Ocr: Rock Mover посвящается с. А

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 63

ГЛАВА 95

Меня встретил Доуни, и по дороге в лагерь Алленби мы

поговорили о наших делах. Генерал Болс приветствовал нас

сияющей улыбкой. "Итак, мы в Сальте", -- заметил он. И

продолжил, прочитав в наших глазах удивление: "Командиры

бени сахр явились как-то утром в Иерихон и предложили

немедленно задействовать свои двадцать тысяч бойцов из

подчиненных им племен в Темеде". Принимая на следующий

день после этого ванну, Доуни продумал соответствующий план

и решил, что он вполне годится.

Я спросил о том, кто был из командиров бени сахр, и он

назвал Фахда, победоносно подчеркивая свое успешное

вмешательство в дела моей компетенции. Это выглядело

настоящим безумием. Мне было известно, что Фахд не мог

поднять даже четыре тысячи бойцов и что в данный момент в

Темеде нет ни одной палатки. Все ушли на юг к Янгу.

Мы поспешили в штаб для уточнения обстановки, и выяснилось,

что, к сожалению, Болс был прав. Британская кавалерия

неожиданно устремилась в горы Моаба, доверившись

нереальному обещанию известных своей алчностью шейхов

племени зебн, которые вошли в Иерусалим только для того,

чтобы испытать щедрость Алленби, но их замысел быстро

разгадали.

Тогда в ставке главного командования не было Гая Доуни,

брата основного разработчика иерусалимского плана: он уехал

в штаб Хэйга, а Бартоломью, которому предстояло

спланировать осеннее наступление на Дамаск, находился все

еще у Четвуда. Таким образом, ход мероприятий по

осуществлению плана Алленби в эти месяцы далеко не

полностью отвечал его расчетам.

Этот рейд не удался, и я все еще был в Иерусалиме, утешаясь

тем, что Болсу далеко до Сторрса, бывшего тогда комендантом

города. Одни воины бени сахр отлеживались в своих палатках,

другие находились у Янга. Генерал Шовель без всякой помощи

со стороны тех или других узнал, что турки вновь наладили

броды через Иордан в его тылу и захватили дорогу, по

которой он выдвинулся на теперешние позиции. Мы избежали

тяжелой катастрофы только потому, что инстинкт Алленби

своевременно подсказал ему, какая опасность нам угрожала. И

все-таки мы серьезно пострадали. Эта задержка научила

британцев более терпимо относиться к трудностям Фейсала,

убедила турок, что сектор Аммана таит в себе угрозу для

них, и заставила командиров племени бени сахр

почувствовать, что поведение англичан выше их понимания:

они, возможно, были не слишком хорошими солдатами, но их

готовность к необычным действиям в критический момент была

вне сомнения. Так, они исправляли свои ошибки, приведшие к

поражению под Амманом, обдуманным повторением того, что

выглядело несущественным. Одновременно они разрушали

надежды Фейсала на независимое взаимодействие с племенем

бени сахр. Это осторожное и очень богатое племя хотело

иметь надежных союзников.

Наше движение, четко определившееся и в одиночку

противостоявшее простоватому противнику, теперь оказалось

увязшим в непредвиденных обстоятельствах, связанных с

партнерскими обязательствами. Нам приходилось

подстраиваться под Алленби, что его устраивало далеко не

всегда. Германское наступление во Франции отбирало у него

войска. Он должен был удерживать Иерусалим, но месяцами не

мог позволить себе и малейших потерь, тем более

наступательных действий. Военный кабинет обещал ему

индийские дивизии из Месопотамии, а также призывников из

Индии. Располагая ими, он мог бы реорганизовать свою армию

на индийский манер и, возможно, уже в начале осени вновь

обрести боеготовность, но в данный момент и нам и ему

оставалось просто держаться.

