Geum.ru

Книга на сайте

Вид материалаКнига

Содержание


Г. М. Корниенко.
С. Ф. Ахромеев.
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   17
Глава V.

1988 год — трудное продвижение вперед

Наиболее значительным и отрадным событием 1988 года был, конечно, начавшийся в мае вывод советских войск из Афганистана. Для читателей, думается, представит интерес рассказ о некоторых относящихся к этому событию деталях — как политического, так и военного плана.

Г. М. Корниенко. В декабре 1986 года советским руководством, как уже упоминалось, был установлен предельный срок пребывания наших войск в Афганистане — не более полутора-двух лет. Но вот прошел 1987 год, а вывод войск еще не начался. Этому были свои причины.

Во-первых, требовалось провести большую дополнительную работу по повышению боеспособности афганской армии и по упрочению позиций кабульского правительства, с тем чтобы оно не пало сразу после ухода советских войск, что имело бы отрицательные политические последствия для Советского Союза, особенно в глазах соцстран и стран «третьего мира». Во-вторых, только в самом конце 1987 года, после советско-американской встречи в верхах в Вашингтоне, возобладала точка зрения в пользу подписания Соединенными Штатами женевских соглашений по Афганистану, позволив тем самым Советскому Союзу уйти из Афганистана «по-хорошему», без потери лица.

Настал момент, когда надо было действовать максимально энергично, чтобы без дальнейших затяжек приступить к выводу советских войск, имея в виду, что сам процесс вывода в силу технических причин должен был занять не один месяц. Между тем возникла опасность нового тупика на афгано-пакистанских переговорах в Женеве, от исхода которых зависело и начало вывода войск. Объяснялось это, с одной стороны, стремлением Пакистана при молчаливом согласии США выторговать «под занавес» максимум уступок, а с другой — не очень квалифицированными подсказками афганцам по вопросам тактики переговоров с нашей стороны. [161]

Нарастало ощущение, что необходим какой-то сильный импульс, который помог бы привести афгано-пакистанские переговоры к быстрейшему успешному завершению. Побывав в январе 1988 года в Вашингтоне, где я имел доверительные беседы с государственным секретарем Дж. Шульцем и помощником президента по вопросам национальной безопасности К. Пауэллом, а также с другими осведомленными лицами, я пришел к выводу, что таким импульсом могло бы явиться четкое заявление советского руководства об установлении точной и по возможности близкой даты начала вывода советских войск из Афганистана. Исходя из бесед в Вашингтоне, у меня были основания полагать, что если таким образом будет создана перспектива ухода советских войск из этой страны еще до конца президентства Рейгана, то соблазн для последнего записать это в свой актив будет достаточно велик (США способствовали быстрейшему взаимоприемлемому завершению афганского урегулирования).

Не менее важно, с моей точки зрения (хотя об этом я не говорил вслух), было и то, что, установив и объявив миру точную дату начала вывода войск, советское руководство тем самым и самому себе определит рубежи, положит конец внутренним колебаниям и расхождениям. Однако, я думаю, именно поэтому мое предложение объявить точную дату начала вывода советских войск из Афганистана, сделав это центральным элементом заявления М. С. Горбачева, с которым решено было выступить в начале февраля, Э. А. Шеварднадзе встретил в штыки. Максимум, на что он согласился, — это включить в готовившееся заявление сформулированную в повествовательно-сослагательном наклонении фразу о том, что вывод можно было бы начать в мае 1988 года, если соглашения об урегулировании будут подписаны в течение февраля — марта.

Было ясно, что подобная дряблая, никого ни к чему не обязывающая формулировка никак не отвечала тому, что на самом деле требовалось. И все же по настоянию Шеварднадзе именно она была оставлена в проекте заявления, когда за него уже проголосовали все члены Политбюро и когда для ознакомления Наджибуллы с ним в Кабул уже улетел эмиссар. И лишь в самый последний момент М. С. Горбачев изменил текст, собственноручно вписав в него предложенную мною формулировку, гласившую, что правительства СССР и Республики Афганистан договорились установить конкретную дату начала вывода советских войск — 15 мая 1988 т., а все остальное привязывалось к этой дате. [162]

