Geum.ru

Ялом И. Я 51 Экзистенциальная психотерапия/Пер, с англ. Т. С. Драбкиной

Вид материалаДокументы

Содержание


Смысл жизни и ценности
Подобный материал:
1   ...   47   48   49   50   51   52   53   54   55

Смысл жизни и ценности


Итак, единственный смысл смысла заключается в смягчении тревоги: он появляется в

нашей жизни для того, чтобы ослабить тревогу, вызываемую конфронтацией с жизнью и

миром вне какой-либо изначально определенной структуры, которая внушала бы уверенность и

чувство безопасности. Однако имеется еще одна жизненно важная причина, по которой мы

нуждаемся в смысле. Ощущение жизненного смысла, возникнув, дает начало ценностям,

которые, в свою очередь, синэргетичееки усиливают ощущение смысла.

Что такое ценности и почему мы в них нуждаемся? Толстой, переживая свой кризис

смысла, задавался нс только вопросом "Почему? (Почему я живу?)", но и "Как? (Как мне

следует жить? Чем мне жить?)" - и все вопросы последнего рода выражали потребность в

ценностях, в наборе ориентиров и принципов, которые подсказали бы ему, как жить.

Стандартное антропологическое определение ценности таково:

"Ценность - это концепция "желательного", эксплицитная или имплицитная,

отличительная для индивида или характерная для группы, влияющая на отбор методов,

средств и целей действия из доступной совокупности ""'. Иными словами, ценности

составляют некий свод законов, в соответствии с которым можно вырабатывать систему

действий. Ценности позволяют нам находить место для возможных способов поведения в

иерархии одобрения-неодобрения. Например, если наша смысловая схема ставит акцент на

служении другим, нам не составляет труда сформировать ориентиры, или ценности,

позволяющие говорить: "это поведение правильное" или "это поведение неправильное". В

предыдущих главах я акцентировал мысль о том, что мы создаем себя серией непрерывных

решений. Но невозможно принимать все решения на протяжении жизни, начиная с "чистого

листа": должны быть приняты определенные метарешения, обеспечивающие организующий

принцип для последующих решений. Если бы это было не так, большая часть жизни

растрачивалась бы в терзаниях принятия решений.

Ценности не только дают индивиду кальку для личной деятельности, но также делают

для него возможным существование в группах. "Социальная жизнь, - говорит Клайд

Клюкхольм, - была бы невозможной без них. ...Ценности вносят в социальную жизнь элемент

предсказуемости". Носители одной культуры имеют некоторое общее представление о том,

"что есть", и исходя из этого, формируют общие взгляды на то, "что должно быть сделано".

Социальные нормы порождаются смысловой схемой, которая разделяется всей группой, и

обеспечивают предсказуемость, необходимую для социального доверия и сплоченности.

Общая система убеждений говорит индивидам не только о том, что им следует делать, но и о

том, что, по всей вероятности, будут делать другие.

Связь между смыслом жизни и другими конечными факторами

Потребность человека обладать всеобъемлющей перцептивной схемой и системой

ценностей, служащей основой для поступков, - это и есть в чистом виде причина нашего

поиска жизненного смысла. Однако обычно вопрос о смысле присутствует не в чистом виде: к

нему добавляются и его замутняют другие проблемы, отличные от проблемы смысла как

такового.

Вернемся к Толстому, который часто спрашивал: "Есть ли в моей жизни смысл, который

не будет разрушен неминуемой смертью, ожидающей меня?" "Все мои поступки, что бы я ни

делал, рано или поздно будут забыты, и меня не будет нигде. Тогда зачем занимать чем-либо

свое "я"?" Это вопросы не о смысле, а о метасмысловых заботах, они вращаются вокруг

проблемы конечности жизни: оставим ли мы после себя что-либо долговечное? Исчезнем ли

мы, не оставив после себя никакого следа, и если так, как может наша жизнь иметь значение?

Не является ли все бессмысленным, если, как сокрушался Бертран Рассел, "всем трудам веков,

всей преданности, всему вдохновению, всему дневному свету человеческого гения суждено

угаснуть во всеобщей смерти солнечной системы, и весь храм человеческого достижения

неминуемо должен быть похоронен в руинах под обломками вселенной"?

