Geum.ru

Концентрация Максимизация Централизация Глава Технократия Интеграторы Интеграционный двигатель Пирамиды власти Суперэлиты Глава Тайный план Механомания Представительский набор Всеобщий закон

Вид материалаЗакон

Содержание


Политический мавзолей
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   36
Глава 27


ПОЛИТИЧЕСКИЙ МАВЗОЛЕЙ


Невозможно пройти одновременно через революцию в энергетике, революцию в

технологиях, революцию в семейной сфере, революцию в половых ролях и

всемирную революцию в области коммуникаций, не столкнувшись - рано или

поздно - с взрывоопасной политической революцией. [618]

Все политические партии индустриального общества, все наши конгрессы,

парламенты и верховные советы, наши президенты и премьеры, наши суды и

регулирующие органы, наши геологические напластования правительственной

бюрократии, короче говоря, все инструменты, которые мы используем, чтобы

вырабатывать и осуществлять коллективные решения, устарели и готовы к

преобразованиям. Цивилизация Третьей волны не может пользоваться

политической структурой Второй волны.

Как революционеры, создавшие индустриальную эру, не могли управлять с

помощью останков аппарата феодализма, сегодня мы снова сталкиваемся с

потребностью изобрести новые политические инструменты. Таково политическое

послание Третьей волны.


Черная дыра


Сегодня, хотя вся серьезность положения пока не признается, мы являемся

свидетелями глубокого кризиса не того или иного правительства, но самой

представительной демократии во всех ее формах. В одной стране за другой

политическая технология Второй волны шипит, скрипит и угрожающе плохо

функционирует.

Принятие политических решений по жизненно важным вопросам, стоящим перед

обществом в Соединенных Штатах, почти полностью парализовано. Полных шесть

лет после эмбарго ОПЕК, несмотря на разрушительное воздействие этого эмбарго

на экономику, несмотря на угрозу, которую оно представляет для независимости

и даже военной безопасности, несмотря на продолжительное изучение в

Конгрессе, несмотря на [619] многочисленные реорганизации бюрократического

аппарата, несмотря на страстные обращения президента, американская

политическая машина по-прежнему беспомощно крутится вокруг собственной оси,

неспособная произвести хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее

последовательную энергетическую политику.

Этот политический вакуум не уникален. У Соединенных Штатов нет также

ясной (или такой, которая могла бы стать ясной) политики в области

урбанизации, экологической политики, семейной политики, технологической

политики. У них нет даже - если прислушаться к критике из-за границы -

различимой внешней политики. Если бы даже такие политики существовали,

американская политическая система не была бы способной интегрировать их и

расставить приоритеты. Этот вакуум отражает столь глубокий упадок в принятии

решений, что президент Картер в своей абсолютно беспрецедентной речи был

вынужден признать "паралич... застой... и дрейф" собственной

администрации(1).

Однако провал в принятии решений не является монополией одной партии или

одного президента. Он становится все более глубоким с конца 1960-х годов и

отражает лежащие в его основе структурные проблемы, которые ни один

президент - республиканец или демократ - не может решить в рамках

существующей системы. Эти политические проблемы оказывают дестабилизирующее

воздействие на другие главные социальные институты, такие как семья, школа и

корпорация.

Десятки законов, оказывающих непосредственное воздействие на семейную

жизнь, отменяют друг друга или противоречат друг другу, усиливая семейный

кризис. Средства на строительство в системе образования [620] пошли как раз

в тот момент, когда численность детей школьного возраста начала снижаться,

возводилось множество ненужных школьных зданий, что привело к сокращению

средств, в которых отчаянно нуждались другие сферы. Тем временем корпорации

вынуждены действовать в настолько изменчивой политической среде, что они не

знают, чего ждет от них правительство на следующий день.

Сначала Конгресс требует от "General Motors" ("GM") и других

автопромышленников устанавливать на все новые автомобили каталитические

конвертеры, чтобы окружающая среда была чище(2). Затем, когда "GM" тратит

300 млн долл. на конвертеры и подписывает 500-миллионный 10-летний контракт

на драгоценные металлы, необходимые для их производства, правительство

объявляет, что автомобили с каталитическими конвертерами выбрасывают в

воздух в 35 раз больше серной кислоты, чем машины без них.

В то же самое время взбесившаяся регулирующая машина производит все более

непреодолимую сеть правил - 45 тыс. страниц сложных новых инструкций в

год(3). 27 разных правительственных служб контролируют выполнение около 5600

федеральных инструкций, которые относятся только к производству стали.

