Geum.ru

astike ru

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   27

22


Я, замерев, смотрю на него сквозь стеклянные двери. Он вытягивает руку, толкает дверь и в следующий миг оказывается в зале.

Пока он идет к нашему столу, я будто переживаю последние дни заново. Это человек, которого, как казалось, я любила. Человек, который беззастенчиво воспользовался моей доверчивостью. Теперь, когда я кое-как справилась с потрясением, я вновь ощущаю прежние боль и унижение.

Только я не поддамся. Буду сильной и гордой.

— Не обращайте на него внимания, — приказываю я.

— На кого? — удивляется отец, поворачиваясь. — О!

— Эмма, мне нужно поговорить с тобой, — взволнованно просит Джек.

— А мне не нужно.

— Простите, что помешал, — обращается он к родителям. — Эмма, всего минуту. Пожалуйста.

— Я никуда не иду, — отрезаю я, дрожа от возмущения. — Могу я спокойно выпить кофе с родителями?

— Пожалуйста, — повторяет он, садясь за соседний столик. — Я хочу объяснить. Извиниться.

— Что ты можешь сообщить мне такого, чего я уже не знаю? — Я свирепо смотрю на маму с папой. — Сделайте вид, что его здесь нет. Так о чем мы говорили?

В ответ — молчание. Родители переглядываются, и я вижу, как мама что-то пытается беззвучно прошептать, но, заметив, что я за ней слежу, поспешно берется за чашку.

— Ну… неужели нам не о чем поговорить? — спрашиваю я в отчаянии. — Итак, ма?

— Да? — оживляется она.

В голове ни единой мысли. Не могу ничего сообразить. Джек! Джек сидит всего в двух шагах от меня!

— Ну, как гольф? — вымучиваю я наконец вопрос.

— Э… прекрасно, спасибо.

Мамуля стреляет глазами в сторону Джека.

— Не смотри на него! — тихо приказываю я. — И… и, па! Как твой гольф?

— Тоже н-неплохо, — заикается он.

— О чем вы только думаете? — упрекаю я, вертясь в обе стороны.

Тишина.

— Дорогая! — внезапно вскидывается мамуля, театрально всплескивая руками. — Только взгляни на часы! Мы опаздываем… на… на… выставку скульптур.

— Да неужели?

— Рады были повидаться, Эмма.

— Вы не можете так уйти! — кричу я в панике.

Но отец уже открыл бумажник и кладет на стол двадцатифунтовую банкноту. Мама встает и надевает белый жакет.

— Послушай его, — шепчет она, наклоняясь ко мне для поцелуя.

— Пока, Эмма, — кивает папа, смущенно стискивая мне руку. И не успеваю я глазом моргнуть, как они исчезают.

Как они могли так поступить со мной?

— Видишь ли… — начинает Джек, едва дверь захлопывается.

Я решительно поворачиваю стул спинкой к нему.

— Эмма, я прошу…

Я, еще более решительно, поворачиваю стул до тех пор, пока не упираюсь взглядом в стену. Может, теперь до него дойдет.

Беда только в том, что я не могу дотянуться до своего капуччино.

— Возьми.

Оглядываюсь и вижу, что Джек уже сидит рядом и протягивает мне чашку.

— Оставь меня в покое! — говорю я сердито и пытаюсь вскочить. — Нам не о чем говорить. Не о чем.

Хватаю сумку, устремляюсь к двери, пылетаю на улицу и тут чувствую, как на плечо ложится рука.

— Мы могли бы по крайней мере обсудить, что случилось?

— Что тут обсуждать! — поворачиваюсь я. — Как ты меня использовал? Как предал?

— Ладно, Эмма, признаю, я поставил тебя в неловкое положение. Но… разве это такая уж трагедия?

