том, что Машку надобно было убедить, что со мной все нормально. Так что из столовой, в которой мы с моей любимой вместе завтракали, я вышел едва не строевым шагом, хотя коленку крутило так, что хоть на стенку лезь! Ну да я знал, что рассчитывать на здешний уровень медицины — бесполезно. Токмо терпеть. И так мои дохтура совершили просто великий прорыв, токмо-токмо закончив опыты с прививками, долженствующими обезопасить страну от одной из страшнейших болезней нынешнего мира — оспы. Китайцы помогли да англичане. У китайцев давно существовала практика прививок жидкостью из пузырьков людей, уже переболевших оспой, а у англичан существовала примета, что доярки, переболевшие коровьей оспой, болезнью, коя для человека не опасней обычной простуды, уже никогда не болеют оспой человеческой. Вот мои дохтура и совместили два знания в одно умение…


В приемной зале перед кабинетом уже толпилось довольно много народу. Я аж слегка застонал. Эх, блин, ну где ж мои царские привилегии-то? И поболеть по-человечески невозможно! Но потом вздохнул и, напялив на лицо суровую маску, прошествовал в кабинет. Царь — не президент, у него срока полномочий не существует, так что либо сдохни на посту, либо уходи в сторону сразу как поймешь, что не тянешь. А не когда срок закончится. Тем более наследник уже вполне себе в силе. Эвон как развернулся в новых западных губерниях. Все-таки его стажировка в Приамурье пошла ему очень на пользу…

Рабочее утро началось необычно. То есть сначала Аникей, как это и было заведено уже десятки лет назад, принес мне составленный на сегодня график, поставил стакан с взваром зверобоя. Но вот потом не ушел, а замер, смущенно потупив взгляд.

— Ну что еще? — сварливым из-за ноющей ноги голосом пробурчал я.

— Прости, государь, — тихо ответил Аникей, — не могу я более тебе помощником быть.

Я даже опешил:

— Это почему это?

— Стар стал, — повинился Аникей, — глаза совсем ослабли. Уже и энти очки не шибко помогают. Да и забывать стал многое. Как ни записываю, а все одно чего-нито да упускаю. И руки дрожат… — В его голосе слышалась тяжкая мука, как будто он сбегал с поля боя.

Весь мой артрит напрочь выветрился у меня из головы. Да-а, дела… Аникей всегда олицетворял для меня абсолютную надежность и неизменность. Другие могли меняться, я и сам их менял, но Аникей был чем-то вроде… руки. Причем правой. Пока она есть и в порядке — ты ее не замечаешь. А когда вдруг с ней начинаются какие-то проблемы… Я встал с кресла, куда рухнул, едва добравшись до кабинета, и подошел к Аникею. Он стоял, опустив седую голову. Я обнял его за плечи.

— Нет, друг мой, ты так просто от меня не отделаешься… во-первых, постажируешь еще замену. Не верю, что никого не подобрал.

— Да, государь, — несколько растерянно отозвался Аникей, — есть кое-кто на примете. Вот я… — засуетился он, извлекая из своей неизменной папки, в коей он всегда приносил мне в кабинет документы, листки с данными кандидатов.

Но я прервал его, вскинув руку:

— После посмотрю. Не главное сие. А во-вторых, скажи мне, где ты жить собираешься?

— Так это, государь, — все так же растерянно продолжил Аникей, — поместье у меня под Рязанью. От батюшки еще перешло.

— И ты туда поедешь? — удивился я.

Всю свою жизнь Аникей прожил здесь, в Кремле. Рядом со мной. И лишь на время стройки в Кремле так же вместе со мной перебрался в Александрову слободу. Поэтому я как-то слабо представлял, как он будет доживать в одиночку в глухом медвежьем углу, в приживалах у своей внучатой племянницы. Собственной семьей Аникей так и не обзавелся, так что в его поместье хозяйствовала она…

— Так а куда ж мне?

Я набычился.