(Тысячи дополнительных правил применяются к добыче, маркетингу и

транспортным операциям в металлургической промышленности(4).) Ведущая

фармацевтическая фирма "Eli Lilly" тратит на заполнение правительственных

бланков больше времени, чем на проведение исследований в области рака и

болезней сердца(5). Один отчет нефтяной компании "Exxon" Федеральному

энергетическому управлению занимает 445 тыс. страниц - тысячу томов!(6)

Китайская сложность тянет экономику вниз, а те, [621] кто принимает

решения в правительстве, кидаются из стороны в сторону, что усугубляет

острое ощущение анархии. Политическая система, изо дня в день совершающая

беспорядочные зигзаги, в значительной мере затрудняет борьбу наших основных

социальных институтов за выживание.

Этот провал в принятии решений - не только американский феномен. У

правительств во Франции, Германии, Японии и Великобритании, не говоря уж об

Италии, проявляются те же симптомы(7), то же происходит и в коммунистических

индустриальных государствах. И в Японии премьер-министр заявляет: "Мы все

чаще слышим о всемирном кризисе демократии. Ее способности решать проблемы,

иначе говоря, так называемой способности демократии управлять, брошен вызов.

В Японии парламентская демократия также подвергается серьезному

испытанию"(8).

Машина по принятию политических решений во всех этих странах становится

все более заторможенной, изношенной, перегруженной, затопленной

недостоверными данными и сталкивается с неизвестными ей опасностями. Поэтому

мы и видим, что люди, принимающие решения в правительстве, не способны

принимать высоко приоритетные решения (или делают это очень плохо) и при

этом яростно стремятся принимать тысячи более мелких, зачастую тривиальных

решений.

Если и появляются важные решения, то они обычно запаздывают и редко

достигают того, ради чего созданы. "Мы решили все проблемы с помощью

законодательства, - под сильным нажимом говорит британский законодатель. -

Мы приняли семь актов против инфляции. Мы множество раз уничтожили

несправедливость. Мы решили экологическую проблему. Законодательно любая

проблема была решена бессчетное ко[622] личество раз. Но проблемы остаются.

Законодательство не работает".

Диктор американского телевидения, обращаясь в поисках аналогии к

прошлому, выразил это иначе: "Именно сейчас я чувствую, что страна - это

дилижанс, лошади очертя голову несутся вперед, кучер пытается натянуть

поводья и осадить их, но кони не слушаются".

Вот поэтому многие люди, включая тех, кто находится на вершине власти,

чувствуют себя такими бессильными. Один из ведущих американских сенаторов в

частной беседе рассказывал мне о своем глубоком разочаровании и ощущении,

что он не может совершить ничего полезного. Он спрашивает, стоит ли того

крах семейной жизни, бешеный темп существования, долгие изнурительные

поездки, бесконечные совещания и непрекращающееся давление. Член британского

парламента задает тот же вопрос, добавляя: "Палата общин - это музей,

реликвия!" Высокопоставленный чиновник из Белого дома жалуется мне, что даже

президент, по-видимому, самый могущественный человек в мире, чувствует свое

бессилие. "Президент чувствует себя так, как будто он кричит в телефонную

трубку, а на другом конце никого нет".

Эта усиливающаяся неспособность принимать своевременные и компетентные

решения изменяет самые глубокие властные отношения в обществе. При

нормальных, нереволюционных условиях элиты любого общества используют

политическую систему, чтобы укреплять свое господство и добиваться своих

целей. Их власть определяется способностью заставить какие-то события

произойти или помешать им. Для этого необходимо предсказывать и

контролировать события так, что если они дернут поводья, лошади остановятся.

[623]

Сегодня элиты больше не могут предсказывать последствия своих собственных

действий. Политические системы, через которые они действуют, настолько

устаревшие и скрипучие, настолько отстают от событий, что даже тогда, когда

элиты ради собственной выгоды пристально "контролируют" системы, результаты

часто оказываются неожиданными и противоположными ожидаемым.

Поспешим добавить: это не значит, что власть, утраченная элитами,

досталась остальной части общества. Власть не передается, она беспорядочна,

и в каждый отдельный момент никому не известно, кто за что отвечает, кто

имеет реальные (в отличие от номинальных) полномочия и как долго эти

полномочия продлятся. В этой бурлящей полуанархии простые люди становятся

озлобленно циничными не только по отношению к собственным "представителям",

но - что более зловеще - по отношению к самой возможности быть кем-то

представленными.

В результате "утешительный ритуал" голосования, свойственный Второй

волне, начал утрачивать силу. Год от года снижается участие американцев в

голосовании. Во время президентских выборов 1976 г. 46% избирателей остались

дома, а это означает, что президент был избран приблизительно четвертью

электората - в действительности одной восьмой всего населения страны(9).

Позднее Патрик Кэддел, проводящий опросы общественного мнения, выяснил, что

только 12% электората еще считают, что голосование вообще имеет значение.