Он говорил мне об этом пятого мая, в день, выбранный в

соответствии с договоренностью Смэтса для начала

наступления всей армии на север. В качестве первой фазы

действий по этой договоренности нам предстояло взять на

себя обязательства в отношении Маана, но пауза Алленби

очень сильно ударила по нашим возможностям организовать его

осаду. Кроме того, находившимся в Аммане туркам могло

хватить времени на то, чтобы прогнать нас из Абу

эль-Лиссана обратно в Акабу. В этой крайне неблагоприятной

ситуации обычная практика совместных действий --

втягивание другого партнера в дела, грозившие ему большими

неприятностями, -- ложилась тяжким бременем на меня.

Однако союзническая верность Алленби обязывала его оказать

нам помощь. Он создал угрозу противнику в районе обширного

предмостного укрепления с переправой через Иордан, как если

бы намеревался перейти его в третий раз. Таким образом он

должен был ослабить Амман. Для того чтобы усилить нас на

нашем плато, он предложил поставить необходимое нам

техническое оборудование.

Мы воспользовались этой возможностью, чтобы попросить об

организации систематических воздушных налетов на Хиджазскую

железную дорогу. Был вызван генерал Селмонд, который

оказался таким же щедрым на деле, как и главнокомандующий.

Королевские военно-воздушные силы с этого дня и вплоть до

падения Турции оказывали постоянное беспокоящее давление на

Амман. Пассивность противника в это трудное для нас время

во многом определялась дезорганизацией движения по железной

дороге в результате бомбежек. Как-то во время вечернего чая

Алленби, упомянув об имперской бригаде верблюжьей кавалерии

на Синае, выразил сожаление о том, что в условиях новой

стесненности в средствах он вынужден его упразднить и

использовать солдат в качестве пополнения кавалерии.

-- А как вы намерены поступить с верблюдами этой бригады?

-- спросил я.

-- Спросите об этом у ГК, -- ответил он.

Я послушно направился через пропыленный сад к генеральному

квартирмейстеру, истому шотландцу сэру Уолтеру Кемпбеллу и

задал ему тот же вопрос. Он твердо ответил, что на ушах

этих верблюдов стоит клеймо дивизионного транспорта второй

из новых индийских дивизий. Я объяснил ему, что я хотел бы

получить две тысячи из этих верблюдов. Его первый ответ

вообще не имел отношения к делу, второй разрешал мне

продолжать хотеть и дальше. Я возразил, но он, по-видимому,

был вообще не способен понять мою позицию. Разумеется,

скупость была известной чертой характера ГК.

Я вернулся к Алленби и громко заявил перед всей его

группой, что в бригаде было две тысячи двести верховых

верблюдов и тысяча триста вьючных. Все они временно

предназначались для транспортных целей, но верховые

верблюды есть верховые верблюды. Кое-кто из штабистов

присвистнул, и все застыли с мудро посерьезневшими лицами,

как если бы они тоже сомневались в том, что верховые

верблюды могут нести груз. С формальной точки зрения даже

притворство могло оказаться полезным. Каждый офицер

британской армии воспринимал животных как предмет гордости,

поэтому я не удивился, когда сэра Уолтера Кемпбелла в тот

вечер пригласили пообедать с главнокомандующим.

Мы сидели справа и слева от хозяина, и за супом Алленби

заговорил о верблюдах. Сэр Уолтер разразился тирадой о том,

что предопределенный роспуск бригады верблюжьей кавалерии

увеличит численность транспортных средств энной дивизии, и

слава Богу, потому что весь Восток пройден вдоль и поперек

в тщетных поисках верблюдов. Он переиграл. Алленби,

внимательный читатель Мильтона, остро чувствовал стиль, а

эта линия была явно слаба. Его совершенно не занимали

вопросы численности, этого фетиша административных

подразделений.

Он взглянул на меня и, подмигнув, спросил:

-- А зачем они вам нужны?

-- Чтобы переправить в Дераа тысячу солдат в любой день по

вашему усмотрению.

Он улыбнулся и, покачав головой, повернулся к сэру Уолтеру

Кемпбеллу:

-- ГК, вы проиграли.