— Это что ж, я своего старого и верного слугу в благодарность за все его добро и службу самоотверженную не могу на свой собственный кошт взять? Плохо ж ты меня, оказывается, знаешь, старина. Так вот знай теперь — и палаты, в коих ты жил, и жалованье, которое получал, все до малой копеечки — до самого последнего дня — твои. А коль что еще понадобится — то тоже твое. Подходи и спрашивай. Прямо ко мне. А коль меня не будет — к старшему дворцовому дьяку… Ну а я к тебе иногда буду захаживать твоего сбитня выпить. Уж больно он у тебя хорош!

Из глаз Аникея полились слезы. Не то чтобы он совершенно не ожидал от меня ничего подобного, да нет, ждал, наверное, что-то. Знал, что я верных слуг всегда жалую. И тех, кто рядом со мной отслужил, кого знал лично, и тех, кого лично не знал. Эвон, в царевы и царицыны школы первым списком принимаются сироты воинов, кои на защите страны и службе государевой свои головы сложили. Причем ноне не токмо служилого сословия, а и тех, кто из крестьян да посадских отечеством, но успел до любого командирского чину дослужиться — хоть сержанта, хоть капрала. Я думал даже и сирот рядовых стрельцов да драгун брать, но мест в царевых школах покамест не хватает. А старых бо увечных воинов, уже без разбору чина, обихаживали в монастырях. Такая вот тягота на церковь возложена была. Воинство, кое небесную битву ведет, своих соратников по битвам земным в свое лоно принимало и облегчение в сих трудах натруженному и изувеченному телу давало. Впрочем, туда попадало не так уж и много бывших воинов. Скорее по желанию и велению сердца, чем от безысходности. С прерывистым сроком службы, полным казенным коштом и солидным денежным довольствием у большинства дома, в тех деревнях и посадах, в кои они уходили на жилое, как правило, уже было хозяйство, обустроенное на их собственные деньги.

Ну а о тех, кто служил рядом со мной годы и десятилетия, — и говорить нечего. Они были все изрядно удоволены. Нет, я, конечно, скуп и так, как там Екатерина II или Анна Иоанновна, тысячами десятин земли и сотнями тысяч рублей своих соратников не жалую… но все ж таки без моей весомой благодарности никто из них не остался. Ну в пределах разумного, конечно. Но ведь людям, особенно в возрасте, ничего такого и не нужно. А вот некое заветное желание есть у каждого. И пока у меня получалось его угадывать. Потому что тех людей, что служили мне десятилетиями, я знал как облупленных. И из личного общения, и по регулярным докладам моей секретной службы…

И ничего в этом зазорного не вижу. Доверие есть доверие, им я людей всегда оделял, но контроля это не отменяет. И вообще, скольким людям осознание сего факта, что государь доверяет, но проверяет, помогло удержаться от очень соблазнительного в данный момент поступка, о котором потом непременно шибко пожалеешь. Очень соблазнительные они вообще почитай все такие… Так что и Митрофан, и Тимофей, барон Конвэй, мой агент в Англии, и многие другие — получили от меня и денег изрядно, и еще иного разного. Трифону Голеватому, долгие годы отслужившему мне во Франции, чье поместье располагалось под Москвой, поблизости от села Подол (оно, похоже, позже станет городом Подольском), я нанял архитектора, чтобы он построил в нем ему и его жене — французской маркизе, большой дом, по существу загородный дворец. А семья моего государева розмысла Акима жила в доме, коий за мой кошт был построен в Китай-городе. После смерти Акима я оставил этот дом за его семьей навечно… Но Аникею всего этого было не надобно. Я знал, что ему более необходима была возможность жить поблизости от меня и время от времени видеться со мной. С возрастом, знаете ли, становишься психологом…

Утренний прием прошел нормально. Все прибывшие на прием докладывали быстро, четко и по существу. Бюрократический аппарат, коий за столько лет изрядно разросся, был вышколен мною и Аникеем настолько хорошо, насколько это было в принципе возможно. Так что к обеду я чувствовал себя неплохо и, закончив прием, полистал резюме на тех, кого Аникей прочил себе в наследники. Все ребята, судя по резюме, были довольно грамотные, толковые и уже имели опыт работы, причем и, так сказать, полевой, и в сфере документооборота.

