astike ru
Вид материала | Документы |
СодержаниеО 'кей, забудь обет молчания. Ладно. Соберись и призови на помощь разум. Думай, Эмма, думай! |
- astike, 2445.94kb.
- astike, 1359.49kb.
- Electronic Data Interchange edi) Ресурсы www mcDonald's Corporation (http: //www mcdonalds, 563.02kb.
- ourism, 15.36kb.
- ru, 1763.12kb.
- rinitymission org/index php, 2637.73kb.
- a ru/stixiya/authors/griboedov, 1535.91kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 284.71kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 184.55kb.
- ru, 3503.92kb.
25Я, пошатываясь, вхожу в зал, почти обезумев от паники. Что я натворила? Что натворила? Выдала самый главный секрет Джека беспринципной, мстительной, безмозглой фанатке Прады! О'кей. «Только успокойся», — повторяю я себе в миллионный раз. Она фактически ничего не знает. И этот ее журналист скорее всего ни до чего не докопается. Ну какие у него, в сущности, есть факты? Ну а если докопается? Если каким-то образом разнюхает правду? А потом Джек поймет, что это я указала, в каком направлении искать? При одной мысли об этом становится дурно. В животе настоящая буря. Ну зачем я упомянула о Шотландии при Джемайме? Зачем? Это мне урок. Никогда не выдавай секрет. Никогда и ни за что. Даже если он не кажется таким уж важным. Даже если очень зла. Мало того… лучше вообще молчать. Похоже, язык вечно доводит меня до беды. Не открой я свой дурацкий рот в этом дурацком самолете, не попала бы в такой переплет. Отныне я буду немой. Стану безмолвной загадкой. Когда мне зададут вопрос, молча кивну или напишу загадочные иероглифы на листках бумаги. Люди будут уносить их с собой. Долго размышлять над ними, выискивая скрытый смысл… — Это Лиззи? — Джек показывает на имя в программке, и я вздрагиваю. Определяю, куда он смотрит, киваю и крепко сжимаю губы. — Ты знаешь еще кого-нибудь из труппы? Я неопределенно пожимаю плечами. — И… долго Лиззи репетировала? Я колеблюсь, прежде чем поднять три пальца. — Три? — Джек непонимающе вскидывает брови. — Три чего? Я делаю неопределенный жест, долженствующий означать «три месяца». Джек по-прежнему недоумевает. Повторяю жест. — Эмма, что-то не так? Безуспешно шарю по карманам в поисках ручки. О 'кей, забудь обет молчания. — Около трех месяцев, — говорю я. — Понятно, — кивает Джек и снова утыкается в программку. Лицо у него спокойное, доверчивое, и угрызения совести душат меня с новой силой. Может, признаться? Нет. Не могу. Не могу. Как все объяснить? Взять и просто сказать: «Кстати, Джек, помнишь тот важный секрет, который ты просил меня хранить? Ну так вот, угадай, что…» Меня нужно посадить в одиночку. Или убить. Как в военных фильмах, где убирают тех, кто слишком много знает. Но как я могу заткнуть рот Джемайме? Теперь она подобна безумной неуправляемой ракете, мечущейся по всему Лондону и запрограммированной на кошмарные разрушения. Я пытаюсь отозвать ее. Вернуть обратно. Только вот кнопку заело. Ладно. Соберись и призови на помощь разум. Совсем ни к чему паниковать. Сегодня ничего уже не случится. Главное, звонить через каждые четверть часа и пытаться односложно, не вдаваясь в детали, объяснить Джемайме, что, если она не заткнет этого парня, я переломаю ей ноги. Из динамиков несется негромкий настойчивый барабанный бой, и меня передергивает. Я отвлеклась и совершенно забыла, зачем мы здесь. Свет медленно гаснет, и все стихает. Пульсация становится громче, но на сцене по-прежнему темно как ночью. Барабаны уже гремят, и мне становится не по себе. Что они нагнетают? И когда начнут танцевать, когда поднимут занавес? Когда… Бац! Яркий свет, неожиданно заливший зал, ослепляет меня. Публика дружно охает. Бухающая музыка наполняет воздух, и на сцене появляется фигурка в черном сверкающем костюме. Поворот, прыжок, еще прыжок… Господи, кто