— Трагедия? — восклицаю я, едва не сбивая с ног пожилую леди, волокущую тележку на колесиках. — Ты вошел в мою жизнь. Превратил ее в удивительный роман. Заставил меня влю… — Я замолкаю, тяжело дыша, потом продолжаю: — Ты сказал, что заворожен. Что захвачен моей жизнью. Заставил меня… думать о тебе, и я… я верила каждому твоему слову… — Мой голос начинает предательски дрожать. — Я верила всему, Джек. Откуда мне было знать твои скрытые мотивы? Ты воспользовался мной для своих дурацких исследований. Все это время ты… ты просто спекулировал на моих чувствах!

Джек долго смотрит на меня.

— Нет, — произносит он наконец. — Нет, подожди. Ты все не так поняла. — Он хватает меня за руку. — Все было иначе. Я вовсе ие собирался тебя использовать.

И у него еще хватает наглости заявлять такое?!

— Еще как собирался! — взвизгиваю я, выдирая руку и — едва не отрывая локтем пуговицу ни в чем не повинного пешехода. — Еще как собирался! Попробуй только сказать, что в этом чертовом интервью говорил не обо мне! Что не меня имел в виду! — Стыд охватывает меня с новой силой. — Во всех подробностях! Во всех проклятых подробностях!!

— Ладно. — Джек хватается за голову. — Ладно. Слушай. Я и не отрицаю, что речь шла о тебе. Не отрицаю, что ты проникла в самое… но это ничего не значит. — Он поднимает глаза. — Дело втом, что я все время думаю о тебе. И это чистая правда. Я все время думаю о тебе.

Светофор на переходе начинает пищать, призывая нас идти на зеленый. Подает мне знак устремиться прочь, а ему — погнаться за мной. Но мы почему-то не двигаемся с места. Я хочу устремиться прочь, но ноги не идут. Тело не повинуется. Должно быть, я хочу услышать больше.

— Эмма, знаешь, как мы с Питом работали, когда все только начиналось? — Темные глаза Джека прожигают меня насквозь. — Знаешь, как мы принимали решения?

Я отвечаю едва заметным пожатием плеч: мол, говори, если хочешь.

— Чистая интуиция. Стоит ли покупать это? Понравится ли то? Купили бы мы такое? Об этом мы спрашивали друг друга каждый день, сотни раз. — Джек замолкает и, очевидно, колеблется, прежде чем продолжить. — Последние несколько недель я был целиком поглощен новым проектом. И вдруг обнаружил, что постоянно спрашиваю себя: понравится ли это Эмме? Будет ли Эмма это пить? Захочет ли надеть?

Он на секунду прикрывает глаза, но тут же снова смотрит на меня.

— Да, ты проникла в мои мысли. Да, ты помогла в моей работе. Эмма, для меня бизнес и личная жизнь всегда были неразделимы. Но это не означает, что я живу в нереальном мире. Не означает, что все, связывавшее нас, было… и есть… менее реально.

Я продолжаю молчать. Джек тяжело вздыхает и сует руки в карманы.

— Я не лгал тебе. Не морочил голову. Не пытался обвести вокруг пальца. Ты заворожила меня с той минуты, как я увидел тебя в самолете. С той минуты, как взглянула на меня и сказала: «Я даже не знаю, есть ли у меня точка G!» И все. Я попался на крючок. Ты меня поймала. И дело не в бизнесе. Дело в тебе. В том, какая ты. В каждой крохотной, но очень важной мелочи. — Тень улыбки проходит по его лицу. — Начиная с привычки каждое утро выбирать любимый гороскоп и кончая решением написать письмо от имени Эрнста П. Леопольда. Планом тренировок на стене.

Горло туго перехватывает, а голова почему-то кружится. И на какое-то мгновение я почти сдалась.

Только на одно мгновение.

— Все это прекрасно, — хрипловато говорю я — горло пересохло, — но ты унизил меня. Втоптал в грязь.

Поворачиваюсь и начинаю переходить улицу.

