Цахуры: прошлое и настоящее

Вид материала

Документы

Содержание Рапорт ген.-м. Чиляева ген.-адъют. Воронцову о вторжении Хаджи-Мурада в Джаро-Белоканскую и Нухинскую провинции. Из путевых заметок, веденных на Кавказе в 1860 году.

Подобный материал:

• Белгородчина: прошлое, настоящее и будущее, 3820.45kb.
• Информационная справка по итогам районного исторического конкурса «История выборов, 41.13kb.
• Фонд «Либеральная миссия» Малое предпринимательство в России: прошлое, настоящее, 4355.75kb.
• Урок конференция на тему: «Нарушение нервно-гуморальной регуляции. Эндокринология., 88.24kb.
• Информационное письмо, 43.7kb.
• Тема урока : Урок практической подготовки к сочинению-рассуждению о родном крае «Прошлое, 143kb.
• Обзорная по городу с посещением Караульной горы, 13.38kb.
• Видовой состав ихтиофауны реки бурея: прошлое, настоящее и будущее, 80.75kb.
• Международная научно-практическая конференция, 83.73kb.
• Дипломная работа   На тему: «Криминалистика: прошлое, настоящее, будущее», 760.7kb.

Переписка М. С. Воронцова с А.П. Ермоловым

1847-1850

 Тифлис, 25 марта 1848 г.

Впрочем мнение московской публики встретилось в этом случае, как до нас слухи доходят, с ожиданием самого Шамиля: и он, и Даниель-Бек, как видно, ожидали нападения на Ириб и особливо когда узнали, что я собрал небольшой отряд на верхнем Самуре, откуда идет одна из дорог, ведущих от наших границ до Ириба. Но я, кажется, писал к тебе из Тифлиса, зачем я шел туда: это единственная часть нашей границы, которая теперь еще слаба и через которую неприятель может беспрестанно спускаться даже до Ахты, угрожать новой дороге через Шинское ущелье и Нухинскому уезду, а особливо держать в беспрестанном волнении бывшее владение Елисуйское, верхние магалы и весь правый фланг Джаробелоканского округа. Все бывшие там начальники теперешние и прежние не могли положительно заключить, что лучше сделать, дабы поправить столь невыгодное положение дел на этом пункте. Я теперь узнал по опыту, что оно очень трудно; но, по крайней мере, я узнал совершенно местность и имею некоторую надежду, что хоть мало по малу мы добьемся тут толку и хотя убавим то зло, которое вовсе отменить невозможно. Чтобы пройти без всякого препятствия везде, где нужда укажет, я собрал у Ахтов 4 батальона, 2 роты сапер, роту стрелков и 4 горных орудия, и мы пошли вверх по Самуру сперва в Рутул и потом в Лучек, а из Лучека на Гельмец и Цахур, куда ко мне пришли 3 роты карабинеров из Лезгинского отряда через Адам-Тахты, где они стояли в лагере Килаши-Джиних. По мере как поднимались по Самуру, дорога делалась уже и труднее и, наконец, от Гельмеца до Цахура почти непроходима. Места там также холодны, и в Цахуре 3-го июня около нас падал снег. Ежели бы не саперы, не знаю, как бы мы туда пришли, а еще менее как бы мы оттуда вышли, особливо ежели погода продолжала бы портиться, как то было 2-го числа и до утра 3-го. Жители этих деревень не могут там оставаться зимою и приходят со скотом и даже с семействами своими в нижние части Джаробелоканского округа; защищаться про-