Путь к отступлению был отрезан. Такова история заявления М. С. Горбачева от 8 февраля, которую полезно знать, в том числе тем, кто пытается создать миф, будто Э. А. Шеварднадзе был чуть ли не главным поборником скорейшего вывода советских войск и будто «именно он вывел наши войска из Афганистана»{23} . Он, разумеется, не возражал против их вывода, но проводившаяся им практическая линия в афганских делах отнюдь не ускоряла решение этой наболевшей проблемы, как и не способствовала тому, чтобы Советский Союз был избавлен от нелегкого бремени, которое ему пришлось нести после вывода своих войск из этой страны.

С. Ф. Ахромеев. Вернувшись в декабре 1987 года из Вашингтона, где Горбачев сказал президенту Рейгану, что СССР готов будет начать вывод своих войск из Афганистана, как только будут успешно завершены переговоры по афганскому урегулированию, он вплотную занялся развязыванием афганского узла.

Перед военным руководством была поставлена задача спланировать вывод советских войск, а также меры, обеспечивающие повышение боеспособности афганской армии, создать ей запасы материальных ресурсов для самостоятельных боевых действий после вывода наших войск и решить много других задач.

Все связанные с этим проблемы последовательно и основательно рассматривались на заседаниях Политбюро ЦК КПСС (в декабре 1987 — марте 1988 года афганские дела обсуждались пять раз) и по ним принимались соответствующие решения. В отличие от той спешки в выработке и осуществлении необходимых мер, которые стали свойственны позже, в то время вопросы решались еще основательно. И лично М. С. Горбачев не менее глубоко вникал во все стороны афганской проблемы.

На основе указаний Политбюро Министерство обороны спланировало решение всех военных вопросов и приступило к осуществлению подготовительных мероприятий с 15 февраля 1988 г., то есть не дожидаясь подписания женевских соглашений, о сложностях на пути достижения которых рассказал выше мой соавтор. [163]

После длительных дебатов с афганским руководством уже в конце 1987 года были приняты решения об отводе советских и афганских войск от границы с Пакистаном. Зимой 1988 года (еще до начала вывода советских войск из страны) их провели в жизнь. Были отведены советские и афганские войска из Асадабада (провинция Кунар), от афгано-пакистанской границы в районе Кандагара и из некоторых других районов, то есть советские и афганские войска сосредоточивались в крупных гарнизонах. Создались три группировки войск: Западная — в районах Кандагар, Шиндад, Герат; Южная — Джелалабад, Хост, Газни, Гардез; Центральная — Кабул и полоса вдоль дороги до советского приграничного города Термез.

Кроме того, по настоянию Наджибуллы усиленный пехотный полк был оставлен в отрыве от остальных сил на северо-востоке страны в Файзабаде. Одновременно в Западную и Южную группировки, поскольку из этих районов советские войска планировалось выводить в первую очередь, подвозились трехмесячные запасы материальных ресурсов всех видов (боеприпасы, горючее и масла, запчасти, продовольствие, вещевое имущество и др.). Советскими ремонтными частями ремонтировалась боевая техника афганских войск, нами готовились для афганских войск экипажи танков, артиллерийские расчеты и др.

Всю эту кропотливую работу к 1 мая 1988 г. мы закончили. Одновременно к своему завершению пришла и подготовка к выводу советских войск из страны. Вывод войск планировался в две очереди. В первую — в течение лета 1988 года советские войска выводились из западных и южных районов страны. После этого, до конца 1988 года, предусматривался перерыв в выводе войск. Ставилась задача, чтобы за этот период афганское руководство и его войска привыкли к самостоятельному выполнению задач на юге и западе страны, а в начале 1989 года в короткий срок с 15 января по 15 февраля завершить вывод советских войск из Кабула и других районов Центрального Афганистана. Громадных усилий с нашей стороны потребовало оперативное, боевое и материально-техническое обеспечение вывода наших войск. Непрерывно велась разведка, организовывалась система управления, осуществлялись инженерная подготовка тылов и техническое обеспечение вывода войск. В решении этих задач принимали участие все звенья военного руководства: Министерство обороны, и в первую очередь Генеральный штаб, командование и штабы войск Южного направления, Туркестанского военного округа, 40-й армии, командиры и штабы дивизий и полков. [164] Деятельность командиров и органов управления всех звеньев заслуживает того, чтобы ей была посвящена отдельная книга. Однако об одном из военачальников — организаторе ведения боевых действий в 1987–1988 годах и вывода советских войск из Афганистана — считаю обязанным сказать и здесь.

