Жукова Проект "Военная литература"
| Вид материала | Литература |
- Nguyen Minh Chau След солдата Проект Военная литература, 3038kb.
- Кузьмина Лидия Михайловна Генеральный конструктор Павел Сухой : (Страницы жизни) Проект, 2889.44kb.
- Победы Проект "Военная литература", 4367.63kb.
- Проект военная проза В. П. Астафьева: «Веселый солдат», «Пастух и пастушка», 145.66kb.
- Ванников Борис Львович Записки наркома Проект Военная литература, 1330.13kb.
- Некоторые черты полководческого почерка Г. К. Жукова, 98.85kb.
- Кузнецов Павел Григорьевич Дни боевые Проект Военная литература, 5550.94kb.
- Костенко Филипп Алексеевич Корпус крылатой гвардии Проект Военная литература, 2918.99kb.
- Дорохов Александр Петрович Крылатые защитники Севастополя Проект Военная литература, 1559.21kb.
- Журавлев Даниил Арсеньевич Огневой щит Москвы Проект Военная литература, 2828.2kb.
Между тем, события развивались катастрофически — для обеих сторон. Группа армий «Юг» с самого начала уступала в численности Юго-Западному фронту в соотношении 4:5. Одолеть Киев фронтальными атаками не просто, город на высотах, и Гитлер принял своё роковое решение — наступление на Москву отложить, танки Гудериана бросить в обход Киева с севера. Совещание по этому вопросу состоялось 4 августа в Борисове. В нём, кроме Гитлера и его адъютанта Шмундта, участвовали фон Бок, Гот и Гудериан. Каждому дано было высказаться так, чтобы этого не слышали другие. Все единодушно выразили мнение, что первостепенной задачей является взятие Москвы. Гот сказал, что готов будет к 20 августа. Гудериан назвал 15-е, лишь попросил смены моторов, съеденных пылью русских дорог. Гитлер колебался, в приоритетах называл Ленинград, Украину, Крым, угрожавший бомбёжками нефтепромыслов Плоешти... Всё же совещание завершилось не без надежды на московский вариант, и последующие дни генералы заняты были подготовкой и улучшением позиций войск на исходных рубежах.
^ Далее слово Гудериану, быстроходному Гейнцу:
«На 23 августа я был вызван в штаб группы армий «Центр» на совещание, в котором принимал участие начальник генерального штаба сухопутных войск. Он сообщил нам, что Гитлер решил наступать в первую очередь не на Ленинград и не на Москву, а на Украину и Крым. Для нас было очевидно, что начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер потрясён тем, что его план развития наступления на Москву потерпел крах... Мы все были глубоко уверены в том, что планируемое Гитлером наступление на Киев неизбежно приведет к зимней кампании со всеми её трудностями, которую ОКХ хотело избежать, имея на то все основания...
Фельдмаршал фон Бок... внёс предложение, чтобы я отправился вместе с генерал-полковником Гальдером в ставку фюрера и в качестве фронтового генерала доложил непосредственно Гитлеру наши взгляды в отношении дальнейшего развития операций... Мы вылетели в ставку и к вечеру приземлились на аэродроме Летцен (Луганы) в восточной Пруссии.
^ Я немедленно отправился к главнокомандующему сухопутными силами. Фельдмаршал фон Браухич встретил меня следующими словами: «Я запрещаю вам поднимать перед фюрером вопрос о наступлении на Москву. Имеется приказ наступать в южном направлении, и речь может идти только о том, как его выполнить. Дальнейшее обсуждение вопроса является бесполезным.» В ответ на это я попросил разрешения вылететь обратно в свою танковую группу, ибо при таких условиях не имеет смысла вступать с Гитлером в какие-либо объяснения. Однако фельдмаршал фон Браухич не согласился с этим. Он приказал мне отправиться к Гитлеру и доложить ему положение своей танковой группы, не упоминая, однако, ничего о Москве!
Я отправился и в присутствии большого круга лиц — Кейтеля, Иодля, Шмундта и других — доложил Гитлеру обстановку на фронте перед моей танковой группой, положение самой группы, а также о характере местности; к сожалению, при моем докладе не было ни Браухича, ни Гальдера, ни какого-либо другого представителя ОКХ. После того, как я закончил свой доклад, Гитлер задал мне вопрос: «Считаете ли вы свои войска способными сделать ещё одно крупное усилие при их настоящей боеспособности?» Я ответил: «Если войска будут иметь перед собой настоящую цель, которая будет понятна каждому солдату, то да!» Гитлер: «Вы, конечно, подразумеваете Москву!» Я ответил: «Да. Поскольку вы затронули эту тему, разрешите мне изложить свои взгляды по этому вопросу.»