Сам я наметил трех, с коими надобно побеседовать лично, а потом отдать на стажировку Аникею. Скорее всего, брать придется всех трех, потому что как Аникей в одиночку справлялся с тем потоком информации, который ему приходилось пропускать через себя, я себе не представлял. Если честно, до сего момента я и не задумывался об этом. Ну старый дурак — тянет лошадь, и пусть ее. И лишь сегодня попытался прикинуть, что моему старому слуге приходится тянуть, потому как, подбирая человека на какую-нибудь должность, надобно по возможности более детально представить, чем ему на ней придется заниматься. А как прикинул — ужаснулся!

Обед у меня прошел не просто так, а в компании двадцати пяти человек, коих я собирался привлечь к организации шести новых банков. По два торговых, промышленных и земельных. Принцип конкуренции я старался поддерживать всемерно…

Дело в том, что до сих пор вся система управления государством Российским была выстроена по привычной мне схеме, как система управления бизнесом. Причем личным бизнесом. И меня это вполне устраивало. Никаких там заморочек с акционерами, с публикацией отчетов, с IPO и так далее. Но и я с каждым годом начинал понимать это все более четко, государство — увы, не бизнес. И различия между первым и вторым весьма велики. Например, из государства невозможно уволить нерадивую группу работников. Так же невозможно обратиться к некой сторонней структуре, кою ты сам непосредственно не содержишь, ну там полиции, прокуратуре, чтобы она провела расследование и наказала неких преступников. Да и наезды на государство вообще куда как круче и, особенно в этом времени, как правило, осуществляются намного жестче, чем это проделывали в покинутом мною времени всякие «солнцевские» или «тамбовские». Ну такие здесь времена, как говаривал Познер.

И вообще, не пройди я бандитские девяностые, я бы в принципе не смог управляться со страной, все-таки в то нелегкое время нам, тем, кто пытался заниматься предпринимательством, приходилось брать на себя многие функции, кои в нормальной экономике должно исполнять государство. Но его тогда не было… несмотря на наличие герба, гимна, флага и иных атрибутов.

Ну так вот, я прекрасно понимал, что я — это я. А у детей нет ни моего опыта, ни моих знаний, ни моей закалки, ни возможности видеть мир в перспективе, из временной растяжки в четыреста лет. И оставлять систему управления страной как бизнесом, если я не только вижу ее недостатки, а еще и начинаю испытывать в связи с этим некоторые трудности, в этом случае было просто преступно. Потому как получалось, что я просто подставляю своих потомков. Вот я и начал перестройку всей государственной системы в более подходящий для нее вариант, потихоньку отделяя от нее бизнес-структуры, коих за время своего правления породил великое множество. Государство должно жить в первую очередь за счет налогов и сборов, а не напрямую участвуя в создании материальных ценностей и торговле ими. Это азы рынка… кои, конечно, никогда на сто процентов не соблюдаются, да и не должны по большому счету, поскольку этот посыл есть некое идеальное правило типа того же «коня в вакууме» из известного анекдота, но это созданное мною государство было самым большим игроком на торговом и промышленном рынках. Да и на сельскохозяйственном тоже.

Поскольку число дворцовых, моих вотчинных и черносошных крестьян составляло на данный момент от двух третей до трех четвертей всех сельхозпроизводителей. Нет, кое-какие выгоды от этого были. Скажем, это ну просто очень помогало внедрению новых сельскохозяйственных культур и новых технологий. Но это при мне, который, хотя бы в принципе, просто из невозможного в этом времени жизненного опыта, а также из воспоминаний о наборе товаров в магазинах двадцать первого века, прочитанных книг, журналов и телевизионной картинки представлял, что было бы неплохо внедрить и каким образом это, вероятно, можно выращивать. А помру я — кто так сможет? Вот потому-то в этой области, как, впрочем, и в промышленности, и в торговле, надобно было максимально открыть дорогу частной инициативе. И поэтому я наметил некий план преобразования государства, по завершении которого, если я еще буду коптить здешние небеса, я собирался отречься от короны и передать оную Ивану. То есть возвести на престол русского царя Ивана V. Впрочем, предполагая нехилую возможность того, что я не успею, я специально написал довольно пухлый план преобразований, в коем все было изложено поэтапно… ну типа программы «Электронное правительство» с четкими сроками и обоснованием необходимости внедрения того или иного шага. Это, конечно, не исключало вероятности того, что после моей смерти Иван прикроет это дело. Ну да царь есть царь. Как решит, так и будет. Мозги у парня есть — может, чего еще умное придумает.