Это был огромный, поистине царский подарок --

неограниченная подвижность. Теперь арабы смогут выиграть

свою войну, когда захотят и где захотят.

Следующим утром я уехал к Фейсалу в его холодное гнездо

хищной птицы в Абу эль-Лиссане. Мы долго беседовали,

вспоминая исторические события, говорили о племенах, о

миграции, о чувствах, о весенних ливнях, о пастбищах.

Наконец я сказал, что Алленби отдал нам две тысячи

верблюдов. Открыв от изумления рот, он вцепился в мое

колено:

-- Как?

Я рассказал ему, как было дело. Фейсал вскочил на ноги и

расцеловал меня, а потом громко ударил в ладоши. Под

откинувшимся пологом входа в палатку возникла черная фигура

Хеджриса.

-- Скорее зови всех, -- вскричал Фейсал. Хеджрис спросил,

кого именно.

-- О, Фахда, Абдуллу эль-Фейра, Ауду, Мотлога, Зааля...

-- А Мизрука? -- мягко спросил Хеджрис.

Фейсал прикрикнул на него, и негр убежал.

-- Итак, с этим почти покончено, -- сказал я. -- Скоро вы

сможете меня отпустить. -- Он запротестовал, убеждая меня

в том, что я должен быть с ними всегда, а не только до

Дамаска, как и обещал в Ум Ледже. И об этом он просил меня,

кому так хотелось поскорее уехать!

Послышались шаги, и наступила пауза, пока командиры

придавали своим лицам серьезное выражение и поправляли

головные платки перед тем, как войти в палатку. Они тихо,

по-одному уселись на ковры, бесстрастно повторяя каждый

ритуальную фразу: "Слава Аллаху, все хорошо?" И каждому

фейсал отвечал: "Слава Аллаху!" А они удивленно смотрели

в его словно плясавшие глаза.

Когда в палатку вошел последний приглашенный, Фейсал сказал

всем собравшимся, что Аллаху было угодно ниспослать

средство для победы -- две тысячи верховых верблюдов.

Теперь война будет беспрепятственно двигаться к

победоносному концу, к свободе арабов. Они в удивлении

что-то бормотали, как люди солидные изо всех сил стараясь

сохранять спокойствие, и посматривали на меня, видимо

догадываясь о моей роли в этом событии.

-- Щедрый дар от Алленби, -- объяснил я.

-- Да хранит Аллах его жизнь и вашу, -- быстро ответил за

всех Зааль.

-- Нам дали возможность победить, -- поднимаясь с ковра,

проговорил я. -- С вашего позволения... -- обратился я к

Фейсалу и выскользнул из палатки, чтобы рассказать обо всем

Джойсу. За моей спиной командиры арабов разразились бурными

выражениями радости, предвкушая невероятные подвиги,

возможно по-детски, но что это была бы за война, в которой

каждый не чувствовал бы, что победит в ней именно он!

Джойс также обрадовался и как-то успокоился, услышав о двух

тысячах верблюдов. Мы размечтались об ударе, который мог бы

быть нанесен, о переходе от Биэр Шебы до Акабы и о том, где

мы сможем через два месяца найти пастбища для этого

множества верблюдов. Ведь если их отдадут в наше

распоряжение, то ячменя для них больше не будет.

Впрочем, это были не самые неотложные заботы. Мы должны

продержаться сами на плато все лето, ведя осаду Маана, и

держать железную дорогу в парализованном состоянии. Эта

задача была не из легких. Прежде всего с точки зрения

снабжения.

Я только что разорвал существующие договоренности. Караваны

египетских транспортных компаний, занимавшихся перевозками

на верблюдах, постоянно курсировали между Акабой и Абу

эль-Лиссаном, но доставляли меньше и двигались медленнее,

чем нам представлялось необходимым, исходя из наших

оптимистических оценок. Мы настаивали на том, чтобы они

увеличили загрузку и скорость передвижения, но столкнулись

с непоколебимыми правилами, разработанными с целью снижения

цифр падежа животных. За счет лишь незначительного

увеличения этих показателей мы смогли бы удвоить

грузоподъемность каравана. Поэтому я предложил взять

животных на наше попечение и отослать обратно египетских

погонщиков верблюдов.