бы это ни был, он потрясающе танцует! Я стараюсь привыкнуть к белому сиянию. Не пойму даже, мужчина это или женщина… О Боже. Это Лиззи! Вот это да! Все неприятности мигом вылетели из головы. Я не могу оторвать глаз от подруги. Неужели Лиззи способна на такое? Я понятия не имела, что она настолько талантлива! Когда-то мы вместе занимались балетом. Немного. И немного — чечеткой. Но никогда… я никогда… Как я могла дружить с кем-то двадцать лет и не знать, что этот кто-то может так танцевать?! Только что она медленно, чувственно двигалась в унисон с каким-то типом в маске, вероятно, с Жан-Нолем, а теперь подпрыгивает и вертится с непонятной резиновой штукой в руках, и вся публика жадно смотрит на нее, а сама Лиззи просто светится счастьем! Давно я не видела ее такой, и чуть не лопаюсь от гордости. К моему стыду, слезы начинают жечь глаза. Из носа течет. А у меня даже салфетки нет! Фу! Какой позор! Придется шмыгать носом, как мама на пьесе о Рождестве Христовом.[44] Еще немного, и побегу к сцене с камерой, крича: «Привет, дорогая, помаши папочке!» Нужно взять себя в руки, иначе все будет как в тот раз, когда я повела малышку Эми, свою крестницу, на диснеевский мультик «Тарзан». Когда зажегся свет, оказалось, что она мирно спит, а куча четырехлеток невозмутимо разглядывает меня, насквозь промокшую от слез. (Могу только сказать в оправдание, что это было ужас как романтично, а Тарзан — ужас как сексуален.) Кто-то дергает меня за руку. Я поворачиваюсь. Джек протягивает мне платок. Наши пальцы на мгновение соприкасаются. К концу спектакля я пребываю на седьмом небе. Лиззи выходит на поклоны, а мы с Джеком бешено аплодируем, улыбаясь друг другу. — Не говори никому, что я плакала! — кричу я, перекрывая шум. — Ни за что, клянусь, — кивает Джек. Занавес падает в последний раз, зрители начинают вставать, тянутся за сумками и пиджаками. Мы вернулись в реальность. Возбуждение улеглось, а тревога снова не дает покоя. Нужно срочно связаться с Джемаймой! Людской поток перекрывает двор и исчезает в освещенном помещении напротив. — Лиззи сказала, что мы встретимся на вечеринке. Ты пока иди туда, — говорю я Джеку. — Мне нужно позвонить. Я быстро. — Ничего не случилось? — спрашивает Джек. — Ты, похоже, нервничаешь. — Нет-нет, все прекрасно! Просто переволновалась из-за Лиззи, — уверяю я и, подождав, пока он отойдет, набираю номер Джемаймы. Снова срабатывает автоответчик. Набираю еще раз. То же самое. Я сейчас заору от злости! Где Джемайма? Что еще успела натворить? И как удержать ее, если я не знаю, где она? Я не двигаюсь с места, пытаясь справиться с нарастающей паникой. Сообразить, что предпринять. Ладно. Наверное, лучше всего идти на вечеринку, вести себя как ни в чем не бывало, время от времени звонить Джемайме и, если ничего не получится, подождать, пока она не заявится домой. Больше я все равно ничего не смогу сделать. Все будет хорошо. Все будет хорошо. На вечеринке шумно, весело и тесно. Пришли все танцоры, так и не снявшие костюмов, все зрители и еше множество народу, которому, похоже, просто не терпится развлечься. Официанты разносят напитки. Гам стоит оглушительный. Я беспомощно оглядываюсь, не замечая никого из знакомых. Беру бокал вина и ввинчиваюсь в толпу, ловя обрывки разговоров. — …чудесные костюмы… — …нашли время репетировать? — …судья был совершенно непреклонен… Неожиданно вижу Лиззи, раскрасневшуюся, сияющую, окруженную массой симпатичных мужчин, по виду адвокатов, один из них нахально пялится на ее ножки. — Лиззи! — окликаю я. Она поворачивается, и я крепко ее обнимаю. — Лиззи, я и не думала, что ты умеешь так танцевать! Ты была просто изумительна! — О нет, какое там, — вздыхает она, на миг превращаясь в обычную скучную Лиззи. — Я совершенно испортила… — Стоп! Лиззи, это