Эрнест Беккер (Ernest Becker) убедительно показывает, что наша "универсальная

амбиция" - "процветание" (то есть "непрерывный опыт"), а смерть - главный враг, с которым

мы должны бороться. Люди пытаются стать выше смерти не только множеством способов,

которые мы обсуждали в первом разделе этой книги, но также "принимаясь во внимание", знача

что-то, оставляя за собой что-то после себя:

"Человек поднимается над смертью не только тем, что продолжает утолять свои

аппетиты [то есть простодушными блаженными видениями небес], но особенно находя

смысл для своей жизни, какую-то форму более широкой схемы, в которую он вписывается.

...Это выражение воли к жизни, горячее желание человека быть значимым, чтобы для

планеты что-то менялось, оттого что он прожил свою жизнь на ней - появился на свет,

трудился, страдал и умер".

Следовательно, желание оставить что-то значимое после себя, - как сказал Бекер,

чтобы что-то менялось, - это выражение попытки превзойти смерть. Смысл как ощущение

человеком того, что его жизнь что-то меняет, что он был значим, что оставил частицу себя

потомству, - смысл, понимаемый таким образом, по-видимому, обусловлен желанием

человека не умирать. Когда Толстой сокрушался, что в его жизни нет смысла, который не

будет разрушен неминуемой смертью, он говорил не о том, что смерть разрушает смысл, а о

том, что он не смог найти смысл, который разрушил бы смерть.

Мы слишком легко принимаем мысль о том, что смерть и смысл полностью

взаимозависимы. Если все должно умереть, то какой смысл может иметь жизнь? Если наша

солнечная система в конце концов должна сгореть - зачем к чему-либо стремиться? Но хотя

смерть добавляет еще одно измерение к смыслу, смысл и смерть отнюдь не слиты в одно целое.

Если бы мы могли жить вечно, мы бы все равно были заинтересованы в смысле. Как быть с

тем, что наши переживания превращаются в воспоминания, а те в конце концов исчезают

совсем? Какую связь это имеет со смыслом? Такова, по-видимому, природа переживаний. Как

может быть иначе? Переживания временны, и мы не можем существовать вне времени. Когда

они миновали, они миновали, и с этим ничего нельзя сделать. Исчезает ли прошлое? Правда ли,

что, как сказал Шопенгауэр, "то, что было, существует в столь же малой степени, как то, чего

никогда не было"? Действительно ли память не "реальна"? Франкл утверждает, что прошлое не

только реально, но также постоянно присутствует. Ему жаль пессимиста, который отчаивается,

видя, как его отрывной календарь становится с каждым днем все тоньше, и он восхищается

человеком, сохраняющим каждый листок, соответствующий удачному дню, и с радостью

размышляет о полноте дней, представленных этими страницами. Такой человек будет думать:

"Вместо возможностей у меня остались реальности".

Мы имеем дело с ценностными суждениями, а не с изложением фактов. Представление о

том, что ничто не важно, если оно не длится вечно или не приводит в конце концов к тому, что

сохранится навек, - никоим образом не является объективной истиной. Несомненно,

существуют цели, оправданные и полноценные сами по себе, не требующие бесконечного ряда

внешних оправданий. Как сказал в XVIII веке Дэвид Хьюм, "невозможно движение, уходящее в

бесконечность, чтобы какая-то вещь всегда была причиной, по которой желанна другая. Что-

то должно быть желательным салю по себе и благодаря своей непосредственной гармонии с

настроением или чувством человека". Если бы не было целей, завершенных в себе, если бы все

требовало оправдания чем-то внешним, что, в свою очередь тоже нужно было бы оправдывать,

тогда существовал бы бесконечный регресс - цепь оправданий, не имеющая конца.

Под видом бессмысленности часто выступает не только тревога смерти, тревога,

проистекающая из осознания свободы и изоляции также нередко принимается за тревогу

бессмысленности. Взгляд на существование как на часть некоего грандиозного замысла,

существующего "где-то там", в котором человеку предназначена какая-то роль, позволяет нам

отрицать свою свободу и свою ответственность за план и структуру собственной жизни и

избегать тревоги отсутствия почвы. Страх абсолютного одиночества также побуждает нас

искать идентификации с чем-нибудь или кем-нибудь. Стать частью большей группы или

посвятить себя какому-то движению, делу, идее - все это эффективные способы отрицания

изоляции.