Ocr: Rock Mover посвящается с. А

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 63

ГЛАВА 94

Утром недалеко от Вади эль-Джинза мы встретились с

индусами, устроившими привал под раскидистым одиноким

деревом. Это напомнило мне прежние времена, вроде нашего

спокойного, но памятного прошлогоднего рейда к мостам,

похода с Хасан Шахом, запомнившегося лязгом виккерсовских

орудий в повозках, остановками для того, чтобы помочь

солдатам как следует привязать соскальзывавшие с верблюжьих

боков вьюки, а то и седла. Они и теперь казались такими же

неловкими в обращении с верблюдами, как в тот раз. Только в

темноте мы перешли через железную дорогу.

Я оставил там индусов, потому что у меня было тревожно на

душе, а быстрая ночная езда могла успокоить мои нервы. Мы

быстро двинулись вперед, овеваемые ночной прохладой, взяв

курс на Одрох. Начав подъем, мы заметили слева языки

пламени. Яркие вспышки повторялись с завидным постоянством,

и происходило это, по-видимому, где-то в районе Джердуна.

Мы натянули поводья, прислушиваясь к глухому грохоту

взрывов. Потом огонь запылал без перерывов, усилился и

раздвоился. Похоже, что горела железнодорожная станция. Мы

быстро погнали верблюдов вперед, чтобы спросить, что думал

по этому поводу Мастур.

Однако там, где мы надеялись его увидеть, было пусто, и

только одинокий шакал рылся в земле на месте снявшегося

лагеря. Я решил ехать к Фейсалу. Мы пустили верблюдов самой

быстрой рысью, поскольку в небе уже высоко стояло солнце.

Дорога была отвратительная, обросшая по сторонам робинией,

которая даже не с очень далекого расстояния казалась

красивой, словно серебрившей воздух своими ажурными

ветвями, похожими на крылья. На нас без предупреждения

свалилось лето, мое седьмое по счету лето на Востоке.

Приближаясь к цели похода, мы услышали, что противник вел

огонь по Семне -- серповидной горе, прикрывавшей Маан.

Группы солдат осторожно поднимались по ее переднему склону,

чтобы закрепиться под гребнем. Было ясно, что Семна была

нами взята, и мы направились прямиком на новую позицию. На

равнине, уже по эту сторону горы, нам встретился верблюд с

носилками. Солдат, который вел его за повод, указывая

пальцем на свой груз, проговорил: "Мавлюд-паша". С

криком: "Мавлюд ранен?" я рванулся к нему. Он был одним

из лучших офицеров армии, а также самым честным среди нас

человеком. Действительно, нельзя было не восхищаться им --

стойким, бескомпромиссным, настоящим патриотом. В ответ с

носилок прозвучал слабый голос: "Да, это правда,

Лауренс-бей, я ранен. Но, слава Аллаху, не сильно. Мы взяли

Семну". Я сказал, что еду именно туда. Мавлюд судорожно

перегнулся через край носилок, от боли он не мог уже

говорить (у него была раздроблена бедренная кость), и точку

за точкой указал мне места для организации оборонительных

позиций на склоне горы.

Мы прибыли на место, когда турки начинали методический

обстрел горы артиллерией. Вместо Мавлюда командовал Нури

Сайд. Он хладнокровно стоял на вершине горы. Большинство

солдат оживленно разговаривали под огнем и занимались

своими делами легко и весело.

Я спросил, где можно найти Джафара. Нури ответил, что

Джафар должен был в полночь атаковать Джердун. Я рассказал

ему об увиденном ночью пожаре, который мог говорить об

успехе Джафара. Мы с Нури обрадовались его курьерам,

сообщившим о захвате пленных и пулеметов, а также о

разрушении станции и расшивке трех тысяч рельсов

железнодорожного пути. Этот блестящий успех должен был на

несколько недель вывести из строя северную линию дороги.

Потом Нури сказал, что на рассвете прошедшего дня он

совершил налет на станцию Гадир эль-Хадж, разрушил ее, а

заодно и пять мостов и расшил тысячу рельсов. Таким образом

и южная линия была парализована.