была настоящая фантастика! Ты бесподобно танцевала! — Что ты, я выглядела ужасно… — И не смей говорить так! — ору я. — Ты была фантастична! Супер! Повтори! — Ну… ладно. — Ее губы раздвигаются в нерешительной улыбке. — О'кей. Я была… фантастична. Знаешь, Эмма, я еще никогда не была так счастлива! Мне никогда еще не было так хорошо! Представь, на будущий год мы отправимся в турне! — ликующе объявляет она. — Как?! Но ты клялась, что больше не выйдешь на сцену, и велела мне связать тебя, если ты когда-нибудь упомянешь о чем-то подобном. — О, это всего лишь страх перед публикой, — отмахивается она и тихо сообщает: — Кстати, я видела Джека. Интересно, что тут происходит? Сердце гулко бухает о ребра. Сказать ей о Джемайме? Нет. Она только зря всполошится. К тому же сейчас все равно ничего нельзя предпринять. — Джек приехал, чтобы поговорить, — поясняю я и, поколебавшись, добавляю: — Раскрыть свой… секрет. — Шутишь! — выдыхает Лиззи. — И что же? — Я не могу сказать. — Не можешь сказать? Мне? — неверяще переспрашивает Лиззи. — После всего, что было, ты отказываешься сказать мне? — Лиззи, действительно не могу, — мучительно выдавливаю я. — Это… очень запутанно. Боже, я уже и говорю совсем как Джек. — Что ж, ладно, — ворчит Лиззи. — Думаю, проживу и без твоих секретов. И что… теперь вы снова вместе? — Не знаю. — Я краснею. — Может быть. — Лиззи! Это просто сказочно! Рядом появляются две девушки в театральных костюмах. Я улыбаюсь и отхожу в сторону. Джека нигде не видно. Попробовать дозвониться до Джемаймы? Нашариваю в сумочке телефон, но тут вдруг слышу, как кто-то меня окликает. Оглядываюсь и едва не падаю от изумления. Коннор! В темном костюме, с бокалом вина. Волосы отливают золотом в свете прожекторов. Я мгновенно замечаю, что на нем новый галстук. Крупный желтый горох на голубом фоне. Мне такие не нравятся. — Коннор! Что ты здесь делаешь? — Лиззи послала мне приглашение, — объясняет он. — Я всегда хорошо относился к ней. Вот я и подумал, что стоит пойти. И я очень рад тебя видеть. Мне бы хотелось поговорить, если не возражаешь. Он увлекает меня к двери, подальше от оживленной толпы, и я послушно иду, уже начиная нервничать. Мы с Коннором ни разу не потолковали по-настоящему после телевизионного интервью Джека. Вероятно, потому, что, увидев его, я сразу удирала в другую сторону. — Ну что? — спрашиваю я, повернувшись к нему. — О чем ты хотел поговорить? — Эмма! — восклицает Коннор, словно готовится произнести тронную речь. — У меня такое чувство, словно ты не всегда была… полностью откровенна со мной. Я имею в виду наши отношения. Не всегда? Слабо сказано! — Ты прав, — признаюсь я сконфуженно. — О Боже, Коннор, мне правда жаль, что все так вышло… Он повелительно поднимает руку: — Теперь это уже не важно. Слишком много воды утекло. Но я буду очень благодарен, если сейчас ты честно ответишь на все мои вопросы. — Конечно, — киваю я. — Разумеется. — Недавно я… у меня кое-кто появился, — начинает он, немного скованно. — Вот это да! Здорово! Просто класс! — искренне радуюсь я. — Как ее зовут? — Франческа. — И где вы… — Я хотел спросить насчет секса, — перебивает Коннор, стыдливо краснея. — О чем? Ах да… — Я не знаю, куда деваться от смущения и поспешно подношу к губам бокал. — Так что насчет секса? — Ты… не притворялась в… в этой области? — Э… ты о чем? — Я пытаюсь выиграть время. — Ты не притворялась со мной в постели? — Его физиономия уже приобрела угрожающе багровый оттенок. — Или изображала это самое? О нет! Значит, он так думает? — Коннор, если хочешь знать, с тобой я никогда не изображала оргазм, — сообщаю я, понижая голос. — Клянусь. Этого не было. — Ну… что ж, тогда все в порядке. А что-нибудь другое не изображала? — вдруг спрашивает он в номом приступе подозрительности. Я недоумевающе