Это — генерал-полковник Б. В. Громов. В период 1980–1990 годов мне несколько раз доводилось совместно служить с ним на афганской земле.

В начале 80-х годов, будучи начальником штаба оперативной группы Министерства обороны в Афганистане, я близко познакомился с Громовым — в то время полковником, воевавшим в должности начальника штаба и командира дивизии. Он обращал на себя внимание своей немногословностью, умом, умением организовать бой и управлять им, обустроить жизнь и быт войск на войне в самых нелегких условиях. Он правдив, серьезен в суждениях, самостоятелен, тверд и непреклонен в решениях. Будучи предельно корректным, он тем не менее не робел перед старшими, умел отстоять свое мнение. Как командир в короткие сроки делал выводы из боевой обстановки, умел научить офицеров воевать в нелегких условиях Афганистана. Была заметна в нем и такая важная для офицера черта, как уважение воинского труда солдата, любовь к солдату, стремление, насколько это возможно на войне, беречь его в бою, организовать помощь раненому и больному.

После окончания Академии Генерального штаба он был назначен первым заместителем командующего армией в Прикарпатском военном округе. Но я не терял его из виду и попросил в 1985 году вновь направиться в Афганистан генералом для поручений начальника Генерального штаба, как бы стать глазами Генштаба в этой стране. Должен сказать, он полностью оправдал наши надежды. Громов бывал во всех районах страны, следил, как войска готовятся к бою и как ведут его, общался с воинами на отдыхе, заботился об их обеспечении и снабжении. Его доклады были правдивы, оценки точны, предложения целесообразны. Он умел находить общий язык и с подчиненными, и со старшими по званию, и с военными, и с дипломатами. Когда встал вопрос о назначении его командующим 40-й армией, я был уверен, что и эта ответственная должность будет ему по плечу. Так и произошло.

Генерал-полковник Б. В. Громов — это военачальник другого, более молодого поколения. Я уверен, что на какое бы место его ни поставить, он везде честно и умело выполнит свой долг перед Родиной. [165] Я радуюсь и горжусь, что Громов у нас не один. Таких военачальников немало. Всегда с благодарностью вспоминаю, как полководцы Великой Отечественной войны воспитывали нас. С удовлетворением думаю о том, что и мне удалось внести какой-то свой вклад в воспитание и обучение следующего поколения военных руководителей.

Под командой Громова и многих других командиров разных рангов проходил в мае — августе 1988 года вывод советских войск на Родину из западных и южных районов страны, а с 15 января по 15 февраля 1989 г. — из Кабула и центральных районов Афганистана.

Для обеспечения вывода маршруты движения наших войск к советско-афганской границе надежно прикрывались специально выделенными частями. На прилегающих к маршрутам высотах создавались опорные пункты. Выходящие к пути следования войск дороги перекрывались минными полями. Создавалась вдоль маршрутов система огня и заграждений. Войска выдвигались к границе в составе усиленных батальонов, подготовленных к самостоятельному ведению боевых действий. Каждому батальону была обеспечена поддержка с воздуха боевыми самолетами и вертолетами. Для технического и материального обеспечения готовились районы ночного отдыха. В этих районах развертывались пункты питания, медицинской помощи, заправки горючим, подразделения для ремонта боевой техники. Вдоль маршрутов организовывалась система связи для обеспечения управления войсками и авиацией. Кроме этих самых главных вопросов обеспечения вывода войск приходилось заниматься, естественно, и решением многих других.