Так вот, одним из этапов этого плана была организация в стране системы негосударственных кредитных учреждений. Для финансирования следующих наиболее затратных преобразований, кои, однако, должны были осуществляться не за государственные (ну ладно, не только за государственные), а за частные средства. Вот я и отобрал в среде купцов и промышленников две дюжины лиц. Кои, во-первых, способны были понять и саму идею, и необходимость и возможность ее воплощения в данный момент, и возможные выгоды для тех, кто войдет в это дело первыми. И, во-вторых, обладали достаточным капиталом, чтобы запустить идею без серьезного государственного влияния. Нет, вообще без государственного влияния я оставлять это дело и не собирался. Во всяком случае, на первых порах. Для чего за мной резервировалось четверть капитала каждого банка, стоимость которого я собирался внести теми самыми векселями/ассигнациями, закончив сим процесс санирования денежной системы. Затем эта четверть капитала все одно должна была быть проданной. Но уже не основным, а сторонним и желательно мелким акционерам. Уж строить капитализм так строить! К тому же я надеялся, что государство на той продаже еще и выиграет. Ибо его доля к моменту продажи будет стоить гораздо больше того, что оно вложило изначально. А кроме того, эта доля являлась еще и неким резервным фондом на случай той ситуации, коя сложилась во время Северной войны. Чем дальше, тем становилось яснее, что избежать краха денежной системы и сильной деградации всей хозяйственной деятельности страны удалось только чудом. Ей-богу, после той войны я стал относиться к Пете Первому с куда большим уважением. Почти двадцать лет вести войну со шведами, да еще находящимися в куда более прочной экономической ситуации, и все-таки не обрушить окончательно экономику — это надо было очень умудриться. Хотя, конечно, его окончательные результаты и мои различались довольно существенно…

Обед прошел очень эффективно. И даже эффектно. Эффектность заключалась в том, что я чуть было не подавился… Из приглашенных участвовать в учреждении новых банков согласились практически все. То есть семь человек попросили время на раздумье, но всем было ясно, что это, скорее, от общей привычки к степенности и неспешности в принятии решений, чем от нежелания участвовать. Но причина моего столь эффектного действа заключалась в том, как отреагировал один из купцов на воодушевленное удивление своего сына, не понявшего, отчего тот попросил у царя-батюшки время на раздумья, вместо того чтобы тут же ухватиться за столь выгодное предложение.

— Ты давай-ка сначала трудами праведными наживи палаты каменные, а потому ужо мы тебя и слушать будем… — степенно ответствовал он.

Вот от такой интерпретации известной мне пословицы мне кусок и встал попрек горла. Ну ничего себе народное купеческое творчество!

Впрочем, в этом виде пословица была близким аналогом известной американской… ну помните: «Если ты такой умный, то чего ж ты еще не богатый?» Так что, судя по косвенным, но явным признакам, с деловой инициативой у меня в стране все в порядке…


А на следующий день приехал Данила. Ради такого случая я даже отменил вечерний прием. Впрочем, судя по представленному Аникеем утром графику, там не было ничего особо срочного — обычная текучка. Зато мы с сыном славно посидели вечером и поболтали вроде как ни о чем, «за жизнь» как говорится. Ему в Приамурье скучать не приходилось. Дорогу туда пока еще тянули, поэтому поставки всего необходимого обходились казне и торговым товариствам очень недешево. Да и дорога всех проблем не решит. Ежели в европейской части России нам удалось сделать ее непрерывной, специально проведя по верховьям, то есть наиболее узким частям больших рек, чтобы не строить длинные и потому жутко дорогие мосты, в Сибири и на Востоке с этим была проблема. Реки там были о-го-го, здесь с ними могла сравниться одна только Волга, кою удалось перейти с севера, то есть в самой узкой ее части, да и места дюже дикие. Так что тут же возникали проблемы с обслуживанием уже построенного. Ибо мало построить дорогу, надобно ее еще содержать — подсыпать и подновлять полотно, вырубать кустарник, чистить кюветы и так далее. В европейской части и на Урале плотность населения уже была достаточной, чтобы решить проблему сезонным отвлечением рабочих рук, а там, где нет, — проблему решали организацией слобод из даточных людишек, исполняющих сии обязательства в качестве барщины, для чего некоторая часть их отвлекалась от программы заселения новых западных губерний. В Сибири же с людьми до сих пор было довольно напряженно… Но даже то, что будет построено, все одно не будет полноценной дорогой. Через реки или, скажем, Байкал придется переправляться паромами. Да и далее сплав по течению будет намного более дешевым способом доставки людей и грузов. Вот в обратную сторону — другое дело… Впрочем, Данила предпринял усилия, дабы, где есть условия, прокладывать дорогу поближе к берегу реки, чтобы облегчить возможность для волов и лошадей тянуть суда по реке бечевой. Хотя изначально это не предусматривалось. Короче, сын оказался молодцом.