Стр. 358

тив неприятеля они не в состоянии даже с фронта, еще менее по обходам, особливо со стороны Лучека. Где многие дороги сходятся и откуда пути сообщения во все стороны сравнительно хороши. Я всегда думал, что Лучек важный для нас пункт и что надобно оный укрепить; но по общему мнению гарнизон наш там был во всю зиму отрезан по холодному климату и не только бы не мог ни в чем нам принести пользу, но и сам бы был в опасности. Впрочем место само по себе так крепко, что сами жители, хорошо расположенные к нам, и часть Ахтинской милиции всегда преграждали путь малым партиям; против больших же устоять они не могли тем более, что нижняя часть деревни и все их поля всегда могли быть разорены неприятелем. В 1848 году, когда Шамиль пошел на Ахты, то он пошел на Лучек, как единственный путь для большого ополчения. Рассмотрев со вниманием всю эту местность, я совершенно удостоверился, что Лучек должно и можно занять, во что бы то ни стало, и что это не так затруднительно, как казалось, ибо климат Лучека, хотя горный, но довольно умеренный. Я сам видел, что около него растут орехи; а дорога, по которой мы прошли через Рутул, по местам узкая, но везде удобная и довольно теплая даже зимою, так что в случае нужды резервы, в какое бы то ни было время года, могут придти туда из Кусар, где стоит Ширванский полк, через Ахты и Рутул. Кроме того мы немедленно начнем улучшивать к Лучеку другую дорогу, холоднее Ахтинской, но удобную по крайней мере 7 или 8 месяцев в году через горы от с. Ричи, что между Чирахом и Курахом; это дорога может служить для приходу к Лучеку резервов и всего, что нужно, когда Дагестанский отряд собран около Кумуха или на Турчидаге. Сам же Лучек с двумя ротами, при провианте и воде, которую отнять нельзя, не может быть в опасности; ибо положение его может сравниться с Саксонским Кенигштейном. В обыкновенное же время, т.е. когда нет главного сильного ополчения в этой местности против нас, занимая милициею первые деревни по двум главным ущельям, ведущим к Лучеку, т.е. по Самуру и Кара-Самуру, гарнизон не только будет совершенно спокоен, но будет иметь все выгоды, имея вблизи и строевой, и дровяной лес, место для пастьбы, огородов и проч.; гарнизон будет состоять из двух рот линейного батальона, который теперь в Хозрах без всякой пользы. Штаб батальона перейдет теперь в Ахты, где находятся теперь две другие роты батальона, а со временем, может быть, и штаб этот перейдет в Лучек. Князю Григорию Орбелианову с 5-ю батальонами поручено строить новое укрепление, и он будет

Стр. 359

сколько можно в связи сообщения с Лезгинским отрядом, Слепцов немедленно исполнил: собрав около 900 казаков и милиции, он скрытно прошел через всю Малую Чечню, дал вид частью пехоты, что он хочет атаковать немирные в лесах деревни; потом, переправясь через Аргун у Большого Чечня, куда к ним присоединились три роты из Грозной, 22-го с рассветом внезапно атаковал самое укрепление и взял оное почти без всякой потери. Тут подошли еще Куринцы из Воздвиженского и зачали, сколько возможно было, разрушать огромный вал, сделанный по приказанию Шамиля. Когда неприятель, собравшись, подходил, чтобы его беспокоить, он прямо кинулся на него с храбрыми и всегда счастливыми Сунженскими казаками, рассеял его и гнал несколько верст по Большой Чечне почти до Герменчука. Главный наиб Талгиб сильно ранен картечью в ногу. Чеченцы так устрашены, что Слепцов без выстрела воротился сперва к взятому им укреплению, где нашел уже пришедшего из Воздвиженского генерала Миллера с рабочими инструментами и, разрушив, сколько возможно было в течение дня, весь отряд воротился в Воздвиженское также без выстрела. Моральное действие этого смелого и прекрасного дела будет большое и особенно поможет нам в будущую зимнюю экспедицию около тех же мест.

Идучи назад через Малую Чечню, Слепцов был встречен везде поздравлениями не только от мирных Чеченцев, поселенных на передовой нашей линии, но даже некоторыми старшинами из деревень, ушедших в горы и которые не покорились.

В Дагестане ничего не было особенного, кроме постройки Лучека. На Лезгинской линии генерал Бельгардт, оставшийся старшим по болезни Чиляева, имел хорошее дело в горах против Джурмутцев, и разные мелкие покушения неприятеля на плоскость были везде отбиты без всякого для нас вреда. Но в этой стороне был один случай, для нас весьма горестный. Помощник начальника Джаробелоканского округа, князь Захарий Эристов, только что недавно произведенный в полковники, имел нужду поехать на несколько дней в отпуск в Тифлис и отправился с пехотным конвоем, который был назначен к почте, потому что были слухи о хищниках в лесах по дороге. Около половины дороги бедному Захарию надоело идти с пехотою, и он с 4-мя казаками поехал вперед; в лесу напали на него хищники, и он убит. Жалко думать о бедном старике отце его, у которого он был единственный сын, и о бедной вдове его, княгине Елене, с которой он жил уже несколько лет совершенно согласно и счастливо, хотя бездетно. Это несчастие поразило нас всех,

Рапорт ген.-м. Чиляева ген.-адъют. Воронцову о вторжении Хаджи-Мурада в Джаро-Белоканскую и Нухинскую провинции.