— Я не собирался выкладывать все, — твердит Джек, шагая за мной. — И вообще не собирался ничего выкладывать. Поверь, Эмма, я сожалею о случившемся не меньше тебя. Как только передача закончилась, я попросил вырезать эту часть. Они обещали. Я… — Он качает головой. — Я не знаю… увлекся, что ли… совершенно потерял чувство меры…

— Так ты увлекся? — Меня трясет от бешенства. — Джек, ты рассказал обо мне все! Выташил на свет мое грязное белье!

— Знаю, и мне очень жаль…

— Рассказал всему миру о моих трусиках, сексуальности, покрывале… и даже не объяснил, что это прикол…

— Эмма, прости…

— Даже выложил, сколько я вешу! — Мой голос срывается на визг. — И к тому же соврал!

— Эмма, мне правда ужасно жаль…

— Извини, но этого недостаточно! Ты разрушил мою жизнь!

— Я разрушил твою жизнь? — Он как-то странно смотрит на меня. — Разве твоя жизнь разрушена? Такое ли уж это несчастье, если люди знают о тебе правду?

— Я… я… — Я даже теряюсь, но тут же беру себя в руки. — Все смеялись надо мной. Да что там смеялись, издевались! Весь отдел. Особенно Артемис…

— Я ее уволю, — решительно перебивает Джек.

— И Ник.

— Его — тоже выгоню.

Джек на секунду задумывается:

— Как насчет такого: всякий, кто посмеет издеваться над тобой, немедленно вылетит на улицу.

Вот теперь мне становится смешно.

— Боюсь, так ты в два счета останешься без компании!

— Ну и пусть. Это будет мне хорошим уроком. Научит осмотрительности.

Мы смотрим друг на яруга, жмурясь от солнца. Я боюсь прижать руку к сильно забившемуся сердцу. И не знаю, что и думать.

— Не купите вереск на счастье?

Откуда-то взявшаяся женщина в розовой футболке сует мне под нос завернутую в фольгу веточку, но я раздраженно качаю головой.

— Вереск на счастье, сэр?

— Беру всю корзину, — отвечает Джек. — Похоже, удача мне понадобится.

Он вынимает бумажник, дает женщине две бумажки по пятьдесят фунтов и забирает корзину. И все это не сводя с меня глаз.

— Эмма, я очень хочу загладить свою вину, — продолжает он, едва женщина исчезает. — Не могли бы мы пообедать вместе? Выпить? Хотя бы сока?

Его губы дрожат в легкой улыбке, но я не могу улыбнуться в ответ. Слишком свежа обида. И я действительно сбита с толку. Душа начинает оттаивать… мне очень хочется ему поверить. Простить. Но разум все еще в смятении. Что-то тут не так. Что-то неправильно.

— Не знаю, — шепчу я, хмурясь.

— Все шло прекрасно до тех пор, пока я не устроил этот спектакль… Нужно же было мне распустить свой проклятый язык!

— Так ли уж прекрасно? — спрашиваю я.

— А разве нет? — удивляется Джек, глядя на меня поверх вереска. — Я думал, все хорошо.

В моей голове роятся тревожные мысли. Не могу больше молчать. Нужно выложить всю правду. Но с чего начать?

— Джек, — спрашиваю я, — что ты делал в Шотландии, когда мы впервые встретились?

Джек мгновенно преображается. Лицо становится мрачным и замкнутым. Он отводит глаза.

— Эмма, боюсь, не могу тебе этого сказать.

— Почему же? — спрашиваю я, стараясь не раскричаться.

— Это… все очень запутанно.

— Ладно, — киваю я. — А куда ты так поспешно удрал со Свеном в тот вечер? Из парка? Даже свидание прервал.

Джек вздыхает:

— Эмма…

— А как насчет тех телефонных звонков в ресторане? Что тебя тогда расстроило?

На этот раз Джек даже не трудится отвечать. Я пожимаю плечами:

— Понятно. Джек, тебе приходило когда-нибудь в голову, что, пока мы были вместе, ты почти ничего о себе не рассказывал?