Британцы, испытывавшие недостаток в рабочей силе,

ухватились за мою идею, даже, пожалуй, слишком рьяно. Мы

предприняли громадные усилия для того, чтобы в ускоренном

темпе подготовить погонщиков верблюдов. Однорукий Гослетт

до этого времени занимался продовольствием, транспортом,

материальной частью артиллерии, исполнял обязанности

казначея и командира базы. Сохранять все эти обязанности за

ним было жестоко, и Доуни сделал командиром базы ирландца

Скотта. У него был хороший характер, он был способным и

умным человеком. Акаба зажила спокойно. Материальную часть

мы передали Брайту, то ли сержанту, то ли старшему

сержанту. Янг взял на себя транспорт и квартирмейстерские

обязанности.

Янг с величайшим перенапряжением своих сил разъезжал,

буквально разрываясь между племенами наймат, хиджая и бени

сахр, между Насиром, Мизруком и Фейсалом, прилагая все

усилия к тому, чтобы объединить их в одно единое целое. Он

загонял и арабов. Его привычка к верховой езде и ловкость

очень ему пригодились. Оперируя всей полнотой своих

властных полномочий, он боролся с хаосом. Когда он

приступал к исполнению своих обязанностей, хозяйство не

имело ни складов для караванов, ни седел, ни ветеринаров,

ни лекарств, и было очень мало погонщиков, так что

снарядить дружный, упорядоченный караван было невозможно,

но Янгу почти удалось это сделать. Благодаря его усилиям

проблема снабжения размещенных на плато солдат арабской

регулярной армии продовольствием была решена.

Все это время репутация нашего восстания укреплялась.

Фейсал, скрытый от людских взоров в своей палатке,

непрестанно занимался популяризацией и проповедью арабского

движения. Акаба переживала подъем, даже наши полевые

укрепления строились успешно. Арабская регулярная армия

только что добилась своего третьего успеха в борьбе за

Джердун, разрушенную станцию, захватывать которую и вновь

отдавать противнику почти вошло у не в привычку. Наши

бронеавтомобили появились у стен Маана в момент выхода

турок из города и разгромили их. Зейд, командовавший

половиной армии, расположившейся севернее Ухейды,

демонстрировал образцы решительности. Его бодрая веселость

находила у профессиональных офицеров больший отклик, нежели

поэзия Фейсала. Счастливое соединение двух братьев вызывало

у самых разных людей симпатию к этим лидерам восстания.

И все же на севере сгущались тучи. В Аммане сосредоточилось

значительное количество скота, на ушах которого стояло

клеймо Маана, в ожидании, когда обстановка позволит

направить его в этот город. Этот продовольственный резерв

доставлялся по железной дороге из Дамаска, когда доставке

не мешали бомбовые удары Королевских военно-воздушных сил,

базировавшихся в Палестине.

Нашему лучшему генералу партизанской войны Насиру было

приказано, опередив Зейда, устроить какую-нибудь серьезную

диверсию на железной дороге. Он расположился лагерем в Вади

Хеса вместе с Хорнби, у которого было много взрывчатки, и с

обученным Пиком отделением египетского армейского корпуса

верблюжьей кавалерии, приданным ему для помощи при

проведении диверсий. Время до того, как Алленби справится

со своими затруднениями, мы хотели использовать для

активных действий, и Насир мог бы нам в этом очень помочь,

если бы обеспечил месячную передышку, изображая призрак,

недосягаемый для турецкой армии. Если бы это ему не

удалось, мы должны были бы ожидать деблокирования Маана и

стремительного нападения воспрянувшего противника на Абу

эль-Лиссан.