Подобным образом утрачивают свою притягательную силу и политические

партии. В период с 1960 по 1972 г. число "независимых", не принадлежащих ни

к одной партии Соединенных Штатов, выросло на 400% [624] и 1972 г. стал

первым за более чем столетие, когда число независимых уравнялось с

количеством членов одной из основных партий(10).

Параллельные тенденции мы видим и в других местах. Лейбористская партия,

которая до 1979 г. была в Великобритании правящей, истощилась до такой

степени, что хорошо, если в стране с населением 56 млн человек она может

говорить о 100 тыс. активных членов(11). В Японии "Yomiuri Shimbun"

сообщает, что "избиратели мало верят в свое правительство. Они чувствуют

себя отделенными от своих лидеров"(12). Волна политического разочарования

захлестывает Данию. Датский инженер выражает мнение многих: "Политики

оказываются неспособными останавливать тенденции".

В Советском Союзе, пишет диссидент Виктор Некипелов, последнее

десятилетие представляется "годами усиливающегося хаоса, милитаризации,

катастрофического разрушения экономики, увеличения стоимости жизни, нехватки

основных продовольственных продуктов, увеличения преступности и пьянства,

коррупции и воровства, но более всего падения престижа нынешнего руководства

в глазах народа"(13).

В Новой Зеландии бессодержательность основного политического направления

побудила одного из недовольных изменить имя на Микки Маус и выставить свою

кандидатуру. Подобное делает так много людей, принимающих имена вроде Алисы

в Стране чудес, что парламент ринулся законодательно запрещать кому-либо

претендовать на выборную должность, если человек официально сменил имя в

течение шести месяцев до выборов(14).

Граждане проявляют больше чем гнев - отвращение и презрение - к своим

политическим лидерам и правительственным чиновникам. Они чувствуют, что

[625] политическая система, которая призвана быть штурвалом или

стабилизатором в меняющемся, стремительном обществе, сама разрушена,

крутится и машет крыльями без всякого контроля. Вот почему группа

политологов, недавно проводившая исследование в Вашингтоне, чтобы выяснить,

"кто здесь управляет", пришла к простому, уничтожающему ответу. Итог их

отчету, опубликованному Американским институтом предпринимательства

(American Enterprise Institute), подводит профессор Университета графства

Эссекс (Великобритания) Энтони Кинг: "Короткий ответ... должен бы быть:

"Никто. Здесь никто ни за что не отвечает""(15).

Не только в Соединенных Штатах, но и во многих странах Второй волны, в

которые бьет Третья волна перемен, все более глубоким становится

политический вакуум - "черная дыра" в обществе.


Частные армии


Скрытые опасности этого политического вакуума можно оценить, бегло

оглянувшись на середину 1970-х. Тогда потоки энергии и сырья неуверенно

двигались в кильватере эмбарго ОПЕК, инфляция сделала рывок, доллар упал,

Африка, Азия и Латинская Америка начали требовать новых экономических

отношений, и признаки политической патологии вспыхивали в одном государстве

Второй волны за другим.

В Великобритании, славящейся своей терпимостью и вежливостью, отставные

генералы начали набирать личные армии, чтобы навязать свой порядок(16), а

возрождающееся фашистское движение - Национальный фронт - выставило своих

кандидатов примерно в 90 парламентских округах. Фашисты и левые подошли

[626] близко к тому, чтобы устраивать массовые побоища на улицах Лондона. В

Италии фашисты из левых, Красные бригады, расширили царство киднэпинга и

террора(17). В Польше попытки правительства повысить цены на продукты, чтобы

удержать уровень инфляции, привели страну на грань восстания. В Западной

Германии, сотрясаемой террористическими актами, испуганный истеблишмент

поспешно принял ряд законов маккартистского толка, чтобы подавить

недовольство(18).

Верно, что эти признаки политической нестабильности пошли на убыль, когда

экономика индустриальных стран в конце 1970-х частично (и временно)

выздоровела. Личные армии в Великобритании так и не вступили в игру. Красные

бригады после убийства Альдо Моро, по-видимому, на время отступили для

перегруппировки(19). Новый режим мягко установился в Японии. Польское

правительство заключило тревожный мир со своими бунтовщиками. В Соединенных

Штатах Джимми Картер, выигравший выборы, выступив против "системы" (и затем

приняв ее), сумел удержаться, несмотря на катастрофическое падение

популярности.

И в то же время эти свидетельства нестабильности должны заставить нас

задуматься, может ли существующая политическая система Второй волны в каждом

индустриальном государстве пережить следующий виток кризиса. Ведь кризисы

1980-х и 1990-х, по-видимому, будут еще более сильными, разрушительными и

опасными, чем те, которые только что миновали. Немногие информированные

наблюдатели верят, что худшее позади, и зловещих сценариев в избытке.