пожимаю плечами: — Не совсем понимаю, о чем ты… — Скажи, были какие-то… — он мнется, — какие-то определенные приемы, которые… словом, было такое, когда ты притворялась, что восхищаешься каким-то определенным приемом, а сама в это время… О Боже! Прошу тебя, только не это! — Знаешь… уже не помню! — выкручиваюсь я. — И вообще мне пора. — Эмма, скажи мне! — пылко восклицает он. — Мои отношения с Франческой только начинаются. И будет только справедливо, если я попытаюсь учиться на прежних ошибках. Я вижу его блестящий от пота лоб, и мне снова становится стыдно. Коннор прав. Нужно быть честной. Хотя бы сейчас. Он это заслужил. — Ладно. — соглашаюсь я, подвигаясь ближе. — Помнишь ту штуку, которую ты проделывал языком? — Я еще больше понижаю голос. — Такую… скользящую. Ну вот, иногда меня почему-то так и подмывало засмеяться. В общем, на твоем месте я не пробовала бы этого с твоей новой подружкой… У него делается такое лицо, что я осекаюсь. Вот дерьмо! Он уже успел это опробовать! — Франческа сказала, — сообщает Коннор каким-то деревянным голосом, — что это ее заводит! — Уверена, так и есть, — поспешно сдаю позиции я. — Женщины все разные. И тела тоже разные, каждому правится свое. Коннор, оцепенев, смотрит на меня. Потом говорит: — И еще она сказала, что любит джаз! — Ну что тут такого? Миллионы людей любят джаз. — И еще она обожает, когда я начинаю цитировать Вуди Аллена. Как по-твоему, она лжет? — Нет, я уверена, это не так… — беспомощно отрицаю я. — Эмма! — вздыхает окончательно сбитый с толку бедняга. — Скажи, у всех женшин есть секреты? Какой ужас! Неужели я навсегда разрушила веру Коннора в противоположный пол? — Нет! Конечно, нет! Честно, Коннор, это одна я такая! Я хочу сказать еще что-то, но слова замирают на губах при виде знакомой светлой шевелюры у входа в зал. У меня падает сердце. Это не… Только не… — Коннор, мне нужно идти, — бросаю я наспех и бегу к дверям. — Она сказала, у нее десятый размер! — отчаянно кричит он мне вслед. — Что это означает? И какой размер я должен просить в магазине? — Двенадцатый, — сообщаю я не оборачиваясь. Так и есть. Это Джемайма. Стоит в фойе. Что она здесь делает? Дверь снова открывается, и я едва не падаю от изумления. С ней какой-то тип в джинсах, с короткой стрижкой и бегающими глазками. На плече висит камера, физиономия наглая и в то же время заискивающая. Тип с интересом оглядывает толпу. Так она все-таки… Она не посмеет! — Эмма! — Джек! Он идет ко мне, улыбающийся, веселый, и глаза светятся нежностью! — Ну, как ты? — спрашивает он. — Прекрасно! — чуть громче, чем нужно, отвечаю я. — Просто прекрасно! Как же отделаться от Джемаймы и ее репортера? Думай, Эмма, думай! — Джек… ты не мог бы принести мне немного воды? Я подожду здесь. Что-то голова закружилась. — Тебе нехорошо? Я так и думал: что-то случилось. Давай отвезу тебя домой. Сейчас вызову машину. — Нет-нет… не стоит. Я хочу остаться. Только принеси мне воды. Пожалуйста. Стоило ему уйти, как я, едва не падая, бросаюсь с фойе. — Эмма! — радостно приветствует меня Джемайма. — Вот так удача! Я как раз собиралась тебя искать. Это Мик. Он хочет задать тебе пару вопросов. Пожалуй, нам вполне подойдет эта комнатка. Она устремляется в маленький пустой кабинет, слева от фойе. — Нет! — кричу я, хватая ее за руку. — Джемайма, тебе лучше уйти. Слышишь? Уходи! — Никуда я не пойду! — Джемайма выдергивает руку и многозначительно смотрит на Мика, плотно прикрывающего дверь кабинета. — Говорила же я, что она начнет отнекиваться! — Мик Коллинз, — представляется репортер, суя мне в руку визитную карточку. — Счастлив познакомиться. Послушайте, совершенно нет причин так волноваться. Он изображает неотразимую, по его мнению, улыбку. Вероятно, привык иметь дело с истеричками. Судя по всему, его постоянно