А вообще, дела в Приамурье шли довольно хорошо. Уже действовало двенадцать мануфактур и заводов, в том числе один по производству тушенки, коя уходила на юг, в Китай, до сих пор разоряемый войной и мятежами супротив маньчжуров, просто на ура. И вообще, у маньчжуров в Китае дела шли не шибко хорошо. Возможно, те потери, кои они понесли от нас до взаимного замирения, слишком заметно подорвали их силы, возможно, им не хватало воинов тех монгольских родов, кои решили перейти под нашу руку, возможно, были еще какие-то причины, но с завоеванием Китая у них возникли серьезные проблемы. Пару раз их даже вышибали из Пекина, но потом они снова захватывали его и отбрасывали своих противников к реке Хуанхэ. Продвинуться далее на юг им все никак не удавалось. Несмотря на то что мы, верные, так сказать, союзническому долгу, поставили им еще около полусотни орудий. В основном тех древностей, что сняли с вооружения португальского форта в Бомбее… Впрочем, за Хуанхэ, по слухам, также был полный бардак — война всех со всеми. Так что шансы у маньчжуров все-таки окончательно покорить Китай еще оставались. И потому они упорно цеплялись за Пекин, выгребая подчистую все свои ресурсы и ресурсы своих союзников — корейцев и монголов. Отчего корейцы, например, уже просто волками выли, делая нам весьма прозрачные намеки. Но забирать под свою руку еще и Корею нам было никак не с руки…

Была и еще одна проблема. Я старался максимально увеличить в Приамурье число русского населения, что поначалу неплохо удавалось. Но сейчас процесс повернул вспять. Из охваченного войной и смутой Китая в наше Приамурье толпами повалили беженцы. Так что сыну пришлось организовывать карантинные избы, чтобы хоть как-то упорядочить их поток. Мастеров, коих среди беженцев оказалось немало, он тут же приставлял к делу, зачиная новые производства, а вот для утилизации основной массы, по большей части состоявшей из обычных крестьян, пришлось затеять дорожный проект. Больше как социальный, чем как инфраструктурный. Потому что основной задачей было не столько строить дороги, сколько заставить эту массу людей если не поменять, то хотя бы приблизить свою самоидентификацию к характерной для нашего, то есть нового для них, государства.

Вследствие того что получить право на заключение порядного договора и иную натурализацию в Приамурье могли только либо искони живущие там племена, либо русскоязычные православные (поскольку все юридические процедуры в стране в настоящее время осуществлялись на русском языке и через крестное целование), это создавало для новых иммигрантов просто бешеную мотивацию в изучении языка и перехода в новую религию. А ведь религия задает основной культурный контекст. Даже и во вроде как совершенно научном и намного более атеистическом двадцать первом веке. Хотя тогда, естественно, и не столь всеобъемлюще, чем сегодня.