Гитлер дал своё разрешение, и я подробно и убедительно изложил ему все доводы, говорящие за то, чтобы продолжать наступление на Москву, а не на Киев... Я пытался объяснить Гитлеру, что после достижения военного успеха на решающем направлении и разгрома главных сил противника будет значительно легче овладеть экономически важными районами Украины, так как захват Москвы — узла важнейших дорог — чрезвычайно затруднит русским перебрасывать свои войска с севера на юг. Я напомнил ему также, что войска группы армий «Центр» уже находятся в полной готовности для перехода в наступление на Москву, в то время как предполагаемое наступление на Киев связано с необходимостью произвести переброску войск на юго-запад, на что потребуется много времени; причём в последующем, при наступлении на Москву, танковым войскам придётся пройти ещё раз это же расстояние, т. е. от Рославля до Лохвицы, равное 450 км, что вызовет повторный износ материальной части и усталость личного состава. На опыте передвижения наших войск в направлении на Унечу я обрисовал ему состояние дорог в районе, указанном мне для переброски своих войск, и обратил его внимание на те трудности в организации снабжения, которые неизбежно должны будут увеличиваться с каждым днем, если нас повернут на Украину... В заключение я обратился к Гитлеру с просьбой отодвинуть назад все остальные соображения, подчинив их прежде всего решению основной задачи — достижению решающего военного успеха. Все остальные задачи будут тем самым решены впоследствии (выделено мной. — П.М. ).
Гитлер дал мне возможность высказаться, не прервав ни разу. Затем он взял слово, чтобы подробно изложить нам свои соображения относительно того, почему именно он пришел к другому решению... Я впервые услышал от него фразу: «Мои генералы ничего не понимают в военной экономике». Гитлер закончил свою речь строгим приказом немедленно перейти в наступление на Киев, который является его ближайшей стратегической целью. При этом мне впервые пришлось пережить то, с чем впоследствии приходилось встречаться довольно часто: после каждой фразы Гитлера все присутствующие молча кивали головой в знак согласия с ним, а я оставался со своим мнением в единственном числе. Очевидно, он уже не раз произносил такие речи для обоснования своих более чем странных решений.
После того как решение о переходе в наступление на Украину было ещё раз подтверждено, мне ничего не оставалось, как наилучшим образом его выполнить....»{59}
Что и говорить, выполнен приказ был, как всегда, наилучшим образом. В конце августа Киевский экспресс покатился. Для этого, правда, вермахту пришлось затеять два больших прорыва намного ниже и выше Киева по течению Днепра. Зато и полоса захвата расширилась, а с нею и размеры катастрофы. Ну и что? Блицкриг-то опочил. Ничего не понимавшие в военной экономике генералы понимали в стратегии, о которой не имел понятия фюрер.
^ В конце ноября, когда захват Москвы казался делом дней, Гитлер на совещании в свойственном ему мессианском стиле сделал следующее заявление:
«Эпоха танков может вскоре окончиться... Если мы успешно завершим свою европейскую миссию, нашу историческую эволюцию можно считать обеспеченной. И тогда, в защиту наших завоеваний, мы воспользуемся преимуществами триумфа обороны над танками для защиты против любых посягательств.»
Сколько всего в этих словах... Тут и полное непонимание природы современной войны, и неспособность осознать ранимость любой обороны, и даже неверие в то, что СССР может быть повержен, словно бы целью войны было лишь ограбить страну, отобрать территории с ресурсами, а остальное отбросить, и пусть остатки этого СССР валяются себе в ничтожестве по ту сторону Урала со своими нелепыми попытками поколебать танками стальную оборону рейха... Одного лишь нет здесь — веры в армию, которая уже совершила чудеса и совершила бы куда больше, если бы ей не мешал её фюрер.
Мои генералы ничего не понимают в экономике. Похоже, этот нищий буржуа понимал в экономике куда меньше генералов, если полагал, что Россия, отброшенная за Урал, более не представит опасности для рейха. Он вдохновил генералов на молниеносную войну, и они поверили ему и осуществляли этот план с поразительным успехом. Но он не поверил своим генералам! Какой парадокс!