откуда-нибудь гонят. Вот он и старается. — Давайте спокойненько посидим, поболтаем, все выясним, — продолжает он, энергично двигая челюстями. Похоже, жует жвачку. Меня начинает тошнить от острого запаха мяты! — Послушайте, произошло недоразумение, — объясняю я, изо всех сил стараясь держаться вежливо. — Боюсь, ничем не смогу вам помочь. — А вот об этом лучше судить мне, — уверяет Мик с дружелюбной ухмылкой. — Вы только изложите факты… — Нет. Нет у меня никаких фактов. Джемайма, я ведь сказала тебе, что ничего не желаю предпринимать. Ты обещала… — Эмма, какая же ты безвольная зануда! — раздраженно ворчит Джемайма. — Мик, теперь ты видишь, почему я была вынуждена действовать самостоятельно? Словом, ты уже слышал, что сделал с ней этот подонок Джек Харпер. Его давно следует проучить. — Совершенно верно, — соглашается Мик и склоняет голову набок, словно оценивая мои достоинства. — Очень привлекательная, — заявляет он Джемайме. — Знаешь, мы могли бы подумать о сопутствующем интервью. Что-то вроде «Мой роман с супербоссом». Эмма, вы могли бы зашибить неплохую деньгу. — Нет!!! — ору я в ужасе. — Эмма, перестань валять дурака! — рявкает Джемайма. — На самом деле тебе хочется выговориться. Представь, ты можешь начать совершенно новую карьеру! — Не хочу никакой новой карьеры! — А следовало бы! Да знаешь ли ты, сколько делает в год Моника Левински? — Ты больна! — говорю я убежденно. — Спятившая, умственно неполноценная извра… — Эмма, я тебе добра желаю! — Какое там добро! И вообще мне пора идти. К Джеку. Воцаряется молчание. Джемайма ошеломлена. Я смотрю на нее затаив дыхание. Но тут робот-киллер снова оживает, выпуская очередную порцию смертоносных лучей. — Тем более необходимо что-то предпринять! Сразу поставишь его на место! Покажешь, кто здесь босс! Продолжай, Мик. — Интервью с Эммой Корриган. Четверг, пятнадцатое июля, девять сорок вечера. Я поднимаю глаза и зажмуриваюсь. Мик откуда-то достал маленький диктофон и теперь держит его передо мной. — Впервые вы встретили Джека Харпера в самолете. Можете сообщить нам, куда он летел и откуда? — спрашивает он и тут же шепчет мне: — Только говорите естественным тоном, словно болтаете по телефону с подругой. — Прекратите! — визжу я, не помня себя. — И проваливайте. Проваливайте оба! — Эмма, ты уже не ребенок. Пора стать взрослой, — уговаривает Джемайма нетерпеливо. — Мик обязательно выяснит, в чем дело, независимо от того, поможешь ты ему или нет, так что вполне могла бы и… — Она вдруг замолкает, глядя на дверь. Ручка дергается, медленно поворачивается… У меня перед глазами все плывет. Пожалуйста… уходите… Пожалуйста… Дверь приоткрывается. Я не могу пошевелиться. Не могу вздохнуть. Такого страха мне еще не доводилось испытывать. — Эмма! — окликает Джек, входя в комнату с двумя стаканами воды в одной руке. — Как ты себя чувствуешь? Я принес газированную и простую, потому что не совсем… Он не договаривает и смущенно обводит глазами Джемайму и Мика. Смотрит на карточку Мика, все еще зажатую в моих окаменевших пальцах. Видит включенный диктофон, и что-то в его лице гаснет. — Похоже, мне пора, — бормочет Мик, кивая Джемайме. Сует диктофон в карман, подбирает рюкзак и выскальзывает за дверь. В наступившей тишине я слышу, как бьется кровь в висках. — Кто это был? — спрашивает наконец Джек. — Репортер? Его глаза сразу стали какими-то… старыми. Как будто кто-то исподтишка ударил его в спину. — Я… Джек… Это не… не… — Почему? — Он рассеянно трет лоб, словно не в силах осознать происходящее. — Почему ты говорила с репортером? — А как по-вашему, почему она говорила с журналистом? — вмешивается Джемайма с гордым видом. — Вы о чем? — неприязненно осведомляется Джек. — Воображаете себя большой шишкой? Считаете, что можете ходить по трупам? Топтать нас, маленьких