Анатолий Онегов Русский лес

Вид материала

Исследование

Содержание Процент с миллиона

Подобный материал:

• Совестью, 9892.04kb.
• Рассказы о рыбной ловле Анатолий Онегов за крокодилами севера москва, 4175.49kb.
• Анатолий онегов лечитесь травами, 4507.09kb.
• -, 357.88kb.
• Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва, 3440.45kb.
• Я люблю тебя, Россия!, 30.54kb.
• Тема: «Миссия. Ценности. Поиск предназначения», 523.11kb.
• Лес природное сообщество, 86.29kb.
• Игра путешествие «По лесным тропинкам» Ведущий: Здравствуй лес, дремучий лес, 67.86kb.
• Николая Болдырева «Лес Фонтенбло», 3094.5kb.

А вот и рябина, вчерашняя рябинка-прутик, которая чуть было не погибла под упавшим стволом. Теперь это уже не тонконогое, еле живое деревцо, что малокровным прутиком-струйкой безнадежно тянулось к свету - теперь это молодая рябина, и пусть еще совсем молодая, но уже рябина, начавшая пушиться - одеваться будущими ветвями...

Лес жил, молодел, а неподалеку от этого леса стояла, светилась серебряным светом осиновых стен наша баня.

Вот так, постаравшись, мы и определили две новые жизни: жизнь ладного хозяйственного строения, крайне необходимого в нашей лесной жизни, и новую, молодую жизнь в том лесу, который теперь мы по праву называем своим.

Что же касается деловых качеств осины, пошедшей в мою баню, то и тут я вполне доволен: подходящие, ровные, здоровые осины в нашем лесу нашлись (конечно, их пришлось поискать), а грамотно добытые и по времени положенные в сруб, они скоро и приобрели ту необычную для мягкой и легкой осины твердость, какая уже вспоминалась в моем рассказе и какая помогала даже обычному осиновому колу верно и вечно служить старательному человеку.


ПРОЦЕНТ С МИЛЛИОНА


Закончил я свой предыдущий рассказ об осине, какая идет в банный сруб, упомянул и о порядке, что издавна соблюдался в наших лесных краях, - сказал, кажется, все, что собирался, но сразу после рассказа пришло ко мне беспокойное чувство: мол, не на все вопросы, готовые для меня, ответил, не опередил я вопросы-претензии, какие обычно в запасе у тех, кто по-генеральски ( вспомните генерала из "Железной дороги" Н.А.Некрасова) оставляет за собой право в любом подходящем случае утверждать: "Ваш славянин, англосакс и германец не создавать - разрушать мастера, варвары! дикое скопище пьяниц!.."

И слышу я теперь эти "генеральские" вопросы к своему предыдущему откровению:

- Простите, уж о каком совершенном лесном хозяйстве, устроенном народом, мужиком, может идти речь при такой вот характеристике этого народа: "Варвары! Дикое скопище пьяниц!.." Идеалист вы, дорогой рассказчик, - идеализируете вы тех, у кого за поясом всегда наготове топор: тюк-тюк - хотите дерево, а хотите и... Славянофильствуете, дорогой, славянофильствуете... Лучше к нам, на нашу платформу - миропонимание, к нашей мудрой "Горизонтали", объединяющей людей не по национальному признаку, а только по интеллекту. Зря ищите себе поддержку внизу,

у народа, у мужиков! Зря стараетесь над своим национальным деревом: внизу у вашей национальной "Вертикали" - "варвары, дикое скопище пьяниц»… Какая оттуда генетика? Какой приток ума, таланта? Какие здесь здоровые корни? Откуда им взяться? Нет уж, давайте со своей информированностью да со своим умением кое-что все-таки обобщать к нам, давайте постараемся вместе для той элитарной силы, которая и поставляет ум-разум всему миру. Так и только так развиваться человечеству, учтите это: нам управлять миром, а не вашему «премудрому» мужику с топором за поясом, способному только на воровство-порубку в том же Русском лесу... Да обратитесь вы к истории лесного дела в России - одна система лесной стражи чего стоит: лесные надзиратели, военно-лесные сторожа, объездчики, лесники… И от кого все это? От вашего мужика с топором!