Во второй половине 1988 года и в начале 1989 года нашей главной заботой вновь стало повышение боеспособности афганских войск, их материальное обеспечение. Теперь трехмесячные запасы были созданы как для афганских войск в районе Кабула и других центральных районах страны, так и еще раз для войск западного и южного районов. Доставка материальных средств осуществлялась как автотранспортом, так и по воздушному мосту на Кабул. Нужно сказать доброе слово о военно-транспортной авиации, которая сделала очень много как в разгар афганской эпопеи, так и особенно в заключительный период. Афганская армия перед выводом наших войск была обеспечена всем необходимым не менее чем на квартал.

После вывода советских войск первой очереди из Афганистана противник попытался сразу дать понять, что теперь хозяин положения он. [166] В сентябре — октябре 1988 года, сосредоточив крупные силы в районе Джелалабада, он попытался овладеть этим третьим по размерам городом Афганистана. В марте 1989 года он возобновил штурм этого города, но еще более крупными силами. Бои были кровопролитными и упорными. Правительственные войска попадали порой в очень трудное положение. Однако сказались их лучшая, конечно, по сравнению с реальным противником, воинская организация, наличие запасов боеприпасов, горючего и других материальных ресурсов и (вопреки нашим ожиданиям) неплохое по афганским меркам моральное состояние войск. Противник от города был отброшен. Военные действия здесь и в других районах страны приняли затяжной характер.

Однако недешево все это обходилось и обходится нашим Вооруженным Силам, да и стране в целом. Не останавливаюсь здесь на том, что в этот период возникали, конечно, кризисные ситуации как в афганском руководстве, которое никогда не было единым, так и в афганской армии. «Афганский нарыв» требовал постоянного внимания Политбюро ЦК КПСС, лично М. С. Горбачева, Комиссии по Афганистану (Э. А. Шеварднадзе, Д. Т. Язов, В. М. Чебриков, А. Н. Яковлев и др.), Министерства обороны и других ведомств. Я не говорю уже о Генеральном штабе, который в течение 10 лет (1979–1988 гг.) ежедневно и круглосуточно координировал боевые действия в этом районе, организовывал материальное обеспечение войск.

Советские люди никогда не одобряли этой войны. Причины ввода наших войск в Афганистан руководством государства народу никогда вразумительно не были, да и не могли быть объяснены. Потери в людях (около 15 тыс. человек погибших и свыше 36 тыс. раненых) никогда не воспринимались как неизбежные и необходимые. Чувства горечи, возмущения и обиды, которые испытывали наши люди по отношению к руководству, ввергнувшему страну в эту бесполезную войну, были обоснованными и справедливыми.

Иногда говорят, что для такой огромной страны, как Советский Союз, и таких крупных Вооруженных Сил, как советские, потери в людях и расход материальных ресурсов не были крупными. Это неверно. Потеря Родиной своих воинов, отцами и матерями своих сыновей — всегда трагедия и невосполнимая утрата. Эти потери ничем не восполнишь. Вечна и неизгладима память о безвременно ушедших из жизни сыновьях и внуках наших. [167]

Так же дело обстоит и с затраченными материальными ресурсами. Нужно учитывать, что промышленность страны, в том числе и оборонная, работала в 80-х годах по планам мирного времени, мобилизационные планы в действие не вводились, армия, вынужденная вести эту войну, также была развернута по штату мирного времени. Поэтому расходы некоторых видов боеприпасов, горючего, масел, особенно расходы моторесурсов и боевой техники в связи с выработкой ее ресурса, были весьма значительными. Расходы моторесурсов на боевой технике воюющей 40-й армии (четырех дивизий и четырех бригад) равнялись расходам на боевую подготовку такой крупной нашей группировки, как Группа войск в Германии, имевшей в своем составе 19–20 общевойсковых и 5 авиационных дивизий. Поэтому в целом для Вооруженных Сил в мирное время расходы материальных ресурсов в Афганистане были очень чувствительными. Афганистан обходился дорого. Каждый день войны 40-й армии обходился в 6,0–6,5 млн. рублей. Кроме того, постоянно всем необходимым надо было снабжать афганские войска. В итоге стране каждый день войны обходился в 10–11 млн. рублей.