В конце дня наступила мертвая тишина. Обе стороны

прекратили бесцельную артиллерийскую дуэль. Говорили, что

Фейсал уехал в Ухейду. Мы перешли через небольшой

вздувшийся поток около временного госпиталя, в котором

лежал Мавлюд. Своевольный доктор, рыжебородый Махмуд,

надеялся на то, что дело обойдется без ампутации. Фейсал

был на вершине горы, на самом ее гребне, почерневший от

солнца, лучи которого обволакивали какой-то странной дымкой

его стройную фигуру и золотили голову через редкий шелк

головного платка. Я опустил своего верблюда на колени.

"Слава Аллаху, все хорошо?" -- воскликнул он, протягивая

ко мне руки. "Слава Аллаху, и да победит он", --

отозвался я, и мы пошли в его палатку, чтобы обменяться

новостями.

Фейсал услышал от Доуни о поражении британцев под Амманом

больше, чем было известно мне: о скверной погоде, о

смятении в войсках и о том, что Алленби телеграфировал Шие

и принял одно из своих молниеносных решений прервать

наступление, -- мудрое решение, хотя оно сильно ударило по

нам. Джойс был в госпитале, но успешно поправлялся, а Доуни

находился в Гувейре, в полной готовности выступить на

Мудовару со всеми своими броневиками.

Фейсал расспрашивал меня о Семне и о Джафаре, и я рассказал

ему все, что мне было известно, в том числе о мнении Нури,

и изложил планы на будущее. Нури жаловался на то, что для

него ничего не сделали абу тайи. Ауда это отрицал, и тогда

я напомнил о том, как мы в первый раз брали плато, и о

насмешке, которой я пристыдил их, заставив пойти на Абу

эль-Лиссан. Это было новостью для Фейсала. Мои воспоминания

глубоко задели Ауду. Он горячо клялся в том, что сделал в

тот день все, что мог, но условия для подключения его

племени к действиям были неблагоприятными, а когда я

продолжал настаивать на своем, он вышел из палатки весьма

раздраженный.

Мы с Мейнардом провели следующие дни, наблюдая за

операциями. Люди из племени абу тайи захватили в плен два

аванпоста к востоку от станции, в то время как Салех ибн

Шефия захватил бруствер с пулеметом и два десятка пленных.

Эти успехи обеспечили нам свободное передвижение вокруг

Маана, и уже на третий день Джафар сосредоточил свою

артиллерию на южном отроге, а Нури Сайд подтянул штурмовую

группу к железнодорожной станции. Когда мы добрались до ее

укрытия, французские орудия прекратили огонь. Мы ехали в

фордовском автомобиле, пытаясь не отставать от успешно

продвигавшихся войск, когда нас встретил Нури, превосходно

одетый, в перчатках, куривший свою вересковую трубку, и

отправил обратно, к артиллерийскому командиру капитану

Пизани с просьбой о срочной поддержке. Когда мы приехали к

Пизани, тот в отчаянии ломал себе руки, так как

израсходовал все снаряды. Он сказал нам о том, что только

что послал к Нури письмо, умоляя того не начинать атаку,

поскольку он оказался без боеприпасов.

Оставалось лишь смотреть на то, как наши люди снова спешно

отходили от железнодорожной станции. Дорога была забита

солдатами в помятой форме цвета хаки, а в глазах

многочисленных раненых, страдающих от невыносимой боли, мы

читали укор. Трудно было оставаться бесстрастным при мысли

о пережитом поражении.

Впоследствии нам стало понятно, насколько мы всегда

недооценивали превосходный боевой дух нашей пехоты, которая

бесстрашно сражалась под пулеметным огнем, правильно

применяясь к рельефу местности. Солдатам в бою почти не

требовалось руководства, поэтому мы потеряли всего трех

офицеров. Маан показал, что арабы могли хорошо сражаться

без жесткого подстегивания со стороны англичан. Это

позволяло нам чувствовать большую свободу при планировании

операций, и мы понимали, что это поражение не было

непоправимым.