Так что этот дорожный проект не только позволял строить в Приамурье дороги еще большими темпами, чем это происходило в европейской части России, где количество рабочих рук в дорожном строительстве сократилось тысяч до ста пятидесяти, вследствие того что существенная часть пленных уже была, так сказать, демографически утилизирована (по методе, выработанной крестьянами после Польской войны, — через крещение и брак), но и несколько снижал если не демографическое, так культурное давление на наш русский анклав на Дальнем Востоке. Но снижение этого давления не означало его прекращения, и, похоже, программу переселения даточных людишек придется продлить и после того, как закончится заселение новых западных губерний, токмо перенацелить ее уже на Дальний Восток…

Вот и еще расходы. Так далеко крестьянин не поедет. Точно. Ну не думаете же вы, как тот идиот-англичанин, что все мои программы переселения даточных людишек построены исключительно на раболепии русского народа и моей тирании? Хрена с нашим народом так можно! Просто эти программы во многом всего лишь канализировали уже существующие потоки. Только несколько перенаправив их. А взамен согласия на это небольшое и частичное изменение уже существующих планов согласившиеся на переселение в указанном мною направлении получали серьезные экономические выгоды в виде переселения их полностью за счет казны и обеспечения их государством рабочим инвентарем и инструментом, а также скотиной и иной домашней живностью. В случае если бы они остались на месте или переселялись самостоятельно, всем перечисленным им пришлось бы обзаводиться за свой счет. Да и то отдаленные места переселения должны были обладать некими значимыми преимуществами — жирной землицей, как в случае переселения на юг, или считаться некой «землей обетованной», как при переселении в мою Уральскую вотчину… Ну или восприниматься как некая военная тягота. Мол, крестьяне хоть и не сражаются, а все одно ратную тяготу несут. Таким вот образом. На Руси ж завсегда всем миром воевали… Здесь же войны никакой не было, и стимулировать переселение можно было только экономически. Иначе побегут мужики… Нет, отконвоировать их туда насильно, наверное, можно, вот только я подозреваю, что финансовых средств, необходимых на организацию такого конвоирования, понадобится едва ли не больше, чем на то, чтобы просто заинтересовать в переселении в столь отдаленные места. Но все равно это деньги, и немалые… Ух, блин, как я уже устал искать деньги, деньги, деньги! И какой идиот придумал, что цари живут в роскоши и развлечениях?!

На следующий день приехал Федька, младшенький. Он добирался из Архангельска, где служил боцманом на флейте «Нерпа» в составе Северной государевой дозорной эскадры. Попытки англичан и голландцев обойти государственную монополию и напрямую закупать пушнину у северных народов практически прекратились, поэтому Северная дозорная эскадра нынче занималась больше проводкой судов по Северному морскому пути. А кроме того, время от времени выделяла корабли на усиление Шетлендской конвойной и Карибской конвойной эскадр. Так что Федька уже успел сплавать не только до Усть-Амурска и Эдзо, но и на Карибы. Но пока его дальние походы временно приостанавливались, поскольку по осени он собирался поступать в военно-морское училище, кое сейчас переводилось в Усть-Двинск, как ныне именовалась Рига… Ну не совсем Рига, поскольку новый город, являющийся столицей всего наместничества, в кое были объединены все вновь присоединенные западные губернии, строился сейчас чуть ближе к устью Западной Двины. Город строился по генеральному плану и на тех же принципах, на которых застраивалась Москва, — квадратно-гнездовая планировка, линии прудов и так далее. Сама же Рига пребывала в довольно плачевном состоянии. В отличие от сельского населения жители крупных городов были гораздо менее прорежены кочевниками-людоловами. Но упрямство шведских комендантов, ни один из которых не пожелал сдать врученные их попечению города, привело к тому, что практически все города Лифляндии и Финляндии, в числе которых была и Рига, попали под ракетный удар и выгорели практически полностью. С большими жертвами среди населения. А многие из тех, кто выжил в том огненном аду, сбежали в другие города балтийского побережья.