16 октября 1850 г.

С 30 сентября получал я беспрестанно с разных сторон сведения, что после праздника курбан-байрама (5, 6 и 7 октября) горцы намерены сделать в весьма значительных силах вторжение одновременно на разные пункты лезгинской кордонной линии, но что главное усилие обратят на пространство между кр. Закаталами и сел. Белоканы, будучи уверенным в сочувствии к ним джарцев и надеясь вполне на их содействие; хотя в джарцах и незаметно было еще волнения, но зная их предательство и ненависть к русскому правительству, я счел необходимым принять меры, сколько позволяли мои средства, к предупреждению покушений неприятеля на помянутом пространстве, где и самая местность обещает ему верный успех, не оставляя наблюдения за прочими пунктами.

Для прикрытия Мухахского ущелья расположена во временном Сувагильском форте одна рота 3-го бат. Ериванского карабинерного полка, кроме того выставлено 200 чел. милиции [599] из Елисуйского участка; 3 же роты помянутого бат. с 2 горными орудиями передвинуты от сел. Мамрух в кр. Закатлы. Подполк. кн. Чавчавадзе, находящемуся с 2 ротами, взводом крепостных ружей и 2 горными орудиями при сел. Ках, предписано немедленно по получении положительных сведений о направлении неприятельских скопищ против оконечности правого фланга Лезгинской линии требовать батальон из Шинского ущелья.

Наконец, по распоряжению моему 9 октября прибыл из укр. Бежаньян в кр. Закаталы 3-й бат. со взводом крепостных ружей гренадерского е. и. в. великого кн. Константина Николаевича полка при 2 горных орудиях. В Бежаньяны же отправлены из укр. Лагодех 2 роты 2 бат. Тифлисского егерского полка и взвод Кавказского стрелкового батальона. Слухи о намерении горцев спуститься на Линию и о приказании Шамиля быть в совершенной готовности к выступлению ежедневно подтверждались; но положительных известий, что они скопляются где-либо не было; напротив от 7 октября за № 535 ген.-м. кн. Орбелиани сообщил мне, что получаемые им сведения из Ириба не заключают ничего важного и неприятель в этой части Дагестана сборов не имеет, и что 6-го числа получено им письмо от Агаларбека ²¹⁶ из Казикумуха, который уведомляет также, что неприятель не имеет сборов; но что Шамиль имеет намерение двинуть после бай-рама значительную партию на Казикумух.

Полученные 8 числа подполк. кн. Чавчавадзе через горные магалы сведения были также согласны с сообщенными ген.-м. кн. Орбелиани. Напротив, слухи из Анкратля были более тревожные.

Между тем в ночь с 10 на 11 октября получил я донесения елисуйского участкового заседателя, что партия до 1000 человек конных горцев спустилась внезапно к сел. Большой Сувагиль и оттуда направилась к сел. Кум.

Вследствие этого немедленно командирован мною из кр. Закатал по этому направлению с 3 ротами 3 бат. Ериванского карабинерного полка и 2 горными орудиями полк. кн. Багратион Мухранский, которому поручил я принять начальство над всеми войсками, на оконечности правого фланга Линии расположенными, и над жителями в военном отношении и действовать по обстоятельствам. 12 числа на рассвете получил я донесение кн. Багратиона Мухранского, кто конная партия, спустившаяся через сел. Кум, находится под начальством Хаджи-Мурада и Тамим Аги и что не останавливаясь там она [600] направилась к низменным селениям Елисуйского приставства. Зная предприимчивость Хаджи-Мурада, я, несмотря на тревожные известия, получаемые мною из Анкратля, оставив в Закаталах 3 слабые роты линейного бат., немедленно выступил на подкрепление кн. Мухранского с 3-м бат. гренадерского полка и 2 горными орудиями и направил к сел. Алмало 2 роты 5 бат. Тифлисского егерского полка, с второю сотнею грузинской дружины, 50 человек казаков и 40 всадников джаро-лезгинской милиции для преграждения неприятелю пути, если бы он двинулся по этому направлению.