Если отключение нефтяных кранов на несколько недель в Иране смогло

вызвать насилие и хаос на газовых магистралях в Соединенных Штатах, что

может произойти не только в Соединенных Штатах, когда ны[627] нешних

правителей Саудовской Аравии скинут с престола? Вероятно ли, что эта

маленькая кучка правящих семейств, контролирующая 25% мировых нефтяных

ресурсов, может бесконечно удерживаться у власти, в то время как по

соседству то и дело вспыхивает война между Северным и Южным Йеменом, а их

собственная страна дестабилизируется потоками нефтедолларов,

рабочих-иммигрантов и радикально настроенными палестинцами(20)? Насколько

мудро уставшие от битв (и уставшие от будущего) политики в Вашингтоне,

Лондоне, Париже, Москве, Токио и Тель-Авиве отреагируют на государственный

переворот, религиозные волнения или революционное восстание в Эр-Рияде, не

говоря уж о саботаже на нефтяных полях в Гаваре и Абкаде?

Как бы те же самые сработавшиеся, нервно подергивающиеся политические

лидеры Второй волны на Востоке и на Западе реагировали, если бы, как

предсказывает шейх Ямани, ныряльщики потопили бы корабль или заминировали

Ормузский пролив, заблокировав тем самым половину нефтяного оборота, от

которого зависит выживание всего мира(21)? Вряд ли можно чувствовать себя

спокойным, если взглянуть на карту и увидеть, что Иран, едва способный

поддерживать собственный правопорядок, находится на берегу этого

стратегически жизненно важного и такого узкого прохода.

Что произойдет, задает вопрос еще один кидающий в озноб сценарий, когда

Мексика начнет всерьез использовать собственную нефть - и столкнется с

внезапным сверхмощным наплывом нефтяных песо? Будет ли у ее правящей

олигархии, не имеющей технических навыков, желание раздать новые богатства

полуголодным и многострадальным крестьянам Мексики? И может ли она сделать

это достаточно быстро, чтобы предотвратить превращение нынешней слабой [628]

партизанской борьбы в полномасштабную войну в непосредственной близости от

Соединенных Штатов? Каким был бы ответ Вашингтона, если бы разразилась такая

война? И как реагировало бы огромное количество чиканос в гетто Южной

Калифорнии и Техаса? Можем ли мы рассчитывать хотя бы на сколько-нибудь

разумное решение, касающееся настолько значительных кризисов, при нынешнем

смятении в Конгрессе и Белом доме?

Что касается экономики, то будет ли правительство, уже неспособное

управлять макроэкономическими силами, в состоянии справиться с еще более

дикими скачками в международной денежной системе или с ее полным

разрушением? При том, что валюты контролируются с трудом, бурление

евровалюты все еще безудержно распространяется, потребительский,

корпоративный и правительственный кредит раздувается, подобно воздушному

шару, может ли кто-нибудь ожидать экономической стабильности в предстоящие

годы? Случись заоблачный скачок инфляции и безработицы, кредитный крах или

какая-то иная экономическая катастрофа, и мы можем увидеть частные армии в

действии.

И наконец, что произойдет, когда какие-то из множества расцветающих

сегодня религиозных культов неожиданно сумеют организоваться для

политических целей? Подобно крупному религиозному осколку, под

демассифицирующим воздействием Третьей волны, вероятно, возникнут армии

самозванцев-священников, министров, проповедников и учителей, некоторые с

дисциплинированными, возможно, даже военизированными политическими

приверженцами.

В Соединенных Штатах нетрудно представить себе новую политическую партию,

которой управляет Билли Грэхэм (или его факсимильная копия), ведущую

примитивную кампанию "за правопорядок" или "про[629] тив порнографии" с

сильными чертами авторитаризма, или кого-то (подобного пока малоизвестной

Аните Брайант), требующего тюремного заключения для гомосексуалистов и

"симпатизирующих им". Такие примеры дают лишь слабый мерцающий намек на

религиозную политику, которая может ждать нас впереди даже в самом светском

из обществ. Можно вообразить любой вид основанного на культе политического

движения во главе с Аятоллой по имени Смит, Шульц или Сантини.

Я не говорю, что эти сценарии непременно материализуются. Все они могут

оказаться невероятными. Но если не воплотятся эти сценарии, мы должны

признать, что другие драматические кризисы все равно разразятся и они будут

еще опаснее тех, что только миновали. Мы должны смотреть факту в лицо:

нынешний урожай лидеров Второй волны до нелепости не готов справиться с

ними. Наши политические структуры Второй волны сегодня даже более испорчены,

чем в 1970-е годы, и мы должны признать, что в кризисах 1980-х и 1990-х