Ну, как, убедила вас ваша же собственная история?..

Я оставляю пока в стороне всю терминологию, употребленную в адрес рассказа о грамотной жизни на земле человека-хозяина, оставляю и пресловутую "Горизонталь", выпестованную масонами-космополитами, стремящимися к разрушению национальных основ любого государства, не беспокою пока и здоровое национальное дерево, где и вершина (правители-поводыри) и корни (народ, мужик) едины в своем психологическом настрое, крепки единством общественной цели, я обращаюсь пока к "мужику с топором за поясом", к "порубщику-вору", над которым и была поставлена строгая лесная стража.

Да, был такой порубщик-топор на Руси. Печалились о нем и в прошлые времена. Судите сами... "Да! прекрасное дерево – старая липа.. Ее щадит даже безжалостный топор русского мужика", - уж куда дальше, если сам И.С.Тургенев вот так в своих "Записках охотника" утвердил мужика-разбойника в русских лесах... А дальше - к истине, к цифрам, к истории!

"Землевладение в России. Распределение поземельной собственности. По данным Центрального Статистического Комитета, относящимся к концу семидесятых годов девятнадцатого столетия.- А.Онегов), в 49-ти губерниях европейской России (без Донской области) числилось свыше 391 миллиона десятин земельной собственности (одна десятина - 1,093 гектара. – А.Онегов). Между различными категориями собственников площадь эта распределялась следующим образом:

1. Земель казенных — 150,4 мил. дес., или 38,5%.

2. Земель удельных — 7,4 мил. дес., или 1,9% (входящие в состав имуществ, специально предназначенных на содержание Царствующего Дома).

3. Земель церквей, монастырей, посадов и других учреждений — 8,6 мил. дес., или 2,2% ,

4. Земель в собственности и пользовании крестьянских общин - 131,4 мил., или 33,6%.

5. Земель частных собственников (дворяне - 79,8 %, купцы - 10,7 % ) -

93,4 мил. дес., или 23,8%

Таким образом наибольшее количество земель сосредоточено у нас в руках казны, которой принадлежат почти 2/5 площади европейской России...

Крестьянские надельные земли занимают второе место после государственных, составляя 1/3 всей площади европейской России…

При освобождении от крепостного права крестьяне получили в среднем выводе несколько более пяти десятин земли на ревизскую душу (ревизская душа - единица учета мужского населения при переписях в России в ХУ111 – Х1Х веках. - А.Онегов)...

Для полного освещения поземельного устройства крестьян 49-ти губерний европейской России помещаем следующие статистические данные по этим губерниям, приуроченные ко времени окончания поземельно-строительных работ: средний размер крестьянского (без различия групп) надела на 1 ревизскую мужскую душу —5,2 дес. удобной земли, причем из этой земли усадьба и огород составляют 0,2 дес. (4%), лесная площадь ( но не лес) - 0,59 дес. (11,5%), выгон – 0,62 дес. (11,5%), луга – 0,71 дес. (13,7%) и пашня - 3,08 дес. (59,4%). Таким образом самым составом надела, заключающего почти 3/5 пашни и около 1/4 лесов и лугов, русский крестьянин призван к земледельческой жизни, тогда как, наоборот, в частновладельческих хозяйствах на долю пахотных земель приходится лишь около 1/4, а на леса и луга - более 3/5... Земли казны и уделов до характеру своему почти исключительно лесные (64,3%); на пастбища и луга здесь приходится лишь 3,3%, а на неудобные земли 32,4%»…

Эти данные, приведенные мной из "Полной Энциклопедии Русского Сельского хозяйства", изданной в самом начале ХХ века, по-моему, дают вполне определенный ответ на вопрос:"Кому принадлежал в России (по крайней мере в ее европейской части) лес?" Лесом в России (даже после освобождения крестьян от крепостного права) владела казна (государство), владели дворяне, купцы, но почти не владели крестьяне.