Пройдя сел. Чебонколь, получил я из сел. Ках донесение подполк. кн. Чавчавадзе, что по первому известию о движении Хаджи-Мурада из Большого Сувагиля к Куму он в 11 часов ночи с 10 на 11 число выступил с вверенным ему войсками навстречу неприятелю, но полученные им известия, будто бы другие более значительные скопища направляются по Елисуйскому ущелью к сел. Ках, заставили его возвратиться на прежнюю позицию; известия эти оказались ложными, тем не менее они дали возможность неприятелю пройти беспрепятственно к р. Алазани и сжечь Бабаратминскую станцию. Вместе с тем кн. Чавчавадзе донес мне, что от Бабаратминской станции Хаджи-Мурад направляется вверх по Алазани и будто бы намерен проникнуть до сел. Муганло.

Это донесение, равно и полученные мною вновь сведения о намерении горцев двинуться в округ из Анкратля, заставили меня возвратиться с бат. и 2 орудиями в Закаталы, дабы присутствием войск предупредить волнения джарцев. Это возвращение войск заставило анкратльцев отложить свое намерение вторгнуться в Джаро-Белоканский округ.

Из последующих сведений о действиях Хаджи-Мурада оказалось, что от р. Алазани он направился к сел. Чалут Нухинского уезда, а оттуда 12 октября прошел по дороге мимо селений Зекзита, Гусейны, в Кашкачайское ущелье, из которого того же числа перевалились в сел. Елису и возвратился в горные магалы. Донося о сем в с, имею честь представить при сем в подлиннике рапорт ко мне полк. кн. Багратиона Мухранского от 14 октября № 32 и нухинского уездного начальника от 16 октября № 696; из этих донесений в. с. усмотреть изволите подробности о вреде, причиненном Хаджи-Мурадом набегом его в Нухинский уезд.

В заключение долгом считаю доложить в. с, что дерзость Хаджи-Мурада осталась слабо наказанною единственно через недостаток на вверенной мне линии кавалерии; в 4 сотнях казачьего № 12 полка, назначенных в состав лезгинского отряда, частью от продолжительного нахождения в горах, [601] частью от перевозки на казачьих лошадях провианта в горы во время летней экспедиции, а также от совершенного недостатка подножного корма лошади у многих казаков пали, и у большей части пришли в совершенное изнурение, так что я принужден был отправить их в полковую штаб-квартиру, и в Джаро-Белоканском округе осталось всего около 120 казаков № 12 полка, из числа которых находится при участковых заседателях 30 чел. для конвоирования их по

Из путевых заметок, веденных на Кавказе в 1860 году.

I.

От Тифлиса до Ириба.

17 июля я оставил Тифлис и выехал на почтовых на Царские Колодцы и Закаталы, с тем, чтобы оттуда пробраться во внутренний Дагестан, взглянуть на эту в высшей степени оригинально-дикую страну, еще так недавно бывшую театром упорной, фанатической борьбы. Весьма естественно, что, выезжая из Тифлиса, я не мог освободиться от некоторого вполне понятного беспокойства: я отправлялся в страну еще очень мало известную, в которой должен был встретить много затруднений. Главнейшие из них заключались в том, что я вовсе не знал языка страны и не имел своих лошадей, а должен был ими пользоваться от жителей. Правда, что в некоторой степени эти затруднения были мне облегчены обязательностью высшего начальства кавказской армии, которое снабдило меня открытыми листами и предписаниями на имя местных начальств Дагестана, чтобы мне было оказываемо всякого рода содействие. Это, конечно, значительно должно было облегчить, и действительно облегчило, мою поездку.

Вообще, справедливость требует сказать, что, во все время моего трехмесячного пребывания на Кавказе, при всех моих поездках по краю, я везде встречал в местных властях самое ревностное желание во всем сколь возможно более [120] облегчить мою поездку и доставить мне всевозможные удобства. Гостеприимство было самое радушное, так что, благодаря ему, я не встретил и половины тех лишений, какие надеялся встретить, выезжая из Тифлиса. Впрочем, в моем рассказе, мне неоднократно придется еще упоминать о радушии и гостеприимстве Кавказцев, а потому, не распространяясь здесь об этом предмете, перейду прямо к описанию моей поездки.

