Александр Покровский. 72 метра

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 ... 67

НУ

Совершенно чокнулся... Отловил меня на палубе и говорит

- Вы не любите наше государство.

А я ему немедленно в ответ, нервно, быстро, визгливо, чтоб не успел

сообразить:

- Точно. Не люблю. Правда, я не люблю не только наше, я не люблю

любое государство, потому что оно - орудие подавления. Это пресс,

который давит. И кто ж его будет любить, когда он так давит? Может быть,

жмых любит пресс, который давит?! Может это какой-то ненормальный жмых.

Его давят, а он любит. Вы с таким явлением не встречались? Кстати,

сколько жмых не дави, в нем все равно остается немного масло. Для себя.

И мне симпатична эта идея. Что им не все удается выдавить.

А зам мне с каким-то непомерным отчаяньем:

- Я хочу сказать, что вы не любите Отечество, нашу Отчизну!

А я ему:

- А что такое Отечество? И что такое Отчизна? Можете с ходу дать

определение? Вот видите: не можете. Вы еще скажите, что я его обманываю.

Отечество вместе с Отчизной, определение которым вы с ходу не можете

дать. А я вам на это отвечу, что если б я сделал ребенка в Эфиопии, то

тогда, может быть, я бы и обманул свою Отчизну вместе с Отечеством. Но я

сделал его здесь. И по поводу прироста народонаселения с моей стороны не

наблюдается никакого лукавства. А по-другому мне никак не выразить к

нему любовь и восхищение. А в тюрьме, как известно, и гиппопотамы...

- Хватит! - вскрикивает зам и поту него выступает бисером на лбу

бугристом.

- Ну, - думаю, - амба. Хорош. Как бы с ним чего не вышло. Доказывай

потом, что зам умер оттого, что мы не сошлись в терминах

- Антон Евсеич! - говорю ему очень мягко, потому что разговор этот

проходит у нас в наше время, и чего нам с ним делить. Вот если б мы

говорили лет пятнадцать назад тогда конечно, упекли бы меня за милую

душу и сердце беззлобное, а так... - Ну что вы в самом-то деле! Чего вы

ни с того, ни с сего. Слова все это. Одни слова. А вы посмотрите какое

вокруг солнце, небо, облака. Обратите на облака свое особое внимание.

Какой у них сказочный нижний край. Ведь чистый перламутр. А воздух?!

Вдохните. Вдохните этот воздух, вдохните и вспомните цветы, листву,

траву, лица людей, их улыбки...

-Хорошо, - сказал он как - то совсем обречено и направился в каюту.

А я уже и сказать ничего не мог. Ерунда какая-то. Только руками

развел.

Семь слов

ЗАНЯТИЯ

Должен вам доложить, брюхоногие, что во вторник у нас в базе

наблюдались занятия по специальности, по случаю которых командующий -

имя-наше-Паша - пригласил к себе командиров кораблей, чтобы лично

подергать их за трепетные семяводы;

а зам командующего по механической части, внук походного велосипеда,

собрал всех своих долбанутых механиков, чтоб собственноручно задушить

всякие вредные инициативы;

и командир 32-ой вредоносной дивизии атомных ракетоносцев, рожденный

в полутьме на ощупь, обязал четыре экипажа появиться в районе пирса Э 7

на показательное учение по взрыву химической регенерации;

а на подводной лодке К-213 как раз в эти минуты с помощью все той же

регенерации делали большую приборку в боевой рубке, для чего голыми

неуклюжими матросскими руками были разломаны свежие пластины

регенерации, накиданы в банку и залиты водой, после чего банку оттащили

в боевую рубку.

И вот уже командующий взялся за командирские семенники, юдольные,

флагманский мех - за зародыши инициативы, а матрос взялся за тряпку,

которую через секунду-другую он обязательно окунет в кипящее месиво, и в

районе пирса Э 7 построились в каре четыре экипажа: "Равняйсь! Смирно!"

- а в середине этого каре был разложен гигантский костер, куда под

пристальными взглядами командира дивизии и флагмайского химика швырялись

пластины регенерации вперемешку со всяческим мусором, которые ядовито

шипели и плавились, да только никак не взрывались, тетю за титю, отчего

каре постепенно сжималось, поскольку всем хотелось не пропустить сам

взрыв, и что только не лили, не бросали в костер, жареные фазаны и

святые угодники - и турбинное масло, и ветошь отечественную

промасленную, и прочее, и прочее - а взрыва все нет и нет!