— Я… наверное, я просто слишком сдержан. Неужели это так важно?

— Для меня — да. Я делилась с тобой всем: мыслями, заботами — словом, всем. А ты ничего не захотел со мной делить.

— Это неправда. — Он делает шаг ко мне, и из громоздкой корзины медленно падают веточки вереска.

— Ну… или почти ничего. — Я прикрываю глаза, пытаясь разобраться в собственных мыслях. — Видишь ли, отношения основаны на равенстве и доверии. Если человек делится с тобой, то и ты должен с ним делиться. Вспомни, ты даже не сказал мне, что собираешься выступить на телевидении.

— Ради Бога, это всего лишь дурацкое интервью!

Девушка с полудюжиной пластиковых пакетов задевает корзину, и оттуда вываливается еще несколько веточек. Джек в расстройстве сует корзину на заднее сиденье проезжающего мотоцикла.

— Эмма, ты слишком близко принимаешь к сердцу всякие пустяки.

— Я открыла тебе все свои секреты, — упрямо повторяю я. — А ты — ни одного.

Джек вздыхает:

— При всем моем к тебе уважении, Эмма, все же, согласись, это немного иное…

— Почему? Почему — иное?

— Да пойми же… В моей жизни существует немало весьма деликатных… тонких… крайне важных вещей…

— А в моей, значит, нет? — взрываюсь я, как ракета на взлете. — Воображаешь, что мои секреты менее важны, чем твои? Считаешь, мне не так больно, когда ты вещаешь о них по телевизору?! — Меня трясет. От бешенства. От разочарования. — Полагаю, это потому, что ты богат и влиятелен, а я… так кто я, Джек? Не помнишь? — Черт, опять эти слезы! Сентиментальная дура! — «Ничем не примечательная девушка»? «Обычная, ничем не примечательная девушка»?

Джек виновато морщится. Кажется, я попала не в бровь, а в глаз. Он закрывает глаза и молчит. Так долго, что, кажется, вообще никогда больше не заговорит.

— Я не собирался употреблять именно эти слова, — оправдывается он, качая головой. — Едва они слетели с языка, я понял, что отдал бы все, лишь бы взять их обратно. Дело в том, что я пытался создать портрет, в корне отличающийся от узнаваемого всеми образа… Эмма, даю слово, я не хотел…

— Еще раз спрашиваю тебя, — повторяю я, едва дыша. — Что ты делал в Шотландии?

Молчание. Встретившись с Джеком взглядом, я понимаю: он ничего не скажет. Хотя знает, как необходима мне его откровенность. Все бесполезно…

— Прекрасно, — говорю я дрогнувшим голосом, — прекрасно. Очевидно, я для тебя мало что значу. Так, забавная девчонка, скрасившая твой полет и сумевшая подать кое-какие идеи для развития бизнеса.

— Эмма…

— Видишь ли, Джек, у таких отношений нет будущего. Настоящие отношения предполагают взаимность. Равенство. И доверие. — Я сглатываю ком в горле. — Так почему бы тебе не найти кого-то из своего круга? Девушку, с которой ты почувствуешь потребность разделить свои драгоценные секреты? Ведь меня ты счел недостойной.

Не дожидаясь ответа, я резко поворачиваюсь и ухожу, топча счастливый вереск. Две предательские слезы скатываются по щекам.


До дома я добираюсь поздно вечером. На душе по-прежнему паршиво. Голова раскалывается, и все время хочется плакать.

Открываю дверь и застаю жаркий спор о защите животных в самом разгаре.

— Норкам нравится становиться шубами, — утверждает Джемайма, когда я вхожу в гостиную. Увидев меня, она забывает о норках и участливо спрашивает: — Эмма? Тебе плохо?

— Да.

Я опускаюсь на диван и закутываюсь в плед из шенили — Лиззи получила его от матери на Рождество.

— Я окончательно рассорилась с Джеком.

— С Джеком?