Утром восемнадцатого апреля Джафар мудро решил, что не

может допускать дальнейших потерь, и отошел на позиции

Семны, предоставляя войскам возможность отдохнуть. Будучи

старым приятелем турецкого командира по колледжу, он послал

к нему с парламентером письмо, предлагая сдаться. Тот

ответил, что был бы рад это сделать, если бы ему не дали

приказ держаться до последнего патрона. Джафар предложил

устроить передышку, и, пока турки колебались, Джемаль-паша

сумел собрать войска из Аммана, снова занять Джердун и

провести в осажденный город верблюжий караван с

продовольствием и боеприпасами. Железная дорога была

по-прежнему парализована на многие недели.

Я взял автомобиль и немедленно отправился к Доуни, с

тревогой думая о том, как кадровый офицер проведет свою

первую партизанскую операцию, используя такое сложное

вооружение, как бронеавтомобили. К тому же Доуни не был

арабистом, и ни его специалист по верблюдам Пик, ни доктор

Маршалл не говорили бегло по-арабски. Войска его были

смешанными и включали англичан, египтян и бедуинов. Две

последние группы враждовали друг с другом. Я приехал в их

лагерь над Тель Шамом после полуночи и деликатнейшим

образом предложил свои услуги в качестве переводчика.

К счастью, они приняли меня хорошо и провели по своему

расположению, которое представляло прекрасное зрелище.

Грузовики были припаркованы в строгом геометрическом

порядке в одном месте, бронеавтомобили в другом, по

периметру были расставлены пикеты с готовыми к бою

пулеметами и ходили часовые. Даже арабский резерв поддержки

находился под тактическим прикрытием за горой, вне пределов

видимости и слышимости. Каким-то магическим образом шерифу

Хазу и Доуни удавалось удерживать их в указанных местах. У

меня чесался язык сказать, что им не хватало только

противника.

Соображения, которые Доуни высказывал, знакомя со своим

планом, заставили меня восхищаться этим человеком еще

больше. Он тщательно подготовил боевые приказы, документы с

указанием времени начала и последовательности действий.

Каждому подразделению ставилась своя задача. Мы должны были

броневиками атаковать на рассвете "равнинный пост" с

выгодной позиции на холме, где предположительно находились

мы с Джойсом. Броневикам предписывалось до рассвета

"занять станцию" и, используя элемент внезапности,

захватить траншеи. Затем группы 1-я и 3-я должны были

разрушить мосты, обозначенные буквами A и B на карте

операции (масштаб 1 : 250 000) в 1 час 30 минут ночи, а

бронеавтомобили -- продвинуться до Скального поста и

напасть на него при поддержке Хазу и арабов в 2 часа 15

минут.

За ними должен был двинуться Хорнби с взрывчатыми

материалами на "толботах" №40531 и 41226 и разрушить

мосты D, E и F, пока подразделения будут завтракать. После

ленча, когда низкое солнце позволит видеть сквозь мираж,

точно в 8 часов, должен быть атакован Южный пост

маскированным ударом объединенных сил: египтянами с

востока, арабами с севера, под прикрытием огня дальнобойных

пулеметов из бронеавтомобилей и десятифунтовых орудий Броди

с позиции на холме, на котором будет находиться

наблюдательный пункт. Пост должен пасть, после чего группа

переедет к станции Тель Шам, которую поручено держать под

артобстрелом с северо-запада Броди, и бомбить аэропланы с

грязных взлетных площадок Румма (в 10 часов), после чего

должны с запада подойти бронеавтомобили. Арабы последуют за

автомобилями, тогда как Пик со своим корпусом верблюжьей

кавалерии спустится туда же от южного поста. Станция должна

быть взята в 11 часов 30 минут, гласил план, но ему не

суждено было осуществиться, потому что турки, не подозревая

о нем, поспешили сдаться за десять минут до начала его

реализации.

Я мягко спросил Хазу, все ли он понял. Я знал, что у него

не было часов (кстати, может быть, мне прямо сейчас

предложить ему свои? -- подумал я), чтобы синхронизировать

начало своего маневра с поворотом автомобилей на север и

впоследствии действовать по специальному приказу. Я тихо

удалился и спрятался ото всех, чтобы хоть час поспать.