Война в Афганистане нанесла ущерб авторитету Советских Вооруженных Сил. Им была поставлена неправомерная и нереальная задача: военным путем заставить народ численностью 17 млн. человек подчиниться непопулярному правительству, опирающемуся во многом на советские штыки. Задача эта оказалась невыполнимой в принципе. Она была непосильна и для армии численностью 75 тыс. человек, увеличенной затем до 108 тыс. К тому же других, более крупных военных сил не было. Их можно было взять либо на Западе, либо на Востоке. То и другое (на это хватило ума) было признано нецелесообразным.

Здравомыслящим людям заранее была очевидна призрачность иллюзий, которые питал кое-кто насчет того, что воевать советским войскам в Афганистане не потребуется. Они, дескать, будут стоять гарнизонами, защищая революционный режим от попыток его свержения внешними силами, а с внутренними мятежными силами справится сама афганская армия. Реальная действительность быстро развеяла эти иллюзии. Советским войскам пришлось втянуться в девятилетнюю кровавую авантюру.

Когда же планы в Афганистане начали трещать по швам, то нередко как раз те люди, которые настаивали на вводе войск, стали обвинять армию во всех существующих и несуществующих ошибках и грехах. [168] Недостатки в подготовке и структуре войск, действовавших в Афганистане, были. За них военных справедливо критиковали. Но в конечном счете дело было в другом: авантюра срывалась, выплывала наружу, правда, за авантюру следовало отвечать, требовалось найти виновника, в лице армии искали «козла отпущения». Разумеется, военное руководство пыталось объяснить сложившуюся ситуацию, но это не помогало.

Эта война была тяжелой для действующих войск, для генералов, офицеров, сержантов и солдат. Афганская война — это бои в горах, где не применишь танки, боевые машины пехоты. Они чаще всего являлись только средствами передвижения и укрытия от огня. Как правило, нельзя было как следует задействовать и боевые самолеты. Это война без тыла и фронта. Противник был везде. Оружие сухопутных войск в горах — это автомат, пулемет, гранатомет, легкий автоматический миномет, артиллерия. Из авиации главное средство в горах — боевой вертолет. Вертолет — это авиационная пушка, пулеметы, гранатометы, это обеспечение огнем с воздуха, это и главное средство передвижения войск в бою, и эвакуация раненых. Поэтому главная тяжесть войны легла на плечи пехотинца, десантника, бойца «спецназа», артиллериста и экипажей боевых вертолетов. Хорошо действовала тактическая и оперативная разведка. К сожалению, еще не пришло время рассказать о ее работе. Большое значение в Афганистане имела военно-транспортная авиация. При полном отсутствии железных дорог именно она обеспечивала все срочные перевозки. Материальное обеспечение войск она взяла на свои плечи. Вообще тыловое и техническое обеспечение в афганской войне было очень сложным и трудоемким делом. Полученный здесь опыт не должен быть забыт.

Солдаты, сержанты и офицеры боевых войск действовали в очень тяжелых условиях. Летом температура в горах на высоте 2,5–3 км (а именно на таких высотах велись боевые действия) доходила днем до 43–47 ° жары. Боевая выкладка солдата — 30–35 кг. Солдат должен иметь с собой автомат (или пулемет), два боевых комплекта боеприпасов к ним, сухой паек «НЗ», две фляги с водой, саперную лопатку, противогаз и бушлат. Днем в горах жара, а ночи холодные. Бой в таких условиях тяжел — на пределе физических и моральных сил. За 5–6 дней боев человек терял в весе по 8–9 кг. Зимой в этих же районах холодно, температура — 15–25 ° холода, сильные ветры. Нужно постоянно принимать меры против обморожения. [169]

За девять лет боев в Афганистане не было случая, чтобы конкретная боевая задача каким-либо полком или батальоном не была выполнена. Но в афганской войне овладение территорией не имело никакого значения. Закрепить ее возможности не было. А как только советские части уходили, эту территорию вновь занимали мятежники.

В афганской войне еще раз проявились со всей силой выносливость советского солдата, его самоотверженность и храбрость. Хорошо показал себя строевой офицер. Командиры рот и взводов, действовавшие, как говорят, в одной цепи с солдатами, подвергались всем тяготам и опасностям. В процентном отношении к общей численности погибших мы потеряли в Афганистане больше командиров рот и взводов, чем солдат. Это говорит о многом. Командиры батальонов и полков, как правило, были хорошими организаторами боя, умело им управляли. Они были заботливыми к подчиненным.