И вот ещё что: он не поверил способности вермахта завершить войну до зимы — и он же не приготовил вермахт к зиме. Нервическое свойство фюрера менять планы сказалось в полной мере и здесь. И поколебать его решения было невозможно. Ведь, казалось бы, нельзя изложить разумные доводы вермахта лучше, чем сделал это Гудериан.
Так же твёрд оставался и Сталин. Свою некомпетентность он ещё не раз проявит столь же непоколебимо. Потери? Что ему Гекуба....
Слово маршалу А.М.Василевскому:
«...Было принято половинчатое решение. При одном упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение (— ? Не навсегда? Входил обратно? Интересно, однако, что вопрос всё же муссировался и после удаления Жукова...) терял самообладание. Нам же, видимо, не хватало необходимой твёрдости, чтобы выдержать эти вспышки неудержимого гнева, и должного понимания всей степени нашей ответственности за неминуемую катастрофу на юго-западном направлении».
^ Честное признание. Да, всё как в ставке Гитлера...
Эпизод 9 сентября. Катастрофа неминуема, меры запоздали — а вождь ещё и теперь гневаться изволит, едва кто дело говорит.
Теперь Жуков не одинок. Уже и Будённый настаивает в выражениях почти истерических, за что снят 11 сентября с должности главкома Юго-Западного направления и заменен Тимошенко. Обычная в панике чехарда...
^ А Жуков ещё успевал, когда, продолжая звёздный час, слал в Ставку из ельнинского сидения свою телеграмму:
«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути к Москве, имея на своих флангах Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов. Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс. Я считаю, что противник очень хорошо знает всю систему нашей обороны, всю оперативно-стратегическую группировку наших сил и знает ближайшие наши возможности... Для противодействия противнику и недопущения разгрома Центрального фронта и выхода противника на тылы Юго-Западного фронта считаю своим долгом доложить свои соображения о необходимости как можно скорее собрать крепкую группировку в районе Глухов, Чернигов, Конотоп. Эшелон прикрытия сосредоточения сейчас же выбросить на р. Десна...»
^ Ответ из Ставки последовал в тот же день, незамедлительно:
«Ваши соображения насчёт вероятного продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилук считаем правильными. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупрежждения создан Брянский фронт во главе с Ерёменко. Принимаются и другие меры, о которых сообщим особо. Надеемся пресечь продвижение немцев. Сталин, Шапошников».
^ Я знал, что собой представляют в боевом отношении войска создаваемого в спешке Брянского фронта... »
Знал Жуков и сослуживца, назначенного командующим этим наспех созданным фронтом. В такой-то узел повострее бы кого-то... Но кого? Даже и Ерёменко вытащили с Дальнего Востока и в Чите пересадили с поезда на бомбардировщик, чтобы доставить в Москву побыстрее. Писать об этом в мемуарах? Опять намекать на радикальность чистки? Это дело потомков.
Маршал о командующем умолчал, но о войсках всё же высказался. Можно представить, каково было его настроение тогда, в 41-м, едва он узнал о новом фронте и его командующем.
11 сентября. Катастрофа неминуема. Снова разговор между Ставкой и штабом Юго-Западного фронта. У аппарата в Киеве Кирпонос, Бурмистенко, Тупиков. В Москве Сталин, Шапошников, Тимошенко.
^ Сталин. Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки мне кажется опасным...
Чего уж, теперь отвод невозможен. Поэтому задним числом мудрый вождь перечисляет, что надо сделать, чтобы такой отвод осуществить и предотвратить разгром, который предотвратить нельзя. Следуют здравые «во-первых», «во-вторых», «в-третьих», которые повторяют — с поправкой на обстановку, конечно, — предложения Жукова и которых единственный недостаток в том, что в момент этого словоговорения они стали припарками мёртвому телу бывшего Юго-Западного фронта.
^ Но и теперь, когда всё, что осталось делать Герою Союза несчастному генерал-полковнику М.П.Кирпоносу, — это послать крепкое словцо вождю, он трусливо отвечал:
«У нас даже мысли не было об отводе войск до получения предложения дать соображения...»
Сказался недавний полковник. Голоса командирского не хватило. Будь на его месте Якир, в дуло выкрикнувший «Да здравствует Сталин!», что до посинения разъярило вождя, в осаждённом Киеве он действовал бы иначе и 650 тысяч войска окружению не обрёк бы.