О переезде моем от Тифлиса до Новых Закатал не стоило бы много говорить: всякий, кому случалось ездить на почтовых по нашей громадной России, может себе легко составить понятие о том, каков был для меня этот переезд. Более, чем где либо в закавказском крае, переезд этот вполне напомнил мне Россию. Совершенно такие же станции, как и на обыкновенных наших трактах, такие же телеги, даже и ямщики не из местных жителей, а чисто русские, в поярковых шляпах и с всегдашней, докучливой для проезжающего просьбой — «на чаек». Одно разве что отличало этот путь от многих, хотя и не от всех пролегающих по России: это неисправность на нем почтовой части. Лучшим доказательством тому может служить то, что переезд от Тифлиса до Новых Закатал, всего в 180 верст, по казенной подорожной и при самом ревностном моем желании ехать сколь возможно быстрее, сделан был мною более чем в полуторы суток, при чем на некоторых станциях приходилось, волей-неволей, просиживать по четыре и даже по пяти часов. Правда и то, что, в то же время, на этом тракте происходило передвижение штаба кавказской гренадерской дивизии из Царских Колодцев в Тифлис, вследствие чего очень много почтовых лошадей было взято под переезд чинов этого штаба.

Но вот наконец, часу в третьем ночи, я добрался до Новых Закатал. Въехавши на форштат, окруженный, как и крепость, стеною, ямщик озадачил меня весьма естественным вопросом: куда ехать? Надо заметить, что в Закаталах нет никаких гостинниц; есть только какой-то немец, о котором мне говорили еще в Тифлисе и у которого можно иметь довольно сносный приют, а главное — кусок хорошего бифштекса. Но как зовут этого немца и где он живет, этого не могли мне сказать в Тифлисе, а тем более не мог узнать я об этом вслед за приездом своим [121] в Закаталы, так как на улицах, буквально говоря, не было и собаки. Конечно, у меня были бумаги к коменданту и к начальнику Закатальского округа; но я не решался беспокоить этих лиц в такой поздний час ночи, а потому предоставил себя вполне на волю ямщика, чтобы он вез меня куда-нибудь на частную квартиру. И вот началось странствование по форштату: мы подъезжали к нескольким домикам, стучали, вызывали хозяев и спрашивали, нет ли места для ночлега, но везде получали отказ; наконец, после долгих странствований, в одном домике какого-то женатого солдата, нас обрадовали ответом, что есть свободная комнатка, за которую довелось заплатить 75 коп. сер. в сутки. Но торговаться или спорить о дороговизне было не время, и я поспешил занять эту комнатку, а не более как через полчаса после того я уже спал крепким, мертвым сном, не обращая внимания на присутствие в этой же комнате множества всякого рода ползающих и скачущих насекомых, а равно и несмотря на то, что устроенная мною наскоро постель далеко не могла назваться покойною и мягкою.

На другой день первым моим делом было явиться к местным властям и, представив привезенные мною из штаба армии бумаги, объявить им, что я прошу их содействия для доставления мне средств проникнуть в Дагестан через Мухахское ущелье и Диндидах в верховья Самура, а оттуда через Сары-даг и Тлесерух в Гуниб, сделавшийся столь известным сдачею в нем Шамиля. Таков был на первый раз план моего путешествия. Путь этот был избран мною потому, что он давал мне возможность видеть снеговой Кавказский хребет в таком месте, где перевалы через него еще очень мало разработаны, и особенно же потому, что, следуя этим путем, я мог посетить весьма дикие и еще мало известные части внутреннего Дагестана, — части, куда весьма редко проникали даже войска наши.

Против ожидания, просьба моя о доставлении мне трех лошадей — для меня, находившегося при мне деньщика Кузьмы Николаева и под вьюк — а равно и о снабжении меня проводником, который бы знал места и мог служить переводчиком, не встретила ни малейшего затруднения, и все это было готово отправиться со мною в путь менее чем через сутки после моего прибытия в Новые Закаталы. По распоряжению [122] начальника Закатальского округа, ко мне были назначены штаб-ротмистр Ибрагим и двое рядовых из джаро-лезгинской милиции. Конвой этот должен был сопровождать меня до лежащего в верховьях Самура аула Куссур, где находился пост от той же милиции.