Давайте вернемся к тому среднестатистическому поземельному устройству крестьянского хозяйства, по которому на одну ревизскую мужскую душу в хозяйстве положено 5,2 десятины земли...Среди этого среднего надела упоминалась "лесная площадь", и тут же оговаривалось:"не лес"... В чем же дело? А дело в том, что:

«Леса не включались в состав крестьянского надела, кроме тех лесных участков, которые состояли в постоянном пользовании не всего мира, а отдельных крестьянских дворов или семейств; кустарник же, находящийся на крестьянских полях и покосах и на пастбищах и бывший в их постоянном пользовании, с землею под ним полагался в состав надела. Кроме того, участки дровяного леса, пользоваться которыми было предоставлено крестьянам, оставлялись в их пользу в счет их земельного надела". (та же Полная Энциклопедия Русского Сельского Хозяйства).

Итак, русский крестьянин, не имевший леса при крепостной зависимости, не получал его и после освобождения от крепостного права за исключением некоторых лесных площадей, поросших кустарником или дровяным лесом, годным только на дрова и никак не идущим на прочие хозяйственные цели - для этих целей лес он должен

был приобретать у казны или у частного владельца.

Правда, в таком положении оказывался в основном так называемый владельческий крестьянин, принадлежащий до 1861 года помещику. Государственным же крестьянам, принадлежащим до 1861 году казне, государству (обычно это крестьяне, живущие в наших северных, лесных района), лесной надел отводился, но и тут русский мужик никак не получал качественного строевого леса, никак не допускался к тем лесным дачам, какими владели дворяне, купцы, казна и по каким и стоял главный хозяйственный лес. И тут крестьянин, живущий в деревянном доме, при деревянных сараях, хлевах, овинах, ригах, амбарах, банях, должен был либо покупать себе лес, либо становиться вором-порубщиком.

Вот откуда, уважаемые мои оппоненты, и пришел в нашу Российскую историю «мужик-порубщик», следить за которым и поставлена была строгая лесная охрана.

Так что не от пороков в характере, не по причине какой-то генетической ущербности становился вдруг русский крестьянин вором-порубщиком. Жизнь - отсутствие средств к существованию, собственность, в излишке сосредоточенная в руках тех, кто нечасто думал о судьбе своего народа, - причина появления в нашем лесу элементов разбоя со стороны мужика, народа!.. Но только элементы, признаки, редкие случаи, а никак не сам разбой, ибо лесная стража все-таки хранила наш лес, напоминала о порядке, а порядок уже сам по себе вызывал у старательного народа определенное уважительное отношение.

Разбой, разгул варварства пришли в наш лес совсем не от мужика-порубщика, а от людей пообразовенней, которым лес тогда и принадлежал и на которых, увы, не было тогда никакой лесной стражи. Оставшись без крепостного крестьянина, вчерашний благополучный поместный хозяин вдруг обнаружил брешь в своем расточительном бюджете. Вот тут-то и зазвенели в русских лесах топоры-варвары, вот тут-то и начался по русским лесам главный разбой-варварство, оплаканный некрасовской героиней ("Плакала Саша, как лес вырубали..."),

Лучший российский лес, находившийся в частном владении, шел в то время с молотка, чтобы гибелью своей поддержать прежнюю роскошь помещичьей жизни (это уже совсем потом зазвенят топоры по вишневым помещичьим садам, а пока падали на землю боровые сосны, столетние ели, а где и все подряд..). И думается мне, что не было бы у нас ныне так много безлесных мест, страдающих от летнего зноя и пронизывающих зимних ветров, если бы лес, что стоял когда-то по тем местам, принадлежал тогда не одному-двум-трем хозяевам-господам, вольным в своем праве сводить или не сводить собственные боры, рощи, а тому же мужику, народу, живущему обществом, сохранил бы, поди, наш мудрый народ свое собственное хозяйство, сохранил бы наш лес к нынешнему дню и в большем числе, и в лучшем качестве!

- Ну, уж тут извините, - слышу я снова упреки своих оппонентов, - история свидетельствует обратное: народ, дорвавшийся до леса, не щадит в лесу ничего. И тут обвинением не только ваша Россия. Вернитесь в 1848 год - революционные вспышки в Европе. В Баварии народ огромными толпами направлялся в лес для самовольной порубки. Не стало владельца-хозяина, не стало лесной охраны, и стучали топоры - масса, общество губит, грабит лес!