Да разве могла сложиться такая обстановка при живых Якире и Уборевиче... А Кирпонос молчал, хотя знал, что станет с ним и с фронтом через неделю. Да с кем было говорить? И то: 11-го — а конец наступил 19-го — в упомянутом разговоре, заключая его после «во-первых»-«во-вторых», вождь бросает:
«Перестать, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления».
Браво! Вот фраза, достойная самого Л.З.Мехлиса.
^ Слово Баграмяну:
«В аппаратной наступила тишина. Своей железной логикой ( — ?! Да где она здесь, логика? — П.М.) Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого угодно. Даже Тупиков растерялся. Впоследствии он говорил мне (Какое там «впоследствии»? Тупикову жить оставалось десять дней? Через день-два и сказал, как подчинённому, начальнику оперативного отдела штаба фронта. Обычная для военных и их литературных помощников небрежность в обращении с русским языком... — П.М.), что у него возникла мысль (в процессе разговора со Ставкой): надо воспользоваться предложением, для начала отвести на рубеж по реке Псёл пять-шесть дивизий и значительные силы артиллерии. Это и явилось бы началом отвода войск фронта на новый рубеж... Но всех ошеломили последние слова Верховного: «Перестать заниматься исканием рубежей для отступления...» По свидетельству Захватаева, побледневший Кирпонос дважды вслух зачитал эту фразу. Спросил членов Военного совета:
— ^ Ну, что скажете, товарищи?
Бурмистенко тихо произнёс:
— Раз нельзя, мы и не будем настаивать на уходе с Днепра.
Время шло, а на другом конце провода Сталин ждал ответа.
^ Кирпонос стремительно повернулся к бодистке:
— Передавайте!
Говорил он медленно, словно процеживал каждое слово:
— У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе...
Захватаев потом рассказывал, что Тупиков, слушая Кирпоноса, схватился за голову.
^ Снова застучал аппарат. Слова на ленте тяжёлые, как слитки:
«...Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого указания Ставки. До свидания.»
^ В тот же день А.М.Василевский флегматично заметил: «Думаю, мы уже крепко опоздали с отводом войск за Днепр.»
А в Киеве было тихо. В последнем письме, отправленном в эти дни жене и дочери, работник штаба фронта майор Р.Каневский сообщал, что в городе спокойно, в школах начался учебный год. Положение дел скрывалось не только от жителей, но и от работников штаба.{60}
^ Волей обстоятельств звёздный час Жукова совпал с часом великой трагедии сотен тысяч людей.
Но не Жуков тому виной.
38. Ельня
Ельня. Первое отступление вермахта в прямом столкновении с Красной Армией. Первое достижение. Кровавое, но несомненное. Бросок вермахта на Москву состоялся не с Ельнинского рубежа, а западнее. Сыграло это роль? нет? Счёт в ноябре-декабре на часы шёл...
Под Ельней Жуков не переставал думать о Киеве. Киевской трагедии активность на ельнинском участке не оттянула. Шапошников не стал вслед за Жуковым повторять подобный доклад. Шапошников и впредь много раз не станет, не посмеет, понимая обстановку не хуже, а то и лучше Жукова, что и даёт право называть его — наряду с Жуковым — в числе людей, оказавших решающее влияние на ход войны — — — бездействием. Но как взыскать с человека, понимавшего свою малоценность в сравнении с уничтоженными коллегами, с больного, стремящегося продлить дни свои...
^ Хоть о запуганном Шапошникове сказано, казалось бы, достаточно, о нём придётся говорить снова, когда дело коснётся лета 1942 года.
О боях за Ельню Жуков пишет скупо.
Есть своя эстетика в военном деле. Продумать операцию хотя бы на ход-два — это стихия артиста войны. А наступать необученными войсками с неопытными командирами, нередко вчерашними энкаведистами, вести без авиационной поддержки кровопролитные бои по прогрызанию обороны — это не то, чему его учили. Впрочем, благодаря плодотворной деятельности своего кровавого патрона, таким путём Жуков вынужден был воевать столь долго, что выучился воевать только так. (Патрона потери не интересовали.) Так что в зачёт полководцу идёт здесь прежде всего выбор точки удара. А также то, что, даже с учётом многократных по сравнению с немецкими потерь, Красная Армия вынудила вермахт к отступлению в кампании, в которой отступательные маневры и не планировались.