ГЛАВА 96

Насир атаковал станцию Хеса своим обычным способом:

перерезал ночью линию с севера и юга, а с рассветом открыл

сильный артиллерийский огонь по зданиям. Главным

артиллеристом был Расим, и стрелял он из древних

крупповских орудий, побывавших в Медине, Ведже и Тафилехе.

Когда закончилась артподготовка, арабы ворвались на

станцию, причем люди племен ховейтат и бени сахр яростно

соревновались друг с другом за первое место в рядах.

Мы, разумеется, не убивали. В соответствии с обычной в

таких случаях тактикой Хорнби и Пик превратили станцию в

груду развалин. Они взорвали колодец, резервуары, паровозы,

насосы, станционные постройки, три моста, подвижной состав

и около четырех миль железнодорожного пути. По-видимому,

это была наша самая крупная диверсия, и я решил отправиться

туда, чтобы посмотреть на ее последствия.

Со мной поехали двенадцать моих людей. Спустившись с кряжа

Рашейдия, мы доехали до одиноко стоявшего дерева. Мои

телохранители натянули поводья под его ветвями, на колючках

которых висело множество лохмотьев одежды, оставленной

здесь путниками. "Твой черед, о Мустафа", -- проговорил

Мухаммед. Мустафа нехотя слез с седла, снял с себя всю

одежду, раздевшись почти догола, и, согнувшись в дугу, лег

на небольшую каменную пирамиду. Все остальные, спешившись,

оторвали от дерева по твердой и острой, как медная игла,

колючке, торжественно выстроились в очередь, и каждый

глубоко вонзил свою колючку в тело несчастного, оставив ее

там. Агейлы с отвисшими от удивления челюстями созерцали

эту церемонию, но еще до того, как она закончилась,

похотливо ухмыляясь, ринулись к Мустафе и воткнули каждый

по своей колючке, выбирая самые болезненные места. Мустафа

тихо дрожал, пока не услышал прозвучавший как-то по-женски

голос Мухаммеда: "Вставай!" Мустафа уныло повытаскивал

колючки, оделся и снова поднялся в седло. Абдулла не знал

причины такого наказания, а хаураны, как было видно по

всему, не хотели, чтобы я их об этом спрашивал. Доехав до

Хесы, мы обнаружили там Насира с шестью сотнями

соплеменников, укрывшихся под скалами и в кустах от

вражеской авиации, от бомб которой погибли уже многие. Одна

бомба попала прямо в небольшой пруд, из которого пили воду

одиннадцать верблюдов, и разорвала всех их в клочья,

разметав по берегу вперемежку с сорванными взрывом цветами

олеандра. Мы написали письмо вице-маршалу авиации Седмонду

с просьбой нанести ответный удар.

Железная дорога по-прежнему оставалась в руках Насира, и

каждый раз, когда они получали взрывчатку, Хорнби и Пик

отправлялись к линии. Взрывая все, что можно, они

по-прежнему разрушали рельсовый путь. На протяжении

четырнадцати миль от Султани до Джурфа все было разрушено.

Насир прекрасно понимал важность своих непрерывных

действий, и, по-видимому, у него была твердая надежда на

то, что их можно будет продолжать. Он нашел удобную,

защищенную от бомб впадину между двумя зубчатыми

известняковыми гребнями, выступавшими над поверхностью

покрытого зеленой растительностью склона. Жара и засилье

мух в долине пока еще не достигли своего апогея. В долине

были вода и хорошее пастбище. За нею находился Тафилех, и

если бы Насиру потребовалась помощь, ему стоило бы лишь

написать несколько слов, и крестьяне окрестных деревень,

оседлав своих косматых пони с пронзительно звонкими

колокольчиками, немедленно влились бы в ряды его войска,

чтобы оказать ему поддержку.

В день нашего прибытия турки направили верблюжий корпус,

кавалерию и пехоту к Фарайфре с задачей захватить ее

обратно, что должно было стать первым контрударом

противника. Насир немедленно выступил им навстречу. Пока

его пулеметы прижимали турок к земле, воины абу тайи

продвинулись вверх, остановились в сотне ярдов от

крошившейся стены, служившей единственной защитой, и

перебили всех верблюдов и нескольких лошадей. Показать

верховых животных бедуинам означало их верную потерю.