Наши офицеры, сержанты и солдаты и в Афганистане были верны воинскому долгу. Вот несколько примеров. Мотострелковый батальон под командованием капитана Аушева Р. С. в 1980–1981 годах свыше 30 раз по неделе и более участвовал в боевых действиях в горных районах провинций Кабул, Нангархар и Лагман. Осенью 1981 года этот батальон в районе Котайи-Ашру окружил и после тяжелого двухсуточного боя захватил в плен крупный отряд мятежников, большое количество оружия и боеприпасов.

Каждый пятый солдат, сержант и офицер батальона в 1981 году были награждены боевыми орденами.

Отважно и дерзко в тылу противника действовал парашютно-десантный батальон Героя Советского Союза майора Солуянова А. П. Зимой 1984 года в 30-градусный мороз батальон высадился на высотах и в ущелье Ниджраб уничтожил крупный отряд мятежников и перерезал пути отхода главным силам противника из района Панджшер. Шесть дней при таком морозе десантники отбивали атаки противника.

Десятки раз в 1986–1987 годах отправлялись на боевые операции в глубоком тылу противника разведывательные группы специального назначения под руководством командира роты капитана Горошко Я. П. Каких только задач они не выполняли: захват «языка», действия из засад, уничтожение караванов, идущих из Пакистана, захват штабов и командиров противника. Успех обеспечивали внезапность, дерзость, расчет, взаимодействие с вертолетами. За два года все разведчики роты были награждены боевыми орденами. [170]

Верные братья и друзья десантников и «спецназовцев» — боевые вертолетчики. 372 боевых вылета совершил старший командир вертолета МИ-8ИТ капитан Кучеренко В. А. Каждый вылет — это огневой бой, посадки и взлеты в тылу противника.

Этот рассказ можно было бы продолжить. Таких батальонов, рот и разведгрупп бьшо большинство.

Конечно, на войне — как на войне. Случалось всякое: героизм, мужество, самоотверженность, воинское умение — и одновременно ошибки, поспешность, растерянность в бою, за которые приходилось расплачиваться кровью. Были даже и воинские преступления, за которые тоже нужно было отвечать.

Не видел я только одного — трусости.

Наблюдая за действиями солдат, сержантов и офицеров в боях в Афганистане, я часто испытывал чувство гордости за них, за их смелость и стойкость. Все, что было свойственно нашему солдату в прошлом, проявилось и здесь.

Работая с офицерами и генералами, помогая им организовать боевые действия и наладить жизнь войск, я укреплялся в уверенности: нам растет хорошая смена. В воспитание и подготовку офицеров вместе с маршалом Советского Союза С. Л. Соколовым и другими офицерами оперативной группы министерства довелось внести свой вклад и автору этих строк.

Недаром офицеры, воевавшие в Афганистане, сегодня выдвигаются в первые ряды среди командиров и командующих в сухопутных войсках и военно-воздушных силах.

Война в Афганистане с точки зрения проверки боевых качеств нашей армии подтвердила, что советские люди могут быть в ней уверены. Их не подвели еще молодые в недавнем прошлом офицеры — участники Великой Отечественной войны, выросшие в крупных военных руководителей. Не подведут их сейчас и в будущем советские офицеры и генералы — участники войны в Афганистане, которые получили в ней боевой опыт и закалку.

Поскольку мы не намерены больше возвращаться в этой книге к Афганистану, нам обоим хотелось бы в заключение еще раз коснуться вопроса об обстоятельствах, приведших к вводу советских войск в эту страну, и высказать некоторые общие соображения в этой связи. [171]

На протяжении многих десятилетий после Октябрьской революции южные границы Советского государства, особенно граница с Афганистаном, были для нас самыми спокойными. Отношения с этой страной оставались постоянно дружественными, независимо от режимов, сменявших там друг друга и до 1978 года. Это рассматривалось как сугубо внутреннее дело афганского народа.