Мы давно и внимательно изучаем жизнь самых разных животных, изучаем и их поведение. Мы знаем, например, как поведет себя та или иная собака в той или иной ситуации, но до сих пор никак не желаем признать определенной закономерности в поведении людей... Да, получив вдруг открытый доступ к тому же лесу, народ, мужик с топором, конечно, перво-наперво будет ведом в лес мыслью: заполучить для себя лес, для хозяйства, для дома - для крайней нужды (ведь он жил-был в "деревянном веке", но не имел в своем распоряжении необходимого ему для такой жизни материала). Конечно, в порыве движения к крайне необходимому продукту, который был все время рядом, но никак не давался в руки, и поработает мужицкий топоришко. Да, дорвавшись до леса, безлесный крестьянин примется его крушить, но не бессмысленно, а только для пользы своему хозяйству. Но дальше остановится человек, задумается, обязательно задумается (ибо крестьянин - человек с умом), что от леса вся его жизнь. И побережет он лес, а там и возьмется его обихаживать, растить (и тут в обуздании первоначального стремления сыграет роль и сила общественная: что не сможет поделать с собой сам человек, то определит ему путь его общество, перед которым никому не устоять).

А уж если возьмется человек за доброе дело, за свое, возьмется всем обществом, то будет здесь и большой толк, и большой порядок. И убежден я в том, что та же Лебяжинская Лесная Комиссия, что взялась в романе Сергея Павловича Залыгина обихаживать свой собственный лес, а следом за лесом и все сельское общество, не плод писательской фантазии, не только выстраданный умным человеком идеал жизни простых людей, но и сама жизнь и не в одном единственной примере. И подтверждением тому та же моя лесная деревушка, вставшая на берегу чудесного Домашнего озера, посреди нашего Русского леса, какая учила меня лесному уму-разуму,- здесь люди вели свое верное хозяйство в своем колхозном лесу. Что же касается "мужика-порубощика", "варвара в лесу", то таким "варваром-порубщиком" может стать каждый, кому никак не прожить без помощи леса, но у кого нет леса своего и кому в чужой лес дорога так или иначе закрыта…


- Сколько стоит наше озеро? - спрашивает меня дедка Степанушка и, не дождавшись моего ответа, отвечает сам себе: - Миллион! А то подумаю - больше выйдет...

И мы думаем, думаем в избе на берегу Домашнего озера. Мы считаем, путаем цифры и снова считаем... Получается много.

Пять стариков, оставивших по старости труд земледельца, но еще способных держать весло. Пять стариков – девяноста дней работы на озере в году у каждого. Без десяти килограммов рыбы обычно никто из них не возвращался. При желании каждый из стариков с весны до осени мог принести домой тысячу килограммов рыбы. Это десять центнеров или одна тонна. Пять стариков за год могли поставить пятьдесят центнеров или пять тонн. И это только старики, только в простенькую одностенную сетку или на удочку. Это был малопроизводительным труд, но пять тонн свежей рыбы, на добычу которой не потрачено государством ни рубля, ни киловатта промышленной энергии, могли обеспечить не одну семью.

Дальше мы считаем рябчика. Еще совсем недавно дедка Степанушка снимал за неделю с охотничьей тропы по восемьдесят пар птиц... Считаем куницу - дорогой, редкий мех. Один удачливый охотник мог добыть за зиму до тридцати бесценных для страны шкурок... А мед, а клюква, а грибы? И даже без грибов, кошелок, заплечников, без смолы и меда, без куниц и рябчиков наше Домашнее озеро дедка оценивает в целый миллион. Расчет продолжается, цифры заполняют дневник. И все это около печи, при свете догорающей голубенькими язычками головешки. Потом головешки выбрасываются, выгребаются угли, помелом выметается под, и на раскаленный кирпич укладывается солома, а сверху на солому ровными рядами ложится процент с того миллиона, который стоит наше озеро. Этот процент сегодня собрали мы, собрали в виде рыбы. Этот процент знали и старики и редко когда перешагивали через него в сторону основного капитала.

