№ 326 Из протокола допроса обвиняемого Э.Э. Секвенса1, старшего конструктора Губахинского коксохимического завода
8 марта 1938 г.
г. Кизел
Свердловской области
[…]2Вопрос: Когда вы прибыли в Советский Союз и по каким причинам?
Ответ: В Советский Союз я прибыл из г. Вена (Австрия) в сентябре месяце 1932 г. как интурист3. Причины, побудившие меня выехать в Советский Союз, следующие: В г. Вена я работал в строительной фирме «Стиглер и Рус» в качестве конструктора. В 1932 г. работа данной фирмы сократилась, и [я] очутился накануне своего увольнения. В то же время мой товарищ Шахнер Франц Францович находился в СССР, в г. Москве, куда он прибыл как интурист в мае месяце 1932 г. Шахнер мне писал, что я могу хорошо устроиться на работу в СССР. Все вышеизложенные причины заставили меня выехать из Австрии.
Вопрос: Кто такой Шахнер Франц?
Ответ: Шахнера Франца я знаю с 1929 г. по совместной учебе в строительном институте г. Вена. Шахнер является уроженцем г. Вена, отец его работает извозчиком. Проживая в г. Вена, Шахнер работал в строительной конторе гражданских сооружений. Шахнер также состоял в Коммунистической партии Австрии до момента своего отъезда в Советский Союз.
Вопрос: Где находится в настоящий момент Шахнер?
Ответ: Я имел письменную связь с Шахнером до середины 1936 г., когда он проживал в г. Москве и работал в проектной мастерской Наркомпроса. С этого момента я письменной связи с Шахнером не имею.
Вопрос: Кто проживает в Австрии из ваших родственников, и имеете ли вы с последними связь?
Ответ: В г. Вена (Австрия) проживает мой отец Секвенс Эдуард Эдуардович, находящийся на пенсии. Дядя Секвенс Альберт по специальности маляр, с 1927 г. находится безработным. С ними я имел письменную связь семейного характера до 1937 г.
Вопрос: Следствие требует рассказать о вашем настроении по приезде в Советский Союз.
Ответ: По приезду в Советский Союз через 4 месяца я не мог получить вид на жительство, а также и работы. В этот момент я имел намерение выехать обратно в Австрию. В 1933 г., в начале этого года, я обратился за содействием в Австрийскую секцию Коминтерна к т. Гроссману, который мне и оказал содействие, т.к. в скором времени я получил вид на жительство и устроился на работу. Я должен рассказать следствию, [что] во время приезда в Советский Союз я имел партбилет Австрийской компартии, который я сдал в Коминтерн т. Гроссману. […]
Вопрос: Вам предъявляются показания обвиняемых NN4 о вашей принадлежности к германской разведке и о практической шпионско-диверсионной работе, проведенной вами
на коксохимкомбинате. Вы и после этого будете отрицать свою принадлежность к германской разведке?
Ответ: Я заявляю, что агентом германской разведки я не был и шпионско-диверсионной работы в Кизеловском районе, а в частности на коксохимкомбинате, я не проводил. […]
Записано с моих слов верно, мною прочитано.
Секвенс
Допросил о/уполном. Кизеловского г/отд. Иванов
Дополнительные показания Секвенса Эдуарда:
К своим показаниям я добавляю, что я своими действиями, а также и словами и в мыслях ничего не предпринимал против Советской власти, и в будущем я этого не намерен делать, а также не знал о действиях и намерениях других лиц. И если бы я это знал, я сообщил бы органам НКВД.
№ 327 Заявление Э.Э. Секвенса прокурору Свердловской области с просьбой ускорить рассмотрение его дела
15 февраля 1939 г.
г. Свердловск
Я, бывший иностранный специалист, инженер-строитель, приехал в 1932ом году в СССР на работу, принял в 1934ом году советское гражданство, работал последнее время на Губахинском коксохимзаводе Кизеловского р-на, где я 11 февраля 1938 года был арестован по обвинению [в] шпионаже, диверсии и т.д. На первых следствиях1 [в] феврале и марте 1938 года было мне только предъявлено одно уголовное обвинение без указания одного конкретного, хотя бы вымышленного, факта. В протоколе только одной фразой было сказано, что 2 мне неизвестных человека показывают о моей шпионской деятельности и признаю ли я эти показания верными. Я, конечно, отрицал полностью. Такие же вопросы без указания какого-либо факта или обстоятельств были заданы насчет диверсии и вредительства. При всем этом сам следователь проговорился и сказал мне, что насчет моей работы все в порядке и, наоборот, никаких жалоб о моей работе нет. Тем не менее, в постановлении о содержании под стражей вдруг красуют пункты 6 и 7 ст. 58.
Я первый протокол категорически отрицал. В августе 1938 [г.] меня вторично вызвали на передопрос, где мне только один вопрос был предъявлен: признаю ли я, что я арестован как агент герман[ской] разведки. Мой ответ: не признаю и не являюсь. После этого допроса сижу уже полгода без всякого вызова, в общем уже больше года2, и не знаю, в чем я фактически конкретно обвиняюсь, потому что «липовый» первый и второй допрос не давали мне какого-либо конкретного обвинения.
Все это время я сижу без всякой связи с семьей. И при аресте, не чувствуя за собой никакой вины, думая, что все это только какое-либо недоразумение, которое через
2–3 дня должно выясниться и я буду дома, я [не] взял [с] собой ни денег, ни белья. И так я сижу уже второй год, окончательно истощен, без всякой посторонней поддержки и обносившись полностью. Другие арестованные, менее веруя в справедливость органов НКВД, подготовляли и захватили при аресте [с] собой и денег, и продуктов, и одежду, и сумели уже во время [нахождения под стражей] всякими нелегальными путями установить связь с домом. Таким образом, как «иностранец», я оказался в исключительно тяжелых условиях, и уже несколько раз переболевший я уже на конце своих физических сил.
Прошу Вас мое дело срочно просмотреть или пустить с мертвой точки. Я даже не знаю, за кем числится дело и не потеряно ли оно. Если я обречен на медленное физическое истребление и должен гнить в тех нечеловеческих условиях, которые меня окружают, тогда прошу иметь достаточно моральной совести и сообщить мне это. И я в свою очередь надеюсь, что буду иметь достаточно мужества и, идя Советской власти навстречу, покончить со своей жизнью. Прошу еще раз Вашего серьезного внимания и Вашей помощи ускорить мое дело.1