После окончания войны я велел опубликовать указ о том, что все бежавшие от войны могут вернуться в свои дома, кои в течение еще одного года никто не имеет права занимать. По истечении указанного срока все брошенные дома будут конфискованы и переданы под заселение русским переселенцам. Итогов этого указа пока не подводили, но кто-то вернулся, а кто-то нет. И таковых невернувшихся, судя по всему, было много. Во всяком случае, домов для заселения в распоряжении коменданта Риги оказалось предостаточно, а вот магистрат города, коему теперь предстояло стать всего лишь одним из районов Усть-Двинска, на настоящий момент все еще был недееспособен. Вследствие отсутствия в городе большинства своих членов…

Так вот, военно-морское училище пока занимало один из таких брошенных домов в старой Риге, но для него активно строилось специальное здание, кое планировалось ввести в строй уже к сентябрю. И Федька должен был участвовать в его торжественном открытии. И как курсант, и как член царской фамилии. Предназначенная же ему карта пока была спрятана в дальнем ящике стола. Поскольку он твердо решил пойти по морской стезе, ему предстояло последовательно подняться по всем ее ступеням как минимум до должности капитана корабля. А эту должность можно было заработать только плавательным цензом. Так что ему еще плавать и плавать, прежде чем он будет вправе сам прокладывать курс корабля по карте…

А еще через два дня одновременно приехали Иван и Машка. У нас впервые за долгое-долгое время случился настоящий семейный ужин. Правда, девочек не было. Но Ленка ожидалась. После Северной войны она начала регулярно приезжать летом на пару месяцев, с внуками. И «виноват» в том был Иван. После Северной войны Ивана, именуемого «сокрушителем северного льва», в Дании обожали и почитали за нового Александра Македонского. Так что стоило ему в разговоре с прибывшим на подписание мира датским королем упомянуть о том, что русский государь скучает по своей дочери, так тот, вернувшись, едва ли не насильно выпихнул жену съездить проведать батюшку… А теперь такие поездки стали регулярными.

В Белкино мы тронулись через пять дней, после торжественного приема и бала. Царская семья в таком полном составе ныне собиралась нечасто, без приема и бала было никак не обойтись. Когда мы добрались, выяснилось, что Качумасов, Пошибов, Трубецкой и остальные, коих я отобрал лично, уже прибыли. Началу того, ради чего я собрал в Белкино всех своих сыновей, ничто более не препятствовало. Поэтому уже на следующее утро после приезда, оставив женщин наслаждаться видами окрестностей и возиться с детьми, шесть с половиной десятков человек собрались в топографическом классе Белкинской царевой школы, самом большом помещении. Ну исключая общую залу, она для такого количества людей была явно велика.

Я вошел последним и окинул взглядом собравшуюся компанию. Кроме моих сыновей и моих соратников, никто не знал, зачем их сюда пригласили. Да и из сыновей догадывался, вероятно, один Иван. Впрочем, может, он кому из братьев или своих самых близких ближников и рассказал о своем предположении, но вряд ли многим. Так что большинство были вынуждены теряться в догадках.

Эти люди попали сюда не случайно. Большинство из них были обязаны этим моим сыновьям, поскольку именно с этими людьми у них сложились дружеские отношения. Впрочем, это был хоть и определяющий, но не единственный критерий. Каждого из тех, кому, по словам моих сыновей, они в наибольшей степени доверяют, тщательно проверили люди Пошибова. И кое-кто был после этого деликатно отправлен с важным царевым поручением подальше от моих ребят. Нет, во взаимоотношения сыновей с их окружением я особенно вмешиваться не собирался, но вот ограничить доступ к информации людям из окружения сыновей, кои вызывали у меня опасения, я не только мог, но и считал должным. Почему я это сделал, я сыновьям собирался объяснить, а уж как они поступят далее — их воля.

Ну а кроме тех, кто уже был в близких отношениях с моими сыновьями, здесь было еще около двух десятков человек, коих я хотел бы ввести в их окружение. Ибо они были верны, энергичны, талантливы, и моим парням очень не помешало бы иметь рядом таких слуг. Так что пусть поживут бок о бок, пообщаются, послушают все то, что мы с моими соратниками собирались им здесь рассказать, обсудят сие, поспорят — авось что и выгорит… Ибо в таком деле, как дружба и соратничество, никого принуждать невозможно, и делать это я не собираюсь, а вот создать условия, когда сии отношения могут возникнуть, — почему бы и нет?

Усмехнувшись своим мыслям, я прошел к креслу, поставленному у дальней стены, и, с кряхтеньем опустившись в него, начал:

— Некоторое время назад мой сын и наследник Иван как-то попросил меня: «Батюшка, а ты не мог бы поучить меня и братьев, как оно — государством управлять…»