Но, в ожидании выезда из Закатал и среди сборов к предстоящей поездке, считаю нелишним сказать несколько слов о самом Закатальском округе.

Округ этот, занимая все пространство по левому берегу Алазани до главного Кавказского хребта, от пределов Телавского до границ Нухинского уезда, подчинен в военном отношении начальнику Верхнего Дагестана, а по внутреннему управлению находится в непосредственном подчинении наместника кавказского. Главное население его состоит из Лезгин, которые издавна уже спустились здесь с гор и заняли весь левый берег Алазани от Лагодех почти до самой Нухи, а также из Ислиноевцев — племени, составившегося из пленных Грузин, отведенных сюда Лезгинами из Грузии и принявших магометанство. Но, сделавшись правоверными лишь по принуждению или же в видах улучшения своей участи, Ислинои до сих пор еще сохранили воспоминание о том, что они некогда принадлежали христианству; многие оставались даже постоянно тайно верными ему и в настоящее время спешат принимать снова крещение. Они не утратили и свой родной язык — говорят все по грузински и никогда не пропускают случая, чтобы не высказать, что они вовсе не Лезгины, а Ислинои.

Благодаря в высшей степени плодородной почве, обилию и богатству растительности, население Закатальского округа живет весьма привольно и зажиточно. Земледелие, впрочем, здесь не в блистательном положении; но зато сильно развиты скотоводство, садоводство и особенно разведение тутовых дерев и шелковичного червя. Шелк составляет для здешних жителей весьма прибыльный предмет производства. Хорошие хозяева добывают его от двух до восьми пудов в год, что, при существующей в Закавказье цене на шелк — от 80 и даже до 120 руб. сер. за пуд — дает им весьма хороший доход; притом же, самая варка и размотка шелку дает прекрасный заработок и бедным жителям: они нанимаются обыкновенно для этой работы у более зажиточных хозяев и за [123] свой труд получают плату натурою, с каждых семи или восьми фунтов размотанного шелку по одному фунту. Несмотря, однако же, на все естественные условия, благоприятствующие в этом крае развитию шелководства, оно делает слабые успехи, и вообще закавказский шелк невысокого достоинства и преимущественно идет на производство разных материй, имеющих сбыт в самом крае. Конечно, развитию благосостояния и вообще промышлености между жителями Закатальского округа много препятствовала и близость его от театра военных действий, а вследствие того и постоянно угрожающая им опасность со стороны гор. Житель Алазанской долины, во время господства Шамиля в горах, должен был находиться постоянно настороже; даже для обработки ближайшего к его дому поля он не смел выходить без оружия. Нет никакого сомнения, что, с успокоением восточного Кавказа, должны увеличиться богатство и промышленость населения Алазанской долины. Даже и в настоящее время уже заметны начала этого благосостояния, особенно у Лезгин, которые постоянно отличаются своим трудолюбием; что же касается до Ислиноевцев, то они, сохранив вполне свой природный характер, остались и здесь столь же беспечными и ленивыми, какими встречаем вообще везде Грузин. Нет ничего удивительного, что эти два племени, несмотря на свое соседство и на постоянные близкие сношения между ними, никак не могут ужиться и сохраняют какую-то врожденную враждебность друг к другу. Лезгин серьезен, положителен, постоянно занят возможно лучшим — конечно, по своему — устройством своего быта; во всех своих делах, Лезгин как будто бы сознает, что он должен трудиться не только для себя, но и для своего потомства. Взгляните на дома Лезгин, на их сады: везде видно, что они заботятся о том, чтобы все это было прочно и долговечно. Эта поразительная черта их характера как-то не ладится с известною их воинственностью и с рассказами о постоянных их набегах на Закавказье. Из всех рассказов обыкновенно выводят то заключение, что Лезгины народ дикий, хищнический, живущий разбоем и грабежом. Но подобный вывод нам кажется несколько преувеличенным. Лезгины воинственны, это правда, что и вполне понятно, вследствие сурового характера природы их родины; но о них нельзя сказать, чтобы они были