А без взрыва как объяснить, что регенерация штука чрезвычайно опасная

и за ней нужен глаз да глаз?

Никак не объяснить.

И командир дивизии нервничает, всем понятно почему, и обзывает

флагхима по-всякому.

И тут матрос, недоношенный эмбрион кашалота - карлика, возжелавший

заделать приборку в боевой рубке, окунает-таки руку, сжимавшую тряпку,

по локоть в банку с яростно булькающей регенерацией, и тряпка, чесотка

женская, африканская, она же мужская немедленно загорается, а банка

вылетает из рук оторопевшего матроса и летит вниз, в центральный пост,

где она бухается оземь, остается стоять вертикально и начинает пылать

жутким пламенем; а за ней слетает матрос, который для предотвращения

горения банки - ничего лучше-то нет- садится на нее сверху жопкой,

пытаясь-таки потушить, отчего у него сейчас же выгорает половина

вышеназванного места к тому самому моменту когда командующий -

имя-наше-Паша - уже перещупал почти все семенники юдольные, а главный

механик, дитя убогое трехколесное, настроил своих механических уродов на

службу дорогому Отечеству, а на пирсе Э 7 - "Равняйсь! Смирно!" - все

еще никак не взрывается та злосчастная регенерация, вокруг которой

продолжает сжиматься кольцо алчущих взрыва.

И вот все увидели, что из подводной лодки К-213, где сгорела уже

половина вышеуказанной задницы, валит дым.

Командиры срываются с места, разбрасывая омертвелый эпидермис, и

бегут туда, возглавляемые командующим, только что щупавшим их семенники;

к ним присоединяются механики с задушенной инициативой, и пожарный

катер, под командованием старшего лейтенанта Ковыль - знаменитого тем,

что он несусветный пьяница мечтающий уволиться в запас, для чего он

каждый вечер с пионерским горном и барабаном закатывает концерт под

окнами командующего, за что его непременно сажают в тюрьму, то есть в

комендатуру, но утром неизменно отпускают, потому что пожарным катером

командовать некому, а он бегом к командующему и встречает его у подъезда

рапортом, что, мол, по вашей милости отсидел всю эту ночь в застенке,

ваше благородие, без всяческих замечаний - и вот этот катер, под

командованием столь замечательной личности, начинает выписывать по

акватории загадочные окружности, завывая и подлаивая, поливая все из

брандспойта, а из лодки, продолжавшей дымить, появляется процессия,

бережно ведущая под руки моряка, раздетого догола, а ведут его в

госпиталь воссоздавать искалеченные ягодицы, а на пирсе N^o 7 все еще по

инерции сжимается кольцо вокруг костра, куда все еще летит регенерация и

горючие материалы, а она не взрывается, хоть ты тресни.

И вот уже командиры и механики смешались на бегу в хрипящую и дышащую

ужасом черную массу, а впереди бежит командующий, белый, как конь

командарма Чапаева, совершенно запамятовав, что у него для передвижения

имеется машина, а навстречу им ведут морячка половиножопого, и старший

лейтенант Ковыль, подбираясь к пожару и к собственной демобилизации,

поливает все это как попало, причем чем ближе к очагу возгорания, тем

необъяснимо тоньше становится струя.

- Еб-т! - удалось сказать командующему на бегу.

Видимо, это был сигнал, потому что регенерация в районе пирса Э 7

которую к этому времени - "Равняйсь! Смирно!" - отчаявшись, решили

затушить водой, взорвалась с удивительной силой.

Ближайшим оторвало все, что только можно оторвать, остальных

разметало.

По воздуху летели: командующий с командирами, у которых только что

щупали семенники юдольные, весь этот ебаный букет механиков, настроенных

на службу дорогому Отечеству, и матрос с неотреставрированной задницей.

Единственный пожарный катер естественным образом затонул вместе с

лейтенантом Ковылем, недожившим до собственной демобилизации.

Вылетели все стекла.

Потом рухнул пирс Э 7

Blog

Александр Покровский. 72 метра

НУ