людишек? Выдавать чьи-то секреты, безнаказанно унижать ни в чем не повинного человека, и вам это сойдет с рук? Не надейтесь! — Она подступает к Джеку, складывает на груди руки и надменно вскидывает подбородок. — Эмма выжидала подходящего момента отомстить вам и теперь нашла способ. Да, если хотите знать, это был репортер! И теперь он идет по следу. А когда о вашем маленьком шотландском секрете будут кричать первые страницы всех газет, может, поймете, каково это, когда вас предают! И сильно пожалеете. Но будет поздно! Скажи ему, Эмма! Скажи! Но я парализована. Едва прозвучало упоминание о Шотландии, лицо Джека изменилось. Замкнулось. Он стоит, словно пораженный молнией, смотрит прямо на меня, и в его глазах растет неверие. — Можете считать, что знаете Эмму, но это не так, — восторженно разливается Джемайма с видом кошки, терзающей мышь. — Вы недооценили ее, Джек Харпер. Не представляли, на что она способна. «Заткнись! — кричу я мысленно. — Это неправда! Джек, я никогда, никогда бы…» Но меня словно сковало морозом. Я не могу шевельнуться. Даже сглотнуть. Приросла к месту и только беспомощно и виновато смотрю на Джека, зная, что выгляжу как пойманная воровка. Джек открывает рот… снова закрывает… Поворачивается, толкает дверь и исчезает. Я по-прежнему нема. — Ну? — восклицает Джемайма, радостно хлопая в ладоши. — Я ему показала! И меня вдруг отпускает. Я снова способна двигаться. Перевести дыхание. Меня трясет так, что слова вылетают как пули. — Ты… Ты глупая… глупая… безмозглая… стерва! Дверь распахивается, и на пороге возникает встревоженная Лиззи. — Какого черта тут творится? Я только сейчас видела, как Джек выскочил отсюда, словно за ним сам дьявол гнался. Мрачный как туча! — Она притащила сюда репортера! — всхлипываю я, указывая на Джемайму. — Проклятого бульварного писаку из «желтой прессы»! Джек обнаружил нас здесь и думает… Бог знает что он думает… — Ах ты, идиотка! Чокнутая! — взвивается Лиззи, отвешивая Джемайме пощечину. — Что тебе в голову взбрело? — Ой! Я только помогала Эмме отомстить врагу. — Он не враг, гнусная ты… Лиззи, что теперь делать? Что? — Беги, — советует она, качая головой. — Ты еще успеешь догнать его. Беги. Я выскакиваю во двор, мчусь к воротам, задыхаясь, — лихорадочно ловя воздух, пытаясь охладить горящие легкие. Вылетаю на дорогу, осматриваюсь и вижу, как он медленно идет по тротуару. — Джек, подожди! Он прижимает к уху мобильник, но, услышав мой голос, оборачивается. На меня смотрит чужой, незнакомый Джек. — Так вот почему тебя так интересовала Шотландия… — Нет, — шепчу я, хватаясь за горло. — Нет, Джек, они не знают. Ничего не знают. Честное слово. Я не сказала им о… — Я осекаюсь. — Джемайма знает только, что ты был там. И все. Она блефовала. Я никому ничего… Джек, не отвечая, долго смотрит на меня, прежде чем снова отвернуться. — Это Джемайма позвонила тому парню, не я! — отчаянно кричу я, догоняя его. — Я пыталась остановить ее… Джек, ты знаешь меня. Да, я сказала Джемайме о твоей поездке в Шотландию! Потому что была обижена, рассержена и… так уж вышло. Понимаю, что зря не сдержалась! Но… но ты тоже ошибся, а я тебя простила. Он даже не смотрит на меня. Не хочет дать ни единого шанса. И тут подкатывает его серебристая машина, и он открывает дверцу. Я вне себя от паники. — Джек, это была не я! Не я. Ты должен мне поверить. Я не потому спрашивала о Шотландии. И вовсе не собиралась торговать твоими секретами! Слезы струятся по моему лицу, я нетерпеливо их смахиваю. — Я даже не желала знать твоих важных секретов! Просто хотела, чтобы ты поделился своими маленькими тайнами. Маленькими глупыми тайнами. Все мечтала узнать тебя получше… как ты — меня. Но он так и не оборачивается. Негромкий щелчок дверцы — и машина отъезжает. А я остаюсь на тротуаре одна. |