— Ты видела его?

— Он приехал… полагаю, чтобы извиниться.

Лиззи и Джемайма переглядываются.

— Что случилось? — спрашивает Лиззи, обхватывая колени. — Что он сказал?

Я несколько секунд молчу, пытаясь вспомнить поточнее, о чем шел разговор, но у меня в голове все смешалось.

— Он сказал… что не хотел меня использовать и что я постоянно в его мыслях. Пообещал уволить всякого, кто посмеет надо мной смеяться! — выпаливаю я с идиотским смешком.

— Правда? — радуется Лиззи. — Боже, это так роман… ой, простите. — Она смущенно кашляет и разводит руками.

— Еще сказал, будто ему очень жаль, что все так вышло, и что он вовсе не собирался нести весь этот бред по телевизору, а наш роман был… не важно. Он много чего наговорил. А в конце заявил… — Мне становится так обидно, что даже продолжать не хочется, но я все-таки говорю: —…что его секреты важнее моих!

В ответ слышу возмущенные возгласы.

— Нет! — восклицает Лиззи.

— Подонок! — вторит ей Джемайма. — Какие еще секреты?!

— Я спросила его насчет Шотландии. И еще, почему он сбежал со свидания. — Я встречаюсь глазами с Лиззи. — И обо всех тех вещах, о которых он вообще не желает говорить.

— И что он ответил? — оживляется Лиззи.

— Ничего, — шепчу я, сгорая от унижения, — отговорился, что все это слишком запутанно и деликатно.

— Запутанно и деликатно? — медленно повторяет Джемайма, зачарованно глядя на меня. — Так у Джека имеется какое-то запутанное деликатное дельце? А ты ничего нам не говорила! Эмма, но ведь это то, что нужно! Узнаешь правду — и раструбишь всему свету!

Я только молча моргаю. Боже, ведь она права! Именно так и нужно поступить! Я смогу поквитаться с Джеком! Отплатить той же монетой! Пусть побудет в моей шкуре!

— Но я понятия не имею, о чем идет речь, — наконец выдавливаю я.

— Значит, нужно выяснить, — командует Джемайма. — Не так это и сложно. Самое главное — мы теперь знаем: он что-то скрывает.

— Да, тут определенно какая-то тайна, — задумчиво соглашается Лиззи. — Эти телефонные звонки, прерванное свидание, с которого он таинственно исчезает…

— Таинственно исчезает? — быстро переспрашивает Джемайма. — Куда? Он что-то сказал? Ты подслушивала?

— Нет, — шепчу я, слегка краснея. — Конечно, нет! Мне бы… я в жизни не стала бы подслушивать!

Джемайма пристально смотрит на меня:

— А вот этого не надо. В жизни не поверю! Ты наверняка что-то слышала. Колись, Эмма. Что именно?

Я мысленно возвращаюсь к тому вечеру. Скамейка в парке, розовый коктейль, ветерок, обдувающий лицо, тихо переговаривающиеся Джек и Свен…

— Да ничего особенного. Вроде бы понадобилось что-то перевести… насчет плана «Б» и чего-то крайне срочного…

— Что перевести? — настораживается Лиззи. — Деньги?

— Не знаю. И еще они сказали, что нужно лететь в Глазго.

— Эмма, как ты могла? Все это время иметь такую информацию и никому ничего не сказать? — возмущается Джемайма. — Пахнет паленым! Тут что-то нечисто! Ах, если бы мы только знали чуть больше! У тебя, случайно, не было в кармане диктофона?

— Откуда? — фыркаю я. — Это же свидание. Кто это берет диктофон на…

Но у Джемаймы такое выражение лица, что я осекаюсь и широко раскрываю рот, как рыба на песке.

— Джемайма! Ты? Не может быть!