^ Тут сразу заработала идеология: лучшим соединениям было присвоено звание гвардейских.
Вот Жуков при Ельне глазами его шофёра А.Н.Бучина:
«Последние дни перед взятием Ельни бои шли круглосуточно, так спланировал операцию Жуков. Круглосуточно он был на ногах. Признаюсь, что в те дни я иной раз побаивался Жукова, больно он был суров и неразговорчив. Он внезапно, волшебно изменился, когда под натиском наших войск немцы ночью бежали из Ельни...
Георгий Константинович бегло осмотрел разрушенный и сожжённый немцами при отступлении город. Картина была тяжёлая. Единственная «новостройка» — немецкое военное кладбище, за которым под угрозой расстрела заставляли ухаживать. Жителей, не торопившихся украшать цветами берёзовые кресты с немецкими касками, оккупанты убивали.
Разгневанный Жуков, обращаясь к группе командиров и местных жителей, сказал, что история никогда не забудет злодеяний немцев. В то же время он бережно снял с креста немецкую каску, пробитую пулей, внимательно осмотрел её, удостоверился по краям отверстия, что пуля была бронебойная, и так же бережно повесил её на место » (выделено мной).
^ Жёсткий. Но ведь не без понятия о чести.
Лучшего в себе мы обычно не замечаем. Что ж, так и быть должно.
39. Сталин и его генералы
Всегда затруднительно в книге нахождение места для отступления от темы. Забавный эпизод жуковских мемуаров толкнул эту главу на место, предназначенное Ленинграду.
Об участии Жукова в обороне великого города нет нужды говорить. Жуков в Ленинграде проявил неумолимость. Но маневрировать у стен города было негде. И нечем. Ленинград — это героизм голодного отчаяния и ледяного исступления. Это ещё один памятник сталинской чистке.
В главе о Ленинграде, говоря о принятых им мерах по взаимодействию фронтов, Жуков приводит эпизод из тех, какие и рассмешить могли бы, если бы речь не шла, в конечном счёте, о человеческих жизнях.
Среди сталинских маршалов лишь один мельком помянут в этой печальной повести — Григорий Иванович Кулик. Осенью 1941 года маршал Кулик, фанфарон и невежа, командовал 54-й армией Волховского фронта. Ленинград был уже в кольце. Жуков при непрерывном нажиме вермахта пытался деблокировать город, пока немцы ещё не врылись в землю.
«Условия деблокирования Ленинграда в сентябре 1941 г. требовали, чтобы 54-я армия действовала более энергично и в полном взаимодействии с частями Ленинградского фронта. Я позволю себе привести телеграфный разговор с маршалом Г.И.Куликом, который состоялся в ночь на 15 сентября 1941 г. Текст его даётся с небольшим сокращением.
^ У аппарата Кулик.
У аппарата Жуков.
Жуков. Приветствую тебя, Григорий Иванович! Тебе известно о моём прибытии на смену Ворошилову? Я бы хотел, чтобы у нас с тобой побыстрее закипела работа по очистке территории, на которой мы могли бы пожать друг другу руки. Прошу коротко доложить об обстановке. В свою очередь хочу проинформировать, что делается под Ленинградом. (Под пунктами «Первое» и «Второе» следует сводка довольно грустных, в общем, событий...)
Т р е т ь е. На всех участках фронта организуем активные действия. Возлагаем большие надежды на тебя. У меня пока всё. Прошу коротко сообщить обстановку на твоём участке.
Кулик. Здравия желаю, Георгий Константинович! Очень рад с тобой вместе выполнять почётную задачу по освобождению Ленинграда. Также жду с нетерпением момента встречи. Обстановка у меня следующая...
(Также под тремя пунктами следует описание событий дня, из которых Жуков делает свои выводы): «Из рассуждений Г.И.Кулика, таким образом, следовало, что в течение ближайшего времени его армия наступать не собирается. Это нас никак не устраивало, так как положение под Ленинградом становилось критическим. Помимо прямых действий со стороны 54-й армии, я рассчитывал также на привлечение авиации этой армии для ударов по важным районам на подступах к Ленинграду. Надо было объяснить это моему собеседнику.
Жуков. Григорий Иванович, спасибо за информацию. У меня к тебе настойчивая просьба — не ожидать наступления противника, а немедленно организовать артподготовку и перейти в наступление в общем направлении на Мгу.