На рассвете мы увидели автомобили, тихо катившиеся над

спящими окопами, вырытыми в песчаном грунте, и удивленных

турок, выходящих оттуда с поднятыми руками. Это выглядело

как сбор персиков. Хорнби в своих двух "роллсах" с сотней

килограммов пироксилина умчался под мост А и развалил его

самым убедительным образом. Раздавшийся совсем рядом рев

мотора оторвал нас с Доуни от наблюдения, и мы выбежали,

чтобы показать Хорнби самый удобный путь к дренажным

колодцам, которые можно было использовать как минные

камеры. Очередные мосты разлетались в воздухе десятками

кусков каждый.

Пока мы находились у моста В, автомобили сосредоточили

огонь своих пулеметов на парапете Скального поста,

представлявшего собою кольцо толстых стен крупной каменной

кладки (которые были хорошо видны благодаря отбрасываемым

ими длинным теням) на бугре со слишком крутыми для колесных

машин склонами. Готовый вступить в бой Хазу был в крайнем

возбуждении, а турок так напугали залповые очереди четырех

пулеметов, что арабы брали их почти что с ходу. Это был

второй сбор персиков.

Затем последовал перерыв для всех, кроме Хорнби и меня,

превратившегося теперь в консультанта-инженера. Мы

отправились вдоль линии на наших "роллс-ройсах" с двумя

тоннами пироксилина. Мосты и рельсы взлетали на воздух. Нас

прикрывали экипажи броневиков, и порой им приходилось

отбиваться, ведя огонь из-под своих машин под музыку

свистевших в задымленном воздухе осколков камней.

Двадцатифунтовый кусок кремня упал на колпак орудийной

башни, оставив на ней не принесшую вреда крупную вмятину.

Солдаты в минуты затишья фотографировали результаты удачных

попаданий. Это было роскошное сражение, принесшее роскошные

разрушения. Мы радовались. По истечении часа, отведенного

для ленча, мы отправились посмотреть на падение Южного

поста. Он пал в установленное планом время, но не без

печальных последствий. Хазу и Амран были слишком серьезно

ранены, чтобы участвовать в очередных атаках Пика и

египтян. Но вместо этого они решили устроить скачки с

препятствиями на верблюдах, устремившись вверх по склону

через брустверы и траншеи. Уставшие от войны турки с

отвращением сдавались.

Затем наступило время основной операции дня -- штурма

станции. Пик двинулся к ней с севера, поднимая дух своих

людей постоянным личным присутствием в первых рядах. Броди

вел артобстрел с присущей ему точностью. В небе кружили

хладнокровные аэропланы, забрасывая завывавшими бомбами

траншеи вокруг станции. Фыркая дымом, двинулись вперед

бронеавтомобили, и сквозь дымку было видно, как турки

цепочкой, размахивая белыми платками, уныло выходили из

окопов первой линии.

Мы завели моторы своих "роллсов", арабы вскочили на

верблюдов, подбодренные люди Пика ринулись вперед,

остальные со всех сторон яростно навалились на станцию. Мы

взяли верх. Мне достался в виде трофея станционный колокол

прекрасной работы дамасских мастеров-медников. Кто-то

польстился на билетный компостер, еще кто-то на официальную

печать, а сбитые с толку турки смотрели на нас во все глаза

с нараставшим негодованием по поводу того, что сами они

представляли для нас лишь второстепенный интерес.

Через минуту бедуины с криками приступили к самому

безумному грабежу за всю свою историю. На станции

находилось двести винтовок, восемьдесят тысяч снарядов,

множество бомб, огромное количество продовольствия и

обмундирования, и все поголовно громили склады, расхватывая

все, что казалось полезным, и приводя в негодность

остальное. Какой-то неудачливый верблюд добавил смятения в

эту сумятицу, подорвавшись на одной из многочисленных

турецких мин, когда входил во двор. Взрывом ему оторвало

зад. Среди бедуинов возникла паника. Все подумали, что

Броди снова открыл огонь по станции.

Во время короткой паузы египетский офицер обнаружил

неразрушенный амбар и выставил вокруг него охрану из своих

солдат, потому что у них не хватало продуктов. Не успевшие

насытиться люди Хазу не признали права египтян поделить

содержимое амбара поровну. Началась стрельба, но в

результате нашего посредничества удалось добиться того,

чтобы египтяне первыми взяли столько рационов, сколько им

было нужно, а потом началась всеобщая свалка, да такая, что

склад разнесли в щепки.