Позднее я вместе с Аудой находился недалеко от развилки

долины, когда возник пульсирующий звук, говоривший о пуске

двигателей. Сама природа затаилась перед властным шумом

заработавших моторов. Птицы и вся живность в округе

попрятались в кусты. Пробираясь между упавшими глыбами

камня, мы услышали, как разорвалась первая бомба в глубине

долины, где в чаще двенадцатифутовых олеандров прятался

лагерь Пика. Машины шли прямо на нас, потому что следующие

бомбы ложились ближе, а последняя разорвалась с

оглушительным грохотом прямо перед нами, подняв клубы пыли

рядом с захваченными нами верблюдами.

Когда рассеялся дым от взрывов, мы увидели, как два упавших

на землю верблюда в агонии судорожно дергали ногами.

Какой-то солдат без лица, истекая кровью, окрашивавшей в

красный цвет куски разорванной плоти вокруг шеи, с

пронзительным криком, спотыкаясь, бежал к скалам. Он ничего

не видел и, обезумев от боли, падал с одного камня на

другой, беспомощно хватаясь за воздух широко раскинутыми

руками. Вдруг он затих. Мы бросились к нему, но он был

мертв.

Я вернулся к Насиру, сидевшему в безопасности в своей

пещере с Навафом эль-Фаизом, братом Митгаля, командовавшего

воинами племени бени сахр. Хитрый Наваф был так переполнен

чувством собственного достоинства и так оберегал его, что

пошел бы на любую подлость, чтобы отстоять его публично. Но

потом он сошел с ума, как все члены клана Фаиза,

нерешительный, как они, болтливый, со странно мерцавшими

глазами.

Наша довоенная платежная ведомость была тайно восстановлена

в прошедшем году, когда трое из нас вползли после захода

солнца в их богатые семейные шатры близ Зизы. Старший из

Фаизов, Фаваз, был видным арабом, членом комитета

Дамаскской группы, заметным лицом в партии независимости.

Он принял меня с изысканным гостеприимством, накормил

богатым обедом и после окончания нашей беседы снабдил нас

своими роскошнейшими стегаными одеялами.

Я проспал час или два, когда чей-то голос прошептал сквозь

пахнувшую дымом бороду. То был Наваф, который сказал, что,

прикрываясь показным дружелюбием, Фаваз послал всадников в

Зизу и что здесь скоро появятся солдаты, чтобы меня

арестовать. Не было сомнений в том, что мы попали в

ловушку. Мои арабы спали в отведенном им месте, готовые

сражаться, как загнанные в угол звери, и убить хоть кого-то

из врагов прежде, чем умрут сами. Мне такая тактика не

нравилась. Когда борьба превращалась в физическую, на

кулаках, я из нее выходил. Отвращение, которое я испытывал

при мысли хотя бы о прикосновении ко мне, вызывало во мне

более сильный протест, чем мысль о смерти и разгроме,

возможно, потому, что одна такая ужасная схватка в моей

юности заронила во мне стойкий страх перед прикосновением,

или же потому, что я так ценил свои умственные способности

и презирал свое тело, что мог бы поступиться вторым ради

первого.

Наваф выполз под полотняной стенкой палатки, и мы

последовали за ним, волоча в седельной сумке несколько моих

вещей. За следующей палаткой, принадлежавшей самому Навафу,

преклонив колени, отдыхали оседланные верблюды. Мы тихо

сели в седла. Наваф вывел свою кобылу и проводил нас, с

винтовкой на изготовку у бедра, до железной дороги и дальше

в пустыню. Там он объяснил, как, ориентируясь по звездам,

держать нужный нам, по его предположению, курс на Баир. А

еще через несколько дней умер шейх Фаваз.

Blog

Ocr: Rock Mover посвящается с. А