Чем поддерживался, чем обеспечивался постоянный прирост с основного капитала, положенного на текущий счет людей природой? Глубоким экономическим расчетом? Нет. Впервые приблизительный расчет нашего леса произвели мы со стариком. Расчет напугал бесценностью воды и леса.

Дедка Степанушка не изучал политическую экономию, он не умел даже как следует считать, он просто помогал мне правильно оценить исходные данные для расчета. Осторожное отношение этого человека, его отцов и дедов к природе пришло по долгому и не всегда удачному пути чистой эмпирики: ошибка - плохая дорога, удача - можно идти дальше. Они, эти старики, хорошо знали, что Домашнее озеро стоит миллион только до тех пор, пока основной капитал живет в воде...

Вы остановите меня, скажите: «Это не так. Тогда было меньше людей, и вторжение человека в природу с сетью и ружьем сказывалось не так сильно...» Можно, я не отвечу вам прямо, а приведу пример одного замечательного и вполне интенсивного промысла, промысла рябчика жердками?

Жердки - это совсем простая снасть, снасть самоловная - тоненький силочек, сделанный из конского волоса или синтетической лески. Силочек крепится на еловой перекладине, а рядом с петлей подвешивается кисточка рябины. Рябина соблазняет рябчика, рябчик опускается на перекладину и, переступая лапками, направляется к лакомству. Но на пути птицы петля. Птица попалась. Птиц собирали, связывали парами, грузили на возы и везли в столицу. Сколько ловили таких птиц за осень в нашей лесной деревушке? Много, очень много. Жердки - самая добычливая снасть. Снасть простая, доступная любому мальчишке, и редко какой подросший мальчишка нашей деревушки не имел своей тропы на рябчика. Эти тропы и по сей день, пересекаясь, расходясь и снова пересекаясь, путешествуют по лесу. Эти тропы могут напугать и запутать своим числом. И с каждой тропы некогда собирался обильный урожай птицы.

Рябчик - вкусная птица. За рябчиком и сегодня гоняются по ельникам и ольшаникам приезжие отпускники со штучными ружьями, гоняются летом, осенью и даже весной, когда доверчивая рябенькая птица летит к вам чуть ли не в руки. Ружьями рябчиков добывают мало - уж по крайней мере, не те восемьдесят пар в неделю, которые приносил с троп дедка Степанушка.

Итак, промысел жердками оказывался интенсивнее, но рябчик не переводился. И не переводился прежде всего потому, что весной, когда и к рябчикам приходит пора дать начало новой жизни, их никто не трогал. Я не думаю, что каждый из соблюдавших такое правило нес в себе философское начало - уважение всякой жизни в ее истоке, но это начало в хозяйственном исполнении было известно у нас всем: убить весной петушка или курочку, значит лишить себя осенью десятка товарных птиц. А сколько можно было отловить рябчика осенью, сколько можно было поставить жердок, чтобы не выловить всю птицу?.. И тут ничего особенно не считали - просто в неурожайный на рябчика год много жердок не сторожили, ставили их только на ближних тропах и то не везде, а как только птица переставала хорошо попадаться, жердки расстораживались, и рябчику предоставлялась возможность дождаться весны и развестись в большем числе. Последнего рябчика раньше никто не выбивал. А если бы даже и нашелся такой алчный человек, то его все равно ждала бы неудача. Он мог ловить птицу только на выделенном ему участке, он вылавливал рябчиков только на своих тропах, мог жадно поглядывать на владения соседей, на чужую охотничью тропу, но туда дорога ему была закрыта, и там оставленные на развод птицы продолжали преспокойно существовать.

Заметный исход рыбы останавливал промысел на озерах, ловить рыбу в таком случае было невыгодно - и люди ограничивались лишь ловлей на себя, к столу. У этих людей тоже была хорошая снасть, были невода, неводами можно было вычерпать все, но этого никто не делал, помня хотя бы плачевный опыт посещения Домашнего озера какой-то неуемной чужой артелью.