Добыча со станции Шам оказалась так богата, что ею были

вполне довольны восемь из каждых десяти арабов. Утром

выяснилось, что для проведения дальнейших операций с нами

остался только Хазу с горсткой своих людей. Программа Доуни

предусматривала в качестве следующего этапа взятие станции

Рамлех, но его приказы страдали нечеткостью, потому что

местность и позиции противника не были достаточно изучены.

И мы послали на разведку Уэйда в его броневике, придав ему

в поддержку вторую машину. Он осторожно двинулся в путь,

буквально шаг за шагом, в мертвой тишине, и наконец без

единого выстрела въехал на станционный двор, внимательно

осматривая дорогу, так как не забывал о возможных

минах-растяжках, взрыватели которых срабатывали при

натяжении проволоки.

Станция была заперта. Он дал очередь в половину пулеметной

ленты по двери и запорам и, убедившись в том, что на нее

никто не ответил, вышел из своего броневика. Осмотрев

здание, он понял, что людей на станции не было, хотя

достаточно всякого добра, чтобы удовлетворить алчность Хазу

и оставшихся с ним людей. Мы потратили целый день на

разрушение еще нескольких миль железнодорожного пути,

который никем не охранялся, пока не убедились в том, что

для его восстановления потребуется не меньше двух недель

работы ремонтного отряда.

На третий день была запланирована Мудовара, но у нас

оставалось мало сил, и взять ее мы не надеялись. Арабы

ушли, люди Пика слишком мало были похожи на солдат. Однако

ситуация в Мудоваре могла оказаться такой же, как в

Рамлехе, и мы провели всю ночь рядом со своим последним

трофеем. Неутомимый Доуни выставил часовых, которые, во

всем подражая своему строгому командиру, демонстрировали

выправку гвардейцев Букингемского дворца, расхаживая взад и

вперед рядом с нами, безнадежно пытавшимися уснуть, пока я

не поднялся и не научил их искусству караульной службы в

пустыне.

Утром мы, развалившись по-королевски в своих рычащих

автомобилях, отправились по гладким равнинам, выстланным

песком и кремнием, взглянуть на Мудовару под бледными

лучами низкого солнца, освещавшего нас сзади, с востока.

Против солнца нас не было заметно, пока мы не подъехали

ближе и не увидели, что на станции стоял длинный поезд. Что

это было? Подкрепление? Или эвакуация? Через несколько

секунд турки ударили по нам из четырех орудий, два из

которых были небольшими, очень современными и точными

австрийскими горными "ховитцерами". Дальность их

прицельной стрельбы составляла семь тысяч ярдов, и мы

позорно отъехали назад, поспешив укрыться в ближайших

ложбинах. Оттуда мы сделали большой крут к тому месту, где

вместе с Заалем подорвали наш первый поезд, и взорвали

длинный мост, под которым спал турецкий патруль,

разморенный знойным полуденным солнцем. После этого мы

вернулись в Рамлех и продолжали разрушать железнодорожную

линию и мосты, сделав это занятие постоянным, причем

разрушения были слишком серьезными, чтобы Фахри мог

восстановить разрушенное. Фейсал в это время посылал

Мухаммеда эль-Дейлана на еще не тронутые станции на линии

между разрушенным нами участком дороги и Мааном. Доуни

присоединился к нему днем позднее. Таким образом,

восемьдесят миль полотна от Маана до Мудовары, с семью

станциями, оказались полностью в наших руках. Активная

оборона Медины закончилась этой операцией.

Для укрепления нашего штаба из Месопотамии прибыл новый

офицер Янг. Он был кадровым военным превосходной выучки, с

долгим и обширным военным опытом, бегло говорившим

по-арабски. Ему предназначалась роль моего дублера в

контактах с племенами: контакты эти могли бы быть расширены

и сделаны более целеустремленными в случае нашего активного

участия в борьбе с противником. Чтобы предоставить Янгу

самостоятельность в наших новых условиях, я препоручил ему

обдумать возможность объединения сил Зейда, Насира и

Мизрука для занятия позиции по всей длине неразрушенного

участка пути к северу от Маана, а сам отправился в Акабу и

сел на корабль, отходивший в Суэц, чтобы обсудить с Алленби

будущие действия.

Blog

Ocr: Rock Mover посвящается с. А