То, что произошло в Кабуле в апреле 1978 года и что многие годы называлось саурской апрельской революцией, на самом деле (как совершенно правильно сказал Наджибулла в беседе с Э. А. Шеварднадзе в 1987 году) была вовсе не революция и даже не восстание, а переворот. Совершили этот переворот офицеры, входившие в сравнительно малочисленную Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Поскольку многие из участвовавших в перевороте офицеров обучались ранее в СССР, а руководители НДПА причисляли себя к марксистам, на Западе, да и в нашей стране было распространено мнение о причастности Москвы к смене режима в Кабуле.

Вопреки такому мнению советское руководство, включая военное, на самом деле узнало о происшедшем перевороте в Кабуле из сообщений иностранных агентств, а лишь затем, пост-фактум, получило информацию об этом от посольства СССР в Афганистане. Позже лидер НДПА Тараки доверительно сказал одному из нас, что они сознательно не стали заранее ставить в известность советских представителей в Кабуле о готовившемся перевороте, опасаясь, что Москва попытается отговорить их от вооруженного выступления ввиду отсутствия в стране революционной ситуации.

Опасения руководителей НДПА на этот счет были, думается, вполне оправданны. И дальнейшие события подтвердили это. НДПА не смогла получить в афганском обществе сколько-нибудь массовой поддержки, без чего государственный переворот не мог перерасти и не перерос в социальную революцию, как это произошло, скажем, в 1917 году в России, где тоже все началось с октябрьского переворота. Феодалы же, крупная буржуазия, почти все духовенство открыто выступили против нового режима. За духовенством пошло большинство народа, тем более что среди пришедших к власти было немало «леваков», сторонников голого насилия, пренебрегавших национальными и исламскими традициями, нравами и обычаями страны, что еще больше настраивало народ против новой власти. [172]

Однако наши партийные идеологи и международники, прежде всего М.А. Суслов и Б.Н. Пономарев, сразу же после апрельских событий 1978 года стали рассматривать Афганистан как еще одну социалистическую в близкой перспективе страну. Хотя даже по ортодоксальным марксистским меркам афганское общество было весьма далеко от социалистической стадии развития, Афганистан этим деятелям виделся «второй Монголией», перепрыгивающей из феодализма в социализм.

Соответственно в Афганистан хлынул поток всякого рода советников из СССР — и партийных, и ведомственных, которые, будучи даже квалифицированными в своих областях людьми, конечно же, не могли научить афганцев ничему другому, кроме советской модели социализма — тому, что афганцам нужно было меньше всего. Наша вовлеченность в афганские дела в самых разных формах — и в виде советнической деятельности, и в виде материальной (в том числе военной) помощи — увеличивалась с каждым месяцем. Сомнения насчет разумности такой широкой вовлеченности, возникавшие уже на той стадии у некоторых профессионалов-дипломатов и военных, отметались руководством с порога.

Однако, когда в связи с нараставшей внутри Афганистана вооруженной борьбой Тараки в марте 1979 года обратился с просьбой о присылке советских войск, эта просьба была однозначно отклонена. А. Н. Косыгин, к которому Тараки обратился по этому делу впервые по телефону 18 марта, тотчас выразил сомнение в ее разумности, пообещав вместе с тем обсудить вопрос со своими коллегами.

По прибытии Тараки 20 марта в Москву с закрытым визитом А. Н. Косыгин со всей определенностью сказал ему следующее: «Хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к выводу о том, что если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а, наоборот, осложнится».

Для того чтобы у Тараки не оставалось надежды на «последнюю инстанцию», в тот же день не без труда была организована его встреча с Л. И. Брежневым, который в соответствии с заготовленным для него материалом к беседе заявил Тараки: «Теперь о вопросе, который вы поставили в телефонном разговоре с А. Н. Косыгиным и затем здесь, в Москве, — насчет возможности ввода советских частей в Афганистан. Мы этот вопрос всесторонне рассматривали, тщательно взвешивали, и скажу вам прямо: этого делать не следует». [173]

Подобные же однозначно негативные ответы давались афганской стороне еще не один раз на протяжении многих последующих месяцев в связи с новыми обращениями Тараки, а затем Амина насчет присылки советских войск. Это хорошо известно авторам, которым доводилось заниматься подготовкой таких ответов, полностью отражавших и их собственные взгляды.