От артели осталась память о щуках, забивших амбары под самые крыши. Артель, разгромив рыбу на зимовальных ямах, скоро убралась, не успев все-таки вычерпать весь миллион, но до сих пор Домашнее озеро не вернулось еще к тому состоянию, когда оно стоило много больше. Помнят люди и нерасчетливый лесосплав, помнят грязные потоки воды с пустых, обезлесенных берегов. И, наверное, эта грустная память и позволяет дедке Степанушке произнести слова о далеком и богатом прошлом озера: «А раньше-то рыба там за рябуши хватала...» Рябуши - это пола рваной куртки, случайно опустившаяся в воду с борта лодки. И за эти рябуши в прошлом нет-нет да и хватали приличные щуки...

Конечно, в каждой памяти о добром прошлом есть и нотки грусти по своим собственным ушедшим дням. Но в словах старика есть и большая правда: озера, узнавшие алчные невода, жадных людей, сваленный лес по берегам, куда как бедней тех водоемов, дорогу к которым и по сегодняшний день ведают лишь настоящие хозяева.


Беседа с дедкой Степанушкой, оценившим свое родное озеро в целый миллион, произошла в 1965 году. С тех пор утекло много самой разной воды, много исчезло в наших лесных краях поселений, устроенных в прошлом умными, старательными людьми. Нет уже и той деревушки, где мудрый старик преподавал мне основы лесной политэкономии. С тех пор прошло много лет, и все это время болью-тревогой за завтрашний день нашей земли копились и копились у меня примеры, когда нам, людям, вдруг отказывал разум, и мы, напрочь забыв о каких-то там процентах, принимались алчно грести до дна весь миллион, весь основной капитал, хранимый для нашей жизни нашей природой-матерью.

Разграблен основной капитал, уничтожена сама жизнь - и следом за нами мертвые пустоши вместо вчерашних лесов, пустые высыхающие водоемы вместо вчерашних рыбных рек и озер и изуродованная сыновьями, не способная больше родить, а потому и выброшенная за ненадобностью наша мать-земля...

В своем порочном слабоумии-эпидемии умудрились мы отрицать и право естественных, природных технологий и дальше кормить, поить и одевать-обуватъ людей. Мы, как варвары-недоумки, нынче торжественно разрушаем природные связи, планово уничтожаем природные технологии и заменяем их своими собственными, наскоро сочиненными.

Вспомните хотя бы заливные луга, поречные, поручьевые ложины и ложинки - подарки людям, бывшие почти повсюду и кое-где еще сохраненные нами эти благословенные луга-покосы. Сама природа приносит сюда по весне свои удобрения, и тебе, человеку, остается тут только следить, чтобы не пошел на твой поречный луг атакой-наступлением соседний лес, чтобы не выбил этот заливной луг твой скот до кочек-болота. А все остальное устроит здесь природа-мать.

Кто и каким путем принес нам однажды забвение этой самоудобряющейся земли-луга? Кто и чем застлал наш верный когда-то взор на все происходящее вокруг? Почему вдруг стали мы оставлять земли, ухоженные полой водой, лесу-кочкарнику, а сами принялись выращивать траву и косить сено на полях, еще недавно даривших нам хлеб? Неужели столь велико теперь наше недомыслие, что не смогли мы подсчитать-прикинуть: какие силы-затраты спросит с нас бывшая хлебная нива, отданная теперь траве? Неужели не сообразили вперед, что такая трава-сено потребует для себя со стороны удобрений, а стало быть, потребует работы горнодобывающей промышленности, а там и промышленности химической, потребует железнодорожных вагонов, машин и самолетов, чтобы вести сюда, а затем и рассеивать-разливать по полям-лугам эти удобрения? Потребовала наша трава, посеянная по хлебному полю, еще и энергии: нефти, угля, перегороженных плотинами рек, что тут же затопят-отнимут у людей благодатные заливные луга. Потребовала работы и от атомной промышленности - остановитесь в таких вот прикидках-подсчетах возле нынешнего стога сена, и обязательно замаячат за ним высоченные трубы атомной электростанции... Вот так вот!