«Пушка»

Вид материала

Книга

Содержание Репрессии по политическим мотивам1918–1958 гг.

Подобный материал:

• Офей времен Крымской войны-пушка с фрегата «Тигр», Приморский бульвар и дворцовая архитектура, 153.78kb.
• Ариненко Наталья Леонидовна 69 3 История создания огнестрельного оружия. Пушка реферат, 204.69kb.
• Программа тура, 37.07kb.
• Экскурсии по территории Московского Кремля с посещением одного/трех соборов, 36.68kb.
• Возможности и пути взаимодействия, 140.99kb.
• Центр государственности, резиденции царей и иерархов русской православной церкви, великолепный, 21.27kb.
• Москва, 29.23kb.
• Москва новогодняя, 31.41kb.
• Российские столицы русская монархия: от Рюриковичей до Романовых, 144.11kb.
• Программа: пешеходная экскурсия по историческому центру. Посещение Территории Кремля, 88.91kb.

^

Репрессии по политическим мотивам
1918–1958 гг.

В разделе представлены документы, связанные с репрессиями с 1930 по 1949 гг., а также надзорные документы конца 50-х гг. Через «Обвинительные заключения», «Постановления о привлечении в качестве обвиняемых», «Протоколы допросов», «Определения» ярко представлены судьбы репрессированных прикамских немцев.

10 февраля 1938 года учительница немецкого языка лысьвенской школы № 15 Мария Мурина была арестована как немецкая шпионка и диверсантка только потому, что была по происхождению немкой (док. № 329). Ее обвинили в том, что она передавала сведения о выпуске авиабомб, а также участвовала в организации крушения товарного поезда. Как она могла все это сделать, следователя не интересовало. Вещественных доказательств не требовалось. Учительница была заключена в ИТЛ на 10 лет. Много кассационных жалоб посылала сама Мурина и ее родственники, но дело так и не пересмотрели. Тот, кто якобы завербовал ее в шпионскую организацию, сумел добиться прекращения дела и давно работал на прежнем месте. А маленькие Лева и Эдик Мурины писали письма Сталину и Вышинскому, пытаясь защитить свою мать. Они никак не могли поверить, что их мама – шпионка.

Сталинская эпоха не была однородной в своей репрессивной политике. И все колебания, усиления, шаги назад, перегибы мы можем обнаружить в репрессиях против прикамских немцев. Судьба этой национальности большую часть времени была едина со всем остальным советским народом. И причины репрессий, в сущности, те же.

В начале 30-х гг. продолжался процесс коллективизации. А красноармеец Владимир Брайткрайц читал Евангелие и говорил, что «у крестьян последний хлеб отбирают» и «Советская власть дерет со всех подряд» (док. № 300–302).

Середина 30-х. Подвыпившие мастеровые закидали яйцами портрет Буденного (док. № 306). Среди проказников электромастер Березниковского химкомбината Рудольф Карлович Вагнер – 7 лет лишения свободы.

Так что первые документы вполне подтверждают замечание историка В. Хаустова, что «репрессии против советских немцев в период с 1932 по 1936 год (до начала массовых операций) не носили характера особо жестких и последовательных преследований в СССР этой категории населения. Социальные и политические мотивы, превалировавшие в процессе различных разработок, проводимых НКВД СССР, распространялись на все категории населения СССР»¹.

Ситуация изменилась в 1937 году. Вначале были директивные письма ГУГБ НКВД: № 12 от 14 февраля 1937 г. – «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Союза ССР»

и № 26 от 2 апреля 1937 года – «О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы «Антикоминтерн», разведывательная служба охранных отрядов и так далее) на территории Союза ССР».

Потом началась массовая операция, направленная против немцев. 20 июля 1937 года Сталин приложил записку к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП(б): «Всех немцев из наших военных, полувоенных и химических заводов, на электростанциях и строительствах, во всех областях, всех арестовать»¹. А 25 июля 1937 г. вышел оперативный приказ НКВД № 00439 (два нуля перед цифрами означали высшую степень секретности) по немецкой операции; он был началом череды аналогичных приказов, подписанных Ежовым. Германские подданные, работавшие на оборонных предприятиях и железных дорогах, квалифицировались в этом приказе как внедрившаяся агентура германского Генерального штаба и гестапо, подготовленная к диверсионной деятельности на период войны. В течение пяти дней, начиная с 29 июля, всех их приказывалось арестовать, включая и тех, кто с этих объектов уже уволился².

Директивы и приказы центра выполнялись на местах, неукоснительно, но не буквально. Исполнители мало внимания обращали на формальности. Так приговоры изобличенной германской агентуре должна была выносить Особая Тройка НКВД, и по некоторым делам так и было (док. № 318–319, 362–363). Однако, дела так называемых немецких шпионов и диверсантов в Прикамье отправляли и в Военный трибунал, и в Особое Совещание при НКВД СССР, и в комиссию НКВД СССР и прокуратуры СССР. Статистические сводки ГУГБ НКВД по «немецкой операции» выявлены Н. Охотиным и А. Рогинским. По ним на 16 ноября 1937 г. в «альбомном порядке» по всей стране было 2536 осужденных. Месяцем позже их было уже 5805 человек, из них 85% (4921 человек) – на Украине (главным образом в Донецкой, Днепропетровской и Житомирской областях) и еще 11% в Москве и Ленинграде. Но эти цифры учитывают только тех, кто осужден Тройкой. Судя по имеющимся в Прикамье документам, можно расширить масштабы этих репрессий.