До октября 1979 года мы не замечали каких-либо колебаний на этот счет и у своих шефов — А. А. Громыко и Д. Ф. Устинова, а также у Ю. В. Андропова, с которым нам тоже приходилось общаться. Когда и в зависимости от каких обстоятельств изменилось мнение этих трех руководителей в пользу целесообразности ввода наших войск в Афганистан, предстоит еще разобраться. И о том, кто именно — Андропов или Устинов — первым изменил свою точку зрения и сказал «да» в пользу ввода войск, сегодня мы можем только догадываться. Нам, однако, ясно, что они уже вдвоем «дожали» Громыко.

Судя по тому, насколько невосприимчивыми все трое стали с тех пор к тем аргументам против ввода войск, которые они до этого и сами выдвигали, создавалось ощущение, что над ними что-то довлело. По некоторым нюансам можно было уловить, что это было нечто большее, чем просто преувеличенные опасения насчет угрозы замены просоветского режима в Кабуле на реакционный исламский, к тому же проамериканский, что означало бы выход США на южную границу СССР. Элемент такого беспокойства о безопасности нашей страны бесспорно и весомо присутствовал здесь. Но главную, роковую роль, похоже, играло опять-таки идеологически обусловленное ложное представление, будто речь шла об опасности «потерять» перспективную социалистическую страну.

С этой точки зрения решение о вводе советских войск в Афганистан, окончательно принятое вечером 12 декабря 1979 г., было скорее кульминацией, а не началом нашего ошибочного, весьма идеологизированного курса в афганских делах с апреля 1978 года. [174]

Видимо, в немалой степени этим же объяснялось и то, что, будучи принято узкой группой высших руководителей, по существу антиконституционное решение было затем, в июне — 1980 года, единогласно и без всякого обсуждения одобрено Пленумом ЦК КПСС. Об этом не любят вспоминать те из тогдашних членов ЦК (находящиеся еще в КПСС и вышедшие из нее), которые безропотно проголосовали за одобрение ввода советских войск в Афганистан, а через пять лет стали выступать в роли обличителей этой действительно трагической акции, делая при этом вид, будто сами они безгрешны.

Между тем нам известно, что те пять-шесть членов Политбюро ЦК, которые приняли решение о вводе войск, придавали большое значение тому, чтобы заручиться одобрением его со стороны всего ЦК. И если бы на Пленуме развернулось его обсуждение и оно не получило бы единогласного одобрения, то, хотя инакомыслящим, наверное, не поздоровилось бы, но это был бы серьезный сигнал руководству. И в результате миссия советских войск в Афганистане, быть может, оказалась бы не столь затяжной и кровавой. Тем более что к тому моменту (июнь 1980 г.) наши войска еще не успели глубоко увязнуть там.

Авторы, не будучи в ту пору членами ЦК КПСС, избежали необходимости кривить душой, голосуя за решение, противоречащее их взглядам, хотя это было малым утешением, поскольку по долгу службы им все же пришлось активно участвовать в осуществлении этого решения.

Конечно, можно спросить: а не правильнее ли было бы в такой ситуации уйти в отставку, чтобы не быть причастным к выполнению неправедного решения? Наверное, однозначного ответа здесь быть не может. Ведь рассчитывать на то, что это остановит выполнение решения, было нереально. А лучше ли стало бы, если бы в этом случае на твоем месте оказался более рьяный и бездумный исполнитель того же неправедного решения? Есть ли у тебя моральное право умыть руки, если ты, оставаясь в малоприятной роли исполнителя не отвечавшего твоим взглядам решения, тем самым сохраняешь для себя возможность не только влиять соответствующим образом на ход его выполнения, но и содействовать тому, чтобы повернуть развитие событий вспять?

Не обо всем том, что предпринимали авторы для выхода из афганского тупика, пришло уже время рассказать в деталях. Ведь война в Афганистане, хотя и без нашего прямого участия, продолжается. Но определенное представление на этот счет, мы надеемся, у читателя сложилось на основе вышеизложенного. [175]