— Не всегда, — пожимает плечами Джемайма. — Только при необходимости, особенно если… впрочем, не важно. Какая теперь разница? Вопрос в том, что у тебя появилась информация. А информация — это сила, Эмма. Власть. Узнаешь где собака зарыта, потом устроишь Джеку Харперу веселую жизнь. Это покажет ему, кто тут босс! Лучшей мести не придумаешь!

Я смотрю в ее решительное лицо, и на какой-то момент меня охватывает пьянящее ошушение собственного могущества! Я покажу ему! Харпер еще поплачет! Еще пожалеет о том, что натворил! Поймет, что я не какое-то там ничтожество! Он еще увидит!

— И… — Я облизываю губы. — Но как это сделать?

— Сначала сами попытаемся сообразить, что к чему. Потом… я знакома со многими… людьми, которые помогут мне получить более точные сведения, — объясняет Джемайма и, заговорщически подмигнув, добавляет: — Без лишнего шума.

— Частные детективы? — изумляется Лиззи. — Ты это серьезно?

— А потом мы изобличим его! У мамочки во всех газетах знакомые…

Моя несчастная голова идет кругом. Неужели я действительно решусь на такое? И это я сижу и рассуждаю о способах отомстить Джеку?

— Лучше всего начать с мусорных корзинок, — рассуждает Джемайма с видом знатока. — Роясь в чужом мусоре, можно раскопать все на свете.

Перспектива рыться в чужом мусоре действует отрезвляюще. И тут ко мне словно по волшебству возвращается рассудок.

— Мусорные корзинки… — в ужасе повторяю я. — Я не стану рыться в мусоре! И вообще ничего не стану делать. Точка. Это безумие, а я в такие игры не играю.

— Смотрю, ты слишком высокого о себе мнения, — язвительно бросает Джемайма. — Считаешь себя лучше всех? А как еще ты собираешься выяснить, в чем его секрет?

— Может, я вообще не желаю ничего выяснять, — парирую я в приступе оскорбленной гордости. — Может, мне вообще неинтересно!

Плотнее заворачиваюсь в плед и уныло смотрю в пол.

Значит, у Джека действительно есть какая-то страшная тайна, которой он не собирается со мной делиться. Не доверяет? Ладно, пусть держит при себе. Я не стану ронять достоинство, охотясь за чужими секретами. И уж конечно, не подумаю шарить по мусорным корзинкам! Плевать мне и на Джека, и на его секреты.

— Я хочу одного: забыть обо всем этом, — заявляю я, поджимая губы, — и начать новую жизнь.

— Ну уж нет! — взвизгивает Джемайма. — Не будь дурой! Это твой единственный шанс отомстить! Ничего, мы его достанем!

Я никогда еще не видела ее такой оживленной. Она роется в сумочке, достает крохотную сиреневую записную книжку из «Смитсона» и ручку от Тиффани.

— Итак, что мы знаем? Глазго… План «Б»… Перевод…

— Кстати, — задумчиво спрашивает Лиззи, — у «Пэнтер корпорейшн» ведь нет филиалов в Глазго?

Я оборачиваюсь и цепенею от изумления. Моя подруга что-то чертит на бланке с таким видом, словно решает заумную головоломку. Я вижу слова «Глазго», «перевод», «план „Б“», а также квадрат, в котором она записала все буквы, из которых состоит слово «Шотландия», и теперь пытается составить из них новое слово.

Господи Боже!

— Лиззи, что ты делаешь?

— Так… чепуха. — Она краснеет. — Пойду, пожалуй, посмотрю кое-что в Интернете. Просто из любопытства.

— Послушайте, вы, обе, немедленно прекратите! — кричу я. — Если Джек не хочет делиться со мной, то и я… ничего не желаю знать!

Неожиданно на меня наваливается свинцовая усталость. Все тело болит, словно меня били палками. Не нужны мне подробности таинственной жизни Джека. И не собираюсь я об этом думать. Сейчас пойду полежу полчасика в горячей воде, потом завалюсь спать и забуду, что вообще была с ним знакома.

Copyright © 2023. All rights Reserved.