НКВД фабриковало дела о множестве немецких шпионско-террористических, повстанческих и диверсионных организациях. В них входили немцы, родившиеся в Прикамье, немцы Поволжья, немцы с германским и чешским (док. № 312) гражданством. Арестовывали целыми семьями (док. № 320–323, 367–370), или по отдельности. Среди репрессированных были учителя, рабочие, инженеры, актеры, фотографы и т.п.

Наказания для немцев были самые разные. Наиболее мягким приговором, пожалуй, была «высылка из пределов СССР» (док. № 324). Шпион, высланный из страны, – звучит абсурдно. Но такая мера применялась только к германским подданным.

Следствие над немцами в 1937–38 гг. велось по определенной схеме. Для ареста достаточно было быть иностранным подданным или немцем по национальности. Связь с иноспециалистами-немцами становилась отягчающим вину обстоятельством. Резидентов разведки отбирали по анкетам арестованных, учитывая их грамотность, положение и условия работы. О реальной следственной работе свидетельствуют документы № 316 «Выписка из протокола № 4 закрытого партийного собрания с участием комсомольцев УГБ Ворошиловского районного отдела УНКВД по Пермской области по обсуждению

незаконных методов ведения следствия», заявления, кассационные жалобы и письма подследственных и осужденных (док. № 327, 338, 344, 349, 354, 372, 379), а также Объяснительные записки помощников оперуполномоченных УНКВД о фальсификации ими протокола допроса (док. № 357) и о методах «упрощенного ведения следствия» (док. № 381).

Следователи сочиняли провокационные протоколы, не приводили никаких вещественных доказательств, не позволяли встречаться со свидетелями. Методы убеждения были разными – от карцера до психологического давления. Актрисе Березниковского театра Э. Резлер на допросе следователь сказал, что «это нужно Советской власти, и Вы должны ей помочь» и заставил подписать им самим написанный готовый протокол (док. № 350). Следствие могло длиться почти год, без допросов и предъявления обвинений люди сидели в тюрьме. Среди документов есть письмо прокурору о нечеловеческих условиях в тюрьме (док. № 327).

Родственники подследственных писали письма И. Сталину (док. № 330, 391) и А. Вышинскому. «Помогите нам, дорогой тов. Сталин, в том, чтобы дело нашей мамы пересмотрели» – пишут маленькие дети Лева и Эдик Мурины (док. № 330). «…Обращаюсь к Вам как вершителю судеб нашего народа» – пишет А. Вышинскому сестра учителя В. Фрейнда (док. № 372).

После ареста Н. Ежова в 1939 году, новый нарком внутренних дел Л. Берия осудил «перегибы» в деятельности НКВД за 1937–38 гг., и у подследственных появилась возможность освободиться. Этим шансом воспользовались и многие немцы. Они отказывались от подписанных ранее показаний, писали кассационные жалобы. Многие дела были прекращены «за отсутствием состава преступления» (док. № 335, 358, 361, 374, 376) даже если дело уже было направлено на рассмотрение Особой тройки УНКВД (дело из док. № 371–372).

Судя по документам, можно предположить, что порой несколько массовых операций соединялись для следователей НКВД в единое целое. И тогда немец подлежал аресту и как бывший кулак (массовая операция по приказу № 00447) (док. № 384). Один из немцев, судя по всему, проходил по «польской операции» – приказ № 00485 (док. № 335). Кроме того, в одни немецкие шпионские организации попадали и немцы, и русские (док. № 385).

Дела военных лет против немцев, скорее всего, лишь косвенно связываются с национальностью. Их – так же, как и других советских граждан – осуждают за антисоветские высказывания о высоком качестве американских консервов и о победах гитлеровской армии (например, док. № 395, 396). Вот только быть по национальности немцем, значило в годы войны находиться в группе риска по части активного или возможного пособничества гитлеровским оккупантам.

Несколько особняком стоит дело немецкого военнопленного В. Корса (док. № 398–399), которого в 1949 году приговорили к 25 годам лишения свободы за то, что был действительно заброшен в советский тыл в военные годы. Он не отрицает этого, а просит о снисхождении. Но это лишь исключение. Остальные документы свидетельствуют о безжалостной работе сталинской террористической машины, которая иногда отпускала своих жертв, но потом снова находила (док. № 335–339). Они помогают не только увидеть судьбы обычных немцев, живущих на территории Пермской области, но и уловить некоторые элементы механизма работы репрессивной машины.

Весьма выразительны реабилитационные документы конца 50-х гг., в которых сухо и спокойно выносятся определения об отмене приговоров и прекращении дел за отсутствием состава преступления. И это через 20 лет после того, как человек попал под машину террора, был расстрелян, или уже отсидел свой срок, или давно скончался, не пережив заключения.